Весы Таэраны

Не так давно на этом месте находилась рыночная площадь. И до сих пор кое-где можно было наткнуться на уцелевшие немногочисленные лотки — покосившиеся, потемневшие от сырости, с изорванными в клочья тентами. И разумеется, пустые. Без товаров и без торговцев, зазывавших к себе покупателей. Да и этим останкам некогда бурной торговой жизни… нет, просто городской жизни, когда-то бившей ключом, грозило в скором времени тоже исчезнуть. Став пропитанием для очередного костра, вокруг которого пытались согреться несчастные, лишившиеся крова.

Один такой костер как раз горел и посреди самой бывшей рыночной площади. Его обступили с десяток человек в одежде некогда добротной и недешевой. Но со временем успевшей и копотью покрыться, и истрепаться, и намокнуть. Да и цвет потерять. А заменить испорченные одеяния было нечем.

Люди дрожали, теснились, протягивая к огню озябшие руки. По рукам шла большая глиняная кружка, наполненная чем-то хмельным и крепким, с резким запахом. С помощью этого пойла, раздобытого то ли в покинутом кабаке, то ли в брошенной же винной лавке бездомные пытались добиться того, что не получалось у них с одним лишь костром. Хоть ненадолго почувствовать себя в тепле.

Дунул ветер с моря. Моря, бившегося о берег всего в паре сотен футов от костра. Огонь дернулся, некоторые из стоявших вокруг него людей испуганно попятились. Другие зябко поежились, втягивая головы в плечи — ветер был холодным и мокрым, а еще хлестким как пощечина.

Очередной унылый пасмурный день, из-за сумерек незаметно перетекавший в вечер. Очередной, ставший уже обычным, день для оставшихся обитателей Грейпорта. Хотя едва ли название города, некогда бывшего имперской столицей и сердцем торговли всей Таэраны, было уместно теперь хотя бы упоминать.

Город не просто был не в порядке — он умирал.

Первыми его покинули люди с большими деньгами — те, кто пережил сначала волнения обитателей городского «дна», а затем жуткую судорогу земли, обрушившую половину Грейпорта в море, а другую половину обратившую в руины. Уезжали богачи, хоть с досадой, но не без уверенности в завтрашнем дне. Когда твои карманы набиты золотом, в любом человечьем поселении для тебя найдется теплое местечко. Только выбирай!

За богатеями свалили те, кто делал город городом, а не просто скопищем домов, населенных толпой людей. Чиновники во главе с бургомистром. Стражники. Этим, последним, предстояло научиться использовать свое оружие всерьез, а не только чтобы чувствовать свое превосходство перед обычными горожанами. Так что нестройные ряды разбойников, промышлявших на торговых трактах Мирха, ждало пополнение. А поджигателей войн и участников междоусобиц — новые добровольцы.

И уже в третью очередь в сторону до сих пор стоявших (хоть и отчасти обвалившихся) городских стен потянулись мелкие лавочники и мастеровые. Те, кто добавлял жизни в городе удобства. Теперь этих людей ждала борьба за право жить и работать в других поселениях, где уже имелись свои торговцы и работяги.

В первые дни после крушения Грейпорта уцелевшие, не перечеркнутые завалами, улицы были запружены вперемежку роскошными экипажами и грязными скрипучими телегами. С тех пор поток схлынул. Но и до сих пор не проходило дня, чтобы такие вот кучки бедолаг, сгрудившихся вокруг уличных костров, не проводили взглядами очередную повозку, тащившуюся прочь из мертвого города.

Оставались по эту сторону городских стен, главным образом, те, кто уверился: ловить не только нечего, но и негде. Имущества почти не осталось, в других городах никто не ждет. Даже разбойники едва ли позарятся на такую голытьбу. Но и эти, отчаявшиеся, нет-нет, да меняли свое решение. И, бросив полуразвалившиеся дома или товарищей по несчастью, с которыми грелись у одного из уличных костров, собирали котомку да отправлялись пытать счастья в других городах. Коль терять нечего, то нечего и бояться.

А вот в ком не знал теперь бывший Грейпорт недостатка, так это в мародерах. Им, как поле битвы после боя, принадлежало теперь то, что осталось от города. И местные обитатели трущоб, и шайки пришлого отребья рыскали теперь по обезлюдевшим улицам. Да рылись в покинутых домах словно опарыши в трупе, надеясь чем-нибудь поживиться.

Мирный бездомный люд, пытавшийся согреться у костров на улицах, мародеры не трогали — видать, понимали, что взять с этих нечего. Не замечали… делали вид, что не замечают, и мирные горожане мародеров. Но те из них, кто еще шевелил мозгами, понимали: их пока не трогают и можно пока не замечать уличных хищников. Ровно до тех пор, пока не кончится съестное в уцелевших погребах. А дальше… дальше и охочих до чужого добра молодчиков не понадобится, чтобы покончить с более-менее мирной агонией остатков горожан. Те сами тогда вцепятся в глотки один другому. Могут и до людоедства докатиться.

Из того десятка человек, что окружали костер на бывшей рыночной площади, например, подобные мысли посещали разве что одного или двух. Остальные лишь тихо и вымученно радовались: прожили… точнее, протянули еще денек — и славно. Ну или лениво ковырялись в собственной памяти на предмет того, в каком городе у них остались родственники или знакомые, к которым можно было перебраться на первое время.

Но никому из этих десяти не пришло в их вяло соображающие головы, что ни голод, ни мародеры просто не успеют доконать их. Что день вообще-то еще не пережит… и ими пережит не будет. А даже и если есть, у кого найти приют за пределами останков Грейпорта, то к этим, добрым, еще дойти надо. А времени не осталось. Тьма, времени не осталось даже чтобы понять: дела вовсе не так плохи, как кажется. Но намного, намного хуже.

Сумерки сгущались, костер начал слабеть. И среди тех десяти человек, что пытались урвать от него немного тепла, снова лениво потек привычный уже спор: кому идти за дровами. Кто-то отнекивался — ходил, мол, недавно. Кто-то жаловался на болячки — все так же вяло, словно бы нехотя. Казалось, сырой морской ветер выдувал из людей не только тепло, но и душевные силы, волю к жизни.

Спор был в самом разгаре… если слово это было применимо к горсти осоловевших от безысходности бездомных, когда одна из женщин выкрикнула: «Смотрите… там!». И указала рукой в сторону близкого берега.

Зрелище и вправду заслуживало внимания. Не говоря уж о том, что вносило в постылое существование кучки бездомных какое ни на есть разнообразие. К берегу приближалась лодка… нет, корабль. Ветер гнал, подталкивал его, колыхая паруса.

— Кого это принесло, — проворчал седобородый толстяк тоном заспанного лентяя, разбуженного шумом в ранее утро, — кого Тьма…

— Тьма и есть, — перебил толстяка молодой парень; самый зоркий из десяти; он вглядывался в приближающееся судно, и увиденное нравилось ему с каждым мгновением меньше, — черный флаг видите?.. Его еще «Весельчаком» называют. Пираты с Беренала пожаловали!

— Пираты?! — выкрикнули сразу несколько голосов. О, это известие людей у костра всполошило… но несильно и ненадолго. Никто даже с места не сдвинулся. И уж тем более не дал деру.

— Пираты? — чисто риторически вопрошал стоявший рядом с остроглазым парнем невысокий мужичок и хмыкнул, — да что они здесь забыли? Только время терять…

Остальные более-менее успокоились. Некоторые даже отвернулись от берега и приближающегося корабля, снова тупо уставившись на слабеющий костер.

Простодушная правда их товарища по несчастью заключалась в том, что грозных островитян, ставших бичом морской торговли, едва ли стоило опасаться на суше. Во всяком случае не им — кучке бедолаг, не имевших почти ничего сверх того, что на них было надето. Чего с таких взять? Разве что две девушки поежились, опасаясь за свою добродетель и поплотнее запахнулись, как будто это могло их спасти.

А окончательно тревога покинула бездомных, когда корабль приблизился настолько, чтобы стать отчетливо видимым. И на борту его не обнаружилось ни суетящихся, хлопочущих матросов, ни капитана, его помощника или боцмана, криками отдающих команды.

Корабль шел пустым и выглядел несколько потрепанным: где трос свисал бестолково как сопля, где парус оборвало и он напоминал белье, сушащееся на веревке. И — ни одной живой души по другую сторону бортовых перил.

Что бы с судном ни случилось, оно оказалось «призраком». Одним из тех кораблей, что остались без команды, без управления. И теперь были обречены разбиться о ближайшую морскую скалу. Но этому кораблю, пофартило, не иначе — течение и попутный ветер дотянули его до какого ни на есть берега.

Мерно раскачиваясь на волнах, корабль приближался к суше. А бездомные у костра смотрели на него уже другими глазами. Не как на источник смертельной опасности. Но как на немалый запас древесины — пищи для костра. Да, от пребывания в море корабельные доски отсырели, гореть будут плохо. Но во-первых, нищим выбирать не приходится, а во-вторых, сырость — проходящий недостаток. Вдруг уже завтра выглянет солнце. Тогда будущие дрова обсохнут быстро.

До берега остался едва десяток футов, когда от лениво текущих мыслей вернувшихся в прежнюю колею, бездомных отвлекло какое-то движение на борту. Все снова встрепенулись… чтобы заметить: на перилах показалась человеческая фигурка… небольшая и щуплая. А главное — одна. То есть неопасная для целой группы людей.

«И кто это мог быть?» — успел подумать парень, давеча первым приметивший «Весельчака».

Одним ловким прыжком фигурка преодолела расстояние, оставшееся между кораблем и берегом. И приземлилась на булыжники мостовой… как видно, не почувствовав при этом даже малейшей боли. А затем побрела к костру, дав возможность себя рассмотреть.

Невысокое тощее тельце, длинные темные волосы, закрывавшие лицо — нежданная пассажирка корабля-призрака оказалась не то девушкой, не то девочкой, причем явно нищенкой. Одета она была в лохмотья, а по мостовой ступала так и вовсе босиком.

Остановившись в паре шагов от костра и окружавших его бездомных, странная нищенка остановилась и повернула голову туда-сюда, будто осматриваясь. Притом, что глаз ее не было видно из-за волос.

Ближайшие к ней бездомные посторонились, пропуская девчонку к костру. А остальные, поглядывая на огонь, вновь вполголоса принялись спорить о том, кому идти за дровами.

Несмотря на приглашение, даром, что не высказанное вслух, несмотря даже на то, что пассажирка с корабля-призрака наверняка промокла и продрогла как цуцик, приближаться к огню она не спешила. Напротив, держала расстояние, как готовое к битве, но еще не получившее команды войско перед вражеской ратью.

Постояв так с пару мгновений, словно задумавшись, странная девчонка, наконец, заговорила.

— Вы мне не поможете? — обратилась она сразу ко всем собравшимся. Из-под волос голос пришелицы звучал несколько приглушенно. Слышалась в нем сухая деловитость… и никаких чувств.

— Чем сможем, — пожал плечами стоявший близко к ней старик, умудрившийся даже в эти, полные лишений, дни сохранить заметное брюшко, — прошу к костру… согреешься хоть. А то в море небось…

— Мне нужен, — перебила странная девчонка, чуток возвысив голос, и снова на миг замолчала-задумалась, — этот… Даррен. Да! Рхаван по имени Даррен. Где я могу его найти?

— Рхаван, говоришь? — отозвался один из бездомных, узнавший типично эльфийское выражение, — ты сама-то… уж прости, на Перворожденную не очень-то тянешь. Так что не дури. Погрейся лучше… выпей.

Казалось, пришелица сделала всего шаг… но этим шагом сумела обогнуть нескольких бездомных и подойти вплотную к увещевавшему ее человеку. Резкое движение руки — и она ухватила бездомного за ворот куртки, рывком развернула к себе. Тот настолько оторопел, что даже не пробовал сопротивляться. Даром, что девчонка едва доходила ему до плеча.

— Я повторяю свой вопрос, — проговорила она и потянула к шее бездомного другую руку… оканчивавшуюся, как оказалось, огромными кривыми когтями, не хуже, чем у хищной птицы, — где Даррен? Ты — знаешь?

— Чудовище! Тварь из Тьмы! — взвизгнула женщина, стоявшая рядом и заметившая когти.

Повернув в ее сторону скрытое под волосами лицо, существо, в сумерках принятое за девчонку, рассмеялось, запрокинув голову.

— Тьма… Свет! — не выкрикнуло, скорее, выдохнуло оно затем, — детские шалости! Скоро не будет ни Света, ни Тьмы… ни всего этого сгнившего на корню мира! Правда, ты, дорогая, этого уже не увидишь!

— Поче?.. — хотела спросить женщина, но не успела. Рука с когтями метнулась к ней, прямо в лицо… прямо в глаза.

В глазницы вонзились два из пяти когтей. Еще один разрезал нос, два других впились в щеки.

Женщина едва успела упасть, а тварь с корабля-призрака снова рывком повернулась к удерживаемому ею бездомному.

— Итак? — вопрошала она, — ты не знаешь, где рхаван Даррен?

Человек растерянно помотал головой. И пять когтей, кинжалами пронзившие сперва куртку, затем живот, оборвали его не перегруженное радостью существование.

Остальные бездомные с воплями бросились врассыпную. Кроме остроглазого парня. Тот сообразил выхватить горящую головню из костра и ткнуть существо, принятое за девчонку в копну скрывавших лицо волос.

Волосы… голова… оставшиеся от одежды лохмотья мгновенно вспыхнули и занялись не хуже пенька, в который ударила молния. Но всего на миг-другой. После которых пламя разом погасло, и тварь снова стояла живая и невредимая.

— Умно, — проговорила она, зачем-то склонив голову на бок, точно призадумавшись, — но… поздно, дружок, поздно. Теперь это не поможет… уже не поможет. Хаос становится сильнее.

Тварь с размахом хлопнула в ладоши — и сильнейший порыв ветра задул костер, словно свечку какую, смел остатки дров. А заодно опрокинул и храброго паренька, и еще парочку бездомных, не успевших удрать достаточно далеко.

Парень едва успел приподняться с земли, как одна рука существа ухватила его за волосы, а другая приставила коготь к самому горлу.

— Ты ведь тоже не знаешь, где Даррен? — не то спросила, не то уточнила тварь почти миролюбиво, — тогда и ты мне не нужен.

Из перерезанного единственным ее движением горла паренька хлынула кровь.

* * *

В этом году Затопленный Замок затопило не сильно. Он не торчал над водой подобно морской скале, так что нырять Эдгару не потребовалось, по крайней мере, пока. Хотя он бы смог, в чем в свое время признался Магистру без ложной скромности. Но нет: уж по крайней мере плыть к донжону посланнику Серого Ордена не пришлось. А нужно было лишь, хлюпая сапогами, пройти через болото, в которое превратился замковый двор.

Замок был невелик, его единственной башней был, собственно, донжон. Едва ли это свидетельствовало о богатстве прежнего владельца.

«Интересно, и чем этот барон приманил целого мага? — думал Эдгар, осторожно ступая по раскисшей почве и посматривая себе под ноги, обходя наиболее обширные лужи и пучки камышовых зарослей, — не звонкой монетой точно. Не иначе, у магов свои заморочки. На простые человеческие радости, вроде вкусной еды, женщин… ну и денег на все это, они не клюют. Тогда на что?..»

В размышлении этом праздном он в конце концов пришел к заключению, что для мага служение хозяину Затопленного Замка было чем-то вроде… игры. Детской игры, ни к чему не обязывающей и не потребовавшей запредельных усилий. Оставалось лишь с трепетом и благоговением представлять себе подлинные пределы могущества этого мага. Коли оружие, способное изменить ход войны между орками и Белыми Рыцарями он создал играючи.

Другие постройки, за исключением донжона, были сооружены из бревен, и теперь от них остались лишь гниющие остовы, окруженные камышами. Зато сам донжон, как и большая часть крепостной стены, еще стоял. И скрывал то, что нужно было Серому Ордену. От кого угодно скрывал, кроме самого Ордена, понятно. От тех, кто владеет Всевидящим Оком, спрятать что-то почти невозможно.

От дверей, ведущих в донжон, на петле осталась одна створка — вторая, оторванная, валялась на пороге. На миг переступив порог и заглянув внутрь, в темное и холодное как пещера нутро донжона, Эдгар вздохнул и сдал назад. Пришлось потратить немного времени, чтобы зажечь факел. И уже с факелом в руке посланник Серого Ордена снова ступил в это сооружение из отсыревшего за десятилетия камня.

Воздух был затхлый, холодный и влажный. Огонь факела горел слабо, даже неохотно как-то. Да и дышалось самому Эдгару с трудом. Отчего очень страстно захотелось поскорее взять то, зачем пришел, и снова выбраться под небо и солнце. А пока, чтобы облегчить свое пребывание в этом малоприятном месте, Эдгар дышал, прислонив ко рту и носу ладонь свободной руки. Хоть немножко, но помогало.

Где искать Посох Огня и Меч Льда, посланник Ордена знал. Более того, видел благодаря Оку. Барон, некогда владевший Затопленным Замком, не придумал ничего лучше, кроме как держать магические предметы… в собственной спальне. Не иначе, опасался не просто нападения, но ночного покушения на собственную нескромную персону. И на такой случай хотел, чтобы творения мага-приживала находились под боком.

Помещалась спальня на третьем этаже, куда Эдгар поднялся сперва по широченной каменной лестнице, а затем по лестнице другой — винтовой и бывшей заметно уже. Но и она была сложена из камня, благодаря чему от сырости не сгнила, сохранившись в почти полной целости.

В ответ на просьбу показать Посох Огня и Меч Льда, во Всевидящем Оке неизменно возникало изображение этой комнаты — Эдгар узнал ее сразу, с порога. Как и шкаф, стоявший у стены сбоку от хозяйской кровати.

Сразу шагнув к шкафу, на диво прекрасно сохранившемуся, Эдгар потянул дверцы на себя… но те не поддались. Шкаф оказался не просто прикрыт для приличия, но заперт.

Хмыкнув, посланник Серого Ордена достал мешочек с набором отмычек, прикрепленный к поясу на манер кошеля.

«А барон-то жадина тот еще оказался, — думал он при этом, — неудивительно, что с магом они не ужились. Даже если деньги интересовали этого умника из Рах-Наваза постольку поскольку, скупердяй в качестве хозяина должен встать поперек горла даже ему. Ведь жадюга, жлоб именно себя обычно считает центром мира. А на других смотрит как на обузу».

Взяв первую отмычку, Эдгар просунул ее в маленькую замочную скважину шкафа и… тоненькая проволочка обломилась. Та же судьба ждала вторую и третью отмычку. После чего Эдгар, рассердившись, выхватил меч. Крушить и портить старую мебель ему не хотелось, но миссия была превыше всего.

Эдгар ткнул мечом, целя в узенький зазор между дверцами, надеясь поддеть одну из них… но не успел. Потому что в тот же миг нечто пробежало между клинком и шкафом — нечто вроде слабенькой, но молнии. Пройдя сквозь клинок, эта молния достигла руки Эдгара, державшей рукоять. Заставив того, охнув от боли и неожиданности, отпрянуть и даже выронить меч.

«Однако! — пронеслось в голове раздосадованного посланца Серого Ордена, — барон-то не просто жадина был, а всем жмотам жмот! Даже домочадцам, похоже, не давал поглядеть на свои вещи… потрогать их без разрешения».

Как понял Эдгар, слухи о маге, который служил барону и ради него превратил простой меч и не менее обычную палку в магическое оружие, не говорили всей правды. Маг, похоже, успел поделиться своей силой не только с посохом и мечом. Он и другие предметы наделял волшебными свойствами. Например, сделал шкаф, который не может открыть никто кроме хозяина — и никто не сумеет взломать.

«Интересно, — подумал Эдгар, — а как сам шкаф отличает, что открыть его пытается именно хозяин?..»

И с досадой хлопнул себя по лбу — вот тугодум! Не иначе, затхлый сырой воздух Затопленного Замка не лучшим образом сказался на его мозгах. А ведь все проще простого: если шкаф заперт, значит к нему должен быть ключ. Ключу же полагалось быть у хозяина.

А если нет хозяина, то нет и ключа?

«Ах, Тьма со Светом в обнимку! — посланник Серого Ордена готов был взвыть от отчаяния и вцепиться в собственные волосы, пускай те и не отличались длиной, — барон съехал, ключ с собой уволок… ну и профукал впоследствии. А если и не профукал, то не один ли хрен — в живых-то этого жмота давно нет!»

Похоже, миссия Эдгара готова была закончиться в шаге от успеха — и отнюдь не триумфально. Посланник Серого Ордена в отчаянии сделал по комнате несколько шагов: обычно именно ходьба, движение помогали ему соображать.

Помогло и на этот раз. Да так, что Эдгар снова не придумал ничего лучше, чем хлопнуть себя по лбу.

— Итак, будем последовательны, — произнес он вслух, невзирая на то, что слушать его могли разве что стены, — если верить Всевидящему Оку… а Око не ошибается, Меч Льда и Посох Огня находятся здесь. В этом шкафу. Следовательно, свалив из этого отсыревшего места, барон не стал брать их с собой. То есть, ему Посох с Мечом не нужны… показались. Следовательно?.. Следовательно, ни к чему ему и брать с собой ключ от шкафа, в котором хранились ставшие… почему-то ставшие ему ненужными предметы.

О причинах, заставивших хозяина Затопленного Замка бросить творения мага, Эдгар мог только гадать. Мог, да не хотел, ибо считал занятием бесполезным. Важно, что вывод, к которому он пришел, был вполне утешительным. Если Посох Огня и Меч Льда остались в замке, значит здесь же барон должен оставить и ключ от шкафа, в котором они были заперты.

Да, оставался маленький шанс, что барон все-таки забрал ключ, чтобы однажды вернуться за Посохом и Мечом. Но раз за сто лет этого так и не случилось, данное предположение казалось Эдгару очень сомнительным.

Оставалось найти ключ — затерявшийся в замке не хуже иголки в стоге сена.

«Эх, было бы у меня Всевидящее Око сейчас…» — подумал Эдгар с грустной мечтательностью. Но чего не было, того не было. А возвращаться во Фрейгольд только за тем, чтобы лишний раз потревожить Око, посланцу Ордена не позволяла гордость. Мало того, что из-за его отступления миссия бы растянулась на много дней. Так, вдобавок, Эдгар вообще не любил мотаться туда-сюда, будто прислуга в таверне или вспугнутая курица. «Взялся за дело — дойди до конца», — было его девизом.

А коль так, помощи ждать было неоткуда… кроме как от собственной головы. На последнюю посланник Серого Ордена не жаловался; вообще, в Ордене нельзя быть просто тупым рубакой, как, впрочем, и мягкотелым «книжным червем», не знающим, с какой стороны браться за меч или кинжал. То, что Эдгар был воином, не значило, что ему не требовались хотя бы какие-нибудь мозги. И теперь эти мозги отчаянно искали решение.

«Где лучше оставить ключ, — проносилось в голове Эдгара, пока он снова мерил комнату шагами, — нет, не так! Допустим, есть у тебя ключ, который открывает шкаф, в котором хранится что-то, ставшее вдруг ненужным. Куда ты денешь этот ключ?»

— А никуда, — молвил посланник Серого Ордена теперь вслух и презрительно хмыкнул, чем весьма точно выразил отношение всех живущих к ненужным вещам, — зачем мне вообще его куда-то девать? Да какое мне до него дело и до хлама ненужного?! Просто не буду трогать и все. Оставлю на прежнем месте. Лежит да и лежит, хлеба не просит…

«Ладно, тогда следующий вопрос, — продолжил Эдгар уже про себя, — тогда где это прежнее место?.. Наверняка где-то в комнате! Ведь если барон так опасался за свою шкуру по ночам, что держал магическое оружие чуть ли не под боком, тогда и ключ от шкафа, где оно заперто, должен быть где-то поблизости. Иначе смысл пропадает».

А места ближе, чем, собственно, кровать, где изволили почивать сам хозяина Затопленного Замка, было не найти — ничего другого в голову не приходило.

Постель барона давно пришла в негодность. Подушка превратилась в ком слипшихся перьев, грязных и влажных, ткань простыни истлела, худо-бедно держалось одеяло, а из многочисленных дыр в тюфяке вываливалась солома. Но Эдгар не поленился перерыть остатки постели и вытряхнуть всю солому из тюфяка, в ожидании, когда выпадет и стукнется о пол с легким металлическим звоном маленький ключик.

Но, увы, здесь посланца Серого Ордена ждала неудача. Ни под подушку, ни рядом с собой в постель барон ключ не клал — видать, не трясся за свою жизнь до такой степени.

Растерянный, Эдгар присел и заглянул под кровать… и вот тут ощутил примерно то же, что чувствует рыбак, заметив, что его поплавок как бы сам по себе пошел в сторону. На полу под кроватью то ли чернилами, то ли просто черной краской была оставлена надпись… россыпь крупных букв. Смекнув, что она может быть подсказкой, Эдгар поднес к надписи горящий факел, чтобы лучше различать буквы.

«Тот, кто не борется за дело Света, уже следует дорогой Тьмы, — гласили черные, неплохо сохранившиеся, буквы, — а тот, кто привечает идущего дорогой Тьмы, сам становится на эту дорогу. Я приютил светопротивное отродье из магического вертепа Рах-Наваза и навлек на себя проклятье. Я получил из рук мага силу, с которой не сравнится никакое оружие, сработанное руками смертных — и моя мечта, дело всей моей жизни, пошло прахом. Я оставляю вещи, на которых лежит проклятье мага в этом замке, как оставляют в тюрьме преступников. А чтобы вещи эти не попали в плохие руки, я спрятал ключ от их узилища. Спрятал туда, куда ты, незваный гость, едва ли сунешься, если у тебя осталась хоть толика ума. Если же нет, если ради светопротивных побрякушек ты готов нырнуть в зловонную пучину, значит разум окончательно оставил этот мир. И он заслуживает, чтобы мое проклятье вышло из этих стен, роду людскому на погибель».

Записка, пережившая почти век, была без подписи. Но не требовалось быть мудрецом со лбом в полголовы, чтобы понять: оставил ее не кто иной как здешний хозяин. Оказавшийся не просто скупердяем, вдобавок трясущимся за свою шкуру, но еще и попавшим, не иначе, под влияние Белого Ордена.

Читая это витиеватое послание, Эдгар злился все больше с каждым новым словом. Под конец был готов даже покрыть владетеля Затопленного Замка отборнейшей бранью и жалел, что его мнения о себе покойный барон не услышит.

Успокоился посланник Серого Ордена лишь под конец. Ибо заметил в словах послания еще и подсказку.

«Козел он, конечно, — подумал Эдгар беззлобно, — ишь, как завернул: если у тебя осталась толика ума. Ну прямо как дети дразнятся. Кто, к примеру, не со мной, тот трусливая мокрая курица. Мокрая, ха-ха… похоже, мокрой курицей сегодня стану как раз я. В прямом смысле!»

Ибо истолковать иначе слова про «зловонную пучину» было нельзя. Эдгар понял, что понырять-таки придется. А для начала спуститься в подвал — ту часть Затопленного Замка, которая наверняка оправдывала его прозвание более всех остальных.