Последние гиганты. Полная история Guns N’ Roses

Мик Уолл

Последние гиганты. Полная история Guns N’ Roses

Посвящается Акселю. Ты выиграл.

В оформлении обложки использована иллюстрация:

Man_Half-tube / DigitalVision Vectors / GettyImages.ru

Mick Wall

LAST OF THE GIANTS. THE TRUE STORY OF GUNS N’ ROSES

© Wallwrite 2017

First published by Trapeze, London

Благодарности

Сердечное спасибо всем, кто помогал воплотить эту книгу в реальность, прямо или косвенно, во времени и пространстве. Благодарю вас, Линда Уолл, Анна Валентайн, Роберт Кирби, Малкольм Эдвардс, Алан Нивен, Дуг Голдштейн, Вики Гамильтон, Эмма Смит, Кейт Уолш, Марли Прайс, Джессика Пердью, Кристина Куявинска, Марк Хэндсли, Крейг Фрейзер, Марк Томас, Джон Хоттен, Дейв Эверли, Джо Дейли, Ванесса Ламперт, Стив Моран, Иэн Кларк и Джон Хокинс. Отдельная благодарность пяти участникам оригинального состава Guns N’ Roses.

Часть первая

На улице

«Оставь надежду, иллюзии, желания… Я сам пытался, но все равно желаю не желать, надеюсь жить без надежды и питаю иллюзию, что смогу прожить без иллюзий. Оставь их. Откажись от всего, включая желание быть спасенным».

Люк Райнхарт. «Человек Жребия»

1. Ты вообще знаешь, где, черт возьми, находишься?

Лос-Анджелес полон призраков. Если проехаться по Западному Голливуду, по бульвару Сансет и его многочисленным переулкам, то из прошлого обязательно возникнут имена и места — некоторые еще яркие, а другие словно в тумане, но при одном только упоминании каждое из них пробуждает свои собственные воспоминания. «Tower Records», которые обанкротились в 2006 году; отель «Hyatt», ранее страшно известный как «Дом бунтарей», а ныне стерильный бутик-отель под названием «Andaz West Hollywood»; концертный зал «Roxy», бар «Rainbow», ночной клуб «Whisky a Go-Go», клуб «Troubadour» — все они еще стоят в тумане своего общего неповторимого прошлого; неприятные заведения типа ночных клубов «Coconut Teaszer» и «Gazzarri’s» уже давно закрылись; тату-салон «Sunset Strip Tattoo» переехал из ветхой лавочки напротив «Hyatt», где раньше находился, вниз по бульвару Сансет; здания клубов «Starwood», «Tropicana», «Cathouse» и «Seventh Veil» полностью переделали; круглосуточный супермаркет «Ralphs» видел столько выдающихся музыкантов, что его прозвали «Rock’n’roll Ralphs»; здания «Capitol Records» и «Geffen Records» служат памятниками исчезнувшей индустрии. А чего стоят переулки — каждый со своей историей: Норт-Кларк-стрит, где когда-то в дешевых квартирках, которых здесь было полно, жили музыканты Mötley Crüe и Guns N’ Roses; Алта Лома, где находился «тайный оазис» отеля «Sunset Marquis» — Хантер Томпсон называл его «Хилтоном для лузеров» — и где в домиках у плещущегося бассейна постоянно тусовались самые разные музыканты и богачи Лос-Анджелеса…

Сейчас Западный Голливуд совершенно другой, и, по иронии судьбы, в противоположность ярко выраженной гетеросексуальности 80-х, теперь это один из излюбленных районов ЛГБТ-сообщества. Но для тех, кто знаком с призраками этого района и кто застал его расцвет в 1980-х годах, он остается местом, где случалось все, что только могло случиться. Где в эту минуту все было о-о-о-о-очень круто, детка, но полностью выходило из-под контроля в следующую.

Представьте, что вы приехали сюда так же, как приехал Уильям Аксель Роуз и тысячи других — с автобусного вокзала «Грейхаунд» в Северном Голливуде, и впервые увидели район Стрип бульвара Сансет в свете ночных огней. Атмосфера этого места обрушилась на вас, как выстрел в спину, как заряженная смесь амбиций, страсти, наслаждений и отчаяния: каждый день здесь все равно что первый вечер вдали от дома — без ответственности, без забот о завтрашнем дне, без чьих-либо тупых советов о том, что тебе делать, что носить и куда идти, — пьянящий аромат свободы, который одурманивает и одновременно пугает. Концентрация бреда и тестостерона здесь просто зашкаливала. Каждый играл в какой-нибудь группе, собирал группу, думал собрать группу или работал промоутером, диджеем, виджеем или менеджером. В доинтернетовскую эпоху дешевые ксерокопии листовок были лучшим способом донести информацию, кто ты такой и когда ты играешь — к концу вечера выброшенные бумажки покрывали бульвар Сансет как опавшие листья. Группы собирались, распадались и снова собирались, один парень занимал место другого, одно имя вычеркивали и вписывали новое, один сумасшедший сменялся другим. Свободные коллективы искали магическую формулу успеха, момент славы, когда фитиль наконец загорится и они начнут свое восхождение к вершине, перестав платить за свое участие в концертах.

Чудо на самом деле могло случиться и случалось: если оглядеться, то можно увидеть людей, которым крупно повезло, — вот Дэвид Ли Рот, вокалист Van Halen, величайшей группы самоучек Лос-Анджелеса, знакомится со своим менеджером Питом Анджелесом в клубе «Rainbow»; вот Винс Нил, мексиканский парнишка из плохого района, допелся до платинового рая в группе Mötley Crüe и ведет девушек, которые борются в грязи в клубе «Tropicana», к себе домой на вечеринку; вот Роббин Кросби, взрывной светловолосый гитарист Ratt, прислонился к барной стойке в «Troubadour», и его окружают девушки с членами и без… И пока боги не решат, что это и твоя судьба, ты будешь кочевать по дешевым комнатам, чужим диванам и подвалам для репетиций. В каком-то фильме несколько раз повторяли, что «обед для слабаков», а в этом странном месте под названием Голливуд для слабаков были еще и завтрак, и ужин. Любые лишние деньги — а у кого они были? — уходили на пьянки, гулянки и листовки еще до того, как приходилось наскребать мелочь на фастфуд и всякую дешевую дрянь, которая оставалась на полках супермаркета «Ralphs» после полуночи. Настоящие голливудские вампиры знали девчонок, которые купят им продукты и пустят в свою постель, пока те стараются забраться наверх по скользкому шесту славы.

Это был особый образ жизни, который вели в определенное время в определенном месте, и вскоре с нескольких освещенных неоном улиц он распространился на весь мир. Рок-газетенки вроде «Hit Parader», «Circus», «RIP», «Spin» и «Kerrang!» только укрепили миф о жизни рок-музыкантов. Видеоклипы, которые сначала показывали в специализированной передаче «Headbangers Ball», попали в дневной эфир на «MTV». Песни с радиостанций типа «KNAC» в исполнении Poison, W.A.S.P., Оззи Осборна стали крутить в эфире по всей Америке. Люди видели и слышали, что происходит в этом городе, поэтому тысячами съезжались сюда, чтобы стать частью этой жизни. Аксель пробыл здесь всего несколько недель, но это место и эти люди пугали его настолько, что он ходил «с газовым баллончиком в одной руке и куском арматуры в другой» — как настоящий деревенщина, каким он, собственно, и был. Но Роуз твердо знал, что еще вернется…

Юный Билл Бэйли, которому только исполнилось восемнадцать, и который еще не был Уильямом Акселем Роузом, стал кошмаром для полицейских своего городка. В конце 1970-х годов в городе Лафайет штата Индиана большинство трудных подростков были одинаковыми: скучающими, пьяными, полными гормонов и не особенно умными. Чтобы их поймать, не нужно было вызывать ФБР. Билл Бэйли был другим. Он был умен, очень умен, и у его непокорности были корни и причины. Дело не в том, что копы не могли его арестовать. Они не могли его остановить, не могли заставить уважать власть и признать чей бы то ни было авторитет. По подсчетам Роуза, его арестовывали 20 раз («из них за дело только пять»), но, судя по протоколам суда Типпекану, за период с июля 1980 года по сентябрь 1982 года он провел в тюрьме всего десять дней — по обвинению в побоях и за правонарушения типа пьянства в общественном месте, противоправные действия и нанесение ущерба. Когда Роуз наконец добрался автостопом в Лос-Анджелес, то старался технично избегать арестов. Он еще долго туда не вернется.

Если Аксель Роуз — последняя великая рок-звезда, то Билл Бэйли — грустный, милый, умный, обиженный и злой ребенок. Казалось бы, Аксель оставил его в Лафайете, но он упрямо вылезает в каждом провале на сцене и каждой катастрофе, происходящей за кулисами, в каждом проявлении упрямства и вспыльчивости. А еще этот ребенок в крайне редкие моменты доброты и уязвимости проявляет себя в песнях о любви, где раскрывает душу и так яростно защищается. Вот он, в песне «One in a Million»: «Полицейские и ниггеры, убирайтесь с дороги!» — и в песне «Sweet Child o’ Mine»:

«У нее такая улыбка, что, кажется, она напоминает мне о детстве…» Это Роуз решил включить кавер на песню Чарльза Мэнсона в альбом «Spaghetti Incident?», и это Роуз старательно подражает Элтону Джону и Фредди Меркьюри. Это он неутомимо стремится контролировать все, что связано с Guns N’ Roses, — от прав на название группы до сохранения музыкального наследия. Довольно легко проследить связь между юным Биллом Бэйли, который мечтает когда-нибудь исполнять песни не только в ванной родительского дома, где его не слышит фанатично-религиозный отец, и шедевральным альбомом «Chinese Democracy» — настолько выдающимся и опережающим время, что он мог принадлежать только рок-музыканту затворнику, который воспользовался возможностью представить миру совершенное произведение искусства, созданное там, где никто его не тревожит.

Наша история начинается 6 февраля 1962 года, когда у прелестной 17-летней матери-одиночки по имени Шэрон Линтнер, заканчивающей школу, и хулигана из Лафайета, которого тоже звали Уильям Роуз и которому даже школьное образование не давалось, появился на свет Уильям Брюс Роуз. Уильям и Шэрон то ли были женаты, то ли нет, но в 1964 году, когда Биллу не было еще и двух лет и он не осознавал, что происходит, родители разошлись. Биологический отец, возможно, похитил малыша и совершил в его отношении сексуальное насилие, хотя это, конечно, не точно. Когда много лет спустя Аксель занялся «регрессионной терапией», он утверждал: «Мне не нравилось, как он обращался со мной, еще до рождения, так что, когда я появился на свет, то уже желал этому ублюдку смерти…» — и продолжал: «Уильям Роуз трахал меня в задницу… Я помню иглу. Помню, что меня укололи. Помню, что меня насиловал этот человек и что-то ужасное случилось с матерью, когда она пришла за мной».

Что было на самом деле, знает только Аксель. Если это и правда произошло, маленький Билл не вспоминал об этом. Год спустя Шэрон познакомилась со Стивеном Бэйли, вышла за него замуж, и Билл рос в уверенности, что Стивен и есть его настоящий отец.

Стивен Бэйли тоже был непростым папашей — Билл попал из огня прямо в полымя… Некоторые друзья в церкви называли Стива Жуком, на самом же деле его звали Преподобный Л. Стивен Бэйли, и его вера была подобна жупелу. Он проповедовал в Пятидесятнической церкви, которая стояла у проселочной дороги среди ферм, где ад и рай казались весьма реальными пунктами назначения, трансцендентность и грех были осязаемы, а люди корчились на полу и произносили слово Божье, которое нужно было поведать миру, где все стремились к пуританству, а рок-н-ролл, алкоголь, секс до свадьбы и другие удовольствия, естественно, были под запретом. Маленький Уильям и его названые брат и сестра, Стюарт и Эми, которые родились вскоре после свадьбы, ходили в церковь за 13 километров каждое воскресенье утром и вечером и каждую среду вечером, а иногда и чаще.

Когда в начальной школе у Уильяма начались очень реалистичные ночные кошмары о том, как они с мамой живут в одном доме со странным мужчиной, который совершает плохие поступки, ему сказали, что эти сны — проделки дьявола. О бесконечных походах в церковь он вспоминал: «Мы собирались в шатре и наблюдали исцеления. Мы видели, как слепые люди начинают читать, а другие — разговаривать на разных языках. Еще там были омовения ног и все такое». Дома Стивен Бэйли правил благочестивыми речами и железной рукой. Уильяма ударили по лицу за то, что он взглянул на женщину в бикини в рекламе по телевизору, а сам телевизор вскоре после этого выбросили. Дети Бэйли слушали радио один раз в неделю днем по воскресеньям, когда у Стивена и Шэрон было «особенное время» в спальне. Когда много лет спустя Акселя спросили, сохранились ли у него счастливые воспоминания из детства, он ответил: «Было ли мне весело? Ого! Пожалуй, я помню, как в детстве мы играли втроем с братом и сестрой, когда отчим был в хорошем настроении, и мы возились друг с другом, словно убегая от реальности, и по-настоящему веселились».

Это все, больше никаких хороших воспоминаний. Обстановка в семье привела к внутренней социализации. Дети начали делать друг другу замечания, если кто-то из них видел или говорил что-то, связанное с сексом. Стивен дисциплинировал и муштровал их, а Шэрон, похоже, всегда была на его стороне. Он включал им записи христианского певца Джимми Сваггерта на катушечном магнитофоне и снова и снова заставлял слушать этого заезженного старого пройдоху. К десяти годам Уильям достаточно хорошо выучил Библию и выиграл церковный конкурс для детей, после чего его пригласили проповедовать. Он научился выступать перед аудиторией, а потом играть на пианино и петь и в этом нашел себя. Билл понял, что ему нравится музыка, и с удовольствием раз за разом репетировал церковные концерты.

Однажды в машине он услышал песню Барри Манилоу «Mandy», и припев был такой заводной, что Уильям начал подпевать. За что тут же получил удар по губам от Стивена, потому что песня эта «от лукавого». Эй, если за песню «Mandy» получаешь в челюсть, то какой же силой должна обладать эта музыка? Шэрон подарила Уильяму небольшой радиоприемник — вероятно, из чувства вины перед ним за отчима. Билл слушал его по ночам под одеялом, и перед ним открылся мир за пределами Лафайета, школы и церкви: Элтон Джон, Queen, Led Zeppelin, Билли Джоэл… Вслушиваясь в слова, Уильям понял, что мелодии могут вызывать очень мощные чувства, и осознал, что музыка имеет огромную силу. Что его пение в церкви помогает прихожанам поднять к небесам старую деревянную крышу, под которой Стивен доводит их до беспамятства своими проповедями, а Фредди Меркьюри или Роберт Плант, стоя перед многотысячной толпой, заставляют ее прыгать, кричать и терять сознание…

Как только Уильям это понял, его жизнь начала меняться. Странный застенчивый парень, который в средней школе Саннисайд ходил, сутулясь и не поднимая глаз, в белой накрахмаленной рубашке и черных брюках со стрелками, в старших классах школы Джефферсон превратился в бунтаря, полупреступника, вспыльчивого драчуна с безумным взглядом, который настораживал даже самых крутых парней. Но интерес к музыке у парня не пропал. Как-то он сыграл на пианино «D’Yer Maker» Led Zeppelin, за что Стивен ударил его так, что свалил с табурета. Билл раздобыл сборник нот к песням Элтона Джона и дивился тому, как сложно устроены мелодии («он играет десятью пальцами самые странные аккорды в мире»). В магазине по пути на урок фортепиано подросток рассматривал рок-журналы типа «Creem», заодно обнаружив и другие — вроде «Oui» — с изображениями красивых женщин, как раз в ту пору, когда мысли об одноклассницах начали его возбуждать. А потом он познакомился с Джеффом Избеллом. Если Билл только начал узнавать, что значит быть крутым, и искал способ когда-нибудь самому стать таким, то Джефф, похоже, крутым родился. Он был на три месяца младше Билла, у него был большой нос и скуластое лицо, как у Ронни Вуда или Джонни Сандерса, и он был худой, как настоящая рок-звезда, особенно как его собственный кумир Джо Перри, гитарист Aerosmith. Джеффу нравилась меланхоличная музыка Rolling Stones и Aerosmith, их непринужденный и небрежный стиль, как у наемных убийц, которые только что избежали виселицы. Именно этот стиль станет его собственным, когда он возьмется за гитару.

Когда они только познакомились с Биллом, то обнаружили, что у них много общих интересов в музыке: например, ELO, Дэвид Боуи и другие британские группы, чью музыку нечасто крутят по радио в Штатах, — Nazareth и Thin Lizzy. И еще АС/DC. А, нет, они же из Австралии? Круто… Джефф родился во Флориде, но перед тем, как он пошел в школу, его отец, в чьих жилах текла кровь коренных американцев, решил переехать с семьей в пригород Лафайета, а в семидесятых это означало, что на 15 километров вокруг не было ни одного соседа, и всюду только проселочные дороги, — словом, как позже выразился Иззи, они жили «у черта на куличках». Вскоре мать с отцом разошлись, и Джефф с матерью и братом Джо переехали в город, где была хоть какая-то социальная жизнь. Бабушка поощряла музыкальные устремления внука и на тринадцатый день рождения подарила ему барабанную установку. Джефф был барабанщиком от Бога, и у него были музыкальные корни. У его лучшего друга был старший брат, который тусовался с шайкой хулиганов. Они устраивали вечеринки на старой ферме, и, когда напивались, то просили тощего носатого парнишку сыграть им на барабанах. «Для меня это был настоящий адреналин, — вспоминал Иззи. — Вся остальная моя жизнь была абсолютно скучна».

Подросток боролся со скукой, убегая в мир музыки и разучивая финты на скейтборде. А еще начал отращивать волосы. Джефф чувствовал, что ему уготованы судьба музыканта и жизнь далеко-далеко от Лафайета. Как-то в девятом классе он шел по школьному коридору, когда «услышал, как книги падают на пол, затем крики, а потом этот парень пронесся мимо. И за ним гналась толпа сраных учителей…».

В следующий раз он увидел Билла Бэйли, когда они оказались за одной партой на уроках вождения, и между ними завязалась дружба. Джефф играл то в одной, то в другой школьной группе, у которых даже не было названия, и ему показалось, что из его нового безбашенного друга выйдет неплохой фронтмен. «Я подумал, что, раз этот парень абсолютно чокнутый, то из него получится офигенный вокалист, — признался он много лет спустя. — Нам пришлось его немного поуламывать, [и] сначала дела шли не очень хорошо. Иногда он просто приходил и стоял как вкопанный, как будто ему стыдно. Или начинал петь, а потом уходил. Просто уходил, а потом я не видел его, например, три дня! Некоторые вещи не меняются, да?»

Джефф все понимал. Он, возможно, не был таким же одаренным, как Билл, зато очень хорошо разбирался в людях и с раннего возраста мог поставить себя на место другого человека. Когда мы беседовали с ним спустя десять лет после ухода из Guns N’ Roses, его школьные воспоминания помогли мне лучше понять личность взрослого Акселя: «У него были длинные рыжие волосы, он был маленьким, и в нем было полно дерьма. Я думаю, что в школе он даже ни разу не трахался. Мне не нравится поднимать эту тему, потому что становится противно. Но в школе у Акселя не было телки. А теперь этот парень — чертова рок-звезда, девочки выстраиваются перед ним в очередь, у него есть деньги, и люди любят его… и к нему пришла власть. Но раньше он был просто не от мира сего! Чокнутый! Сумасшедший!»

Со временем все придет. Однако первыми, в середине семидесятых, на Билла стали обращать внимание не рок-фанаты, а полицейские Лафайета. Ему было 15 лет, и «так как я был умнее всех, копы считали, что я и есть заводила». Записи о его обвинениях в подростковом возрасте остались в закрытых архивах, но до 18 лет его арестовывали по меньшей мере четыре раза, однажды даже на собственном заднем дворе. В 16 лет парень начал пить, употреблять наркотики и курить травку, когда ему удавалось ее достать. К тому времени, когда Билл Бэйли узнал правду о своем отце, он уже не просто шел по кривой дорожке, а давно катился по наклонной. Как-то роясь в старых бумагах в ящике, он обнаружил, что в школьном аттестате матери стоит фамилия Роуз, а не девичья Линтнер. Билл продолжил поиски и нашел страховку, в которой он сам тоже был записан как Роуз. Когда в тот вечер он решил поговорить об этом с родителями, то узнал часть правды: ему сказали, что его настоящий отец причинил боль матери и исчез — никто не знает куда, и что не так это и важно. «Твой настоящий отец тебя не воспитывал», — заявил ему Стивен, когда Билл потребовал рассказать больше. Подросток был в уязвимом возрасте, и это внезапное открытие поразило его до глубины души, пошатнув самосознание. Вдруг те странные сны, которые снились ему в детстве о маме и каком-то мужчине, обрели смысл. Вероятно, испытав облегчение от того, что тиран Стивен Бэйли не его настоящий отец, Билл сразу же сменил имя, хотя пока и неофициально, на У. Роуза. Но он не захотел брать полное имя своего отца — Уильям, — ведь тот бросил его совсем малышом и, возможно, даже издевался над крохой. Однако поведение Билла ухудшилось. Перепады настроения стали настолько сильными, что психолог диагностировал ему перемежающийся психоз, успеваемость упала до нуля, а затем подросток и вовсе бросил школу. На работу он устроиться не мог, потому что во всех магазинах в торговом центре считался карманником. Полицейские «выбивали из него дурь и пытались выжить из города, а Стивен Бэйли в конце концов выставил Билла из семейного дома под нелепым предлогом «слишком длинных волос». Парень переехал к бабушке и стал тусоваться в парке Колумбиан прямо за бабушкиным домом вместе с Иззи и его друзьями. Компанию составляли Дэвид Лэнк, с которым они скоро вместе отправятся в Лос-Анджелес, Майк Стэггс — еще один местный музыкант, который вскоре тоже поедет на запад, Моника и Дана Грегори, Анна Хун, чей младший брат Шэннон прославится в составе группы Blind Melon. Здесь же Аксель познакомился с Джиной Сайлер, ей исполнилось семнадцать, а ему двадцать, и она стала его первой девушкой.

Друзья замечали, что в нем словно уживаются две разные личности. Моника вспоминала, как замечательно Билл играл на пианино. Дана говорила о «сильной энергетике» — достаточно отрицательной, чтобы заработать предупреждения от местной полиции. Джефф видел обе его стороны: «Ему и правда чертовски нравилось драться и что-нибудь разрушать. Кто-нибудь не так на него посмотрел, и он уже лезет в драку. Если бы не группа, мне даже страшно представить, чем бы он занимался».

Биллу нужно было давать выход эмоциям. В 1981 году Джефф переехал в Лос-Анджелес и взял себе новое имя — Иззи. А Билл поехал за ним год спустя, причем первые несколько поездок привели его в ужас и быстро закончились — город казался слишком большим и враждебным, но, так как в Лафайете его ничего не держало, да еще и грозило тюремное заключение, то в декабре 1982 года парень переехал в Лос-Анджелес уже навсегда, прихватив с собой Джину Сайлер. Новую жизнь стоило начать под новым именем, так и появился У. Аксель Роуз. Как Билл объяснял позже, он выбрал «У. Роуз, потому что Уильям Роуз был ублюдком».

Многие заметили, что «Axl Rose» — это анаграмма словосочетания «oral sex»[1], но на самом деле A.X.L. — название одной из групп Даны, в которую очень хотел попасть Билл, и поэтому просто присвоил эти буквы себе. «У меня была маленькая квартирка в Хантингтон-Бич, — вспоминал Иззи, — и Билл часто заходил и падал спать на пол. Он все время приезжал и терялся в городе. Затем, в конце 82-го, начал встречаться с этой девушкой и снял свою квартиру. Тогда Билл и остался здесь навсегда…»

А Сол Хадсон и Стивен Адлер, которых тогда еще не знали ни Аксель, ни Иззи, уже ждали их здесь. После переезда из угрюмого района Сток-он-Трента, родного города его отца Тони, Сол рос в районе-анклаве Лорел Каньон в доме на Лукаут-Маунтин-роуд. Оставив в прошлом скудные пейзажи Сток-он-Трента, где угледобывающая промышленность оставила свой след в виде груд шлака, портивших линию горизонта, юный Сол оказался в раю для хиппи и рокеров, где правили Джим Моррисон, Фрэнк Заппа, Джони Митчел и Кросби, Стиллс и Нэш (и Янг). В те пропахшие ладаном деньки деревянная хижина в Каньоне была всем, о чем любая молодая пара могла только мечтать. К тому времени, как Слэш приехал сюда в 1970 году, заросшая полудикая местность преобразилась стараниями музыкантов, которые искали дешевое жилье, в котором можно было бы тусоваться и ловить кайф, исполнять свою музыку под деревьями с райскими птицами в зарослях перца и сосен и называть себя поколением любви. Здесь Барри Фридман, исполнительный продюсер «Elektra Records», звонил своим соседям и просил их одновременно поставить иглу на новую пластинку Rolling Stones, чтобы на весь Каньон гремела их музыка.

Это было детство и жизнь, которой, возможно, жаждал и Аксель, — босоногая свобода, раскованность и творчество, дом, в котором много музыки, наркоты и ярких персонажей. Отец Сола — Тони Хадсон, амбициозный молодой художник, познакомился с Олой Оливер — афро-американкой и дизайнером одежды, в Париже. Вскоре после рождения Сола Ола оставила семью в Стоке и вернулась в Лос-Анджелес, чтобы обосноваться там. Когда к ней приехали муж с сыном — а вскоре подоспел и Эш, младший брат Сола — Сол уже осваивал этот новый для него мир. «Мое первое воспоминание о Лос-Анджелесе — это песня «Light My Fire» группы Doors, которая гремела из родительского проигрывателя весь день напролет», — позднее вспоминал он. Одной из нянек Сола был продюсер Дэвид Геффен, с влиятельным брендом которого Guns N’ Roses однажды подпишут контракт. Тони рисовал обложку альбома «Court and Spark» певицы Джони Митчелл, которая жила по соседству и взяла несколько детских рисунков Сола с изображениями животных для иллюстрации своего сборника стихов. Дизайнерское дело Олы пошло в гору, и она работала с Джони, Дэвидом Боуи периода Изможденного Белого Герцога, а затем с Ринго Старром и Карли Саймон. Дела шли настолько хорошо, что семья переехала ниже по склону в шикарную квартиру на Дохени-драйв недалеко от бульвара Сансет, где Сол познакомился со всеми, от Дайаны Росс и Стиви Уандера до Джона Леннона и Билла Косби. Ола брала Сола с собой на концерты в клубе «Troubadour» и на теле- и киноплощадки, где она работала, и он ощущал настоящее волшебство, особенно когда видел сцену с блестящими музыкальными инструментами, готовыми к шоу.

Сол стал называть себя Слэшем — это прозвище ему дал актер Сеймур Кассел, друг семьи, за то, что он «вечно носился со скоростью света». Когда отношения Тони и Олы начали рушиться, Сол долго гулял со своим отцом. Он узнал о том, что родители расстаются, когда они обедали в бургерной. Несмотря на то, что родители остались друзьями и жили недалеко, Сол признавался, что «единственная опора в его жизни исчезла», и начал подолгу оставаться у бабушки, матери Олы, которую тоже звали Ола. «Мне нужно было самому понять, кто я», — вспоминал он в своих мемуарах, — особенно когда стало ясно, что мать завела короткий, но яркий роман с Боуи, вскоре после того, как тот подписал контракт на роль в фильме «Человек, который упал на Землю», а Олу наняли на должность костюмера. «В душе я остался хорошим мальчиком, — говорил Сол, — но мир увидел проблемного ребенка».

К 12 годам он уже пил, курил и занимался сексом. Парень начал искать новую опору и нашел ее в кругу ребят, с которыми он познакомился в магазине «Spokes and Stuff» и которые увлекались ездой на велосипедах BMX, внезапно ставших невероятно популярными. «Мы все, кроме двух братьев, были из неполных или трудных семей», — вспоминал Сол. Они объездили все окрестности — Лорел Каньон, Калвер-сити, ранчо Ла-Брея — и особенно территорию начальной школы Laurel Elementary, где вечерами зависали на площадке и курили травку. В течение года у Сола появилась еще одна дурная привычка — клептомания, и он воровал книги, комиксы, кассеты, художественные принадлежности… Пока все не закончилось неловкой ситуацией, когда его поймали в отеле «Tower» на бульваре Сансет с полными карманами записей, которые выложили на стол перед его матерью, приехавшей забрать сына. «Она почти ничего не сказала, да это было и не нужно, — вспоминал он. — Она была уверена, что я не мог сделать ничего плохого…»

В этот беспокойный период Сол завел двух важных друзей, первым из которых был Марк Кантер, чьей семье принадлежал знаменитый ресторан «Canter’s Deli» в Западном Голливуде. Кантер очень помог Guns N’ Roses на заре их карьеры: часто платил за рекламные листовки и покупал новые гитарные струны, когда парням не хватало денег. Вторым был грубоватый белобрысый паренек по имени Стивен Адлер, который однажды вечером явился на школьную площадку Laurel Elementary, а потом оказался в одном классе с Солом в старшей школе Bancroft Junior. По словам Сола, они «сразу стали неразлучны» и вскоре уже вдвоем нюхали «раздевалку» — дешевую форму амилнитрита — перед уроками, а потом прогуливали школу и курили дурь, шатаясь по улицам Голливуда, и бредя о музыке, о том, как собрать группу и заработать денег.

Стивен был пареньком из долины, который приехал в Калифорнию из Кливленда в возрасте семи лет со своей матерью Дианной и старшим братом Кенни. Его биологическим отцом был итальянский «гангстер-неудачник» Майк Колетти, который, по католической традиции, назвал Кенни Джозефом в честь своего отца, а Стивена Майклом в свою честь. Когда Дианна ушла от Майка, то переехала с детьми к своей матери Лилли, которая настояла на том, чтобы, по еврейской традиции, детей не называли в честь живых членов семьи — и так Майкл стал Стивеном, а Джозеф стал Кенни. Несмотря на то, что известный своей беспечностью юный Стивен быстро отошел от потрясений, это был тревожный период в его жизни, который оставил глубокие эмоциональные раны.

Вскоре, по его собственным словам, он превратился в «сумасшедшего, дикого, чокнутого парня», который совершенно вышел из-под контроля. Когда крошечные квартирки и кусачие зимние ветра Кливленда осточертели, Дианна отправилась на запад — к своей старшей сестре в Южную Калифорнию. Жизненный путь Стивен выбрал в 12 лет, когда они с матерью ездили в парк аттракционов «Magic Mountain»: там выступали Kiss, и их концерт произвел на него неизгладимое впечатление. Дианна вспоминала разговор со Стивеном в машине по пути домой: «Мама, — сказал он. — Когда я вырасту, я хочу быть рок-звездой». Я ответила: «Очень мило, Стиви…» И подумала, что на этом все и закончится…»

Но в глубине души Стивен знал, что это вовсе не «мило», и скоро уже убеждал в этом своего нового друга Сола. «Мы прогуливали школу почти каждый день, — вспоминал он. — Ходили взад-вперед по бульвару Сансет и другим бульварам Голливуда, каждый день брали какой-нибудь новый вид алкоголя и ходили туда-сюда, туда-сюда, представляя себе, какой будет наша жизнь, когда мы станем рок-звездами. Я будто всегда знал, что эта мечта сбудется. Мы встречались с девчонками — на самом деле, с женщинами старше нас, — которые приглашали к себе домой в Беверли-Хиллз. Они угощали нас алкоголем, коксом и кормили, а за это нам всего лишь нужно было их трахать. Иногда меня цеплял какой-нибудь парень. За минет я получал немного дури и тридцать-сорок баксов.

У Адлера был более неприятный опыт общения с голливудскими педофилами, которые охотились за юной плотью, и в своей автобиографии он признавался, что как-то на бульваре Санта-Моника его сняли двое мужчин, привели к себе в квартиру и издевались над ним… «Они меня не били, зато делали все остальное, и я чувствовал себя очень подавленным».

Но единственное, что было для него важно, — это музыка. Первым, кто наконец дал Солу Хадсону в руки гитару, был именно Стивен. «Я жил в пяти-шести кварталах от бульвара Санта-Моника, так что, когда мы были со Слэшем, то всегда заходили ко мне, — рассказывал он. — У меня было две комнаты — гостиная и спальня — и я всегда спал в гостиной. В спальне у меня была гитара с маленьким усилителем, и я учился на ней играть, а однажды просто показал ее Слэшу. Я знал всего два аккорда и две гаммы, но пытался подыгрывать альбому Kiss «Alive!» — играть аккорды вместе с Эйсом Фрейли! В общем, Слэш просто влюбился в эту гитару. Я дал ее ему, и через неделю Сол уже писал песни. Он был словно создан для гитары. Создан. А я просто хотел быть рок-звездой, но гитара давалась мне слишком тяжело…»

Стивену все давалось слишком тяжело. И проще не стало, когда они со Слэшем познакомились с двумя странными парнями из пригорода с не менее странными именами Иззи и Аксель.

Джина сняла квартиру в Западном Голливуде, а Аксель хранил в ней свои вещи и иногда ночевал, когда не крутился у клубов «Troubadour» и «Starwood» и не наблюдал с завистью, как местные знаменитости Mötley Crüe, Ratt и даже Дэвид Ли Рот заводят толпу ребят, собравшихся здесь. Позднее Аксель утверждал, что никто не разговаривал с ним «два года», но Джина понимала, чем он занимается, даже когда они разошлись, и все больше беспокоилась из-за его вспышек гнева. «Он был рожден, чтобы стать музыкантом, вот и все», — говорила она. Хаос его жизни скоро стал ей невыносим. Джина съехала, и к Акселю перебрался Иззи. Если Аксель все еще был деревенщиной в ковбойских сапогах и с сумасшедшими глазами, то Иззи уже был в Лос-Анджелесе как свой. Он выглядел как звезда еще до того, как стал ей: черные как смоль волосы, тощие ноги, а когда он играл, гитара висела низко на уровне коленей, как у Кита Ричардса или Джо Перри.

Акселю наконец удалось выступить в клубе «Gazzarri’s» с группой Rapidfire, которой никак не удавалось сдвинуть карьеру с мертвой точки. С этого концерта началось медленное движение по цепочке событий, которая соединила участников Guns N’ Roses. Когда Rapidfire начали разваливаться, Аксель стал играть с Иззи, а на концерте в свою очередь пытался создать группу с юным гитаристом, который звал себя Трэйси Ганзом. Трэйси был одним из лучших в районе Стрип, ему отлично давался и мелкий стиль Рэнди Роадса, и грязный рок-н-ролл, и у него уже что-то получалось. Он порекомендовал Иззи одному своему школьному товарищу Крису Уэбберу. Крис и Трэйси вместе учились в старшей школе «Fairfax High», где у Трэйси была группа под названием Pyrrhus, а у двух других учеников, Сола Хадсона и Стивена Адлера — группа под названием Road Crew.

Как-то вечером Иззи и Крис встретились на парковке у клуба «Rainbow» и проговорили несколько часов, а на следующий день уже начали вместе играть. Так в конце 1983 года собрались четверо из пяти будущих участников Guns N’ Roses. Потребовалось еще два года на то, чтобы стать единой группой, потому что музыканты то расходились, то собирались снова, чтобы пробовать что-то новое в непринужденной атмосфере района Стрип.

У группы Слэша и Стивена Road Crew было практически одно название. Сначала у Стивена был только набор кастрюль и сковородок, по которым можно было стучать, а потом бабушка купила ему барабанную установку и старую побитую машину, и тогда они оказались на том же уровне, что и большинство других ребят. А Слэш, с кудрявыми волосами, спадающими на лицо, и с низко висящей гитарой, уже вызывал восхищенные и завистливые взгляды благодаря своим природным способностям. Казалось, что он научился играть в ту же минуту, как впервые гитару взял в руки. Он мог сыграть все что угодно, от гитарной партии Rufus до Rolling Stones, от Стиви Уандера до Led Zeppelin, но как гитарист он, как и Иззи, горячо любил Aerosmith, и это увлечение еще сыграет очень важную роль.

Аксель Роуз показался Иззи и Крису очень серьезным кандидатом, когда продемонстрировал им свой низкий баритон и сокрушительный скрим на материале песен, написанных под впечатлением от альбома Aerosmith «Rock in a Hard Place» 1982 года. Однако дикая непредсказуемость Акселя уже тогда была очевидна. Крис и Иззи даже назвали свою группу A.X.L. в честь него и огромными буквами написали ее название краской на стене в районе Стрип, но он продолжал уходить с репетиций без предупреждения. «Аксель был настолько полон энергии, что дрожал, его просто трясло, когда он выходил петь», — вспоминал Крис.

Но он скоро возвращался. Друзья сменили название группы на Rose, а затем на более атмосферное Hollywood Rose, и к середине 1984 года уже имели демо-запись, где в песне «My Way, Your Way» можно услышать зачатки одной из их величайших песен, которая войдет в альбом «Appetite for Destruction» под названием «Anything Goes». Группа отгремела несколько концертов, а потом Иззи ушел в группу London, знаменитую в районе Стрип. В ней был только один постоянный участник в лице великого вокалиста Надира Д’Приста, а остальные приходили и уходили, и в их числе были будущие знаменитости Никки Сикс из Mötley Crüe, Блэки Лолесс из W.A.S.P., Фред Кори из Cinderella и многие другие. Участие в группе London, несмотря на свою непродолжительность, стало своеобразным обрядом посвящения. Когда же Иззи осознал свою ошибку и ушел оттуда, то обнаружил, что Акселя переманил — или собирался переманить — Трэйси Ганз в свою новую группу LA Guns, но Аксель сдал назад и вновь собрал Rose с Иззи. Жизнь всех этих новорожденных групп в Стрипе была похожа на вечную полночь. Никто не задерживался нигде надолго, и все казалось реальным, пока не переставало быть таковым.

Когда Стивен и Слэш узнали, что Трэйси хочет работать с «величайшим вокалистом Голливуда того времени», и увидели листовку концерта в «Troubadour», где Rose находились где-то внизу списка из 12 групп, то они со Слэшем решили к ним присоединиться. Через несколько дней общий приятель Лизи Грей, который сам в то время был гитаристом в группе London, представил Стивена Иззи, а вскоре после этого Аксель выгнал Криса Уэббера, и Стивен договорился, что приведет Слэша на репетицию Rose в скандально известное панк-пространство под названием «Fortress». Они стали играть вместе, но скоро Иззи ушел, а между Слэшем и Акселем завязалась короткая, но крепкая дружба, в результате которой Аксель стал ночевать дома у Олы, пока не найдет новых радушных хозяев.

Группе Hollywood Rose удалось сыграть на нескольких концертах, пока Слэш не ушел после ужасного выступления в клубе «Troubadour», на котором Аксель набросился на парня из толпы. Трэйси Ганзу все же удалось заполучить Роуза в LA Guns. Аксель только усилил свою связь со Слэшем, переспав с его временной подружкой Ивонной, после чего тот явился к другу на работу в «Tower Video» и решил выяснить все по-мужски. Закончилось все тем, что в качестве примирительного жеста Аксель устроил товарища на работу…

Тем временем Слэш проходил прослушивания в несколько новоиспеченных групп, в том числе в группу Poison из Пенсильвании. Они олицетворяли собой стиль глэм, носили высокие прически из осветленных добела волос, ярко красили глаза, и, как вспоминал Слэш, первым делом спросили его: «Ты ведь не надеваешь эту обувь на выступления, правда?»

Потом Аксель привел Иззи в LA Guns… Слэш и Стивен вернулись в Road Crew… Слэш перешел из Road Crew в Black Sheep…

В 1985 году в Стрипе только так все и происходило: группы собирались, группы распадались, уходишь из одной и собираешь другую, и где-то на этом пути должно произойти что-то, что откроет перед тобой весь мир, словно ты наконец нашел правильный ключ. По крайней мере, так все все себе представляли, болтаясь то там, то сям и делая вид, что знают, что делают. К весне Аксель уже работал с Трэйси Ганзом и барабанщиком Робом Гарднером. Они снова объединились с Иззи, и появилась листовка с надписью: «Только рок-н-ролл — LA Guns и Hollywood Rose представляют группу Guns N’ Roses. 26 марта. Клуб «Troubadour» Дуга Уэстона».

На концерте было двенадцать человек, из которых четверо заплатили за вход по 2 доллара.

Тогда они и нашли правильный ключ. Его звали Майкл Маккаган, хотя с детства в семье, где он был последним из восьми детей, его называли Дафф. В сентябре 1984 года Дафф приехал в Лос-Анджелес на своем древнем «Форд Маверик» из родного Сиэтла, проведя несколько дней в какой-то убогой панковской лачуге в Сан-Франциско. Ему было 20 лет, и, по его подсчетам, он уже успел сыграть в 31 группе. Майкл оставил позади свое неясное детство и юность: сначала счастливую суету жизни в большой семье работяг, где отец, бывший намного старше отцов его сверстников, был ветераном Второй мировой войны, пожарным и местным героем. Но однажды, когда Дафф вернулся из школы, когда его мать была на занятиях в местном колледже, и, застав своего старика в постели с соседкой, испытал боль из-за разрыва отношений родителей.

Парень начал страдать от приступов паники, которые лечил алкоголем, а затем и наркотиками, но нашел утешение на самодельной панковской сцене Сиэтла. Дафф умел играть на всех инструментах — на барабанах, на гитаре, на басу, — а если ему не удавалось играть, он был счастлив таскать и подключать оборудование или заниматься чем угодно, лишь бы не возвращаться домой. Он умел улыбаться так же, как его кумир Сид Вишес — с подвернутой губой, в стиле Элвиса, — и носил цепь от висячего замка на шее. В 15 лет парень собрал свою первую группу The Vains, где играл на басу, а год спустя группа выпустила один сингл под названием «School Jerks». В это же время Дафф играл на гитаре в другой панк-группе, The Living, которая однажды выступала на разогреве у Hüsker Dü. В том же году он был барабанщиком в группе The Fastbacks, которая в 1981 году выпустила сингл «It’s Your Birthday». Потом парень играл в группе с очаровательным названием The Fartz[2], которые делали только демо-записи, пока Дафф не стал знаменит и кто-то не решил выпустить им альбом.

The Fartz переименовались в 10 Minute Warning, и только тогда достигли хоть как-то измеримого панковского бессмертия. Дафф снова стал гитаристом. По крайней мере, 10 Minute Warning были не похожи на других — они играли панк, но медленнее, тяжелее, жестче, и прокладывали путь таким догранжевым группам, как Green River и Soundgarden. Позднее Дафф заявил, что, если бы он знал, что в девяностые в Сиэтле произойдет настоящая музыкальная революция, то он бы никогда не уехал из города. Но это неправда. Дафф был высоким, симпатичным, светловолосым и старался весело проводить время. А еще он любил красиво одеваться. У него было столько же общего с Куртом Кобейном и иже с ним, сколько у бриллиантов с ржавчиной.

В Лос-Анджелесе Дафф поселился у брата, нашел работу помощника в стейк-хаусе «Black Angus» и начал пробиваться на сцену. Здесь все было масштабнее, чем в Сиэтле, потому что сам Лос-Анджелес гораздо больше, но работало по тем же законам. Почти все, с кем парень знакомился, оказывались гитаристами, так что он решил, что легче получит место в группе, если будет играть на басу. И, чувствуя нутром, что панк уже умер, а в Стрипе царит новое рок-н-ролльное движение, которое подхватит его и унесет с собой, он взял местную музыкальную газету «The Recycler» и ответил на объявление.

«Около телефонного номера стояло имя Слэш, и я решил, что он такой же панк-рокер, как я», — вспоминал Дафф. Они встретились в ресторане «Canter’s Deli», Дафф пришел в кожаном пальто в пол с символом анархии на спине, который сам нарисовал маркером, а Слэш и Стивен были с длинными распущенными волосами и прихватили с собой девчонок. Потом они оказались дома у матери Слэша, которая сразу же приняла Даффа как сына, и за неделю они если не сыгрались, то сдружились, и вместе пошли на концерт LA Guns в «Troubadour». Но Даффа беспокоила игра Стивена — как единственного из них всех, у кого были настоящие записи и кто умел играть и на гитаре, и на ударных, — так что они пожали друг другу руки и пошли каждый своей дорогой, зато у Даффа остался телефон Слэша.

Когда Даффа уволили из «Black Angus», он нашел работу курьера, и однажды, развозя заказы, наткнулся на Иззи, а тот рассказал о своей новой группе, которая образовалась при слиянии LA Guns и еще одной группы с очень хорошим, но немного повернутым на голову вокалистом. Как выяснилось, они как раз потеряли басиста, и… Эй, а ты случайно не играешь на бас-гитаре? Так и получилось, что Дафф оказался на репетиции Guns N’ Roses. Аксель сразу же очаровал его своей безудержной энергией, и, как только Дафф услышал, как этот парень поет в микрофон, то «понял, что он не похож на других, он мощный и чертовски серьезный…».

Они сыграли несколько концертов, и, хотя все прошло неплохо, у Даффа возникло чувство, что Трэйси и Робу нравилось быть важными шишками в маленьком болоте — они снова и снова играли одни и те же концерты в Западном Голливуде, ожидая, что что-то изменится. Это было не по-панковски. В Сиэтле, где на концертах не было важных парней из крупных лейблов, люди не ждали чудес, потому что чудеса не случались, так что Дафф отвел Акселя и Иззи в сторонку и предложил поехать на гастроли, дать несколько концертов на Западном побережье и завершить поездку в Сиэтле. Он объяснил им, что это будет настоящее приключение, которое поможет узнать, пойдут ли их дела в гору, если они откажутся от тепличных условий Лос-Анджелеса.

«Я сразу понял, что Иззи знает, чего я добиваюсь, — рассказывал Дафф. — Он знал, что это хороший способ проверить группу на прочность и найти слабые звенья». И они их нашли. Трэйси и Роб ушли за десять дней до гастролей. Как показалось Даффу, они испугались, что придется сесть в машину, поехать на концерт и надеяться, что еда, ночлег, деньги на бензин и т. д. образуются сами собой. Он нашел у себя в кармане листок с телефонным номером и позвонил тому парню, Слэшу. «Не волнуйтесь, — сообщил он Акселю и Иззи, — у меня есть кое-кто на примете».

Ключ вошел в замок и повернулся. Слэш и Стивен провели три репетиции с Акселем, Иззи и Даффом, 6 июня сыграли один плохо организованный концерт в «Troubadour», числясь где-то внизу списка выступающих, и после него группа Guns N’ Roses была готова отправиться на гастроли. У них была пара друзей, Дэнни и Джо-Джо, назначенных помощниками, и машина Дэнни, дребезжащий «Бьюик Ле Сабр» с трейлером в прицепе.

«Бьюик» сломался через 150 километров пути. Дэнни и Джо-Джо поручили остаться с машиной, а музыканты, которые скоро станут одной из величайших групп в мире, отправились дальше автостопом. Все пошло наперекосяк. Они пропустили все три концерта, о которых договорились в городах между Лос-Анджелесом и Сиэтлом, но каким-то образом добрались, довольные, голодные и вонючие, до «Gorilla Gardens», где дали свой первый концерт за пределами Лос-Анджелеса. Набралось едва ли десять зрителей, но это уже не имело значения. Там было бухло, наркота и друзья-панки Даффа, с которыми можно было зависнуть, но, что еще более важно — у них получилось! Они были вместе, несмотря на сотни километров пути в грузовиках, ночевки на обочине, голод, холод, усталость, нервы и то, что к концу путешествия выглядели, по точному выражению Даффа, «как голодные волки». Но теперь друзья были настоящей группой.

Когда промоутер в «Gorilla Gardens» решил не платить им обещанные 200 долларов, потому что «не продали ни одного билета», Аксель поджег бумажные полотенца и решил спалить весь клуб. Вышибалы погнались за парнями по улице, а они побежали, вопя от радости и адреналина, в другой клуб, где безуспешно пытались реквизировать инструменты местной группы Soundgarden, которая там выступала и которую знал Дафф. Им это не удалось, зато Доннер, друг Даффа, помог добраться обратно до Лос-Анджелеса, и они вернулись счастливые. Как сказал Дафф, они стали «настоящей группой. Группой с общими воспоминаниями о неудачной поездке, о концерте в чужом городе и с осознанием того, что они верны коллективу Guns N’ Roses».

2. Там, где красивые девушки

Хотя «адские гастроли» в Сиэтле, как парни их называли, организовал Дафф Маккаган, но, когда они вернулись в Лос-Анджелес, было ясно одно: без Трэйси Ганза у группы был явный лидер, и им был У. Аксель Роуз. «Аксель всегда представлял, где хочет оказаться, — говорил мне Слэш. — И какой должна быть группа. Ему не нравились люди, которые, как ему казалось, тянут его назад».

Когда Трэйси ушел, а остальные участники группы не решились бросить вызов парню, настолько уверенному в себе, Аксель с готовностью взял на себя лидерство. Конечно, Дафф тоже был полон решимости двигаться вперед; как и Аксель, он настаивал на регулярных репетициях и на том, что нужно как можно скорее организовать новые гастроли, но в вопросах творчества он всегда уступал вокалисту. Слэш и Иззи, которые были больше вовлечены в процесс написания песен, относились к этому делу слишком небрежно (и все больше уставали), так что часто оставляли это Акселю, и все получалось как надо. И они оба были перед ним в долгу: Аксель считал, что они с Иззи работают в паре, даже когда Слэш настаивал на том, что в группе должен быть один гитарист, а Слэш, в свою очередь, уже однажды потерял Акселя и не мог себе позволить потерять его снова. Видимо, только Стивен мог говорить с Акселем прямо, но в то время Стивену вообще все было по барабану.

Во всяком случае, за историю рок-музыки примеров успешных групп с одним явным лидером предостаточно: Rolling Stones и Джаггер, Beatles и Джон Леннон, — и других. Иногда, как в случае с группой Metallica, лидер по вопросам бизнеса (барабанщик Ларс Ульрих) и лидер по части музыки (вокалист-гитарист Джеймс Хэтфилд) были совершенно разными, но прекрасно дополняли друг друга. По мере развития Guns N’ Roses У. Аксель Роуз взял на себя обе эти обязанности. Однако его отчаянная потребность все контролировать была совсем иного порядка, чем у большинства лидеров-маньяков. Годы спустя Аксель говорил о глубоких душевных ранах, которые остались у него с детства, и своих попытках с помощью различных видов терапии залечить эти раны, насколько это возможно. Сейчас же другие участники Guns N’ Roses знали его как крутого парня, который не потерпит неуважительного отношения к себе. Ни от кого. Даже от них. Скоро музыканты поймут, что им стоит лояльно относиться к внезапным неконтролируемым переменам настроения у своего фронтмена, — по крайней мере, если они хотят работать в сносной обстановке и мечтают о легкой жизни рок-звезд. «Мы называем его Аятоллой, — рассказал мне Слэш при первой встрече, и все его лицо улыбалось, за исключением глаз. — С Акселем всегда было так: либо ты с ним соглашаешься, либо проваливай».

После адских гастролей наступил период жизни в «адском доме». И, как и при рождении новой звезды, адский дом засосал много темной материи, пока не начал выделять белый жар и свет группы Guns N’ Roses, готовившейся сделать первые записи. Рождение легенд рок-н-ролла всегда дополняют бурно приукрашенные байки, но в адском доме происходило нечто ужасное — рассказы об этом не лучшим образом отразятся на участниках, независимо от того, насколько знаменитыми они станут. Здание было расположено в Западном Голливуде, за домом 7508 по бульвару Сансет, рядом с пересечением с Норт-Гарднер-стрит, и в нем было помещение размером 3,5 × 3,5 м, которое официально считалось «кладовкой» (сейчас она находится за русским книжным магазином). Прямо через дорогу находился магазин гитар, а рядом магазин усилителей. Это было нежилое помещение: там была алюминиевая подъемная дверь, но не было ни санузла, ни кухни, ни вентиляции. И пока Иззи с парой друзей не нашли несколько ненужных досок и не соорудили импровизированную пристройку, где можно улечься спать втроем, если лежать неподвижно, то оно таковым и оставалось.

Когда кому-нибудь нужно было в туалет, то приходилось пользоваться общественными удобствами в 50 метрах по улице. Это было ужасное место, если только ты не молод, гол как сокол и не живешь гребаной мечтой. Иззи называл это место «долбаным адом на земле…». Слэш, который потерял работу продавца в киоске и вместе с ней возможность ночевать дома у менеджера, вынужден был выбирать — жить в адском доме или стать бездомным, но даже после этого иногда предпочитал быть бездомным и спал на парковке у «Tower Records», а не в убогом тесном кошмаре, которым стал дом.

Сначала он был репетиционной базой. До этого друзья занимали комнату в районе Сильвер Лейк, принадлежавшую Ники Биту, барабанщику из Стрипа, который примерно десять минут играл в LA Guns. «Сам Ники был еще ничего, — вспоминал Слэш. — Но у него было много бомжеватых друзей…» Guns N’ Roses общались с этим «подбрюшьем», как их называл Слэш, и некоторые из них ночевали в адском доме. Их жизнь была ужасна и становилась все хуже, но все это только подстегивало. В адском доме парни написали и улучшили многие из песен, которые появятся в альбоме «Appetite for Destruction», и несколько песен для альбома «Use Your Illusion». Иззи сочинил риффы для «Think About You» и «Out ta Get Me»; Слэш — вступительные аккорды и рифф для «Welcome to the Jungle». «Эта песня, если что, — объяснял Слэш, — первая мелодия, которую мы написали вместе, как группа…»

Дафф и Стивен много часов подряд играли разный рок и фанк, оттачивая свое мастерство, и мелодия песни «Rocket Queen» родилась на одной из таких затянувшихся репетиций. Они писали очень быстро — песни «Out ta Get Me» и «Welcome to the Jungle» были готовы чуть больше чем за день. Когда они возвращались в адский дом, суровая рабочая этика никуда не девалась. «Мы репетировали долгие, долгие часы», — вспоминал Дафф. В маленькой комнатке с бетонными стенами, с включенными усилителями, «наша паршивая игра звучала волшебно, чисто и громко».

У друзей не было микрофона, а играли они так громко, что Акселю приходилось кричать слова песен и вокальные мелодии прямо на ухо музыкантам, чтобы донести до них свою мысль. Аксель и Слэш первыми поселились в этом гараже. Иззи, Дафф и Стивен жили со своими девушками, но большую часть дня проводили там же на репетициях. Когда группа зарекомендовала себя как один из лучших новых ансамблей в Стрипе, то остальные музыканты тоже переехали в адский дом. С ними был Уэст Аркин, музыкант и сосед Даффа, который был из того же теста, что и ребята, и настолько тесно общался с Акселем, что даже стал соавтором песен «Yesterdays», «The Garden» и «Bad Obsession», а также «It’s So Easy»; Дель Джеймс, байкер, который стал писателем и был приятелем Уэста, общался с Акселем и писал рассказы, из которых получались тексты песен и многое другое, например, видео на песню «November Rain»; Тодд Крю, который играл на басу в другой группе из Стрипа под названием Jetboy; Роберт Джон, фотограф и друг Акселя, в чьих работах отражены ранние годы группы; Джейк Лью, еще один фотограф, который дружил со Слэшем; друзья Слэша Марк Мэнфилд и Рон Шнайдер; Эдди, приятель Даффа из Сиэтла, который покусился на героин Иззи, за что был изгнан обратно в штат Вашингтон; Марк Кантер, который верил в группу и сыграл ключевую, пусть и недооцененную, роль в их карьере в эпоху адского дома; Викки Гамильтон, промоутер и будущий менеджер, у которой было чутье на настоящие таланты — она организовывала первые концерты Mötley Crüe и Poison — и благодаря которой они получали заветные выступления на концертах в клубе «Troubadour», пока им самим удавалось играть только в «Madam Wongs» (китайском ресторане) и «Stardust Ballroom» (в нескольких километрах от Западного Голливуда). А еще была бесконечная череда других групп, которые познакомились с Guns N’ Roses, когда те наделали много шума на бульваре Сансет (в буквальном смысле — их репетиции было слышно за десять кварталов), — отбросы музыкального общества вроде Faster Pussycat, Redd Kross, London, Jetboy и многие другие, за которыми вилась стайка девушек, которым нравятся музыканты, а за ними парни, которым нравятся девушки, которым нравятся музыканты, — и все они были посетителями адского дома и дешевого мрачного мексиканского ресторана на противоположной стороне бульвара Сансет под названием «El Compadre» и стрип-клуба «Seventh Veil», где музыканты так сдружились с девушками, что приглашали их вместе выступать на сцене.

Сама обстановка подпитывала творчество и рождала новые песни: как-то вся группа пришла в гости к Лиззи Грею, который жил на Палм-авеню — улице с дурной славой — между бульварами Сансет и Санта Моника (Слэш: «Там жили какие-то неопрятные телки и наркоманки…»), и Лиззи угостил их бутылкой дешевого крепленого вина под названием «Night Train»[3] — страшный самогон, который был известен тем, что очень быстро дает по мозгам тем, у кого нет денег ни на что другое. Они шли по Палм-авеню и начали выкрикивать слова «Я еду ночным поездом», а Аксель стал импровизировать. На следующее утро в адском доме были написаны слова и музыка к этой песне.

Одним из завсегдатаев адского дома был школьный приятель Слэша — Марк Кантер, который вспоминал, как группа работала над этим материалом: «Многие песни начинались с идей Иззи, например, «My Michelle», — зловещее вступление к этой песне придумал именно он, но без Слэша не было бы более жесткого риффа, который следует за вступлением. Аксель слышал эти незаконченные песни и сразу точно знал, что с ними делать дальше. Даффу и Стивену удавалось сделать так, чтобы песни по-настоящему цепляли, и воплотить в них свои лучшие идеи. Многие говорили, что вклад Акселя важнее всех, [но] если хоть одного из ребят исключить из формулы, это бы кардинально изменило все песни. У них была настоящая демократия, и в 1985–1986 годах они все были заодно».

Все стихи рождались из реальных ситуаций с реальными людьми. «My Michelle» названа в честь Мишель Янг, которая училась в одной школе со Слэшем и Стивеном и дружила с первой серьезной пассией Слэша — Мелиссой. У Мишель была кратковременная связь с Акселем, который увековечил ее юность в суровом куплете: «Твой папа работает в порно, / А мамы больше нет, / Она любила героин, / А теперь лежит в земле».

Что забавно, идея этой песни пришла в голову самой Мишель, которая однажды, когда они вместе слушали «Your Song» Элтона Джона, сказала Акселю, что было бы чудесно, если бы кто-то написал о ней песню. «Кажется, мы тогда ехали на концерт, — вспоминала она в 2014 году, — и заиграла «Your Song», и я воскликнула: «Ой, какая замечательная песня! Вот бы кто-нибудь написал такую же обо мне». И вот — «моя песня» появилась», — смеялась она.

Конечно, когда Мишель впервые услышала слова, как она сама признавалась, ей было совсем не смешно. «Я услышала ее, когда была дома у отца. Я была в своей спальне, когда позвонил Аксель. Он все время звонил, когда появлялось что-то свежее. Пел мне в трубку новую песню, как только ее сочинял, отстукивая ударную партию на коленке, и спрашивал, что я о ней думаю. — На этот раз она не знала, что сказать. — Тогда я была не в себе, все время была под кайфом, и, когда услышала слова, то ответила: «О, здорово, классно… делай что хочешь». — Она снова рассмеялась и добавила: — Честно говоря, тогда я не думала, что альбом станет настолько популярен и что эта песня вообще попадет в альбом».

По словам Слэша из его мемуаров: «Мишель понравилось, что песня привлекла к ней внимание. Тогда это было лучшее, что с ней когда-либо случалось. Но, как и многие наши друзья, вступившие в темный круг Guns N’ Roses, она вошла с одной стороны, а вышла с другой. Большинство из них оказались в тюрьме или реабилитационной клинике (или еще где похуже)». Однако, по словам Мишель, «выход песни стал не благословением, а проклятием».

Причины безнравственного поведения в адском доме были экономические. Арендная плата составляла 400 долларов в месяц. Учитывая, что из ребят только Дафф работал более или менее постоянно, они научились выживать, не имея ничего. «Нам обычно удавалось наскрести доллар на бутылку «Ночного поезда», от которой всех уносило — рассказывал Дафф. — За 5 долларов мы уходили в говно». Слэш где-то раздобыл переносной гриль, на котором они жарили котлеты. По субботам вместе с остальными голливудскими отбросами друзья выстраивались в очередь в бесплатную столовую миссии Армии спасения. Еще они обнаружили шведский стол «все, что вы сможете съесть за 1 доллар» в известном голливудском гей-клубе «Rage». «Мы пытались прожить на 3 доллара 75 центов в день, — рассказал мне Аксель в одном из первых интервью. — Этого хватало на подливку и печенье в столовой «Denny’s» за доллар с четвертью и бутылку «Ночного поезда» за доллар с четвертью или похожее пойло «Thunderbird». И все. Ты выжил».

По крайней мере пока… Как только стало известно, что аллея за адским домом пустеет по ночам и превращается в крошечную черную дыру в самом сердце Голливуда, на ней стал собираться народ после того, как клубы закрывались на ночь. «На аллее мы тусовались с другими музыкантами, и туда стали стекаться наркотики, выпивка и девочки. Часто приходили местные стриптизерши и приносили метаквалон, валиум, кокс и бухло на всех», — вспоминал Дафф. Скоро с позднего вечера и до рассвета там уже тусовались сотни людей. Наши музыканты, воспользовавшись преимуществом хозяев, начали покупать дешевое пиво и продавать его там дороже. Вскоре они зарабатывали достаточно, чтобы платить арендную плату за месяц.

Некоторых женщин безжалостно эксплуатировали. Если один из музыкантов занимался с девушкой сексом, то другой в это время крал у нее деньги. «Секс был повсюду, и в помещении, и на улице», — рассказывал Аксель. «Обычно я трахал девиц только для того, чтобы у них переночевать», — признавался Слэш. «Мы продавали девочек, — продолжал Иззи. — А если кто-то из ребят трахался в нашей ночлежке, то мы в это время опустошали сумочку этой девчонки. Как-то ухитрялись».

«Мы уговаривали девушек подняться к нам на чердак, — рассказывал Аксель. — И кто-нибудь ударял по выключателю и говорил: «Так! Всем раздеться или покинуть помещение…».

На сцену вышел героин, или «Mr Brownstone», который преподал Акселю один из важных уроков о том, как жить не надо, и вот-вот должен был привести к расколу группы. Иззи не только принимал его, но и открыто распространял, обеспечив себе еще один источник дохода. Он утверждал, что однажды к нему за дозой пришел Джо Перри, как раз перед тем, как завязал и у Aerosmith начался новый коммерческий подъем. Слэш заметил, что Стивен «выглядит как пьяный», когда приходит на репетиции, хотя он не пил. Оказалось, что девушка с Гарднер-стрит, с которой он спал, и ее соседка подсадили Стивена на героин, и как только Слэш начал встречаться с этой соседкой, то тоже подсел. Вдобавок к героину, всем таблеткам и пойлу в их жизни появился жуткий наркодилер по имени Филипп.

Жизнь превратилась в убожество. «В какой-то момент в этой комнате жила вся группа и еще четыре женщины, — рассказывал Аксель. — Ближайший туалет [общественный] заблевали. Я срал в коробку и выбрасывал ее в мусор, потому что мне было противно ходить в этот туалет». Моральное разложение продолжалось. На концертах они ужасно лажали. Однажды Слэша вырвало прямо за усилителем на концерте в «Raji’s». Аксель затеял драку с кем-то из зала. На какое-то время им запретили появляться в клубе «Rainbow» — небольшое достижение, — и музыканты стали считаться вечно пьяными уродами, которые пьют на халяву, устраивают драки и агрессивно попрошайничают на своих собственных концертах. Департаменту шерифа Западного Голливуда стало известно о сборищах на аллее у Гарднер-стрит, а еще до них дошли слухи о распространении наркотиков и другом антисоциальном поведении.

Затем, в декабре 1985 года, произошел серьезный мрачный инцидент, который ознаменовал конец эпохи адского дома. 15-летняя девочка по имени Мишель пришла туда, где ребята репетировали, и, согласно интервью, которое Аксель позднее дал «LA Weekly», «начала хватать инструменты». Произошла какая-то потасовка, и все кончилось тем, что девочка бежала голышом по бульвару Сансет. Ребята знали Мишель. Она иногда зависала в адском доме, как и многие другие девчонки, и просто оказалась не в том месте не в то время. По версии Акселя, эта «хиппи пришла и начала хватать инструменты, пытаясь что-нибудь сломать… И так получилось, что она побежала по бульвару Сансет голышом, вся грязная и не помня себя».

В своей автобиографии, которая вышла много лет спустя, Слэш рассказывал так: «Мои воспоминания об этих событиях туманны, но я помню, что они с Акселем занимались сексом в нашей конуре. К концу ночи, видимо, когда закончились наркотики и выпивка, девчонка сошла с ума и сильно взбесилась. Аксель велел ей уйти и попытался выгнать. Я попробовал решить ситуацию мирно и выставить девочку по-тихому, но мне не удалось».

Голая малолетка, убегающая от взрослых мужчин по одной из самых оживленных улиц Лос-Анджелеса, не осталась незамеченной, и через несколько часов городская полиция явилась в адский дом вместе с девочкой, чтобы опознать нападавших. На улицу вывели всех, кроме Акселя, который спрятался за оборудованием вместе с другой девушкой. «Пока копы пристают ко всем на улице со своими тупыми вопросами, мы с ней оказались за усилителем и начали трахаться, — позднее хвастался он. — Это был кайф! Мне все сошло с рук! Это было потрясающе».

Полицейские уехали, предупредив ребят, что Акселю нужно сдаться. За несколько дней логово несколько раз обыскивали. Музыкантам сказали, что девочка и ее родители подают иск об изнасиловании несовершеннолетней (по закону несовершеннолетние считаются неспособными дать согласие на половой акт) в адрес Акселя и Слэша. Ходили слухи, что адский дом находится под наблюдением полицейских под прикрытием, а также департамента полиции Лос-Анджелеса. Несмотря на браваду Акселя, когда угроза пятилетнего тюремного заключения стала реальностью, они со Слэшем быстро ретировались с места преступления. Слэш скрывался в квартире, где Стивен жил с новой девушкой Моникой, работавшей стриптизершей в «Seventh Veil» и с которой, по заявлению Слэша, у них со Стивеном были «отличные тройнички», а Аксель спал на улице в Западном Голливуде, на парковке у «Tower Records», и ходил в туалет на заправках и в дешевых ресторанах.