Алина, пора просыпаться (CИ)

Прошёл месяц после того, как Алина проснулась в новом мире. Реабилитация проходила не так быстро, как хотелось бы. Она занималась каждый день по два-три часа. Пока удалось лишь научиться самостоятельно сидеть и держать ложку. Забавно, что приходилось учиться таким простым действиям. Алина порой ощущала себя маленьким ребёнком, который вновь познаёт мир. Теперь она передвигалась с помощью коляски. Из института её перевели в медицинский центр, где были другие люди и нелюди. К этому тоже приходилось привыкать. Алина редко выезжала из палаты. Ей было страшно. Палата создавала ощущение защищённости, а за её стенами был «опасный» «чужой» мир, к которому она была не готова. С ней пыталась заниматься психолог, но встал проблемой языковой барьер и особенности менталитета. Они друг друга не понимали. Алина пыталась учить язык, но пока с этим было туго. Единственным развлечением в общение были приходы Патрика и Артура, который старались к ней заглядывать через день. Патрик выводил из сна Диму, который тоже выжил. Последней на пробуждение стояла Марина. Алина ждала этого больше всего. С Мариной хотя бы можно было поговорить. Одиночество в последнее время стало тяжёлым грузом. Оно давило, сковывало грудь. Внутри словно поселился клубок, который мешал дышать.

Тренировка закончилась. Тридцать минут в камере, которая давала на мышцы разную степень нагрузки, потом тренажёры, душ. После этого Алина вновь переоделась в больничный костюм зелёного цвета, в котором чувствовала себя кузнечиком-переростком. Надо было возвращаться в палату. В коридоре было ответвление, в котором росли самые настоящие кусты. Под ними были высажены цветы самых разных оттенков. Красивые. А раньше её цветы раздражали. Казалось, что от них нет никакой пользы. Сейчас же они напомнили маму, которая от них была без ума. Цветы в её квартире были и на подоконнике, и на грядках с огурцами. Ей нравилось их везде сажать. Родители. От этого стало плохо. Успокоительные не давали пролиться слезам. Они замораживали ту боль, которая была в душе. Она хоть и становилась льдом, но никуда не девалась.

Конхор возвращался с процедур. Настроение было на нуле. Сегодня доктор сказал, что ему предстоит здесь провести около месяца. Конхор хотел отказаться от шлифовки рубцов, но начальство было непреклонно. От той операции не должно было остаться и следа. Если Конхор выжил, то пусть шлифуется в больнице, убирая последствия. Вот и думай после этого ввязываться в сомнительные операции. Надо было, чтоб корабль министра разбился. Тогда ему не пришлось бы здесь валяться без дела. Но он решил отвлечь на себя огонь. Отец бы поржал, узнав о его глупом геройском поступке. А ведь всё почему? Потому что он вначале делает, а потом думает. Надо сдерживать порывы.

Женщина сидела в инвалидной коляске и невидящим взглядом смотрела в сторону зелени, которая наводняла коридор. Короткие тёмные волосы ёжиком торчали в разные волосы. Слишком худая, до такой степени, что кости выпирали. Для веланцев это был идеал красоты. А вот для землян — неестественно. Она же была землянкой. Слишком хорошо пропорционально сложена. Гармонично. Веланцы были худые, высокие, с длинными руками и ногами, земляне — коротконогие и с короткими руками.

— Чего грустим? — спросил он. Женщина резко повернулась. Посмотрела на него. В глазах отразился испуг. Конхору показалось, что сейчас она захочет от него убежать. Он бы её понял. Выглядел Конхор так, что самому в зеркало глядеться было тошно. Нет, не убежала.

— Я не понимаю язык, — ответила она на ломаном языке Земного союза, чем удивила Конхора. Он спросил её на трёх языках, какие знал, она упрямо повторяла заученную фразу.

— Хорошо. Давай так. Я Конхор, — он приложил руку к своей груди. Потом показал на неё. — А твоё имя?

— Конхор, — она показала на него. Он кивнул, в знак того, что она правильно поняла его. Показала на себя. — Алина.

— Тебя зовут Алина? — переспросил он. Она кивнула. Неожиданно улыбнулась. — Это мы выяснили. Осталось придумать как общаться дальше.

Она достала из кармана переводчик. Нажала на кнопку. Сразу перед ней возникла голограмма. Алина ввела пароль.

— Слова рваные. Плохо понимать о чём речь. Но это лучше, чем ничего нет, — сказала она. Или точнее так перевёл механический голос.

— Согласен, — довольно сказал Конхор. Он сел на скамейку, что стояла рядом. — Откуда ты?

— С Земли. Но я очень много спала. Поэтому не помню язык, — ответила женщина с помощью переводчика.

— А я с Велании, — ответил он, хотя это было понятно с первого взгляда, но Конхор решил уточнить. И опять в её глазах промелькнули страх и удивление.

Алина смотрела на этого высокого худого мужчину и не знала, что делать. Она не хотела общаться с представителями других рас из чистого страха. Всё это напоминало какой-то фильм, которые так любили показывать в кинотеатрах. Теперь же она оказалась героиней такого фильма. Рядом с ней сидел пришелец из космоса и спрашивал как её зовут. Кроме лаборантки Патрика, Алина близко с «чужими» не общалась. Но мужчина не напоминал зелёного человечка с картинок. Обычный мужчина, но высокий. Метра под два. С длинными руками, которые почти доставали до колен. Лицо забинтовано, поэтому о его внешности было сложно судить. А так, два глаза, два уха, две ноги, две руки. На каждой по пять пальцев. Обычный человек, может только немного нескладный. В коридоре появился Патрик, который и спас ее.

— Гуляешь? — спросил он.

— Решила выйти из палаты, — ответила Алина.

— И правильно. Составишь мне компанию? — кивнув в знак приветствия Конхору, предложил он.

— Извини, но мне пора, — попрощалась она с иноземным собеседником.

— Ещё увидимся, — сказал ей на прощание Конхор.

— Да, — она направила коляску в сторону Артура. — Есть какие-нибудь новости?

— Твой друг пришёл в себя. Всё прошло хорошо. А завтра тебя пригласили на телевиденье. Ты ведь не против?

Конхор не услышал, что она ответила. Ладно, развеял скуку, можно и к себе отправляться. Она, наверное, какая-нибудь шишка. Такие не общаются с простым людом типа него. Клинка дорогостоящая. Если бы не та операция, то он бы сюда в жизнь не попал. Надо наслаждаться «плюшками», которые подкинула ему судьба. Так и полковник посоветовал. Но почему-то от этих «плюшек» было тошно. Может, потому, что он был не на своём месте? Ему два раза доводилось лежать в военных госпиталях. Там всё было намного проще. Можно было потрепаться. В карду поиграть. Тут же цветочки, надменные рожи и пустота, которая давила морально. Как монастырская келья, куда на его родине отправлялись, когда стукнет третий десяток земных лет. В течение года уединённой жизни о многом удаётся подумать. Многое осмыслить и решить, что возвращаться туда не хочешь. Так давно прошёл тот возраст. А его насильно о жизни запихнули размышлять. Это нервировало.

* * *

В следующий раз он увидел ее, когда шёл с перевязки. До этого и не вспоминал о странной знакомой. Она стояла рядом с коляской, держась за периллы, которые были вдоль стен всего коридора. Ноги у неё дрожали. По лицу катился пот, но она упрямо стояла, схватившись за периллы с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он успел вовремя. Поймал её до того момента, когда ноги перестали держать молодую женщину. Придерживать её одной рукой было не совсем удобно. Пришлось прижать к себе. Ее руки вцепились в его больничную куртку. Он слышал, как она тяжело дышала. Ощущал, как дрожит тело от чрезмерной нагрузки. Алина посмотрела на него.

— Получилось, — прошептала она одними губами. Не нужен был переводчик, чтоб понять её мысли. Всё отражалось в ярких глазах, которые так и светились надеждой и победой. Конхор аккуратно подвёл её к коляске и помог сесть.

— Я за тебя рад, но ты могла упасть, — сказал он на земном. Алина его не слышала. Она начала говорить. Быстро, непонятно, помогала себе руками, словно это могло помочь ему лучше её понять. Конхор рассмеялся. — Ты похожа на испуганную птицу.

Алина смутилась. Достала переводчик. Быстро настроила его. При этом поглядывала на Конхора.

— Я думала, что не могу. Никогда. Долго не выходило, — сказала она.

— Понял, — Конхор он попытался улыбнуться насколько позволяли повязки. Сегодня это почти не удавалось сделать: слишком крепко они были наложены. — Но лучше не одной такими тренировками заниматься. А если бы ты упала?

— Поднимусь. Если упаду, то поднимусь, — ответила Алина.

— Хорошо, что ты имеешь цель.

— У меня её нет, — возразила Алина. — Так и не поняла для чего проснулась. Но ходить хочу.

— Будешь. Уже получается. А цель со временем тебя сама найдёт, — сказал Конхор подвозя её кресло к топчану, что стоял среди цветов и кустов больничного коридора. Коляску он поставил рядом, а сам сел на топчан.

— А твоя цель? Она какая? — спросила Алина. — Для чего ты живёшь?

— Мне нравится летать. Космос. Он завораживает, — ответил Конхор.

— Никогда не была там. В моём времени… Мечта. Люди только мечтали. Делали шаги пионеров, — перевёл переводчик её слова. Конхор списал всё это на плохой перевод. Устройство было далеко от совершенства.

— Я как первый раз оказался на орбитальной станции, ещё ребёнком на экскурсии, так решил, что без него не смогу жить, — сказал Конхор. — У вас ведь тоже есть орбитальная станция.

— Я там не была. Пока здоровье не позволяет, — ответила Алина.

— Но это всё временно.

— Надеюсь, — вздохнула Алина и опять в её глазах появилась грусть.

— Плохие воспоминания?

— Что?

— Ты опять грустишь. А минуту назад радовалась, — уточнил Конхор.

— Это всё временные трудности. Мышцы. В норму придут. А родителей… Их не вернуть.

— Погибли?

— Да. Они думали, что меня уже нет в живых. Понимаешь?

— Ты поэтому грустишь?

— Да, — она задумчиво посмотрела на цветы.

— Для меня это чуждо. Переживать потерю родных. Ты должна знать, что на моей родине трудные условия.

— Не знаю.

— Там сложно выжить. У нас хотя и живут долгожители. По вашим меркам. Но маленькая выживаемость детей. У моих родителей было пятьдесят детей. Но в живых осталось лишь семь. Семеро дожили до двадцатипятилетия. Когда постоянно кто-то умирает из родных, то к этому привыкаешь. Проще смотришь. Нельзя проплакать по всем глаза. К тому же мы верим, что человек окажется в лучшем месте. Не таком плохом, как вокруг. И жизнь будет лёгче.