Маски зверя (СИ)

Я поняла его: дома ни в одной комнате не спрячешься, чтобы поговорить откровенно и вволю.

— Лена будет спать, — задумчиво сказала я. — Можем прогуляться вокруг дома, а то и сходить куда-нибудь. А то целый день в магазине… Ты как — согласен на такое?

— Ещё спрашиваешь, — проворчал Димыч.

Мы предупредили маму, что нас не будет некоторое время, и смылись из дома.

Солнце ещё подсвечивало крыши домов, но уже намекало на недалёкий закат. Мы как-то машинально спустились от дома к дороге и уселись здесь на скамейку под навесом остановки. Время ближе к восьми вечера, будущих пассажиров — раз, два и обчёлся. Так что мы немного посидели, глядя на транспорт, летящий в обе стороны дороги, и Димыч серьёзно велел:

— Ну, давай рассказывай всё. Начиная с этого первого.

Я хотела было фыркнуть: мол, чего так серьёзно-то? Но сообразила, что мы с ним в одной связке — и вместе в магазине на всё лето, и вдвоём же принимаем участие в судьбе Лены — непонятного, честно говоря, существа. И рассказала, начиная с мешка, упавшего на мою бедную головушку, и заканчивая появлением Лены с телохранителями.

— Ну… — сказал брат и прикусил губу. Пожевал её и высказался: — Приживалами я их называть не буду. Они и правда больше похожи на гиен. И с мешком я твоим не согласен. Меня-то мешком по башке не стукали. Это у тебя совпадение. Ну, что в один день на тебя упал мешок и ты увидела того гиену-юриста.

— В этом ты прав, — вынужденно согласилась я. — Просто до того дня я никогда их не видела. А когда увидела, начала к людям присматриваться.

— Есть ещё одно совпадение. Может, притянутое за уши, но… — Димка вздохнул. — Ты спрятала Лену в магазине — и тут же нагрянули покупатели. Может, это из-за неё?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — удивлённо призналась я.

Эти покупатели мне как-то голову заморочили своим нашествием. Я ещё, помнится, в душе посмеялась во время работы: только Аделию убрали из магазина, как валом повалила удача! А брат предполагает вот что…

Некоторое время мы снова смотрели на поток машин, раздумывая каждый о своём.

Димка вздрогнул так, что я испугалась. Проследила его взгляд — уехавший, как показалось, вместе с той машиной, что проехала мимо с противоположной стороны. Потом братишка встал, не сводя глаз с дороги.

Пришлось встать и тоже приглядеться. Дух перехватило. Несколько машин подряд — и во всех водителями гиены! Между двумя последними машинами — двое мотоциклистов, и тоже гиены! Что происходит? Куда они?..

Будто отвечая на мой мысленный вопрос, Димыч неуверенно пробормотал:

— Они, случайно, не к старому цеху?

Старый цех — это развалины старого молокозавода при ближайшей к городу деревеньке… Старый цех — это место сбора автомобилистов и байкеров, которые обожают погонять на предельной скорости, а вокруг старого здания качественный асфальт на довольно приличной площади.

Мы переглянулись и поняли друг друга без слов. Сомнение выразил брат.

— А обратно как? Деньги-то есть, но… Договориться с таксистом, чтобы потом забрал? А согласится ли?

— За деньги согласится, но слишком без уверенности — вдруг забудет?.. А кто туда ездит из наших знакомых? — нетерпеливо спросила я.

Димка посмотрел на меня и выхватил мобильник из нагрудного кармана. Через минут десять к остановке подъехала машина, и братишка за руку потащил к ней.

— Знакомьтесь! — бросил он. — Семён — Лида.

— Это фамилия у меня такая — Семёнов, — улыбаясь, объяснил водитель джипа, высокий худой парень, большеглазый и с каким-то слегка детсковатым лицом.

При виде джипа я никак не могла справиться с глазами: всё неприлично пялилась на машину и пялилась. Правда, не потому, что джип прямо-таки уж на загляденье, — просто не могла понять, откуда у Димки такие знакомства!

— Семён отвезёт нас, — коротко сказал Димыч и распахнул передо мной дверцу к заднему сиденью. — А потом приедет за нами, как только мы ему позвоним.

Пока ехали, брат с водителем негромко и серьёзно обсуждали последний футбольный матч, а я затаилась на своём сиденье и только старалась выглядеть так, словно каждый день езжу в такущих машинах и она, машина, для меня ничего удивительного не представляет.

К старому цеху приехали ближе к сумеркам, когда солнце скрылось, но в воздухе ещё не чувствовалась прохлада подступающего летнего вечера. Да и светло было.

Семён уехал сразу, сказал — дела, а мы решили осторожно пройтись, причём я напомнила Димке, как снять наваждение и видеть нормальное человеческое лицо, глянув на подбородок гиены.

Итак, что же мы увидели. Старый цех, просевший и разрушенный так, что торчали в небо одни стены и внутренние части помещения, и впрямь являлся центром асфальтовой площади, по которой мотались и машины, и мотоциклы. Кое-где очень близко к асфальту подошёл лес, и порой деревья нависали над краем импровизированного места для самодеятельных гонок, сейчас, к вечеру, создавая плотную тень над машинами.

Пройдя часть площади вокруг старого цеха, мы с Димкой убедились, что здесь и обычные люди. Вполголоса просчитали гиен — машин десять. Все в одном месте, словно прятались в тени деревьев. Но в некоторых не только один водитель. Но что грело сердце — людей было больше. И на машинах тоже, а уж на мотоциклах — только люди!

Гиен сначала высматривали издалека, побаиваясь подходить ближе к машинам, вставшим вереницей одна за другой. Потом брат решительно сказал:

— Если хотим побольше о них узнать…

И я кивнула.

И мы побрели, словно праздные гуляки, по кругу. Слава Богу, таких, как мы, на площадке вокруг цеха тоже было достаточно. Только в отличие от остальных, мы старались не приближаться к машинам гиен, благо что пока вечерний свет помогал разглядеть их издали… Ещё мы заметили, что настоящие люди на машинах и на мотоциклах уже давно мотаются по кругу, в центре которого старый цех, а вот гиены чего-то словно ждут. Молодые, кстати…

Скоро стемнело, тени протянулись длинные и плотней привычного. Гул голосов, выкрики, рёв и гудение моторов — скоро превратились в привычную, хоть и раздражающую музыку, и я начала подумать, не пора ли нам домой. Завтра всё-таки на работу… Уже приходилось напрягать глаза, когда мы с Димкой, наконец-то, заметили, чего же ожидали гиены. Из других ребят, собравшихся у старого цеха (это тоже наше личное наблюдение), кое-кто пару раз подошёл к гиенам — поболтать, но, кажется, получил не самый лучший приём. И больше к ним не подходили.

Эта машина появилась, будто из ниоткуда, и сразу шмыгнула к веренице гиеньих, пристроившись за последней. Потом в самой веренице произошли изменения, машины разъехались, поездили, словно бесцельно и не зная, куда ещё приткнуться, но когда они снова собрались в вереницу, мы выяснили, что вновь появившаяся машина спряталась за ними. Или это так почудилось только нам с Димкой, настроенным подозрительно?

Мы снова переглянулись и, таясь, стали подбираться ближе к той машине. Уже на подходе услышали гнусавый гогот всех там же собравшихся гиен. Следующую сцену наблюдали вблизи и ничего не понимали.

С заднего сиденья выволокли мальчишку лет одиннадцати-тринадцати. Поставили у машины. Поставили в прямом смысле — он на ногах не стоял, заваливаясь в сторону, что и вызывало тот самый гогот. Один из тех, кто его вытащил, держал его за грудки, но очень неудобно — мальчишка был в лёгкой футболке.

— Он похож на Лену… — охнул Димыч, и я едва успела схватить его за руку, когда он прямым ходом направился было к гогочущим гиенам.

— Подожди… Надо посмотреть, что они будут делать, — ужасаясь самой себе, сумела выговорить я.

Теперь и я рассмотрела, что в лице мальчишки мелькает что-то светлое. Трудно точно сказать, что именно, потому что мальчишка каждую секунду ронял голову, закрывая лицо длинноватыми, кажется, тёмными волосами. Да что с ним? Неужели… Я похолодела. А если его избили — так, что он на ногах стоять не может? И тут же стало ещё страшней. Димыч-то мой настроен серьёзно пацана отбить. Но как?! Если этих гиен чуть ли не двадцать человек — и все взрослые?! И на помощь не позовёшь! Кого можно было бы попросить из байкеров или автомобилистов? Кто нам поверит, что дело нечисто?

Дальше стало не до размышлений.

К мальчишке подошёл ещё один приживала. Меня аж передёрнуло: мальчишке задрали голову и сунули в рот горло открытой бутылки. Нисколько не сомневалась, что могло быть в бутылке. Мальчишка слабо мотал головой, проливая жидкость, но его всё же заставили выпить — и довольно много, по моим прикидкам, учитывая, что спаивали несовершеннолетнего! Потом стали совать ему в рот какие-то куски, причём он явно есть этого не мог, и тут же подбежал ещё один, с ножом, чтобы измельчать эти куски и по одному насильно впихивать их в рот пацана, совсем изнемогающего от происходящего.

— Лида, ну давай что-нибудь сделаем! — изнывал рядом, чуть не плача, Димка.

— Если нас побьют, будет плохо и нам, и пацана не сумеем спасти, если что, — процедила я сквозь зубы, сама с трудом удерживая слёзы ярости. Ну почему мы здесь одни?! Почему рядом нет никаких таких ребят, сильных и умелых в хорошей такой драке, чтобы вырвать из рук гиен мальчишку — наверняка одного из тех, про которого Лена сказала: похитили ИХ!

Зачем?! Зачем им надо спаивать мальчишку?!

И беспомощность. Ну попробуй мы что-то сделать против — глупо думать, что против двадцати сильных молодых парней мы сумеем продержаться хоть пять минут!

Следующее действие гиен показалось ещё более абсурдным: они с трудом закинули вялого мальчишку на крышу машины, а потом заставили его сесть, что-то невразумительно вопя — торжествующе и призывно!.. Мальчишка всё равно сначала спиной плашмя грохнулся назад, а потом с трудом собрался и еле-еле поднялся, чтобы сесть нормально. Затаив дыхание, постоянно передвигаясь в толпе зевак, чтобы не быть замеченными гиенами, мы заглянули, наконец, в его лицо.

— Точно — Лена… — потерянно сказал Димка, — только что с ним?

Я вглядывалась в глаза неизвестного мальчишки: они стремительно меняли свой цвет, словно внутри черепа находилась странная подсветка. То те самые — ярко-синие, но этот чистый цвет резко заливался мутным красным, а затем превращался в противный светло-коричневый — не карий! Видно было даже с нашего места, как мальчишка при этом двигался. Если глаза были синего цвета, он безвольно падал на сторону, но оживлялся и усаживался удобней, едва глаза мерцали красно-коричневым.

Единственное, что я в следующий миг могла сообразить: спиртное подействовало.

Мальчишка выпрямился уже уверенней и медленно оглядел то, что предстало его глазам. Наверное, его тоже раздражал дёргающийся из-за постоянно и повсюду мотающихся машин и мотоциклов свет…

Я сама не заметила, как медленно начала приближаться к машине с сидящим на ней подростком. Димыч, естественно, шёл за мной.

Вместо того чтобы стать пьяным, мальчишка на глазах становился всё более жёстким в своих движениях, а гиены смотрели на него, скалясь, и будто чего-то ждали.

Ярко-синее сияние пропало в глазах, осталось лишь жутковато-алое, с еле уловимым всплеском коричневого. Он сел поудобней, не сводя глаз с потока машин, которые словно гонялись друг за другом, объезжая развалины старого цеха. Потом негромко сказал что-то, не глядя вниз, но явно обращаясь к гиенам. Один из них протянул ему газовую зажигалку, предварительно щёлкнув ею. Мальчишка, не глядя опять-таки, взял её снизу, чтобы не обжечься о пламя. Гиены внизу застыли, обернувшись к развалинам, и на их лицах появилось отчётливое выражение нетерпеливого ожидания.

Мальчишка ничего не делал, только держал в руках зажигалку и смотрел на машины и мотоциклы, чуть приоткрыв рот, слегка раскачиваясь, словно задумался о чём-то… И внезапно всем телом дёрнулся вперёд, будто собираясь спрыгнуть. При том ощерился, словно дразня кого-то…

Мы обернулись, как ужаленные, на грохот.

Ситуации полностью не поняли, но одна из машин, мчавшихся на скорости параллельно остальным, вдруг вильнула бешеным виражом — и врезалась во встречную. Та резко буквально отпрыгнула, перегородив тем самым дорогу следующим за нею. Байкера, несущегося вплотную за ней, как пушинку, откинуло в сторону. Закричали все, когда одна за другой машины начали взрываться, словно узлы на бикфордовом шнуре. В секунды упорядоченная гонка по кругу превратилась в разрушительный огненный ад!

Мы чуть не подпрыгнули, заслышав гогот за спинами. Гиены ржали, жадно глядя на грохочущие взрывы и взвивающийся к чёрным небесам огонь.

А пьяный мальчишка, на которого сейчас никто не смотрел, вскинул руку с зажигалкой — и развалины, чьи фрагменты мелькали в беспорядочном огне, неожиданно вспыхнули гигантским факелом! Как будто внутри стен оказалась громадная чаша с бензином! Стоявшие близко к старому цеху, люди оказались в ловушке. Языки пламени, мотаемые ветром в разные стороны от здания, не давали спрятаться от огня пылающих машин, а последние в свою очередь не давали возможности отбежать от опасных стен… Такого ада мне ещё не приходилось видеть…

Заворожённые огненным ужасом, честно говоря — впавшие в ступор, мы с Димкой чуть не подпрыгнули, когда на нас со стороны надвинулась чёрная лакированная громада машины. Мы отбежали чуть дальше, но всё ещё оставались в пределах слышимости тех, кто стоял рядом с машиной, на крыше которой визжал пьяный (теперь уже точно пьяный, потому что неистовствовал он, будто безумный берсерк) мальчишка, потрясая огнём зажигалки.

Из появившейся машины выскочил ещё один приживала — постарше тех, кто приехал с подростком. Он, ругаясь сквозь зубы, чуть не обжёгшись о зажигалку, сдёрнул того, заливающегося сумасшедшим смехом, с крыши и втолкнул в салон своей машины, назад. После чего зарычал на молодых гиен, а те только огрызались на него, но явно не смели пререкаться по-настоящему.

Я не выдержала и снова подошла поближе, даже не пытаясь снова смотреть на огненный ад за спиной. Расслышать, что именно они говорят — не сумела, разве что в паузе среди треска и криков прозвенели жёсткие слова:

— Как что? Выбросить!

Захлопали дверцы машин всех гиен, которые уселись по своим местам и с явным сожалением собирались уезжать. Поняв, что больше ничего не услышать, совершенно растерянная, я обернулась к кошмару, который постепенно утихал, потому что многие из тех, кто оставался с краю и не принимал участия в гонке, бежали с машинными огнетушителями к огненной свалке, а кто-то отчаянно кричал в свой мобильник, вызывая скорую и пожарных. Слава Богу, взывающих о помощи было много!

Сжимая кулаки, Димка отчаянно смотрел вслед уезжающим гиенам. А моё сердце вдруг дёрнулось. Я схватила брата за руку.

— Димыч, надо проверить кое-что…

И повела его, послушного от осознаваемой беспомощности, к кустам, возле которых стояли машины гиен. В выплесках огня я посмотрела край с высокими травами, потом побрела чуть дальше, к деревьям. Место я знала, помнила, что дальше — овраг, а внизу — бьёт ключ, из-за которого сюда приезжают люди, потому что, говорят, вода здесь чистейшая… Димка брёл за мной, но часто оборачивался на пламя, которое с переменным успехом то взлетало к небу, то немедленно пригибалось…

— Нашла! — выдохнула я, бросаясь вперёд, как только новый выброс огня осветил кусты впереди.

— Что? — мгновенно развернулся Димыч. И поспешил ко мне, присевшей на корточки. А дошёл — втянул воздух сквозь зубы: я сидела перед неподвижным телом девочки с невероятно седыми волосами, которые поражали даже в темноте, постоянно взрывавшейся тревожным жёлтым светом…

Четвёртая глава

Меня замутило. За спиной погибли и продолжали умирать люди, но… я их не видела, я только знала, что они остались там, в горящих перекорёженных машинах, которые уже не сталкивались, но продолжали взрываться. Но вот она лежит — девочка, подпись к которой продолжала звучать в ушах властным: «Как что? Выбросить!» Лежит вот, рядом — только руку протяни и коснёшься её тела. И хотелось выть от тоски, оплакивать этот ужас, реальный и видимый… И эти седые волосы — девочки лет двенадцати, лицо которой, и неожиданно детское, и в то же время окаменелое, и в отсветах близких огней, будто в далёком погребальном костре, бледно-белое, — заставляли сжиматься сердце больше, чем мысль о десятках жизней, пропавших там, у развалин.

Рука машинально потянулась убрать мелкий листочек, прилипший под закрытым глазом… И кончики пальцев будто обожгло горячечным теплом кожи.

— Димка, она живая! — ахнула я.

Брат, стоявший тут же, тяжело дыша, вздрогнул.

— Лидка, Лид, а её не?.. — он запнулся, страшась произносить жуткое слово.

Я нерешительно и с содроганием провела ладонью по спортивным брючкам найдёныша ниже пояса, и облегчение хлынуло такое, что я мгновенно вспотела.

— Нет, Димка, нет! Всё нормально…

Брат тут же присел рядом и склонился к девочке, пытаясь разглядеть лицо. Быстро выпрямился.

— Фу, от неё воняет…

Приоткрытый рот девочки и в самом деле источал настоящий смрад, причём очень знакомый. Поморщившись и отвернувшись, я недолго ломала голову, что с ней. Вспомнила пьяного подростка. Ясно. Узнала вонь. Её тоже напоили.

Но раз её напоили, как того мальчишку, значит, она тоже…

— Несём к ручью, — отдышавшись, скомандовала я. — Надо влить в неё чистую воду. Судя по Лене, вода должна помочь. Помнишь, ты ей минералку купил?

Мы поставили неожиданно лёгкое тело на ноги, а потом Димыч просто поднял девчонку под мышки, сцепив руки на её спине, а я осторожно положила её голову за его плечо — носом чуть ли ему не в затылок, а вялые руки за спину, будто девочка обнимала его в ответ. На руки взять её он не решился — слишком густо здесь росли кусты.

— Не тяжело? — забеспокоилась я.

— Угу, мешки таскать не тяжело, — проворчал братишка, — а тут тяжело должно быть? Нет, всё нормалёк! Тяжело — тоже… спросила…

Он шёл за мной, прокладывавшей путь вниз, в овраг, к ручью, и непрестанно бормотал, а то и злобно ворчал. Я не одёргивала его. Вместе с руганью вслух выходило из него потрясение. Из меня оно выходило с каждым шагом по неизвестному месту, когда приходилось сначала проверять поверхность на надёжную твёрдость и только потом ставить ногу. Страх упасть тоже неплохо перебивал недавний ужас. Был ещё один страх: а вдруг я всё поняла неправильно — и девочку не удастся оживить водой? Хотя какое, к чёрту, оживить… Она живая, но… Что с нею сделали? По первому впечатлению — выжали все жизненные соки. А чисто реально — несколько дней не кормили, а только поили спиртом, давая зажевать его какой-нибудь закусочной дрянью.

Нога поехала на сухой почве без травы, и я еле успела зацепиться за ветку куста, плохо видного в темноте, хотя его листья то и дело вспыхивали тёмно-жёлтыми отблесками пожара сверху. Обернулась.

— Димыч, подожди немного. Посмотрю, как тут спуститься.

Он уже молча встал на месте. А я быстро обследовала крутой спуск, сообразив, наконец, использовать фонарик мобильного телефона. И, пустив луч подальше от себя, обнаружила, что мы застряли неподалёку от настоящей тропы. Нашла место, где можно сократить путь, вернулась к Димычу. Снова повела за собой, освещая путь перед нами уже двумя мобильниками, своим и его.

Ближе к овражному ключу послышался его негромкий монотонный переливчатый звон. Вода звенела, ровно вливаясь из трубы в небольшой бассейн, а затем по желобу уходила в лесную речку. Наши городские волонтёры из экологического общества не только оформили выход ключевой воды, но и обложили место камнями, чтобы воду и подход к ней в будущем не завалило овражной грязью. Кое-где эти камни (в основном кирпичи) даже закрепили цементной смесью.

Так что Димыч усадил девочку, точней её безвольное тело, на камень, прислонив её к бортику желоба. Ему пришлось остаться рядом, чтобы поддерживать её. Мы обговорили, как будет происходить нужный процесс, и он слегка наклонил найдёныша головой в сторону, а я принялась поить. Для начала пришлось просто вымыть ей рот, а потом, набирая воду пригоршней, осторожно, чтобы не слишком намочить одежду, вливать её в рот девочки. Вода-то ключевая — ледяная, поэтому я старалась поить совсем по чуть-чуть. И чуть не разревелась от злости, когда поняла, что напоить найдёныша в её состоянии просто нереально! Сколько ни наливала ей в рот, всё тут же выливалось. Привести в сознание? Но у неё не обморок, а фиг знает что!..

Кажется, я начала слишком резко двигаться. Димыч негромко посоветовал:

— А ты не пои её. Ты просто смачивай ей рот. Сколько попадёт — всё хорошо. Как рука замёрзнет, поменяемся, и я тоже буду поить — то есть смачивать.

Мы вымокли сами, намочили-таки живот девочке и её волосы, иногда прерывая своё странное занятие, чтобы не дать ей совсем уж замёрзнуть.

Она ожила, когда я, в очередной раз поменявшись местами с братом, поддерживала её. Просто внезапно прильнула к подставленной ладони Димыча и принялась глотать ледяную воду с неё, твердея всем телом, но не открывая глаз… Насколько я довольно спокойный и даже чёрствый по жизни человек, и то чуть не разревелась от нового облегчения… Много ей пить не дали — побоялись, как бы не заболела.

Но в себя она так и не пришла.

— У нас проблема, — задумчиво сказала я, усевшись так, чтобы она, всё так же с закрытыми глазами, опиралась всем телом на меня, — как вытащить её отсюда — это ладно. А вот доехать до города…

— Семён довезёт, — проворчал Димыч и встал, вытирая руки о джинсы. — Как выберемся наверх, сразу позвоню.