Там, где нет тебя

— Я ведь могу забрать все твои подарки? Надеюсь, ты не станешь их требовать обратно?

Окинув девушку насмешливым взглядом, Влад, засунув руки в карманы, отправился на кухню, бросив через плечо:

— Там в моей сумке еще один. Можешь тоже забрать.

Звук захлопывающейся двери вывел его из оцепенения. Удивительно, но в этот миг он не испытывал ни боли, ни разочарования, у него было такое чувство, словно он один в целом мире, а вокруг лишь вакуум и пустота. Пустоту нужно было чем-то заполнить… Заварив себе кофе, он пошел в зал и включил телевизор. Журнальный столик был завален грудой журналов и газет. Взяв в руки одну из них, Влад криво усмехнулся. Так вот почему сбежала Лилька. Крысы всегда бегут с тонущего корабля. Смысл всех статей на разворотах прессы заключался в одном: «железный титан» повержен и больше не сможет подняться. Вакуум внезапно треснул, и пустоту стала заполнять злость. Алые всполохи гнева перемешивались с червонно-рубиновыми вкраплениями ярости, перетекали в пурпурные волны бешенства, лились рдяной рекой. В памяти всплыли строки понравившегося стихотворения:

Я дерево на отшибе, огромна крона моя.

Попробуйте, отыщите другое такое, как я.

Я гордое и упорное, я выживу всем назло.

В центре земли мои корни и небо на плечи легло…

И он выжил всем назло. Разорвав контракт с промоутерской компанией, Влад создал свою, набрал новую команду, лучшего тренера, и спустя полгода не просто вернул себе свой титул, но и добавил к нему новый. Он больше не давал ни малейшего шанса противнику на успех. Сколько их было с кричащими заявлениями и утверждениями, что они будут первыми, кто поставят его на колени, но на деле всегда получалось обратное. Собранный, сконцентрированный, мощный, неуклонно напористый, Влад укладывал их на полотно ринга в первых же раундах. Теперь пресса писала другое: «пришел, увидел, победил — вот девиз «железного титана».

Никто не знал, каких нечеловеческих усилий порой требовало это стремление оставаться на высоте. Больше не было ошибок, больше не было поражений, и больше не было никого, кого бы он впустил в свою жизнь или сердце.

Она.

Запах свежезаваренного кофе густой патокой разливался в воздухе. Аня знала сто и один рецепт приготовления этого напитка. Андрей так любил по утрам сидеть с ней на кухне и просто болтать, сжимая в руках горячую дымящуюся чашку. Они всегда пили кофе под погоду и настроение. В серый пасмурный день со щепоткой черного перца — для бодрости и остроты ощущений. Дождливым осенним утром — с имбирем и кардамоном. В зимние морозы душу согревал кофе с корицей и жгучим красным перцем, а на Рождество, расположившись на ковре у телевизора, они укутывались в плед, обнимались и, потягивая из высоких бокалов кофе по-ирландски с каплей апельсинового ликера, смотрели добрые старые фильмы.

Сегодня хотелось чего-то теплого и лучистого, как Андрюшин взгляд. Аромат ванили и корицы окутал пряной сладостью, обнял за плечи, ласково погладил. Аня закрыла глаза, облокотившись спиной о каменную балюстраду лестницы, и отпила обжигающий горьковато-сладкий глоток. Тонкие линии невидимого глазу эфира разомкнулись, выпуская знакомую фигуру.

— Посиди со мной, — не открывая век, попросила она.

Призрачный сияющий образ нежно улыбнулся, усаживаясь рядом на ступеньку.

— Я так скучаю.

— Я тоже.

— Забери меня с собой, — кофейная горечь смешивается с подступившим к горлу комком, отпуская слезы в свободный путь.

— Не могу.

— Посмотри, как многого я добилась. Я так старалась. Я так хотела, что бы ты мной гордился, — глупые слезы не хотят слушаться, они все бегут и бегут, а она так не хотела его расстраивать.

— Я горжусь тобой, любимая, — теплая рука касается щеки, и льющаяся из нее бесконечная любовь проникает сквозь кожу, сворачиваясь в сердце золотой спиралькой.

— Тогда почему я все еще здесь? Мои крылья теперь такие большие. Их силы хватит, что бы полететь к вам. Разве ты не этого хотел?

— Я хотел, что бы ты была счастлива, — грустная улыбка солнечными трещинками касается уголков его губ.

— Я не могу быть счастлива без вас. Я не хочу жить там, где нет тебя…

— Ты должна, Анюта, — силуэт колышется и рваными клочьями расплывается в рассветной пелене утра.

— Почему? — вопрос без ответа повис над ней летающей паутинкой и, подхваченный весенним ветром, растаял лимонно-желтым лучом на её мокром от слез лице.

Ветер целует глаза, стирая повисшие на ресницах капли. Аня долго смотрит в пустоту цветущего сада. Яркие пятна люпина, синий ковер незабудок, качающаяся на тонких ножках анемона, пьяняще сладкие ирисы, звездная россыпь шиловидного флокса… Сегодня пестрая нежность цветов не приносит обычного облегчения.

Цветы были единственным, что она себе позволила. Ни птиц, ни кошек, ни собак… Слишком больно было привязываться, а потом терять. Она так и не научилась смиренно принимать тяжесть груза планиды.

Квартиру она продала, живущие в ней тени прошлого тупыми ножницами кроили сердце, не давая затянуться кровоточащим ранам. Она все время натыкалась на игрушки Темы, одежду, пахнущую Андреем, стены, хранящие светлые мгновения счастья, слышала смех и голоса тех, кого уже никогда не будет с ней рядом.

Бизнес мужа она тоже продала. Сначала старательно пыталась тянуть две махины сразу: свое расширившееся модное ателье-студию и его процветающую фирму, но потом поняла, что просто ничего не понимает ни в насосах, ни в трубопроводной арматуре, ни в технических вопросах производства. Рано или поздно она угробила бы то, что создавал Андрей. А находиться в его кабинете для нее вообще было пыткой, она видела его повсюду: вот он стоит у окна, сложив на груди руки, и смотрит на кипящий жизнью внизу город, вот он сидит в кресле, подписывая бумаги, вот поднял голову и улыбается ей своей безмятежной улыбкой.

Фирму купил лучший друг и партнер Андрея и, зная, как Анна металась в сомнениях, продавая детище мужа, он периодически звонил и рассказывал, как у них идут дела, за что она была ему безумно благодарна.

Все деньги от продажи бизнеса и квартиры она вложила в собственное дело. Неутомимо следуя поставленной цели, она как одержимая, вставала в семь утра и ложилась поздней ночью. Одежда, на которую она заключила контракт с бутиками Нью-Йорка, разошлась на ура, и вдохновленная первыми успехами, Аня стала работать с удвоенной силой над созданием собственного лейбла, открыв первый монобрендовый бутик в столице. С этого времени она начала на постоянной основе выпускать сезонные коллекции класса Prкt-a-Porter. Она любила экспериментировать, а её излюбленным приемом стал ассиметричный крой.

Первая же поездка на Неделю высокой моды во Францию стала для нее знаменательной и знаковой, на следующий день её лучшая модель появилась на обложке журнала ELLE, о ней писали как о прорыве года, говорили, что в её стиле нет ничего лишнего и утяжеляющего, она умело перемежевывает классические формы с авангардом. Независимость, утонченность и элегантность — это отличительные черты неповторимого стиля Анны Закревской.

Спустя год, Аня открыла свой первый бутик в Париже. За пять лет она построила головокружительную карьеру, добившись таких невероятных успехов, на которые многим, подобным ей, не хватало порой и всей жизни.

Казалась бы, сбывалось все, о чем она мечтала, но чем ярче сияла её звезда, тем отчетливее в её душе обреченно ширилось понимание того, что это все тлен, пыль и прах, если рядом нет тех, с кем она хотела разделить каждую минуту своего признания и славы. Нет, рядом с ней всегда кто-то находился. Люди… их было вокруг теперь так много, но в этой пестрой толпе счастливых улыбающихся лиц она чувствовала себя такой потерянной и одинокой… Их эмоции и голоса разбивались о её невидимые стены, словно шумные волны моря о серый гранит прибрежных скал. Она ставила эти стены каждый день — тонко, незримо, так, что никто и не подумал бы, что там, за безмятежной улыбкой и умиротворяющим спокойствием бушует черный разрушительный шторм, утягивающий её на дно, как накрытое девятым валом, затерявшееся в океане суденышко. Чтобы не плакать, она смеялась, никому не позволяя её жалеть и лезть в израненную душу с ненужным состраданием и сочувствием, чтобы никто не мог понять и почувствовать раздирающую и выедающую её изнутри боль. Внешне она всегда выглядела спокойной приветливой и… счастливой. И как умная, успешная и красивая женщина, она не могла не пользоваться вниманием мужчин. Яркий мир моды притягивал к себе их, богатых, красивых, знаменитых, как мотыльков, на манящее обещанием света и тепла пламя. И они слетались к ней, кружа вокруг, ударяясь крыльями о лед её застывшего сердца. Аня отвергала любые намеки на флирт и попытки приблизиться к ней ближе, чем на шаг, позволяющий нарушить её личное пространство ненужными чувствами.

Однажды, покупая в Арабских Эмиратах ткани для новой коллекции, она стала предметом матримониальных поползновений местного шейха, случайно увидевшего её в холле его шикарного отеля. Мужчина осаждал её как крепость. Он носился за ней по свету, посещая все её показы, приглашал в рестораны, присылал корзины цветов, дарил подарки и драгоценности, которые, она раз за разом ему возвращала.

— Ты не веришь в любовь? — в сердцах поинтересовался он, когда Анна вернула ему очередную бархатную коробочку, даже не открыв и не взглянув на кольцо с бриллиантом в четыре карата.

Его вопрос оскорбил Аню, метнув на незадачливого поклонника гневный взгляд, она с достоинством ответила:

— Я верю в любовь, Али. Верю в любовь, которую невозможно купить ни за какое золото мира… Меня любили… с первого взгляда и до последнего вздоха. Только такую любовь признаю, только в такую верю. На меньшую не согласна.

её слова, услышанные журналистами, стали притчей во языцех, на следующий день они разрыли историю гибели семьи успешного модельера, и скандальные статьи, и её полные горечи слова теперь красовались во всех модных изданиях. Но все они уже не могли причинить Ане боль большую, чем та, что терзала её изнутри каждый день вот уже пять долгих лет. Они лишь разбередили в памяти её первую с Андреем встречу, и она со светлой улыбкой прокручивала в своей голове, словно пленку немого кино, самый счастливый день в своей жизни.

Аня поднималась по ступеням университетского общежития и, выйдя из-за угла коридора, натолкнулась на парня, закрывавшего ключом дверь своей комнаты. Резко повернув голову, он уставился на нее своими синими глазами… Они так и стояли: молча, застыв песчинками во времени, в скрещении взглядов, не смея разомкнуть движением мгновение внезапного, снизошедшего на них волшебства. Словно кто-то свыше убрал все окружавшие их предметы, звуки, чувства, оставив только радость и осознание неизбежности и неотвратимости этой перевернувшей все с ног на голову встречи.

— Привет, — улыбнулся он.

Именно так — с первого взгляда, с первой улыбки, с первого слова — в Анину жизнь ворвалась любовь. Нежная, как теплые объятия весны, яркая, словно жаркий огненный цветок, безбрежная и бескрайняя, качающая её на своих волнах подобно ласковому океану, та, что теперь осколком разбитого зеркала жила в её памяти.

Телефонный звонок вырвал Аню из омута поглотивших её воспоминаний.

— Анюта привет! Ты прости, что звоню так рано, но я знаю, что ты уже не спишь в такое время.

— Я действительно уже успела пробежаться и даже выпить кофе, — Аня лишь мягко улыбнулась тарахтящей на том конце трубки Лере. Их дружба началась год назад, когда Анне срочно нужно было везти коллекцию одежды в Милан, а у нее совершенно не было моделей, готовых демонстрировать её платья. Лерино агентство посоветовал один из столичных дизайнеров, и она ни разу не пожалела, что судьба свела её доброй, веселой, никогда не унывающей подругой и партнером.

— Ты не забыла, что сегодня вечером мы ждем тебя у себя?

— Нет, не забыла, — выдохнула Аня, понуро опустив голову. Она не любила ходить в гости, но отказать Валерии не могла — у её дочки сегодня был день рождения.

Семилетняя Соня мечтала стать модельером и боготворила Аню, повторяя её слова, жесты, мимику. Упрямый ребенок заставлял Леру чуть ли не каждый день привозить её в Анин Дом моды, и там любопытная девчонка сновала за Анной по пятам, суя свой маленький нос во все процессы ведения бизнеса, и иногда доводя её до приступов истерического смеха своими вопросами: «А где? А зачем? А почему?»

— Сонька тебя ждет, ты же знаешь, как она расстроится, если тебя не будет. Она на тебя разве что не молится еще, — Лера, очевидно, боялась, что Аня в последний момент пришлет с водителем подарок, а сама, сославшись на занятость или плохое самочувствие, не приедет. Аня делала так часто с другими, но с девочкой так поступить не могла, Соня была единственным человеком в этом мире, которому она, по странным причинам, ни в чем не могла отказать. Аня часто размышляла над тем, почему малышка обладает над ней такой властью, и где-то в глубине души понимала, что она ей чем-то напоминает Тему, а может, просто потому, что они с Андреем тоже мечтали о дочке, а эта конкретная была воплощением той мечты, которой уже никогда не суждено было сбыться.

— Я приеду, Лера, ты зря волнуешься, — Аня взяла со ступеньки чашку и, поднявшись, медленно пошла в дом. — Ни за что не пропустила бы момента, когда твоя дочь станет разворачивать мой подарок. Я платье для нее еще месяц назад приготовила.

— Ну, все, — рассмеялась подруга. — Я теперь, с нее это платье и не сниму, она же в нем спать будет. Платье от Закревской! С ума сойти, да Сонька у тебя VIP клиент! Ань, это же дорого очень. Зачем ты её так балуешь?

— Твоя Соня натолкнула меня на мысль сделать линию одежды для подростков, так что она заслужила.

Закончив разговаривать с подругой, Анна привела себя в порядок и, взяв коробку с подарком для Сони, поехала на работу.

Раньше она ни за что в жизни не села бы за руль автомобиля, Аня боялась водить, близость других машин приводила её в состояние, близкое к панике. Андрей всегда посмеивался над её детскими страхами и с удовольствием возил её сам или просил водителя. Теперь Аня ездила на своей Хонде, не испытывая лишних эмоций и предубеждений. Конкретно этот внедорожник её заставила купить мама из соображений безопасности, она как никто другой понимала, чем вызвана такая внезапная перемена в отношении к автомобилям у дочери. Она боялась, что её девочка отчаянно ищет смерти и, посоветовавшись со специалистами, выяснила, что именно у этой марки самая большая вероятность выживания при авариях. Аня и вправду вначале села за руль в надежде, что однажды въедет в столб или дерево, и искореженная груда металла поможет ей, наконец, обрести покой и забвение. Но со временем вождение стало нравиться ей так же, как и утренний бег. Постоянное движение вперед, ускользающая полоска дороги и скорость, бьющая ветром в лобовое стекло, дарили умиротворение и тихий светлый восторг.

Радиостанция в приемнике весело вещала какие-то байки, и на какое-то время Аня даже смогла забыть, что через два дня годовщина гибели её мальчиков. В эти дни она особенно остро ощущала невосполнимую боль потери и гнетущую пустоту, заполнявшую все её нутро, до самого донышка. Она всегда бежала от себя в этот день, забивалась неприметной мышью в самый дальний угол какой-нибудь норы и смиренно ждала, когда боль утихнет и отпустит её из своей стальной хватки. У нее ведь даже не было места, куда бы она могла прийти поплакать и положить цветы. Тел погибших, как и сам самолет, так и не нашли в океане.

В этот раз Аня собиралась сбежать в Австрию. Для её новой коллекции нужна была обувь, и она вела переговоры с Питером Пилотто о сотрудничестве. Дизайнер предложил ей приехать и показать свои эскизы, чтобы он знал, от чего отталкиваться в создании его линии. Ей так необходимо было быть подальше от места, где все напоминало о безвременной утрате. Чужая страна, чужие люди вокруг, другая обстановка ненадолго дарили иллюзорное ощущение облегчения, но лишь ненадолго, а потом Аня закрывалась в своем номере в отеле и тихонько выла до утра, пока с рассветом не приходил светлый Андрюшин образ и тьма не отпускала её из своих удушающих объятий.

У Лериного брата в пригороде Вены был свой дом, и Лерка неделю уговаривала Аню остановиться там. Она заливалась трелью, описывая прекрасный вид на Дунай, тихий зеленый район и огромный пустой дом, где никто не будет шуметь и мешать ей творить. Если бы Лера знала, что творить в эти дни не просто сложно, а физически невозможно, это все равно, что играть на скрипке с переломанными пальцами, но ей действительно так нужна была тишина и спасительный полог забвения, что она согласилась.

День прошел в привычной для нее суматохе: бесконечно звонящий телефон, мастерская, в которой Аня со своими помощницами конструировала лекало новых моделей, встречи с клиентами, стопки бумаг и счетов, ругань с таможней за то, что задержали её новые привезенные образцы тканей. Люди… голоса… звонки… снова люди… снова звонки… Аня погружалась в работу с головой, как рыба в воду, и она помогала ей убить ненавистный день, забыть обо всем и просто жить, не оглядываясь на прошлое. Работа стала её спасением, её глотком воздуха, её единственной отдушиной. Наверно, поэтому она так много добилась в своем деле, потому что отдавала ему всю себя без остатка, все свои силы, все свое время, всю свою нерастраченную любовь.

Сигнал будильника напомнил о том, что пора собираться и ехать к Лере. Аня попрощалась с сотрудниками, взяла букет и воздушные шары, которые ей привезли по заказу. Она всегда дарила Артему на дни рождения огромную связку шаров, это было своего рода традицией, они с Андреем надували их ночью, чтобы Темка не видел, а утром, просыпаясь, он весело гонял их по всей квартире, вызывая у родителей счастливую улыбку.

— Анна Ивановна, вы долго там пробудете? Можно, я смотаюсь в магазин, пока вас ждать буду? Жена просила хлеба и молока купить.

Аня знала, что за столом придется выпить, а в таком состоянии она за руль никогда не садилась, понимая, что может представлять опасность для других автолюбителей, поэтому и взяла на вечер водителя.

— Конечно, Николай, вы можете даже домой заехать. Вернетесь за мной через два часа. Зачем вам все это время торчать под подъездом? Тем более, что завтра с утра нам ехать в аэропорт, — она всегда очень чутко относилась к чужим жизненным обстоятельствам и проблемам, семья для нее всегда была на первом месте.

— Спасибо, вы лучший босс, который у меня когда-либо был.

— Не преувеличивайте, Коля, я ничем от других не отличаюсь.

— Нет, правда, я до вас одного бизнесмена возил, так он мог меня по четыре, по пять часов заставлять ждать его на одном месте.

И главное, если бы по делу, а то поедет к любовнице, а я на подстраховке, вдруг жена позвонит и срочно ехать нужно будет. Потому и уволился, противно это все.

Аня задумчиво уставилась в окно, пропуская сквозь себя картинку проплывающего за стеклом вечернего города. Андрей всегда спешил домой, звонил ей по сто раз на день, и даже если у него было важное совещание, всегда отвечал на её звонки, полагая, что ничего не может быть первостепенней, чем разговор с ней. Ей так не хватало его… его мудрых слов, светлой улыбки, сильных рук… она мерзла по ночам без его утешающего тепла и нежных прикосновений.

Тяжело вздохнув, Анна натянула на себя привычную маску — улыбку, за которой пряталась от всего мира, она не собиралась портить ребенку праздник своим невеселым настроением.

Сонька с порога налетела на нее, как ураган, визжа от восторга и по-детски наивно радуясь куче шариков, цветам и огромной коробке с фирменным логотипом Анны Закревской. Светлая детская радость вдруг передалась и Ане, она с улыбкой наблюдала, как девочка дефилирует по квартире в её подарке, восхищенно рассказывая всем родственникам как это круто и модно. Потом она притащила свой альбом с набросками рисунков, немного корявых и смешных и, несомненно, талантливых. Соня пыталась создать свою коллекцию одежды, пусть пока она тренировалась на куклах, но это была её первая серьезная попытка воплотить в жизнь свою мечту. Анне были так понятны стремления девочки, и она никогда не отказывала ей в помощи или совете, всегда поправляя своей умелой рукой неточности и шероховатости в её эскизах.

— Тетя Аня, а как вы думаете, это пойдет к вашему платью? — Соня открыла красивую бархатную коробочку, выволакивая оттуда золотые часы марки Chanel.

Аня улыбнулась, взяв в руки дорогой аксессуар.

— Шанель, я думаю, пойдет любой девушке и женщине. Родители подарили тебе очень красивый подарок.

— Это не родители, это дядя Владик прислал, — Аня сразу и не сообразила о каком Владике идет речь, а когда поняла, что это Лерин брат — боксер-тяжеловес Влад Вольский, очень удивилась.

— У твоего дяди хороший вкус, как для боксера.

— Он вообще очень хороший, — радостно начала девочка. — Жаль, что он не смог приехать, я бы вас с ним познакомила. Он бы вам понравился. Он всем женщинам нравится.

Аня рассмеялась наивному утверждению ребенка. Ей не нравились такие мужчины, хотя она понимала, что находят в них другие. Испокон веков женщины выбирали себе сильного спутника, воина, способного защитить семью и дом в случае нападения, и эти инстинкты жили в них на подсознательном уровне. Как только такой индивид оказывался в поле зрения, его феромоны тут же запускали генетическую память слабого пола, делая его невероятно притягательным и вожделенным объектом.

Для Ани же такие внешние данные, как у Лериного брата, служили, скорее, больше отталкивающим фактором, чем притягивающим. В нем всего было слишком много. Слишком большой, слишком сильный, слишком самоуверенный, слишком красивый. Она вообще не понимала, как такие интеллигентные и образованные родители, вроде Виктора Петровича и Елены Сергеевны, могли поощрять то, что их сын занимается боксом. Этот вид спорта ей казался ужасным и диким. И ей было непонятно, как люди находят удовлетворение в созерцании мордобоя и драки? А самым непонятным для нее были дипломы Владислава Вольского, висевшие в рамочках не стене: об окончании университета с отличием, о получении степени кандидата и доктора физико-математических наук. Это был нонсенс, и Аня все гадала, купил он все эти дипломы или получил заслужено. Но судя по тому, как гордилась им семья, скорее всего, дипломы были настоящими. У них он вообще, похоже, возносился в ранг культа и идола, его фотографиями дом был буквально напичкан. Серые, цвета грозового неба, глаза смотрели на нее со всех стен, полок и комодов, тонко намекая о его незримом присутствии. Даже сейчас, сидя за столом на дне рождения Сони, семья без конца вспоминала о нем, сначала возмущаясь, что погода задержала его вылет и он не смог приехать, а потом журя за то, что так долго ходит в холостяках и никак не остепенится.

— Это все ты виноват, Витя, — возмущалась Елена Сергеевна. — Это ты ему вбил в голову, что мужчина должен сначала крепко стать на ноги, а потом создавать семью.

— И что я неправильного сказал? — удивился Виктор Петрович.

— А чего же ты женился на мне, будучи нищим студентом?

— Так тогда все так женились. Время такое было.

— Нормальное время было, — не унималась тетя Лена. — А с вашим временем, я внуков никогда от него не дождусь. Он, похоже, совсем жениться не собирается.

— И правильно делает, — вдруг встряла в разговор Аня, и на нее тут же уставились пять пар недоуменных глаз. — Значит, не нашел еще ту единственную, которая будет любить его просто за то, что он есть, — тихо пояснила она.

В комнате повисла напряженная тишина, потом все как-то виновато застучали вилками по тарелкам, опуская головы. Анне стало неловко за свой нелепый выпад. И с чего она вдруг решила заступиться за этого здоровилу? Да он вообще ни в чьем заступничестве не нуждался. Просто то, о чем говорили за столом, шло в разрез с её внутренним ощущением мира, наверно, поэтому она и не выдержала. Она считала, что браки заключаются на небесах, раз и на всю жизнь, и нельзя принимать такое серьезное решение просто потому, что так надо. Для этого люди должны относиться друг к другу так, как это делали они с Андреем.

И хотя дальше все оживились и стали говорить о чем-то отстраненном и не навязчивом, Ане казалось, что вечер безнадежно испорчен, и виновата в этом она. Все в Лериной семье знали о её трагедии, и теперь Ане за их короткими взглядами мерещилось учтивое сочувствие и жалость. Она не любила, когда её жалеют.

Вечер в кругу чужой семьи разбередил в её душе затянувшиеся раны и, вернувшись домой, она так и не смогла заснуть: до утра бродила по пустому дому, переставляя вещи с места на место, чтобы занять себя хоть чем-то. А утром, когда села в самолет, свободно вздохнула. Рядом с чужими, ничего не знающими о ней людьми, которым не было до нее никакого дела, под гудящий шум работающих двигателей, она смогла, наконец, пару часов спокойно поспать.

Он

Влад добрался до дома ранним утром. После длинных перелетов ему всегда хотелось размять ноги, и теперь, закинув на плечо сумку, он пешком поднимался на пятнадцатый этаж. Эту двухъярусную квартиру он купил маме с папой два года назад, и хотя все документы были оформлены на отца, родители упрямо считали, что она принадлежит сыну, очень обижаясь, если он забывал ключи. Им не нравилось, что он звонил в двери как гость, а не как хозяин.

Так повелось, что все праздники и он, и Лерка всегда отмечали у родителей, вот и сейчас на день рождения племянницы вся семья собралась здесь, несмотря на то, что у сестры с мужем была своя квартира в доме на соседней улице. Погодные условия заставили вылететь его на день позже, но он был уверен, что никто не разошелся, и ночевать все остались здесь, ожидая его появления. Осторожно, чтобы никого не разбудить, открыв дверь, он вошел в холл.

Оглушительный визг и повисшие на нем одновременно мама, сестра и племянница заставили усомниться в том, что он поднимался по лестнице всего семь минут.

— Вы хоть спали, или всю ночь меня караулили? — целуя поочередно самых родных и любимых женщин на свете, поинтересовался он.

— Я будильник поставила, — ласково погладила его по щеке мама. — Какой же ты, сынок…

— Какой? — вопрошающе выгнув бровь, улыбнулся Влад.

— Взрослый, сынок. Взрослый, — уткнувшись лицом в его грудь, прошептала она.

— Ма, ты меня всего неделю не видела, а так говоришь, словно я отсутствовал дома целую вечность.

— А для мамы неделя и кажется вечностью. Вот будут у тебя свои дети, поймешь.

Влад вздохнул и приготовился к моральному штурму. Каждый раз, когда он приезжал домой, мама «тонко» намекала, что он «засиделся в девках».

— А кормить меня в этом доме будут? — попытался он съехать с любимой маминой темы, зная, что «покормить голодного сына» — это её вторая тема, и причем, самая главная.

Как и ожидалось, мама, тут же всплеснув руками, помчалась на кухню, а он, подхватив Соню и обняв сестру, отправился следом. Пока женщины суетились, накрывая на стол, сверху спустились отец и Леркин муж, и вот теперь вся семья была в сборе.