— Теплая, — повторил Беркович. — Вы раньше были знакомы с Иланой?
— Я всегда привожу ей цветы, — сообщил Фадида. — По крайней мере дважды в неделю. Это наши постоянные клиенты.
— Значит, вы ее знали, — заметил Беркович, — и могли ее, скажем, ненавидеть по каким-то причинам…
— Эй, — вскинулся Фадида, — вы о чем? Вы думаете, я убил ее? Не выйдет!
— Успокойтесь, — с досадой сказал Беркович. Своими криками Фадида мешал ему думать. Конечно, этот человек вполне мог убить Илану — ведь Гиль Авишай обнаружил Фадиду стклонившимся над телом жены. Фадида мог не знать, что Авишай не поехал в офис. Фадида думал, что мужа нет, вошел, нанес удар и собирался удрать, а в это время появился хозяин…
Да, так могло быть. Правда, непонятен мотив преступления, но это выяснится в ходе следствия. Беркович повернулся спиной к все еще вопившему Фадиде и направился в дом. Он наступил ногой на шланг, который действительно тянулся с технического балкона. У Берковича возникло странное ощущение, будто он уже знает разгадку этого преступления. Что-то он видел недавно… Что?
В кухне сержант Бродецки говорил убитому горем Авишаю:
— Вы подумайте, должен быть у него мотив, как иначе… Он ведь приезжал сюда много раз в ваше отсутствие…
Авишай покачал головой.
— Я понимаю, что вы хотите сказать… Нет, это невозможно. Она не могла так поступить со мной… Нет, нет…
Бродецки участливо смотрел на Авишая. Конечно, все обманутые мужья воображают, что их жены — ангелы во плоти. А на деле, как показывает практика, женщина всегда готова изменить, тем более, что этот Фадида — мужчина видный, куда более представительный, нежели этот задохлик…
— Сержант, — сказал Беркович, — вы позволите мне поприсутствовать?
— Садитесь, стажер, — разрешил Бродецки. — Собственно, мы уже закончили. Сейчас я сниму показания с Фадиды, и можно будет его забрать до выяснения обстоятельств.
— Вы думаете, это он? Конечно, если на ручке топорика окажутся отпечатки его пальцев…
— Не окажутся, — покачал головой сержант, — эксперт уже сообщил, что ручка протерта, никаких отпечатков нет вообще.
— Плохо, — сказал Беркович. — Вы позволите задать один-два вопроса господину Авишаю?
— Кто это? — спросил Авишай, бросив на стажера недружелюбный взгляд.
— Стажер Беркович, — пояснил Бродецки, закрывая блокнот, в котором он вел записи. — Спрашивайте, стажер, только быстро…
— Вы сказали, что находились в саду и не слышали ни звука мотора, и никаких криков?
— Ну, я уже говорил…
— Да-да. Преступник подъехал, позвонил, вошел, убил — на это ведь нужно время… Ну, скажем, минуты две хотя бы, согласны?
— Да… наверно.
— А почему вы вдруг вернулись в дом?
— Послушайте, — раздраженно сказал Авишай, — я уже сказал сержанту…
— Да, — подтвердил Бродецки. — Беркович, вы прочитаете показания потом, не нужно повторяться!
— Один только вопрос, господин сержант… Вы поливали деревья, верно?
— Да, я же говорил.
— Но вы не могли этого делать, господин Авишай. Подъехав к дому, Фадида поставил машину так, что правое переднее колесо перекрыло подачу воды. Он это заметил, но решил, видимо, что пробудет здесь недолго, и не стоит тратить время, чтобы переставить машину… Вы должны были сраза увидеть, что вода не течет, и отправиться посмотреть, что случилось. А вы появились через несколько минут. Вот я и думаю…
Авишай вскочил на ноги и, сжав кулаки, надвинулся на стажера.
— Что вы себе позволяете! — вскричал он. — Этот негодяй нагло врет, а вы…
— Да уж кто-то из вас врет, — согласился Беркович, — но только не Фадида. Правое переднее колесо его пикапа все еще стоит на шланге… Вода не поступает. Так где вы были на самом деле? Не в саду, нет. Может, следили за Фадидой, и когда он вошел, выждали минуту-другую… А до этого убили жену, потому что… Ну, я не знаю почему мужья убивают жен… Может, она действительно вам изменяла и именно с Фадидой? Ему незачем было ее убивать, а у вас был резон… Эй, что вы делаете?
Авишай бросился на Берковича, тот отступил, и удар пришелся по скуле сержанта Бродецки. Свалка продолжалась секунд десять. В конце концов, сержант был профессионалом.
— Вы наблюдательны, стажер Беркович, — похвалил инспектор Хутиэли, — только слишком самостоятельны. Нужно было доложить о ваших подозрениях сержанту, а не задавать вопрос в лоб.
Беркович промолчал. С начальством он предпочитал не спорить.
— Вы продолжаете утверждать, что читаете Голсуорси? — ехидно спросил Хутиэли. — Пока вы там ловили убийцу, я посмотрел в энциклопедию. Так вот, во времена Голсуорси не было пистолетов «Магнум».
— Да, — кивнул Беркович. — Я на это сразу обратил внимание. Вы лучше расскажите об этом художнику, который рисовал обложку…
Женщина с виолончелью
— Вы себя неплохо зарекомендовали, стажер, — сказал инспектор Хутиэли, закончив печатать какой-то важный документ и запуская принтер. — Сержант Бродецки от вас просто в восторге. Я-то понимаю причину ваших успехов…
— Какая же это причина, инспектор? — спросил стажер Беркович, закрывая книгу, которую он читал, пока Хутиэли занимался делами.
— Вам просто везет! — воскликнул инспектор полиции. — И вы наблюдательны.
— Так мне просто везет, — переспросил Беркович, — или я наблюдателен? Это ведь разные вещи, согласитесь.
— Да, от скромности вы не умрете, — хмыкнул инспектор. — Кстати, эта книга, что вы читаете — все еще Голсуорси?
— Нет, — покачал головой Беркович, — это братья Стругацкие, перевод на иврит.
— Удивляюсь я на вас, русских, — сообщил инспектор. — Почему вы выдумываете проблемы себе на голову? Почему читаете русских авторов на иврите, а дома заставляете детей говорить по-русски?
— Видите ли, господин Хутиэли…
— Мы с вами просто беседуем, Беркович, зовите меня Авигдором.
— Хорошо. А мое имя Борис.
— Борис, — пробормотал Хутиэли. — Конечно, все русские — Борисы.
— И фамилия у всех одна — Годуновы, — подхватил Беркович, но инспектор, не будучи знатоком ни российской истории, ни творчества великого русского поэта, не понял шутки.
— Так вы говорили… — сказал Хутиэли.
Продолжить объяснение Беркович не успел — зазвонил телефон.
Хутиэли поднял трубку, молча выслушал какое-то длинное сообщение, мрачнея с каждым услышанным словом, и в заключение сказал единственное:
— Выезжаю.
Он положил трубку и смерил стажера долгим изучающим взглядом.
— Поедете со мной, — сказал он.
Уже в дороге, когда полицейская машина мчалась, срезая углы и распугивая автолюбителей, Хутиэли объяснил Берковичу, с чем им предстоит иметь дело.
— На вилле Иды Стингер… кстати, вам знакомо это имя?
— Владелица косметических кабинетов в Герцлии-питуах, — сказал Беркович.
— Именно. Так вот, на ее вилле сегодня назначен был вечер. Гости, сами понимаете… Хозяйка — вот у кого денег полные сейфы! — пригласила выступить перед гостями камерный оркестр Раананы. Двадцать человек! И еще дирижер. Так вот, в семь все музыканты и гости были в сборе. В половине восьмого хозяйка вышла из дома и обнаружила, что перед дверью стоит автомобиль, а внутри — тело молодой женщины.
Беркович присвистнул.
— Женщина — виолончелистка из оркестра Мирьям Орен. Убита двумя выстрелами, одна пуля попала в плечо, вторая в грудь и оказалась смертельной.
— Выстрелы никто не слышал? — удивился Беркович.
— На вилле гремела музыка, — сказал Хутиэли, — а до соседних домов довольно далеко и, к тому же, рядом проходит шоссе, там всегда шумно.
Полицейская машина подкатила к двухэтажному коттеджу, слева от которого, на стоянке Беркович насчитал восемь автомобилей. Девятый стоял перед самым входом в дом, и у левой дверцы, со стороны водителя, толпились полицейские и какие-то люди, очевидно, гости госпожи Стингер. В отдалении стояла машина «скорой помощи».
К Хутиэли подошел невысокий плотный мужчина в штатском, Беркович узнал Арона Берлина, одного из лучших экспертов управления.
— Я разрешил увезти тело, — сказал Берлин, — или вы хотите сначала посмотреть сами?
— Непременно, — кивнул инспектор.
— Смертельной оказалась пуля, пробившая левое легкое и задевшая сердце. — продолжал эксперт. — Стреляли, судя по пулевому каналу, через открытое окно машины почти в упор. Убийца подошел к машине, когда жертва только подъехала и заглушила двигатель. Подошел, выстрелил и удалился.
— Кто-то из гостей? — задумчиво произнес Хутиэли.
В холле первого этажа инспектора и стажера встретила сама хозяйка, одетая в замечательное вечернее платье, вырез которого был похож на огромную дольку арбуза. Лет сорок, — отметил Беркович, — но выглядит на тридцать три.
— Господи, какой ужас! — воскликнула Ида Стингер. — Негодяй сорвал мне такой вечер!
Похоже, что неудавшаяся вечеринка беспокоила ее больше, чем труп под окнами.
— Я бы хотел допросить всех гостей и музыкантов из оркестра, — сухо сказал Хутиэли. Похоже, что и ему не понравилась манера хозяйки выражать свои мысли. — Могу я занять какую-нибудь комнату?
Через несколько минут инспектор сидел за журнальным столом в кабинете хозяйки, а стажер примостился рядом на диванчике. Ида Стингер не смогла сообщить ничего интересного — занималась гостями, ничего не видела, ничего не слышала. Вторым инспектор вызвал Арнольда Бухера, дирижера оркестра. Бухер оказался щуплым старичком с огромными глазами — казалось, что думать и говорить он мог только о музыке, все остальное вызывало у него глухое раздражение, которого он не мог скрыть.
— Она не собиралась выступать сегодня, — заявил дирижер. — И все этот Бени Фармер.
— Фармер? — поднял брови Хутиэли. — Кто это?
— Концертмейстер скрипок, — раздраженно сказал Бухер. — Он и Мирьям встречаются, если вы понимаете, что я имею в виду. Собирались пожениться, но что-то между ними произошло. Короче, Мирьям не хочет играть, если за пультом концертмейстера сидит Фармер. Я просил ее приехать, и она обещала, но сказала, что играть не будет.
— В машине, — сказал Хутиэли, — нашли футляр с виолончелью. И одета Мирьям была так же, как все ваши музыканты-женщины — в белую блузку и черную юбку. Значит, Мирьям все-таки собиралась играть?
— Нет, — покачал головой дирижер. — Она очень упряма. Виолончель привезла для Сары, на тот случай, если я все-таки поставлю в программу отрывок из «Вариаций» Чайковского. Сара Бек — альтистка, она иногда заменяет Мирьям… А одежда… Она всегда так одевалась, это ее стиль.
— А что собой представляет ваш концертмейстер, Фармер?
— Замечательный скрипач, замечательный! Но ревнив, как Отелло.
— Значит, если бы Мирьям его бросила…
— Я понимаю, что вы хотите сказать, да, понимаю… Ударить ее он мог, это несомненно. В пылу спора, да… Но убить? Нет, это просто нелепо!
— Понятно, — протянул Хутиэли. — Спасибо, господин Бухер, вы можете идти.
— Я могу покинуть виллу или должен…
— Можете покинуть, — разрешил инспектор. — Как вы полагаете, Беркович?
Стажер кивнул, мысли его были заняты другим, он не мог забыть женщину за рулем «субару», ее откинутую назад голову, кровь на белой блузке, узкую черную юбку, тоже пропитанную кровью.
Через минуту в комнату вошел мужчина лет тридцати, он был почти лысым, что делало его похожим на героя одного голливудского боевика. На мужчине была белая рубашка и черные брюки.
— Садитесь, господин Фармер, — предложил Хутиэли, а стажер, услышав это имя, встрепенулся и обратился в слух.
— Мне сказали, что вы были близко знакомы с Мирьям Орен, — продолжал Хутиэли. — Вроде бы даже хотели пожениться…
— Собирались, — тихо, каким-то обреченным голосом сказал Фармер. — А теперь вот…
— Но я слышал, что вы поссорились, — продолжал гнуть свою линию инспектор.
— Чепуха! — вскинулся Фармер. — Кто это сказал? Старик Бухер? Что он понимает в таких делах? Мы поссорились, верно, но это было на прошлой неделе, мы еще в субботу помирились. А сегодня мы с Мирьям договорились завтра пойти в раввинат. Я не понимаю…
Плечи Фармера поникли.
— Но Бухер сказал, что Мирьям не собиралась играть сегодня именно потому, что за пультом сидели вы.
— Он так сказал? — удивился Фармер. — Чепуха, я говорил с Мирьям за час до концерта, мы с ней встречались… Она, конечно, собиралась играть, чтобы все видели — у нас все хорошо. Да она же приехала в концертном костюме…
— И виолончень привезла, — подсказал Хутиэли.
— Виолончель она всегда с собой возила, — не поддался Фармер на уловку инспектора. — Даже если не играла. Но сегодня она собиралась играть. Вчера мы вместе репетировали «Вариации на темы рококо». Это было у нее дома, соседи должны были слышать.
— У вас есть пистолет? — Хутиэли решил переменить тактику.