Убийство в старом доме

Три подвыпивших парня, расположившись на лестничной площадке, громко и развязно разговаривали. Двое из них пили водку из горлышка, подбоченившись.

— Вы почему здесь распиваете спиртные напитки? — строго спросил Данишев.

Один из них оторвался от бутылки и осоловелыми глазами непонимающе уставился на Назипа.

— Чего-чего, — приставил ладонь к уху другой. И, скорчив устрашающую гримасу, шагнул ему навстречу: — Ты, фраер, кто такой? А?

— Я работник милиции. Вот мое удостоверение.

Один из парней в кепке, сидевший на подоконнике, подбодрил своих собутыльников:

— Брешет, кошкоед! Я всех мусоров во всей округа знаю. А этот — лжемильтон... Бумагу нам сует — удостоверение мать-героини своей мамашки. Дайте ему пинка под зад — пусть отвалит. Да еще спасибо пусть нам скажет, что так легко отделался. Хотя зачем нам его спасибо? Не н-надо! Спасибо в стакан не нальешь! Тогда отвесьте ему пару пендалей. Мы гуман...

Последних слов тот не договорил: когда в него буквально припечатался его дружок, который пытался достать ногой Назипа, но получил сильный удар. Другой парень — низкорослый, чернявый — замахнулся на Данишева бутылкой, Назип успел прыгнуть к нему, подставить руку и присесть. Бутылка, пролетев над головой, вдребезги рассыпалась, оставив мокрое пятно на кирпичной стене.

В тот же момент офицер милиции схватил нападавшего одной рукой за выдвинутую вперед ногу, а другой — за ворот куртки и перебросил через себя. От приема «мельница» чернявый неподвижно распластался на каменном полу.

Увидев такой оборот, «вдохновитель» в кепочке, сидевший на подоконнике, резко вскочил и сильно толкнул своего дружка, корчившегося от боли, на Назипа. А сам метнулся, уронив кепку с головы, к выходу и тут же растворился в темноте.

Сверху послышались шаги.

— Ой, как я за вас переживала... Не надо было мне говорить. Ведь они могли... — начала было Асия, но, увидев распластавшихся на полу хулиганов, замолчала. — А вы, оказывается, опасный кулачный полемист... И часто вам приходится вступать в подобные кулачные дискуссии? Назип, усмехнувшись, пожал плечами:

— Представьте себе, не очень часто. — Он старался казаться спокойным, но его возбужденное состояние она уловила.

— Извините еще раз за доставленное волнение и за неприятность... Вы ведь уже отдыхали...

Он махнул рукой:

— Да что вы, это ж обыденность нашей милицейской жизни. Наша работа. Давайте лучше соберем ваши бусы. — И лейтенант присел на корточки. — Ага, — обрадовался он, — вот я парочку бусинок, кажется, узрел. — Он поднял их с пола. — Ого! Да это ж топаз!

Девушка с удивлением на него взглянула и сказала:

— Почему-то многие не отличают топаз от хрусталя, а вы вот сразу же определили. Этим бусам около двухсот лет, еще прабабушка их носила... — И тут же спохватилась: — Да что это я, как мещанка... Тут надо срочно в милицию звонить, чтоб их увезли в вытрезвитель.

Назип позвонил в райотдел. Вскоре приехала милиция и хулиганов увезли. А они еще долго собирали рассыпанные бусы, заглядывая в разные углы и щели под плинтуса. После долгого молчания Назип как бы между прочим обронил:

— Я различаю не только ценные камни, но и хороших людей.

— Вот как? — отозвалась Асия, положив очередную бусинку в карман. Она прислонилась к стене и внимательно взглянула на молодого человека. — Интересно, откуда же у вас такие познания? Ведь разбираться в людях намного сложнее, чем разбираться в чем-либо. Вас что, на службе всему этому учат?

— Милицейская служба — целый университет, правда, тяжкий, суровый. Но в суровой, неблагоприятной обстановке человек в отличие от растений зреет значительно быстрее... Наверное, это и является основной причиной понимания многого...

— Я уже вам, Назип, сказала, что вы опасный человек, — улыбнулась приветливо она. — И не узнаешь, как причислят к отрицательным персонам в этой героике коммунально-кухонной жизни. Мне, право, как преподавателю литературы не хотелось бы...

— О-о, да вам не стоит беспокоиться, — перебил ее шутливо Назип. — Вы — идеальная...

— А вы что понимаете под этим словом?

— Видите ли, — не меняя своего веселого тона, продолжал он, — один выдающийся писатель сказал, что женщины вдохновляют мужчин на великие дела, но не оставляют для этого времени. Развивая эту мысль, можно утверждать, что идеальная женщина та, которая вдохновляет мужчин на великие дела и создает для этого условия!

— И на кого же это я так воздействую?..

— ...Например, на меня...

— На вас?! — удивилась девушка. — Это как же?..

Назип опустил голову, потом смущенно посмотрел ей в глаза.

— Ну как... — мялся он, краснея, — ну тем, что очень поднимаете настроение, так сказать, жизненный тонус... Иначе говоря — вдохновляете... И создаете условия: помыли за меня места общего пользования. Мне, правда, очень неудобно за это перед вами... Я вам обязан...

— Да полноте. Это вы напрасно.

— Что напрасно? — тотчас же насторожился Назип.

— Сделать приборку — дело пустячное...

— А-а... — облегченно вздохнул он. И уже вновь веселым тоном продолжил: — Если же вам более близки, понятны сравнения вашей личности с литературными персонажами, то вы, пожалуй, как Катерина из «Грозы» Островского — луч света в темном коммунальном царстве.

Асия весело улыбалась:

— Вы совсем нашу коммунальную квартиру раскритиковали. Она не так уж и плоха...

Она еще что-то хотела сказать, но, увидев близко его карие глаза, серьезный взгляд, отвернулась и пошла к себе. Потом остановилась, негромко произнесла: «До свидания».

Назипу очень хотелось еще с ней поговорить, но он переборол это желание и не остановил девушку.

Уже через несколько минут Данишев смотрел в узкое стрельчатое окно своей комнаты, пытаясь рассмотреть в темноте дом, где жила Цветова, и размышлял о том, кто мог совершить убийство. Кто закрыл люк подвала? Связано ли это с убийством? А может, кто-то решил грубо подшутить? Точнее говоря, из хулиганских побуждений заваливал выход. Если так, то это случайность. А если нет? Значит, следили. Тогда инцидент с люком связан, наверное, с убийством Цветовой. Вообще-то маловероятно... Зачем преступнику подвергать себя опасности, когда следы преступления он мог замести давным-давно. Кстати, он и так это уже сделал. Подтверждение — заставил всех поверить в самоубийство Цветовой. Тогда в чем причина?

Связан ли случай с ним в подвале с преступной акцией против Аушевой? «А может, убийство Цветовой, попытка заточить его, следователя, в подвал и покушение на Аушеву — звенья одной цепи?» — пришла вдруг Данишеву фантастическая мысль. Но, поразмыслив, тут же опроверг себя: не видно внутренней связи между событиями. Нет логики в действиях преступника. Мысли, однако, рассеивались, как восходящие лучи солнца, обнажая лишь отдельные предметы, по которым нельзя было еще увидеть весь ландшафт преступления. Конечно, выпуклые, рельефные места уже были видны сейчас, но они пока свидетельствовали, пожалуй, только о мотиве преступления.

Данишев сел на раскладушку, взял свои записи. Но перед глазами виделись лица пьяных хулиганов, столкновение с ними.

«Можно ли было избежать всего случившегося? — который раз мысленно задавал себе вопрос следователь. — Пожалуй, нет». Он анализировал свои действия, пытаясь найти в них изъян. Данишев, работая еще постовым милиционером, понял, что если человек безнадежно заражен бациллами хамства — диагноз один, это общественно больной человек. Лекарство, исцеляющее эту болезнь, — жесткий отпор; ибо хам, как и всякое животное, понимает только один присушки ему язык — язык силы.

Он еще долго не мог успокоиться, прежде чем взялся вновь за свои бумаги. С улицы донесся отдаленный протяжный вой, напоминавший вой изголодавшегося волка за деревенской околицей в зимнюю ночь. Через минуту снова: «У-у-у-у-у». Но уже ближе.

Данишев открыл окно и выключил свет, чтобы видно шло в темноте. Нагоняющий жуткую тоску, протяжный вой опять повторился, почти совсем под окном.

Фонарь рядом с домом не горел, и Назипу ничего не удалось рассмотреть.

«Откуда здесь взялся этот плачущий пес?». В детстве Назипу мать в таких случаях говорила: «Собака не воет, а оплакивает беду, которая скоро придет или уже пришла».

Тогда и у них выл пес — верный друг его детства Кобик — за месяц до кончины матери, когда Назипу было одиннадцать лет. С тех пор он и верит, что собаки не воют, плачут.

Данишев прикрыл окно и лег на раскладушку. Собачий вой то приближался, то отдалялся. «А не хозяйку ли, покойницу Цветову, оплакивает эта собака?» — пришла ему в голову мысль. Но тут же эта мысль показалась неправдоподобной, дикой. Ведь уже прошел год, как ее не стало. Незаметно для себя Назип заснул. Очнулся далеко за полночь. Голова была свежей, свободной от впечатлений прошедшего дня. Он пришел к выводу: убийство совершено из корыстных мотивов в целях завладения ценностями, находящимися в ее доме; составил план розыскных мероприятий, как подобает усердному инспектору утро.

Следователь полагал, что искать ценности мешала Цветова, поэтому ее и убили. Он склонялся к мысли, что ценностями (видимо, большими) преступники овладели. В раскопках участвовали, видимо, два человека. К этому выводу он пришел, сопоставляя показания свидетелей. Видевшие «ночных рабочих» говорили, что это рослые мужчины, причем один из них блондин довольно молодой, а другой — чернявый как смола; но лица этого «черного демона», как окрестила его свидетель — пожилая женщина, которая видела одного из громил в черной маске, вернее, в черном капроновом чулке, надетом на голову, — никто не видел.

Данишев полагал, что неизвестный «землекоп» вынужден был скрывать лицо — боялся, что узнают. «Видимо, этот преступник — местный житель, — размышлял он. — А почему же его соучастник не боялся быть узнанным? Ведь город небольшой. Неужели приезжий?»

Глава 7

Назип не заметил, как совсем рассвело. Из-за облаков выглянуло солнце, и от дома потянулись длинные неровные тени.

С утра он зашел к участковому. Старший лейтенант Шамов был из тех людей старшего поколения, которые дослужились до офицерского звания без специального образования. За его живыми темными глазами угадывалась большая энергия. Седая шапка волос была аккуратно причесана.

Участковый приветливо встретил молодого лейтенанта с университетским ромбиком. Данишев, поприветствовав его, изложил цель своего визита.

— Да-да, помню. Было заявление жильцов дома по улице Рахматуллина о том, что неизвестные лица не дают им по ночам спать. Проверял, но этих нарушителей спокойствия, к сожалению, задержать не удалось.

Шамов достал из стола папку с бумагами, немного покопавшись в ней, подал следователю лист бумаги:

— Вот оно. Я по этой бумаге организовал дежурство дружинников, да и сам ждал их в подъезде этого дома несколько раз, но безрезультатно. Их словно кто-то предупреждал. А стоило нам не появиться — они тут как тут. А если кто-то из жильцов шел звонить по телефону, они успевали уйти. Их явно кто-то предупреждал. У дома один автомат, и кто-то из сообщников, видимо, подслушивал разговоры, находясь у будки.

Данишев посмотрел на дату заявления:

— Это заявление написано четырнадцатого июля. Значит, пятнадцатого числа вы туда вечером приходили?

— Да. Приходил по звонку. Но они ушли через подъезд. Раньше дважды уходили через траншею под фундаментом. Но к тому времени она была уже засыпана.

«Выходит, что двоим, которых видели, ничего не оставалось, как пройти через люк в коридоре. И они конечно же знали, что их увидят. Вот почему один из преступников вынужден был напялить на лицо капроновый чулок, — пронеслось в голове у Назипа. — А самоубийство они инсценировали двадцать пятого июля. Все верно. Убедившись, что ценностей в подвале нет, решили направить свои стопы к дому Цветовой. Значит, они знали, что в давние времена эти дома принадлежали одному хозяину — богачу. И что ценности он спрятал, не взял с собой, А это значит, — следователь потер рукой лоб, — значит, что кто-то из преступников располагает обо всем достоверной информацией. А ценности, видимо, были большими, раз преступники пошли на убийство». Он знали на что шли. Ведь убивая человека, преступники тем самым заказывали себе в определенной мере путевку в могилу, к мертвецам. По крайней мере, они отчетливо представляют, что убийство, совершенное по этому мотиву, будет квалифицироваться статьей УК[2], которая предусматривает и исключительную меру наказания — смертную казнь.

Неужели один из преступников из окружения бывшего хозяина этого дома и винного завода? Сами преступники вообще-то по возрасту не подходят, вот их родители — вполне.

Данишев отложил бумагу и взглянул на участкового:

— А как вы охарактеризуете жильца этого дома Мурадова? Вам что-нибудь известно о нем?

— Фамилия знакомая, — наморщил лоб Шамов. — Да-да. Он, этот Мурадов, пребывал в лечебной амбулатории: лечился от алкоголя. Была еще тогда на него жалоба, что самовольно покинул это заведение не долечившись. Все это лечение пошло ишаку под хвост...

Только сейчас Данишев обратил внимание на волжский выговор участкового. Должно быть, большую часть жизни прожил в деревне на Волге, в соседней Горьковской области, решил он.

— Работал грузчиком в универмаге; за пьянку вынесли его вперед ногами: уволили за прогулы. Теперь перекочевал на фабрику. Разнорабочий.

— А как он ладит с Уголовным кодексом?

— Пока за ним ничего не числилось, — пояснил участковый. — Он, насколько мне память не изменяет, из Казани. Отец у него большой ученый: то ли академик, то ли профессор. А вот сынок явно не по той борозде пашет.

«На детях гениев природа отдыхает», — подумал Назип, а вслух поинтересовался:

— А что, так и не нашлись родственники Цветовой? Никто не обратился за наследством?

— Родственники не отыскались. Сама Цветова жила нелюдимо, как в лесу. Не видно было ее.

— Значит, она ни с кем не общалась?

— Не общалась. Разве что в магазин сходит разок в неделю да раз в месяц на почту за пенсией...

— Но пенсии обычно приносят домой. Участковый пожал плечами.

— После гибели Цветовой в ее доме никто из посторонних не был?

— Дом опечатали. Я постоянно туда наведывался, но никто этим строением не интересовался. Соседи обходили его стороной, как заколдованное болото. Правда, жизнь подсказывает, что бесхозное строение обычно как магнит притягивает разных темных людишек. И если прозеваешь, может стать заразным источником — притоном.

«Отсюда следует, — размышлял Данишев, — что преступники рыли в подвале глубокие ямы в то время, как над ними в петле висела, повешенная ими, хозяйка дома Цветова. Это надо иметь изуверское нутро, людоедское хладнокровие. И так они рылись в подвале, судя по объему выкопанной земли, не менее двух дней».

От участкового Данишев направился на почту.

Светловолосая молодая женщина с симпатичными ямочками на щеках не торопясь, обстоятельно ответила на его вопросы. Оказалось — потерпевшая Цветова сама просила оставлять пенсию на почте, за которой аккуратно являлась. Писем ей никто не присылал, газет не выписывала. И вообще из работников почты дома у нее никто не бывал.

Опрос соседей подтвердил, что Цветова ни с кем не общалась. Ее уединению от окружающего мира, в том числе от любопытных вездесущих мальчишек, помогал огромный волкодав, который после смерти хозяйки куда-то запропастился.

После обеда Данишев доложил начальнику райотдела милиции капитану Минаеву о том, что ему пришлось применить оружие в доме Цветовой, и приготовил было для доклада свой план расследования.

Капитан резко отодвинул от себя стакан с чаем (пил черный чай от головной боли) и поспешно встал со стула.

— Что за мерзавцы крутятся вокруг этого дома? — Минаев прошелся вокруг стола. — Неужели одни и те же лица?

Он хлебнул чаю, помассировал затылок и сел на стул. Немного подумав, взял у Данишева исписанные листки, внимательно просмотрел план расследования.

— Для начала очень даже неплохо. — Минаев встал и спросил: — А вы не усматриваете противоречия между вашей точкой зрения о том, что преступники завладели ценностями, и тем, что вас кто-то пытался заживо захоронить в подвале дома Цветовой? Напрашивается вопрос: зачем преступникам мешать осмотру подвала, если уже там нет ценностей? Какой смысл препятствовать вашей работе? Это ведь весьма рискованно.

— Я думал над этим, товарищ капитан; не исключаю того, что преступник этим шагом решил еще больше запутать следствие. Допускаю, это могло быть сделано и по каким-то иным соображениям.

— То есть?

— Могло быть разногласие между преступниками. Иначе говоря, несогласованность между собой. А может — раздор...

— А вы, Назип Гатаулович, случайно, не усматриваете связь между убийством Цветовой и покушением на Аушеву?

Лейтенант пожал плечами:

— Пока не вижу, что их объединяет.

— К сожалению, я тоже пока ничего определенного сказать не могу. По делу Аушевой необходим следственный эксперимент: мне представляется странным поведение преступника. Свои сомнения в деталях высказал следователю Нуркаеву. Так что будем ждать результатов этого эксперимента.

Капитан отпил глоток чая и надолго задумался.

— Ну, а теперь по вашему плану расследования. — И словно по телеграфу пошли четкие, лаконичные фразы: — Первое. Преступников было трое, а не двое. Третий был сторожем-информатором. Поэтому и исчезали преступники. Второе. Ценности найдены. Это подтверждает степень и характер раскопок. В доме Цветовой подвал перекопан лишь наполовину. Им ничего не мешало перекопать весь подвал. Третье. Преступники узнали о расследовании. Источником информации для них служит: свежевыкопанная могила Цветовой либо периодическое наблюдение за ее домом. Четвертое. Один из преступников — местный житель. Доказательства: прекрасная ориентация, основанная на знании прошлых событий — вокруг дома богача Аршева; использование маски при раскопках — боязнь быть узнанным. Преступник из близкого окружения Цветовой — он бы без взлома не попал к ней в дом.

Телефонный звонок прервал размышления капитана. И Данишев тотчас же вернулся из мысленного экскурса в область сравнения и полностью сосредоточился на материалах следствия.

Начальник райотдела милиции, закончив разговор, спросил Назипа:

— Как, возражения есть по моим уточнениям?

— Пожалуй, нет.