Без права на жизнь

— С места работы вам дали не лестную характеристику. Ваш начальник написал, что Вы халатно относились к работе, прогуливали, пили и из-за этого он вынужден был вас уволить. Это правда?

— Нет, не правда. Конечно, Ваша честь, я не могу доказать обратное, но уверяю Вас, что работу свою я любил и относился к ней с должной ответственностью. Проработал на фирме не один год, и заслужил не только уважение среди коллег, но и поощрения от руководства фирмы. Тем более, вы не поверите, но я не пьющий. И это наглая ложь.

— Об этом в бумаге ничего нет. Тогда как объясните такую характеристику? И кому верить? Вам, либо же Вашему непосредственному начальнику? Пусть даже бывшему руководителю? Здесь есть кто-то из коллег Дёмина?

Судья обратился в полупустой зал, однако никто ему не ответил. Я вспомнил своего близкого друга Валерку и понял, «что друг, оказался вдруг, и не друг, и не враг, а так…», — как в песне Владимира Семёновича Высоцкого. Не пришёл. Побоялся испачкаться и потерять работу.

Поднялась моя мама и сказала:

— Мой сын, Ваша честь, никогда не увлекался алкоголем. И то, что написано в бумаге — неправда.

— Простите, Вы кто? — задал вопрос судья.

— Мать Михаила Дёмина. Это мой сын, которым мы всегда с мужем гордились. Он прекрасный человек и то, что эта драка была нужна кому-то, и подстроена, у нашей семьи не вызывает сомнений.

— Спасибо, я ещё дам Вам слово, — ответил судья нахмурившись.

Мама заплакала, Мария усадила её на место и принялась успокаивать.

— Дёмин, расскажите, как всё произошло. Только давайте спокойно, без эмоций.

Я поднялся и с трудом взял себя в руки. Смотрел на Марию и вспоминал, как мы с ней бежали от немцев в лодке на другой берег реки под пулями и грохотом артиллерии. Ранение, медсанчасть. Как встретил её первый раз в лесу, и она спасла меня от расстрела. Мария как будто прочитала мои мысли и прижала руки к груди, а после к едва выступавшему животику.

— Возвращаясь из магазина, домой, с покупками, в подворотне я встретился с этими двумя.

И я указал пальцем на двоих парней сидевших на скамейке.

— Я редко курю ваша честь, но этим парням страх как хотелось закурить.

Прокашлявшись и волнуясь, я продолжил.

— Один из парней был сильно выпивши, и первым полез в драку. Я защищался Ваша честь, не больше.

— И применяли боевые приёмы рукопашного боя, которым Вас научили в военном училище? — задал вопрос судья.

— Применял. Моей жизни угрожала реальная опасность, потому что у одного из парней был нож. Это была необходимая самооборона.

— Нож не нашли и Вам это известно, Дёмин.

— Если не нашли, Ваша честь, это не означает, что его не было.

Судья показал, чтобы я сел на место, и принялся допрашивать потерпевших. Те, сговорившись, в один голос твердили, что это я на них напал и избил, требовал денег. В один из моментов я не выдержал и крикнул: — Да вы посмотрите на этих амбалов? Я по сравнению с ними карлик из цирка. Клоуны, получили за свою грязную работу деньги, и теперь отрабатывают их сполна.

— Дёмин, если Вы не прекратите, я вынужден буду проводить судебное заседание без Вас. Последнее предупреждение, — сказал судья, и налил из маленькой бутылочки в стакан минеральную воду.

Потерпевшие в один голос требовали для меня сурового наказания и, вдобавок ко всему, компенсировать затраты на лечение. Мой адвокат проводил слабую линию защиты и абсолютно неубедительную. Прокурор запросил шесть лет лишения свободы. В своём последнем слове я повторил, что ни на кого не нападал, не отнимал деньги и только защищался. Когда судья вместе с заседателями удалился на совещание, я вспомнил слова Анатоль Франса: «Человек, ни разу не преследовавшийся законом, приносит немного чести своей Родине…»

Зачитывая приговор, судья ни разу не поднял голову и не посмотрел в мою сторону. Четыре года колонии усиленного режима для меня прозвучало как «гром среди ясного неба». От такой новости я упал на скамью и закрыл уши руками.

В зале поднялся шум, потерпевшие ликовали и открыто насмехались надо мной. Ещё бы, свои деньги они «честно» отработали, и могут спокойно жить дальше, и продолжать заниматься грязными делишками. Мама плакала навзрыд и Мария всячески её утешала. Моим близким разрешили свидание на следующий день в СИЗО.

Конвоир потянул меня за рубашку и заставил встать, когда судья удалился восвояси. Испытывая полное равнодушие я понимал, что потерял всё, что имел, и сейчас надо думать о том, как выжить в зоне следующие четыре года.

— Мы завтра придём к тебе на свидание, — кричала Мария вслед, когда меня заталкивали в воронок, на заднем дворе суда. Я не успел им ответить и, оказавшись в одиночной клетке, прислушивался к звукам снаружи.

Мария просила начальника караула взять небольшую передачу для меня, но тот отказал, сославшись на то, что не положено нарушать инструкции. Через час я уже был в камере для осуждённых и с грустью думал о том, как порой к нам жизнь несправедлива и жестока.

* * *

Под утро я окончательно замёрз, зуб на зуб не попадал. Делая не хитрые упражнения, не обращал внимания на усмешки вертухаев и занимался. Приседал, прыгал, усиленно двигал плечами. Снимая ботинки, растирал пальцы до красноты и хотел одного, стакан горячего чая, сухие носки и тёплую одежду. В шесть часов утра прошла проверка, но обо мне как будто забыли и продолжали держать в «стакане». ДПНК делал вид, что меня не существует и явно игнорировал. Не выдерживав такого произвола, я обратился к нему: «Сколько мне ещё сидеть? По закону, Вы не имеет права больше шести часов держать человека на улице».

— Так ты у нас грамотный? — ответил ДПНК, и подошёл к «стакану». На его откормленной физиономии читалось полное равнодушие и некая брезгливость. — Законы знаешь?

— Послушайте, я сам офицер и Вам не позволительно так себя вести. Имейте элементарное уважение к человеку. Отпустите в отряд, скоро завтрак.

— На одном месте Дёмин, я вертел таких офицеров, как ты. Понимаешь меня?

Сейчас ты заключённый, который отбывает наказание за преступление, и прав у тебя не больше, чем у лагерной собаки. Так что закрой свою пасть и жди. Ты, видать, недавно здесь? В блатные метишь? А сам автомат в руках держал, присягу принимал. Офицер хренов. Через час придёт начальник оперативного отдела и займётся тобой.

Я хотел ему ответить, но он не стал слушать. Презрительно махнул рукой и вышел на сдачу смены караульной службы. Уже начался вывод людей на промзону, и заключённые длинной вереницей потянулись в столовую, а после к КП. Провожая глазами худых, обездоленных людей, я искал знакомых. Мой отряд одним из последних выходил из столовой, и я издалека заметил «Гилку», шныря блатных. Он что-то прятал под телогрейку и, получая наставления от «Михо», смотрел в мою сторону. Невысокого роста, «Гилка» уже отсидел лет шесть и собирался освобождаться, в родной Крым. Обычно он не выходил на промзону, и я продолжал внимательно наблюдать за тем, что же будет дальше. «Михо» подозвал ДПНК, и отвёл в сторону. Ещё двое заключённых закрыли окно в дежурной части, и «Гилка» пулей примчался к «стакану» и протянул мне через толстые металлические прутья небольшой пакет.

— Держи Дёма, согреешься, это блатные передали.

Он подмигнул, и пока никто его не заметил, словно тень выскочил наружу и смешался с толпой. В пакете лежало что-то тёплое и, отвернувшись к стене, я аккуратно открыл его и вытащил маленькую пластиковую бутылку с горячим чаем. Не веря в неожиданно свалившееся с неба счастье, сделал несколько глотков, обжигая горло. Согреваясь и наслаждаясь ароматно пахнущим, крепким чаем, достал из пакета пачку сигарет и спички. Усевшись в угол на корточки, дрожащими руками вытащил сигарету и чиркнул спичкой. От первой затяжки голова закружилась, ноги стали ватными и вставать не хотелось. Выпуская дым вверх, чтобы никто не заметил, допил чай и спрятал бутылку. Согревшись, я уже мог сидеть в «клетке» до вечера.

Толстый и неповоротливый подполковник появился неожиданно. Я, сидя на корточках, задремал и вскочил от того, что кто-то сильно ударил по металлическим прутьям. Протирая глаза, увидел офицера и непроизвольно выпрямил спину. Сказывалась армейская закалка, перед старшим по званию вытягиваться по струнке.

— Так это ты собирался бежать?

Тонкий и противный голос подполковника не предвещал ничего хорошего. Он ковырялся спичкой в зубах и, поправляя под мышкой небольшую папку, слегка раскачивался. Похож он был на Моргунова из «Операции Ы», с таким же большим животом и огромным родимым пятном на щеке.

— Не собирался я бежать, гражданин подполковник. Подошёл к запретке и всё.

— Ночью? После отбоя? Не хорошо, Дёмин, не хорошо. Я изучил твоё дело и боюсь, что пятнадцать суток тебе обеспечено. Это, как ты сам понимаешь, злостное нарушение режима содержания. И досрочное освобождение твоё накрывается «медным тазом».

Тяжело вздыхая, я понимал, что доказывать обратное и стучать себя в грудь кулаком не буду. Опуская буйную головушку, вспомнил Марию. Она надеется, что я смогу вернутся раньше и на тебе, нарвался на неприятности.

— Что призадумался? Сейчас пойдём ко мне в кабинет и оформим бумаги. — ДПНК! — закричал подполковник, — открой «стакан», выпусти бегуна.

Оказавшись в кабинете начальника оперчасти, я уселся на стул и внимательно смотрел на подполковника. Тот не спеша открыл сейф, вытащил бумаги и тщательно их пересмотрел. Сварил кофе и налил в большую, пузатую чашку. В кабинете стояла резная мебель, блестевшая корабельным лаком. Зона производила мебель небольшими партиями, и кабинет оперативника представлял собой краеведческий музей в миниатюре. Иконы, картины в дубовых рамах, подсвечники, шахматы, огромное кожаное кресло ручной работы, шкаф под старину.

— Меня зовут, Дёмин, Стрельцов Олег Витальевич. Как ты уже догадался, я начальник оперативного отдела. От меня многое зависит, ой многое.

Он хитро прищурился, и небрежно бросая пачку «Camel» на стол, предложил и мне закурить. Отказываться я не стал и, разминая пальцами туго набитую сигарету, ждал.

— Будешь помогать бороться с нарушителями?

— Это как?

Я хлопал удивлёнными глазами, не понимая, куда клонит Стрельцов.

— Очень просто, одного твоего желания вернуться раньше домой не достаточно. Свободу нужно заработать. Если ты согласишься сотрудничать — я помогу тебе досрочно освободиться. Понимаешь? Могу устроить на хорошую работу. Например, в столовую или в библиотеку. Хочешь?

— Предложение заманчивое, надо подумать.

— Думать не нужно, Михаил, свято место пусто не бывает. Если ты согласишься помогать, то инцидент с запретной полосой будет исчерпан. Ты вернёшься в свой отряд, и будешь дальше отбывать наказание. Только внимательно слушая, что говорят заключённые, где прячут телефоны, водку, наркотики. Периодически я буду тебя вызывать к себе, и ты будешь обо всём рассказывать. Мне нужен свой человек, которому я смогу доверять. Ну как?

Он мило улыбался, и даже торжественно вручил мне пачку «Camel». Я понимал, что роль стукача для меня неприемлема, но не стал об этом прямо говорить Стрельцову.

— Можно кофе? Давно не пил, Олег Витальевич, замёрз за ночь в «стакане».

— Конечно, Миша, конечно. И запомни, если ты будешь на меня работать — свидание на три дня с женой гарантирую. Плюс, никто из вертухаев тебя не тронет. У тебя будет «зелёный свет» везде, по всей колонии. И даже иногда можно будет побаловаться водочкой.

Он подмигнул, и вытащил из-под стола бутылку водки.

— Ты же бывший офицер, Миша, зачем тебе эта шантрапа? Убийцы, наркоманы, педики, отбросы общества. Человек ты здесь случайный, так же?

Одобрительно кивая, я наслаждался крепким кофе. В дверь постучали, и показался молодой лейтенант.

— Олег Витальевич, к вам человек приехал, из Киева. Ждёт в соседнем кабинете.

— Кто такой?

— Не могу знать, — отчеканил молодецким тоном лейтенант, и мигом ретировался за дверь. Стрельцов с недовольством заёрзал на стуле, и одел фуражку.

— Подожди меня в коридоре. Мы ещё не закончили.

Я вышел за дверь и стал прогуливаться по длинному коридору, читая яркие и многообещающие плакаты: «На свободу с чистой совестью» и прочие пережитки советского режима. Каково же было моё удивление, когда из кабинета вместе со Стрельцовым вышел Игорь Дмитриевич Ткачёв. В длинном, осеннем пальто, с дипломатом в руках, он улыбался и протягивал руку для приветствия.

— Здравствуй, Миша, рад тебя видеть!

Обнимая, Ткачёв похлопал меня по спине как старого, доброго приятеля. Стрельцов ничего не понимал, пребывая в замешательстве.

— По твою душу приехал, заждался, небось?

От неожиданности у меня язык прилип к нёбу. Я пялился на Ткачёва, и кивал головой без остановки как «фарфоровый китайский болванчик» из сувенирного магазина Пекина.

— Подполковник, организуй нам кабинет, чтобы я без лишних свидетелей поговорил с Дёминым. И сам понимаешь, встреча у нас конфиденциальная, поэтому ни одна живая душа в колонии не должна о ней узнать. Понятно?

— Да-да, я всё понимаю, без вопросов. Вы можете зайти в мой кабинет и там поговорить.

Стрельцова била мелкая дрожь, лицо напоминало пунцовую маску. Он распахнул дверь, и едва не отвешивая до самой земли поклоны, как холоп барину, впустил нас в свой кабинет.

— Долго я Вас ждал, долго, Игорь Дмитриевич.

— Прости Миша, время сейчас смутное, работы невпроворот. Садись, разговор у нас с тобой долгий. В ногах правды нет.

Он снял пальто и повесил его на стул. Открыл дипломат, вытащил из него блок сигарет и протянул мне.

— Это тебе небольшой гостинец.

— Спасибо.

Я взял сигареты и повертел в руках. Ткачёв чувствовал себя неловко, когда я смотрел на него испытывающим взглядом.

— Знаю, знаю, Миша, виноват в том, что не помог тебе выбраться из этой передряги. Не знал, был в командировке. Когда вернулся в Украину — хотел связаться с тобой. Телефон твой не отвечал.

— Как же отпустили Михайлова?

— Мы выполнили свою работу и передали Михайлова дальше. У нас весь отдел до сих пор пребывает в недоумении.

Он пожал плечами с озабоченным лицом.

— И Вы не вытащите меня отсюда?

— Увы нет. Решение суда вступило в законную силу, но не всё так плохо как ты думаешь. Ты отсидел в СИЗО, и в соответствии с законом «Савченко», один день твоего заключения, засчитывается за два дня. И подводя итог, на свободу ты выйдешь по УДО, через три месяца. Это я тебе гарантирую.

— Спасибо. Кстати, Вы вовремя. Стрельцов пытался сделать из меня лагерного стукача.

Ткачёв рассмеялся и, вытирая слёзы из глаз, закурил.

— Забудь, больше никаких незапланированных приключений у тебя не будет.

Ткачёв как-то странно произнёс фразу о незапланированных приключениях, и я догадался о том, что он не зря оказался здесь.

— Эксперимент продолжается, Миша. Наши учёные трудятся над усовершенствованием «аппарата Михайлова». Однако, ты пока единственный человек, кто смог побывать в прошлом не один раз, и успешно вернуться обратно.

— Значит, не будь эксперимента, Вы бы и не приехали?

Мне стало обидно и тяжело на душе.

— Перестань, ты во многом нам помог. Кстати, только благодаря твоим бумагам мы смогли разминировать шахту «Юбилейную» и полностью вернуть государству все награбленные нацистами ценности. Это миллионы долларов. Я обратился к руководству, чтобы тебе выплатили премию за оказание посильной помощи.

— Не надо, зачем? Я сделал то, что обязан был сделать каждый нормальный человек.

— Твои слова лишний раз подтверждают, что я в тебе не ошибся. Спасибо. Деньги лишними не будут. У тебя родители, семья. Ты безработный. И не спорь.

Он замахал руками, давая понять, что слышать больше ничего не желает.

— Мне каждый день снится война.

— Даже так?

— Это правда. Один и тот же сон повторяется с завидным постоянством. И я ничего не могу с этим поделать.

После я в подробностях рассказал про свой сон Ткачёву. Тот внимательно слушал, и на лице у него отражалось недоумение.

— Значит местность для тебя незнакомая? И ты там ни разу не был?