Маленькие огоньки - Джейми Макгвайр

— Он твой отец, — сказала тетя Ли.

— Какое это имеет значение? — спросил дядя Джон.

Тетя Ли вздохнула, дотронувшись пальцами лба.

— Ей не понравится, что мы обсуждаем это с Эллиотом. Если мы хотим, чтобы он продолжал возвращаться...

— Вы хотите, чтобы я продолжал возвращаться? — удивленно спросил я.

Тетя Ли сложила руки под грудью, отказываясь бросать мне эту кость. Эмоции сводили ее с ума. Может, потому что любые другие эмоции было сложнее контролировать, и это заставляло ее чувствовать себя слабой, но она не любила говорить ни о чем, что вызывало в ней какие-либо чувства, кроме злости.

Дядя Джон улыбнулся:

— Она прячется в ванной на целый час каждый раз, как ты уезжаешь.

— Джон, — прошипела тетя Ли.

Я улыбнулся, но улыбка тут же исчезла. Острая боль от моих царапин напомнила мне, что я видел.

— Как вы, ребята, думаете, эта девочка в порядке?

—  Дочка Калхунов? —  спросила тетя Ли. —  А что?

Я пожал плечами.

— Я не знаю. Просто было кое-что странное, пока я сидел на дереве.

—  Ты сидел на дереве? — спросил дядя Джон.

Тётя Ли отмахнулась от него, подойдя ко мне.

— Что ты видел?

— Я не уверен. Ее родители показались мне хорошими.

— Они достаточно хорошие, — сказала тетя Ли, — Мэвис была избалованным ребенком в школе. Ее семья владела половиной города из-за цинкового завода, но завод закрылся, и один за другим они все умерли от рака. Вы знаете, что этот проклятый завод загрязнил здесь подземные воды? Шёл длинный судебный процесс против ее семьи. Единственное, что у нее осталось — это этот дом. Знаете, он должен был зваться Особняк Ван Метер. Они изменили название, когда родители Мэвис умерли, и она вышла замуж за сына Калхунов. Ван Метеры здесь всем ненавистны.

— Это грустно, — сказал я.

— Грустно? Ван Метеры отравили весь город. Половина населения сражается с раком или с осложнениями рака. Это наименьшее, что они заслужили, если ты спросишь меня, особенно если ты примешь во внимание то, как они ко всем относились.

— Мэвис плохо к тебе относилась?

— Нет, но она ужасно относилась к твоей маме и дяде Джону.

Я нахмурился:

— И её муж — босс дяди Джона?

— Он хороший человек, — сказал дядя Джон, — Все его любят.

— Что насчёт девочки? — спросил я. Дядя Джон понимающе улыбнулся, и я покачал головой. — Неважно.

Он мне подмигнул:

— Она красавица, не так ли?

 — Неа. — Я прошёл мимо них и открыл дверь подвала, спускаясь вниз по лестнице. Тетя Ли миллиард раз просила дядю Джона сделать там ремонт, купить новую мебель и ковер, но я не сидел там так много времени, чтобы это меня волновало. Все, что было важно для меня — это камера, и дядя Джон дал мне свой старый ноутбук, чтобы я мог практиковаться обрабатывать фотографии. Я скинул фото, которые сделал, но не мог сконцентрироваться на них, все время думая о странной девочке и ее странной семье.

— Эллиот? — позвала тетя Ли. Я поднял голову и посмотрел на маленькие квадратные черные часы, стоящие рядом с монитором. Я взял их в руки, не веря, что прошло уже два часа.

— Эллиот, — повторила тетя Ли, — Твоя мама звонит.

— Я перезвоню ей через минуту, — крикнул я.

Тетя Ли спустилась вниз по ступенькам, в ее руке был мобильный телефон.

— Она сказала, что если ты хочешь свой собственный телефон, то должен сказать об этом ей или мне.

Я вздохнул и встал со своего места, пробираясь к тете Ли. Я взял ее телефон, нажал на дисплее на громкую связь, и поставил его на свой стол, возвращаясь к работе.

— Эллиот? — произнесла мама.

— Привет.

— Я, эм... Я поговорила с твоим папой. Он вернулся. Он хотел сказать, что сожалеет.

— Тогда почему он не говорит это? — проворчал я.

— Что?

— Ничего.

— Ты не имеешь ничего против того, чтобы он вернулся домой?

Я сел обратно на свой стул, скрестив руки.

— А какая разница? Ты ведь спросила не потому, что тебя волнует, что я думаю.

— Меня волнует это, Эллиот. Вот, почему я позвонила.

— Как твой глаз? — спросил я.

— Эллиот, — прошипела тетя Ли, делая шаг ко мне.

Через секунду мама ответила:

— Уже лучше. Он обещал...

— Он всегда обещает. Это его не сдерживает, когда он зол, вот в чем проблема.

Мама вздохнула:

— Я знаю. Но я должна попытаться.

— Как насчет того, чтобы ты попросила его попытаться хоть раз?

Мама затихла.

— Я попросила. У него осталось немного шансов, и он это знает. Он все еще пытается, Эллиот.

— Это не сложно — не поднимать руку на девушку. Если ты не можешь, то лучше держись подальше. Скажи ему это.

— Ты прав. Я знаю, что ты прав. Я скажу ему. Я люблю тебя.

Я стиснул зубы. Она знала, что я люблю ее, но было тяжело напомнить себе, что ответить ей тем же не значило согласиться с ней насчет переезда отца к нам домой.

— Я тоже.

Она выдохнула смешок, но грусть просачивалась сквозь её слова:

— Все будет хорошо, Эллиот. Я обещаю.

Я наморщил нос:

— Не делай этого. Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать.

— Иногда вещи выходят из под контроля.

— Обещание — не такое уж и большое усилие, мам.

Она вздохнула:

— Иногда я удивляюсь, кто кого воспитывает. Ты не понимаешь, Эллиот, но однажды поймешь. Я позвоню тебе завтра, хорошо?

Я обернулся в тете Ли. Она стояла на нижней ступеньке, ее разочарование была заметно даже при тусклом свете.

— Да, — сказал я, мои плечи повисли. Попытка донести мысль до мамы была пустой тратой времени, но чувство, что я должен быть при этом плохим парнем, изматывало меня. Я сбросил вызов и протянул телефон моей тете. — Не смотри на меня так.

Она указала на свой нос, затем сделала невидимый круг вокруг своего лица.

— Ты думаешь, это лицо для тебя? Веришь или нет, Эллиот, но я в этой ситуации с тобой согласна.

Я ждал но. Однако оно так и не последовало.

— Спасибо, тетя Ли.

— Эллиот?

— Да?

— Если ты поймешь, что этой маленькой девочке нужна помощь, ты ведь скажешь мне, верно?

Мгновение я смотрел на нее, а затем кивнул:

— Я буду начеку.

ГЛАВА 1

Кэтрин

Девять окон, две двери, крытое крыльцо и два балкона – это была передняя часть нашего мрачного двухэтажного викторианского дома на улице Джунипер. Потрескавшаяся синяя краска и запыленные окна, казалось, вот-вот должны были запеть насильственную песню о веке безжалостных лет и зверски холодных зим, которые перетерпел этот дом.

Мой глаз дернулся от слабого щекотания по щеке, а в следующую секунду кожа загорелась под моей ладонью: я прихлопнула черное насекомое, ползущее по моему лицу. Оно приземлилось на него, привлеченное потом, стекающим вдоль линии волос. Отец всегда говорил, что я и муху не обижу, но, наблюдая за домом, я заметила, что делала странные вещи. Страх был той еще штукой.

Цикады затрещали, и я закрыла глаза, пытаясь отгородиться от шума. Я ненавидела писк, жужжание насекомых и звуки земли, трескающейся из-за трехзначной температурый (в  градусах по Цельсию = около 40 и выше — прим. перев.). Небольшой ветерок пронесся по двору, и несколько прядей волос упали мне на лицо, пока я стояла с темно-синим рюкзаком из Wal-Mart у моих ног. Мои плечи ныли оттого, что я несла его через весь город из старшей школы.

Я должна была зайти внутрь. Я пыталась заставить себя набраться храбрости и сделать это, чтобы опять дышать тем затхлым воздухом и подниматься по скрипящей на каждом шагу лестнице. Вдруг ритмичный стук с заднего двора послужил поводом, чтобы уйти подальше от широкой двойной деревянной двери .

Я последовала за звуком – нечто твердое билось об что-то еще более твердое, как топор с деревом или молоток с костью – и, завернув за крыльцо, увидела перед глазами мальчика с бронзовой кожей. Он бил уже окровавленным кулаком по коре нашего старого дуба, хоть ствол и был раз в пять толще него.

Редких листьев дуба было недостаточно, чтобы спрятать мальчика от солнца, но он всё равно стоял там, а его короткая футболка была покрыта потом. Он был либо глупым, либо упорным, но когда его напряженный взгляд зацепился за меня, я не смогла отвернуться.

Я сложила пальцы, создав себе козырек чуть выше лба, прикрывая свет достаточно, чтобы увидеть что-нибудь, кроме силуэта. Я заметила на нем очки в круглой оправе и ярко выраженные скулы. Казалось, он закончил свое занятие, наклонившись, чтобы поднять с земли фотоаппарат. Он выпрямился, надевая через голову черный ремешок. Камера повисла на его шее, когда он отпустил ее, чтобы пройтись пальцами по сальным волосам, достающим ему до плеч.

— Привет, — сказал он, и солнце блеснуло об его брекеты, когда он открыл рот.

Этого я точно не ожидала от мальчика, который проводил свободное время, избивая деревья.

Трава защекотала мои пальцы, когда ноги чуть съехали из сандалий. Я сделала несколько шагов вперед, заинтересовавшись, кто он и почему стоит на нашем заднем дворе. Что-то глубоко внутри меня кричало бежать, но я сделала еще один шаг. Я делала вещи и пострашнее.

Мое любопытство почти всегда перебивало разумные мысли — это была черта, которая, как говорил мой отец, могла привести к прискорбному концу, как в одной из историй, что он рассказывал. Любопытство подтолкнуло меня вперед, но мальчик не двигался и не говорил, терпеливо ожидая, пока вся эта загадочность не притупит мое чувство самосохранения.

— Кэтрин! — позвал папа.

Мальчик не дрогнул. Он прищурился от яркого солнечного света, тихо наблюдая, как я застыла, услышав своё имя.

Я сделала несколько шагов назад и, схватив рюкзак, побежала к крыльцу.

— Там мальчик, — сказала я, запыхавшись, — на нашем заднем дворе.

Папа был одет в свою привычную рубашку, брюки и ослабленный галстук. Его темные волосы были уложены, а уставшие, но добрые глаза смотрели на меня вниз так, будто я делала что-то потрясающее. Если окончание целого одного года пыток в старшей школе считались чем-то потрясающим, то он был прав.

— Мальчик, да? — сказал папа, наклоняясь, притворившись, будто смотрит за угол. — Из школы?

— Нет, но я видела его раньше в этом районе. Это мальчик, который косит газоны.