Настоящая любовь

Потому что я также увидела рядом с ней высокого, худого, мускулистого парня.

У него были глубоко посаженные глаза, угловатое лицо, пухлые губы. Короткие светло-каштановые волосы были спутаны и взъерошены на макушке, поскольку он только что стянул с головы купальную шапочку. Судя по спортивной форме, он был из нашей школы.

– Ты видишь ее? – спросила Оливи.

– Да, – ответила я. – Она красивая. Но парень, с которым эта девушка разговаривает… Как ты сказала его зовут?

– Кого? – спросила Оливи. – Джесса Лернера?

– Да. Кто этот Джесс Лернер?

– Как же ты не знаешь, кто такой Джесс Лернер?

Я обернулась и взглянула на Оливи.

– Не знаю. Просто не знаю. Кто он?

– Он живет на нашей улице, за домом Хьюзов.

Снова переведя взгляд на Джесса, я наблюдала, как он подбирает с пола защитные очки. – Он из нашего потока?

– Да.

Оливи продолжала говорить, но я уже перестала обращать на нее внимание. Вместо этого я смотрела на Джесса, который вместе с другими членами своей команды направился в раздевалку. Рядом с ним шел Грэм, на секунду положив ему руку на плечо, он опередил его, заняв место в медленно продвигавшейся очереди. Я не могла оторвать глаз от того, как двигался Джесс, так уверенно переставлявший одну ногу за другой. Он был моложе других пловцов – новичок в спортивной команде, и все же он чувствовал себя как дома, стоя на виду у всех в узеньких плавках.

– Эмма, – сказала Оливи. – Что ты уставилась на него?

Сразу после ее слов Джесс слегка повернул голову, и его взгляд на какой-то миг остановился прямо на мне, отчего у меня захватило дух. Я непроизвольно отвернулась в сторону.

– Что ты сказала? – спросила я Оливи, стараясь притвориться, что меня интересует то, о чем она говорит.

– Я сказала, что ты уставилась на него.

– Нет, не уставилась, – ответила я.

Именно в этот момент к нашей трибуне вернулась миссис Берман.

– Я думала, что вы ждете меня у машины, – сказала она.

– Прости! – сказала Оливи, вскакивая на ноги. – Мы идем.

– Извините, миссис Берман, – проговорила я, идя следом за ними позади трибун и выходя через дверь.

Прежде чем выйти, я замешкалась и в последний раз посмотрела на Джесса. Я заметила, как сверкнула его улыбка. Она была широкой и яркой, открытой и искренней. Все его лицо светилось.

Я подумала, как было бы приятно, если бы его улыбка была адресована мне, как замечательно быть причиной такой улыбки, и внезапно мое новое увлечение Джессом Лернером превратилось в огромный воздушный шар, который был таким большим, что мог бы поднять нас обоих в воздух, если бы мы ухватились за него.

На следующей неделе в школе я почти каждый день видела Джесса в коридоре. Теперь, когда я знала, кто он, Джесс попадался мне повсюду.

– Это феномен Баадера-Майнхофа, – сказала Оливи, когда я упомянула об этом за ленчем. – Мой брат недавно рассказал мне о нем. Ты не замечаешь чего-то, а потом узнаешь, как это называется, и внезапно видишь это повсюду. – На секунду Оливи задумалась. – Постой-ка. Я почти уверена, что у меня феномен Баадера-Майнхофа в связи с феноменом Баадера-Майнхофа.

– Ты тоже видишь Джесса повсюду? – спросила я, совершенно не понимая сути. Чуть раньше в тот же день, выходя с урока испанского языка, я прошла прямо мимо него. Он разговаривал с Кэролайн Бин, стоя рядом с ее шкафчиком. Она была капитаном девичьей футбольной команды. Ее светлые волосы всегда были стянуты в пучок и прихвачены ободком. Я никогда не видела ее без блеска для губ. Если Джессу нравились девушки подобного типа, мне не на что было рассчитывать.

– Я вижу его не чаще, чем обычно, – сказала Оливи. – Но я всегда вижу его где-нибудь поблизости. Мы вместе ходим на алгебру.

– Ты дружишь с ним? – спросила я.

– Не то чтобы дружу, – ответила Оливи. – Но он – приятный парень. Тебе нужно просто сказать ему «привет».

– Это безумие. Я не могу этого сделать.

– Уверена, что можешь.

Покачав головой, я отвернулась от нее.

– Ты шутишь.

– Это ты шутишь. Он учится в нашем классе. Он – не Киану Ривз.

Я подумала, что, если бы я только могла поговорить с Джессом Лернером, плевать мне было бы на Киану Ривза.

– Я не могу представиться ему сама, это глупо, – сказала я, а потом забрала поднос и направилась к мусорной урне. Оливи последовала за мной.

– Прекрасно, – сказала она. – Но он правда хороший парень.

– Не говори так! – сказала я. – Это еще хуже.

– Ты хочешь сказать, что он неприятный?

– Не знаю! – ответила я. – Я не понимаю, что я хочу сказать.

– Ты как будто раздражена, – с удивлением произнесла Оливи.

– Я знаю, пусть, – сказала я. – Уф, просто… пойдем. Я куплю пачку печенья.

В ту пору пачки печенья за семьдесят пять центов было достаточно для того, чтобы избавиться от раздражения. Итак, пока мы шли к прилавку, я, засунув руку в карман, пересчитывала оставшуюся мелочь.

– У меня ровно пятьдесят, – сказала я, вставая в очередь вслед за Оливи. – На двоих нам хватит. – Подняв голову, я увидела, что Оливи смотрит куда-то широко раскрытыми глазами.

– Что?

Взглядом она показала, чтобы я посмотрела вперед.

Прямо перед нами стоял Джесс Лернер. Он был одет в темные джинсы и майку с изображением рок-группы «Smashing Pumpkins», на ногах у него были черные кроссовки фирмы «Converse One Stars».

И он держал за руку Кэролайн Бин.

Оливи взглянула на меня, пытаясь оценить мою реакцию. А я посмотрела вдаль, стараясь сделать вид, что меня это совершенно не волнует.

А потом я увидела, как Кэролайн Бин выдергивает руку из ладони Джесса, залезает в карман, вынимает оттуда тюбик бальзама для губ и мажется.

Мало того, что они держались за руки, она еще имела наглость выдернуть свою руку.

Я возненавидела Кэролайн, ее дурацкий футбол, ее ободок, ее смелость, позволившую ей намазаться-цветочным-бальзамом-для-губ-марки-«Dr.-Pepper».

Если бы только он захотел когда-нибудь взять меня за руку, я никогда, никогда не выдернула бы своей руки.

– Пойдем отсюда, – сказала я Оливи.

– Да, – ответила она. – Лучше мы купим что-нибудь в автомате.

Я направилась прочь, угнетенная и томящаяся от любви, направляясь к автомату в музыкальной комнате.

Купив два «Сникерса» и вручив один из них Оливи, я начала жевать свой, словно только так я могла заполнить пустоту в своем сердце.

– С ним покончено, – сказала я. – Абсолютно дурацкое увлечение. Но все в прошлом. Все кончено. Серьезно.

– Хорошо, – посмеиваясь, проговорила Оливи.

– Нет, правда, – продолжала я. – Совершенно кончено.

– Конечно, – сказала Оливи, насупив брови и поджав губы.

А потом я услышала голос у себя за спиной.

– Эмма?

Обернувшись, я увидела Сэма, выходящего из оркестровой.

– Ой, привет, – сказала я.

– Я не знал, что ты обедаешь в это время.

Я кивнула.

– Да.

Волосы у него были слегка взъерошены, он был одет в зеленую майку с надписью «Bom Dia!»[3].

– Итак, кажется, мы впервые будем работать в одну смену, – сказал он. – Я имею в виду завтра, в магазине.

– О, – сказала я. – Да. Во вторник Мари без спроса позаимствовала мой CD-диск с записями Фионы Эппл, за что я назвала ее «полной кретинкой», что дошло до ушей моих родителей. В качестве наказания я должна была отработать в магазине в пятницу. В нашей семье вместо того, чтобы запереть дома или лишить привилегий, ты искупаешь свою вину, работая еще больше. Дополнительными сменами в магазине родители убивают двух зайцев – заставляют нас учить уроки и получают бесплатную рабочую силу. Мое назначение на пятничный вечер означает, в частности, что я не смогу тусоваться с Оливи, а они смогут провести вечер вдвоем и сходить в кино.

– Завтра? – спросила Оливи. – Я думала, мы пойдем ко мне после школы.

– Извини, – сказала я. – Забыла. Мне придется работать.

Мы услышали звонок, который сообщал нам о том, что пришло время заняться географией.

– Ах, – сказала Оливи. – Мне нужно идти. Я забыла книгу в шкафчике.

Оливи не стала дожидаться меня, она даже не предложила этого. Не существовало ничего, что могло бы заставить ее куда-либо опоздать.

– Мне тоже нужно идти, – сказала я Сэму, который, видимо, никуда не торопился. – У нас контрольная по географии.

– О, конечно, не стану тебя задерживать, – сказал Сэм. – Просто я хотел узнать, не хочешь ли ты прокатиться. Завтра, после школы. До магазина.

Я, смутившись, посмотрела на него. То есть меня не смутило то, что он говорил. Мне было понятно его естественное желание посадить меня в машину и довезти от школы до магазина. Но меня удивило то, что он предложил мне это, что даже подумал о том, чтобы предложить.

– Я как раз получил права, а по наследству от брата мне досталась «Camry», – сказал Сэм. Создавалось впечатление, что в средней школе всем по наследству переходили машины «Camry» или «Corolla». – То есть я просто подумал… Он заглянул мне в глаза, а потом отвернулся. – То есть тебе не придется ехать на автобусе, вот и все.

Он был таким странным. И мы были едва знакомы.

– Конечно, – сказала я, – это было бы замечательно.

– Встретимся на парковке после уроков? – спросил он.

– Отлично. Спасибо. Это правда круто.

– Не стоит благодарности, – сказал Сэм. – До завтра.

Когда я шла к двустворчатым дверям в конце холла, направляясь на урок, мне пришло в голову, что, возможно, пришло время просто подружиться с теми, с кем мне хотелось бы, чтобы не стараться изо всех сил отказываться от всего, что нравится Мари.

Возможно, настал момент просто… стать самой собой.

На следующий день я надела в школу красный вязаный свитер и прямые слаксы, помня о требовании родителей никогда не надевать для работы в магазине джинсы. А потом, через десять минут после последнего звонка, я увидела на школьной парковке Сэма, который ждал меня, прислонясь к капоту своей машины.

– Привет, – сказала я, подходя ближе.

– Привет. – Обойдя машину, он открыл передо мной дверцу. Прежде никто никогда не открывал перед мной дверь машины, кроме моего отца, и даже тогда это было обычной шуткой.

– О, – сказала я, снимая рюкзак и кладя его на переднее сиденье. – Спасибо.

На секунду Сэм как будто удивился, словно не понимая, за что я благодарю его.

– За то, что я открыл дверь? Добро пожаловать.

Я села, опустившись на пассажирское сиденье, а Сэм вернулся на свою сторону. Он нервно улыбнулся мне, садясь в машину, и включил зажигание. А потом колонки вдруг взорвались от джазовой музыки.

– Извини, – сказал он. – Иногда по утрам мне правда нужно взбодриться.

Я рассмеялась:

– Ужасно круто.