Посол Петра Великого

– Это всё не я! Это не я всё замыслил! Не я! Меня подло заставили под страхом смерти! Я всё скажу!

– Кто тебя заставил? – холодно спросил Николай.

– Это всё придумка бывшего стрелецкого полковника Ивана Циклера! Он ныне думным дворянином пристроился! Но он лишь только шкуру сменил, а нутро своё поганое оставил всё как было! Это он мне угрожал! Он со своими дружками всё организовал, а меня под страхом смерти принудил исполнять свою паскудную волю!

– Проверим! – спокойно ответил сыскарь и спрятал шпагу обратно в ножны. – Вставай с пола, святой отец! Хватит без толку валяться, а то, не дай бог, ещё простудишься, а ты нам пока ещё здоровенький нужен! Сейчас поедем к твоим заговорщикам! Там всё про них мне подробно и расскажешь!

– А эти как? – Протоиерей указал на лежащих рядом с ним мертвецки пьяных подельников.

– Сонное зелье да вино ещё до рассвета на них будут действовать. Мы успеем обернуться, а Марфа послушает из соседней комнаты, как вороги себя ведут! Ежели что – кочергой их по голове хорошенечко огреет, а я их обоих свяжу для надёжности. Правда, Марфушка, присмотришь за нехристями? Кстати, где кочерга твоя?

Щёки у девушки вспыхнули румянцем. Она нахмурила брови, грозно топнула ногой и убежала в соседнюю комнату. Николай же, не обращая внимания на реакцию жены, крепко связал алтарника и его подельника по рукам и ногам. Воткнул им в рот по кляпу, чтобы те не шумели, да закрыл дверь комнаты на замок. Ключи забрал с собой, а настоящему хозяину постоялого двора приказал, несмотря ни на что, не пытаться открыть дверь ворогам. Даже если тати будут кричать и угрожать тому всякими земными и небесными карами.

– Узнаю, что своевольничал, прикажу тебя повесить, а постоялый двор уйдёт в царскую казну! – пригрозил Николай. – Когда вернусь, я с ворогами сам управлюсь!

Хозяин двора больше испугался за своё имущество, нежели за то, что его повесят. Двор – это кормилец не только его самого, но и всей его семьи. Лишиться кормильца – значит всей семье погибать от голода и холода или в холопы продаваться.

Уходя, Николай заглянул в комнату Марфы. Та сидела на бельевом сундуке с кочергой в руках, но отвернувшись от двери. Сыскарь подошёл к ней, присел на корточки рядом и взял за руку.

– Большое спасибо тебе за помощь в разоблачении татей, Марфуша. Я хотел, чтобы наш святой отец сам признался в содеянном. Ведь сведи их на допросе друг с дружкой – протоиерей всё отрицать будет. А так ты мне сильно помогла, и я благодарен тебе за это. Мы все вместе сделали большое дело без лишнего шума и пыли! Поверь, на этот раз будет гораздо лучше, Марфуша, если ты останешься на постоялом дворе и приглядишь за порядком! Ведь на хозяина постоялого двора сейчас никак нельзя положиться! – твёрдо произнёс Николай и пошёл прочь, так и не заметив, как жена обернулась, грустно посмотрела ему вслед и перекрестила его.

На дворе было ещё темно и морозно. Дворовый мальчишка за уздцы подвёл к крыльцу запряжённую лошадь. Сыскарь бесцеремонно вытолкнул через порог грузного протоиерея и указал ему на сани. Святой отец осторожно сошёл по ступеням, подошёл к саням и неловко сел в них да стал зябко кутаться в полушубок. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич вплотную сели рядом с ним, зажав его с двух сторон и многозначительно посмотрели ему в глаза. Священник всё понял без слов и обречённо склонил голову. Его спутники завязали ему рот, чтобы тот не смог криком предупредить заговорщиков, а чтобы не сбежал – связали ноги. Николай лихо запрыгнул в сани, дал подбежавшему мальчишке денежку и, щёлкнув кнутом в воздухе, задорно крикнул:

– Но-о! Пошла, родимая!

Мальчишка, радостно улыбаясь, открыл ворота, и сани выехали со двора. Сыскарь обернулся к протоиерею и, погрозив тому здоровенным кулаком, басом произнёс:

– Очень тебе не советую обманывать меня, а по приезде на место заранее каким-либо образом поднимать шум и предупреждать зачинщиков! Любые твои неразумные действия могут очень плохо отразиться на твоём здоровье! Перевести на более простой язык или и так всё понял?

Протоиерей только горестно вздохнул и указал головой направо, куда и нужно было ехать.

– Смотри, каким понятливым становится наш святой отец, когда того захочет! – усмехнулся Николай и повернул лошадь направо.

Теперь Андрей Яковлевич следил за вращениями головы пленника и его кивками и, подобно суфлёрам немого кино, транслировал сыскарю направление движения. Подъехали к одному из множеств похожих московских домов. В темноте они очень были друг на дружку похожи. Казалось, что в доме нет ни одной живой души: так тихо там было. Даже собак во дворе не было, хотя соседские разлаялись на всю округу, извещая всех о приезде чужаков. Николай не стал останавливаться напротив указанного протоиереем дома, а проехал дальше. Повернул за угол забора и только тогда остановился. Соскочив с саней, сыскарь вернулся обратно и осторожно выглянул из-за угла. Чёрный дом, куда они с друзьями хотели проникнуть, так и оставался внешне абсолютно безжизненным. Не скрипнула дверь, и в щелях забора не осветились окна. Даже дым из печной трубы не шёл. «Может, соврал нам протоиерей про заговорщиков или это вовсе не тот дом?» – подумал Николай. Он хотел уже вернуться к саням, чтобы посоветоваться с друзьями, но тут неожиданно услышал осторожный скрип калитки. Это открывалась калитка того самого чёрного дома. Из неё вышел мужичок в простой одежде. Он был совершенно не похож на сановитого заговорщика-боярина, задумавшего государственный переворот.

Незнакомец немного постоял посреди улицы, опасливо осмотрелся и пошёл в противоположную от Николая сторону. Сыскарь крадучись двинулся следом, время от времени прячась за деревьями и выступами заборов. Пройдя пару улиц, человек остановился у такого же тёмного, безжизненного дома, вновь оглянулся по сторонам и – хитрым стуком постучался в калитку. Николай был совсем рядом, прячась в чёрной как смоль тени от дерева. Слушал и на всякий случай запоминал пароль. Яркая луна, как на грех, задумала вылезти из-за туч, и теперь если сыскарь выйдет из своего укрытия, то будет виден как на ладони. Но ждать, пока луна снова спрячется за тучами, было никак нельзя – и только калитка открылась, так Николай молнией подлетел сзади к мужичку. Изъеденный молью колпак не помог спасти голову заговорщика от короткого, но точного удара. Незнакомец рухнул на землю, а в проёме открывшейся калитки стоял человек в форме стрельца, удивлённо смотрел на неизвестно откуда взявшегося человека. Пока тот не закричал, быстрый удар под дых, а когда стрелец напополам согнулся – сложенными руками по затылку. «Два – ноль! Убираем за собой и идём дальше», – подумал Николай и шустро заволок обоих мужичков во двор. Связал руки и складировал их возле поленницы сухих дров. Дверь в сени дома была приоткрыта. Сыскарь осторожно стал подниматься по лестнице на крыльцо, но тут одна из досок предательски заскрипела. За дверью в комнату тут же послышался начальственный бас:

– Прошка! Где ты там, чёрт лысый, запропастился! Вечно тебя ждать надобно! Иди сюды поскорее да веди к нам посыльного!

Николай вынул из кобуры пистолет, передёрнул затвор, заскочил в сени и резко открыл дверь в комнату. За столом, с вытянутыми от удивления лицами, сидели трое знатных людей в шубах и высоких меховых шапках. Вековая традиция не позволяла им и в такой обстановке снять с себя ненужную одежду, чтобы не париться в жарко протопленной избе. За одним столом с гражданской знатью сидели ещё двое стрельцов. То ли сотники, то ли тысячные. Николай не знал их, но похоже, что это был кто-то из стрелецкого начальства.

– Ты кто такой?! – зычно закричал на вошедшего сидящий во главе стола боярин. – Прошка где?

– Я сегодня за него, господа хорошие! – усмехнувшись, ответил Николай. – Дружно, без стеснения называемся: кто такие и откуда да почто здесь ночью все вместе, как тати какие-то, затаились?!

– А кто ты сам такой, чтобы нас об чём-то спрашивать? – поднялся из-за стола сидевший с краю стола человек и угрожающе приподнял посох с увесистым набалдашником.

– Князь Бельский. По государеву указу Петра Алексеевича уполномочен вести сыск и дознание по делам о государевой измене. А потому имею возможность и желание вас всех схватить и препроводить на честный суд! Могу показать государев указ!

Николай похлопал себя по груди, указывая место хранения указа, но тем временем продолжая держать их на мушке и внимательно следить за действиями заговорщиков.

– Ты это что? В одиночку пришёл к нам? – спросил, по всей видимости, главарь заговорщиков и хитро подмигнул подельникам. – Самый смелый выискался, что ли?

– Спецназ – он и в одиночку спецназ! – усмехнулся Николай, нисколько не смущаясь насмешек бояр и стрельцов.

Но заговорщики пропустили мимо ушей последнюю фразу сыскаря. Они привыкли брать числом и совершенно не приняли в расчёт не то что его слова, но и пистолет. Для них тот выглядел совершенно безобидной детской игрушкой. Ну, пальнёт один раз. Даст Бог – промахнётся, а там его толпой можно и свалить. Получается что-то вроде русской рулетки. Один из них может, конечно, погибнуть, но остальные выживут, расправятся с самонадеянным царёвым посланцем, а там и в бега можно будет податься.

– А вы чего сидите-то, люди добрые! Он же и в сам деле один! Бейте его – и бежим отседа!

Сидящие за столом словно проснулись, вскочили, загалдели. Бояре привели в «боевое положение» свои тяжёлые посохи и, толкаясь и суетясь, кинулись к Николаю, а стрельцы потянулись за саблями, но не торопились первыми вступать в схватку. Храбрые стрелецкие начальники ждали, что бояре первыми нападут на чужака. Возможно, они не верили Николаю, что тот пришёл один, и ещё обдумывали своё положение. Оказывать сопротивление или сразу сдаться на царскую милость. Сыскарь, видя их замешательство и что у его двух ближайших противников в качестве оружия только посохи, решил брать их бескровно, живьём, а со стрельцами решить позже, по обстоятельствам. Спрятал пистолет обратно в кобуру.

– Ладно, палить в вас не буду! Чай, живые вы больше чего сможете рассказать Петру Алексеевичу! – произнёс сыскарь и не спеша переступил порог в просторную горницу.

Снял с себя шапку и только засунул её за пояс, как первым вставший боярин подскочил к нему с увесистым, длинным посохом. Замахнулся и хотел было ударить незваного гостя, но сыскарь ушёл вниз и с разворота сделал подсечку. Посох ударил по стене за спиной Николая, а в это время его выпрямленная нога била аккурат под обе коленки нападавшего. Элементарные «ножницы» – и боярин замахал руками да, путаясь в своей длинной шубе, с грохотом повалился на пол. Николай быстро вскочил на ноги. Теперь у него в руках был посох. Пару раз попробовал его в замахе.

– А что, даже вовсе и ничего себе штуковина! По лбу даст – не возрадуешься! – удовлетворённо хмыкнул сыскарь и угрожающе пошёл на заговорщиков.

Оставшиеся в живых бояре, увидев ловкие действия чужака, резко приостановились. Шустро ходящий в руках неизвестного им человека посох испугал их гораздо больше, чем маленький чёрный пистолет. Стрельцы с саблями осторожно стали заходить к чужаку сразу с двух сторон. Николай вертел в руках посох, подобно мельнице, перед собой и выжидал, но тут за спиной Николая скрипнула дверь. Он быстро обернулся. На пороге стоял человек в форме стрельца с пищалью в одной руке и бердышом в другой. Выражение лица у стрельца было слегка растерянное. Он не мог решить: то ли стрелять, то ли бердышом поработать? Не привыкли стрельцы к работе в помещениях с ограниченным пространством.

– В высокого стреляй из пищали, дурень! Чего медлишь?! – крикнул ему один из заговорщиков-стрельцов.

Заговорщик, валявшийся на полу, тоже закричал на стрельца, одновременно пытаясь встать и уйти подальше от его пищали, но в суете он никак не мог совладать с полами своей длинной шубы. Боярин злился, ругался на застывшего в дверях стрельца, на Николая, на царя. Все у него в этот момент были во всём виноваты. А стрелец наконец определился, что будет стрелять и в кого. Поставил бердыш в качестве опоры. Стал устанавливать на неё пищаль. Заговорщики теперь боялись приближаться к чужаку чтобы самим не попасть под пулю.

Николаю внезапно возникшее замешательство оказалось только на руку. Он, подобно олимпийцу на стадионе, мощным броском запустил в цель посох, аки копьё, и тут же упал на пол. Грохнул выстрел. Дым окутал стрельца, и раздался жуткий вой. Сыскарь быстро посмотрел на проём двери, где стоял вооружённый пищалью стрелец. Но тот уже лежал на полу с торчащим из глазницы посохом. А в проёме двери вместо него с пистолетами в руках стояли Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич.

– Мы, кажется, что-то интересное пропустили, Андрей Яковлевич! – усмехаясь, произнёс тесть, водя из стороны в сторону стволом пистолета, словно решая: а кого бы из заговорщиков ему бы сейчас подстрелить. – Ну как ты тут, герой? Наша помощь, смотрю, тебе уже и не нужна?

– Да, ничего вроде! Справляюсь потихоньку! – улыбнулся, вставая с пола, Николай. – А святой отец-то где?

– Да, где ему быть? В санях он! Связанный по рукам и ногам там лежит! – махнул рукой Андрей Яковлевич.

И друзья разом пошли связывать застывших от неожиданности заговорщиков. Внезапное появление ещё двух царёвых людей парализовало их волю к сопротивлению. Одного из сотников стрельцов уже вязать не было никакого смысла. Стрелец попал в грудь своему начальнику с первого выстрела.

– Вяжем ворогов и пока оставляем здесь. Потом их заберём вместе с остальными! Похоже, что хитрые заговорщики решили в том доме, который мы предусмотрительно проехали, на всякий случай засаду устроить. Нужно их посыльного расспросить, сколько там стрельцов нас ожидают. А своего подельника-протоиерея они о засаде даже не известили! Значит, заговорщики не очень-то ему доверяли. Ведь так, вороги государственные? – спросил Николай и, усмехнувшись осмотрел связанных заговорщиков, но те лишь отводили в сторону глаза и не хотели встречаться взглядом с Николаем. Они уже и без царёвой бумаги сразу поняли, чей он человек.

Друзья оставили в доме крепенько повязанных заговорщиков да вышли во двор. Оказалось, что посыльный, который Николаем был уложен возле поленницы, так ещё до сих пор и лежал вместе со стрельцом без сознания.

– Поаккуратнее с «языками» работать нужно, сыскарь! – с укором произнёс тесть.

– Не подумал, что они нам ещё смогут пригодиться, – ответил Николай и осторожно приложил палец к артерии на шее посыльного. – Жилка пульсирует. Значит, жив, курилка!

– Вот и хорошо! – миролюбиво произнёс тесть, хотел ещё что-то сказать, но заметив, что у посыльного приоткрылись глаза, резко схватил того за шиворот. – Жить хочешь, паскуда?! Быстро говори: сколько в твоём доме стрельцов спряталось?!

Мужичок после длительного транса ещё не успел толком очухаться, а тут увидел над собой злую, незнакомую, бородатую физиономию, и его чуйка подсказывала ему, что на этот раз молчанка добром может и не кончиться. Его непослушный язык с трудом смог выговорить лишь цифру: «шесть».

– Минус один, – прокомментировал Николай, вспомнив про убитого стрельца. – Пойду перед походом в гости подберу себе подходящий стрелецкий кафтан.

– Лады! – ответил тесть и отпустил мужичка, которого он до сих пор держал за шиворот.

Посыльный упал наземь, ударился головой и, болезненно поморщившись, ойкнул, но на его страдания никто уже не обращал внимания. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич ещё только успели проверить, хорошо ли связаны пленники, когда Николай вышел к ним в красном стрелецком кафтане да лихо завёрнутой набекрень шапке и с пищалью в руке. Друзья посмотрели на него и разом заулыбались.

– Хорош! Нечего сказать – хорош! Настоящий стрелецкий полковник! Только вот кафтан на тебе что-то уж больно коротковато сидит, да и застёгивать его надо. Где ты видел стрельца в расстёгнутом нараспашку кафтане? А ну-ка, повернись к нам спиной.

Николай послушно повернулся, а Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич тут же рассмеялись.

– Застегнуться ты, конечно, теперь можешь попробовать. Только вот – спиной к стрельцам не поворачивайся. Вмиг тебя разоблачат! – наконец, немного успокоившись, произнёс Андрей Яковлевич.

– Ну, лопнул сзади кафтан, но ведь почти что совсем немного! А я что, виноват, что у них они все такие маленькие? – стал оправдываться сыскарь.

– Ладно, будешь ты у нас как Луна: как ни верти, а видна только одна сторона! Но в гости к стрельцам идти тебе придётся первым! У тебя «вражеский маскхалат»! – иронично добавил тесть.

Оставив пленных, друзья направились к первой избе, где должна была находиться стрелецкая «группа захвата». По дороге распределили меж собой роли. У высокого забора Николай подсадил друзей, и они беззвучно проникли на территорию противника. Тут же взяли дом в клещи и стали подстраховывать товарища. Николай запахнул на груди кафтан, сгорбился, чтобы хоть как-то уменьшить свой рост, и, как запомнил, условным стуком громко постучал в запертую калитку. Та почти что сразу распахнулась, и недовольный голос проворчал:

– Тебя только за смертью посылать! Где посыльный?

– У бояр остался! – глухо ответил Николай и прямым ударом в челюсть уложил стрельца наземь.

Тесть с другом разом выскочили из-за угла и взяли под прицел вход и два окна дома. Но пока было тихо. Никто из стрельцов больше не выскочил из дома и из окон палить не стал. Николай пошёл к двери. Только хотел её открыть, как та открылась сама, и он лицом к лицу встретился с ещё одним стрельцом. Тот держал в руке пищаль и настороженно смотрел на пришедшего. Луна как раз снова ушла в тучи, и теперь был виден только силуэт Николая в стрелецкой одежде. Сыскарь ещё наклонился, чтобы войти в низенькую дверь дома, и это ему здорово помогло. Оттого в нём сразу не признали чужака.

– Ну, что бояре тебе сказали? – после небольшой паузы заговорил стрелец. – Долго нам ещё здесь в засаде сидеть? Скоро ужо светает, пора и уходить, пока ещё темно!

– Сказали, что потерпеть ещё трохи нужно, – глухо ответил Николай, стараясь скрыть свой рост.

Десятник хотел ещё что-то сказать, но заметил у ворот лежащего на земле человека и истошно закричал:

– Изме-наа!

Он тут же стал отступать обратно вглубь сеней, чтобы разорвать дистанцию с противником и заодно снять с предохранителя пищаль. Но Николай мгновенно ушёл немного в сторону от направления выстрела и быстро метнулся на него. Захватил руку десятника с пищалью коротким ударом по кисти выгнул её, и стрелец даже не успел ойкнуть, как его оружие уже перекочевало к сыскарю, а сам десятник от болевого захвата выгнулся дугой и, выполнив замысловатый «танец», оказался лицом к двери в комнату. В это время она открылась, и оттуда осторожно выглянул стрелец с саблей в руке. Но увидев перед собой своего собственного десятника с перекошенной от боли физиономией да дуло пищали чуть ли не у своей груди, тут же ретировался обратно в комнату. Лишь через мгновение он понял, что пищаль направляет на него не десятник, а неизвестный высокий мужик в стрелецком кафтане.

– Изме-наа! Свои нас предали! – истошно заорал стрелец.

Он уже хотел захлопнуть дверь, но в её проём вставил ногу Андрей Яковлевич и не дал закрыть, а тут же ударом кулака отключил горланящего не по делу стрельца. Тот рухнул, а опытный Андрей Яковлевич мгновенно отскочил от двери под защиту стены из толстых брёвен. Николай так же среагировал на действия товарища: оттолкнул в сторону десятника и тоже ушёл под укрытие стены. Раздались два оглушительных выстрела. Это оставшиеся в избе стрельцы разом пальнули из пищалей. Они целились во входную дверь, надеясь тем самым остановить неизвестно откуда взявшихся нападавших. Картечь могла и десяток чужаков скосить, но им не повезло. Картечь лишь разворотила дверь, а за ней и… тело их десятника. Пару раз вздрогнув, тот медленно сполз на пол. Дверь заклинило. Николай с тестем быстро отволокли убитого в сторону. Андрей Яковлевич распахнул дверь и быстро заглянул в комнату. Там стрельцы поспешно перезаряжали разрядившиеся пищали. Не так быстро было подготовить их к повторному выстрелу. Совершать это на поле боя – одно, за спинами изготовившихся к стрельбе товарищей: там и до врага далеко, и не так и страшно. Совсем другое дело заряжать пищаль, когда враг находится в соседнем помещении и дышит тебе чуть ли не в лицо. Тут и руки могут задрожать от нервного напряжения, и глазомер подвести. У более молодого стрельца порох из мешочка просыпался мимо полки. А пожилой и опытный боец отбросил свою пищаль в сторону и схватился за бердыш.

– Бросай свою пукалку, молокосос! Не поможет она тебе уже! Хватай бердыш и давай за мной! – крикнул он на молодого стрельца, подбегая к двери и замахиваясь на Андрея Яковлевича. – Руби царскую сво…

Стрелец не успел закончить фразу. Раздался глухой хлопок. К его удивлению, сознание успело заметить, что от выстрела из непонятной штуковины не было такого привычного облака дыма. Что-то внезапно больно обожгло ему грудь, и стрелец будто налетел на преграду. Приостановился, споткнулся о выпавший из его рук бердыш да неуклюже завалился на бок. Молодой стрелец испуганно глядел на то, как падает тело убитого товарища. Потом посмотрел на троицу бояр с пистолетами в руках. Это непонятное маленькое чёрное «что-то» только что убило его наставника. Теперь он понял, что это неказистое «что-то» – ужасно смертельное оружие, которое теперь может легко убить и его самого. Молодой стрелец упал перед чужаками в дорогих одеждах на колени и громко заголосил. Ему стало очень страшно. Это был первый в его жизни бой, он же оказался и последним.

Потребовалось некоторое время, чтобы распределить по саням всех оставшихся в живых заговорщиков. Одних саней, на которых приехал Николай с товарищами, оказалось мало. Пришлось реквизировать в обоих домах боярские и стрелецкие сани. Заехали на постоялый двор за Марфой. Забрали заодно подельников святого отца и в путь, в Кремль. Но в Кремле Петра Алексеевича не оказалось. Николай обнаружил его на окраине Преображенского села, где тот вместе с Лефортом проводили смотр Семёновского и Преображенского полков. Командовал полками генерал Головин. Вскоре государь со свитой отбывал в Европу, и ему хотелось перед поездкой быть уверенным в том, что он оставляет свою гвардию в полной боеготовности, и при необходимости та сможет в его отсутствие достойно противостоять стрельцам. Он не верил старой армии, чувствовал, что она не только не готова к войне, но и от неё можно ещё ожидать предательства. Сейчас убрать стрельцов он пока не мог. Для этого нужно применить новый подход в формировании и в подготовке регулярной армии, а затем получить хотя бы формальный повод для расформирования стрельцов. Пётр Алексеевич готовил верную себе армию и выжидал, проявляя в этом деле воистину царское терпение.

За селом Преображенское стоял неимоверный грохот орудий. На широком поле то тут, то там появлялись облака дыма, окутывая пушки. Они стояли на левом фланге. Там оттачивали своё мастерство бомбардиры, а на правом – Лефорт проверял готовность фузилёров. Это тех же стрельцов, только своих, выращенных Петром Алексеевичем собственноручно из когда-то «потешного войска». Это были полки, которые вместе с ним штурмовали Азов, в надёжности которых он мог быть полностью уверен.

На расстоянии пятидесяти шагов от выстроившейся шеренги стрелков установили фигурные мишени в рост человека. Лефорт подавал команду взмахом платка. Раздавался слаженный, дружный выстрел то пулями, то картечью, и деревянных мишеней щепы разлетались в разные стороны. Солдаты учились стрелять. Выкашивать косой смерти шеренги противника.

Государь же очень любил пушки. Он лично бегал от орудия к орудию, чтобы убедиться, что бомбардиры всё делают верно. Иногда Пётр Алексеевич от нетерпения вырывал из рук солдата банник, сам драил ствол орудия. Собственноручно заряжал его ядром и порохом, выверял угол наклона, а затем брал раскалённый пальник и прикладывал его к запальному фитилю. Гремел выстрел, ядро с шипением вылетало из ствола, и через мгновения деревянная цель разлеталась в щепы. Пётр Алексеевич с довольным видом отдавал обратно пальник бомбардиру и гордо говорил:

– Вот как надо! Понял?!

И тут же метровыми шагами быстро шёл к другому орудию, чтобы вновь внимательно наблюдать за работой бомбардиров. Те старались делать своё дело хорошо и не робеть под внимательным взглядом государя. Если выстрел действительно был хорош, царь радовался с искренностью ребёнка и от души хлопал широкой ладонью удачливого бомбардира по плечу Тот старательно терпел медвежьи удары, чтобы не вызвать недовольство государя.

Пётр Алексеевич как почувствовал, что за ним кто-то следит. Он обернулся и увидел в конце поля, на дороге, несколько саней с людьми. Прямо напрямик по заснеженному полю к нему шёл Николай. Государь нетерпеливо махнул ему рукой, чтобы шёл ещё быстрее. Сыскарь перешёл на бег. Получился бег по пересечённой местности. Правда, обувь совершенно неспортивная. Сапоги с абсолютно гладкой подошвой из толстой воловьей кожи раз за разом скользили по рыхлому снегу. Хоть немного, но помогали держаться невысокие каблуки с набойками. Так что кое-как, но добежал по нетоптаному снегу.

– Доброе утро, государь! – радостно поздоровался Николай, абсолютно не выказывая недовольства, усталости и сбитого дыхания.

– И тебе не хворать! – задорно ответил Пётр Алексеевич и подозрительно покосился на своего нового соратника. – Ты это где пропадаешь, Николай? Да и сияешь весь, как медный таз! Небось всю ночь с молодой жёнкой в постели прокувыркался, в то время как мы тут с Лефортом и Головиным аж с самого утра всё поле чуть ли не на пузе излазили? Усталые и голодные, как сами черти! Вот, Меншикова послал в деревню за провизией! Но кто его знает, когда он ещё вернётся? Его пошлёшь по одному делу так он десять мест заодно излазит, но выгоду для себя и меня обязательно отыщет! Ладно, пошли, покажешь мне – чему тебя твои англичане научили!

Царь, не дожидаясь ответа и не оборачиваясь, чтобы проверить, идут ли за ним или нет, широкими шагами направился обратно к пушкам. Он был уверен, что ослушаться его никто не посмеет. И он был прав. Николай, приноравливаясь к темпу государя, шёл вслед за ним. Подойдя к только что отстрелявшейся пушке, Пётр Алексеевич без особых церемоний оттолкнул в сторону бомбардира.

– Дай сюда и отойди подальше! – приказал царь и забрал у растерявшегося солдата банник.

С довольным выражением на лице государь повернулся к Николаю и торжественно вручил ему орудие труда. Николай нисколько не смутился и пошёл чистить ствол пушки. Делал он это тщательно, так как не хотел стать жертвой собственной лености, да и пожить ещё охота. Зарядил пушку. Фитиль вставлен, а пальник уже разогрет. Остаётся только произвести выстрел. Но хитрый Пётр Алексеевич за то время, пока сыскарь занимался орудием, отослал солдат, чтобы те перетащили мишень на другое место. Николай стал прицеливаться. Он уже успел запомнить предыдущее положение мишени и сделал предположение, что та уже была пристрелена. Теперь расстояние несколько увеличилось, а значит, и угол возвышения ствола тоже необходимо увеличить. Вопрос только – насколько. Пришлось сделать в уме необходимые расчёты. Они были, конечно, весьма ориентировочные, но лучше что-то сделать, чем вообще ничего не делать. Многих параметров орудия и заряда Николай просто не мог знать, но… всё-таки. Риск – благородное дело.

Пётр Алексеевич, заложив руки за спину исподлобья наблюдал за действиями новоиспечённого бомбардира и никак их не комментировал. Не порывался он и что-либо исправить. Бомбардиры других орудий тоже ревностно наблюдали за новичком в княжеской одежде. Над учебным полем стало как-то особенно тихо, будто бы и людей на нём вовсе не было. Только одна из оставленных на дороге лошадей призывно заржала, но никто из людей у пушек не обратил на неё внимания.

Николай поднёс к фитилю раскалённый пальник. Раздался оглушительный грохот. Клубы дыма на время закрыли видимость так, что никак нельзя было разглядеть мишень. Николай волновался, прямо как на защите диплома в университете, но виду не подавал. Наконец дым рассеялся, и все увидели, что мишень разнесена в щепы. Пётр Алексеевич даже вначале не поверил своим глазам. Да и сам Николай тоже не мог поверить своей удаче, хотя в корабельных баталиях англичан с испанцами ему уже пришлось повоевать в составе расчета орудия и наводить пушки на цель. Царь в восторге сбежал с возвышения, на котором стояли орудия. Пробежал ещё немного вперёд, обернулся и закричал:

– Ты её поразил! Ты разбил мишень, Николашка! Молодца! Точно поразил!

Пётр Алексеевич быстро вернулся обратно и от радости расцеловал нового бомбардира. Затем с гордым видом посмотрел на идущих к ним Лефорта и Головина.

– Вот поглядите на него, други мои! – Царь крепко приобнял Николая. – Теперь будем вместе бить наших врагов, откуда бы они ни повылазили! Оказывается, научился чертяга всё-таки в своих Англиях бомбардирскому делу, причём – самым достойным образом! Только что лично сам проверил и при всех заявляю, что отныне Николай Бельский – бомбардир Преображенского полка со всем причитающимся жалованием и обмундированием! Сам тебе лично его выдам!

– А вот за это – можно и выпить! – громко крикнул подъезжающий на санях Меншиков. – Я твой голос, Пётр Алексеевич, ещё с того конца поля хорошо слышал! А за что пьём-то?

Молодой краснощёкий парень с довольным видом спрыгнул с саней и тут же приказал слугам стелить толстые персидские ковры прямо на снег. Он умудрился откуда-то привезти даже целых два ковра.

– Пришлось, мин херц, кое-кого ограбить по дороге, а то как-то неуютно, да и холодно нам на снегу сидеть своими голыми задами!

Пётр Алексеевич расхохотался на грубую шутку камердинера и толкнул локтем в бок сыскаря.

– Что я тебе говорил, Николай? Видал довольную рожу Меншикова? Знаешь, отчего она у него такая? Снова небось украл, плут эдакий, и, наглец, не скрывает того!

– Мин херц! – сделал обиженное лицо камердинер. – Для тебя же из всех силов стараюсь! Себя ни днём ни ночью не жалеючи, и всё ради тебя одного!

– А себя ты тоже не забываешь, Алексашка! – грозно рявкнул царь и отвесил подзатыльник своему хитрому камердинеру – Что ещё сегодня такого украл? Немедля говори мне!

Меншиков почесал затылок, лукаво улыбнулся, но ничего не ответил и как ни в чём не бывало стал лихо командовать слугами, разворачивающими посреди заснеженного поля огромную царскую скатерть-самобранку. Одни из них уже расставляли на расстеленный ковёр холодные закуски и посуду, а другие разводили огонь под жаровней, чтобы запечь в ней свежего горячего мяса. Пётр Алексеевич ещё раз грозно покосился на своего камердинера, шумно вздохнул, уселся на ковёр и махнул рукой остальным, чтобы те присоединялись к нему. Алексашку долго упрашивать не пришлось. Он быстро пристроился рядом с государем. Отрезал большой кусок буженины и отдал его царю:

– Мин херц, буженинки не желаешь отведать? Сам для тебя самую что ни на есть наисвежайшую нашёл! Попробуй?

Пётр Алексеевич забрал у камердинера кусок копчёностей и повернулся к сыскарю.

– А что же это твои друзья к нам не идут, Николай? – удивился царь, дожёвывая мясо и забирая у Меншикова луковицу, которую тот только что хотел откусить. – Али боятся, что я их тоже по воинскому делу проверять буду?

– Да нет, Пётр Алексеевич, они заговорщиков стерегут, чтобы те не убежали от нас! А то уж дюже мы намаялись за ночь, пока их всех отловили! Не хочется снова за ними бегать!

– Что? Поймал всё-таки моих недругов и скромно молчишь об этом? – подскочил с ковра царь. – Ай да молодца, и к тому же – скромник! Вдвойне порадовал ты меня сегодня, Николай! И из пушки стрелять мастер, и ворогов ловить не промах! Так беги же и веди их быстрее сюда!

– Их там много, этих ворогов, Пётр Алексеевич, да и связаны они все.