Помоги проекту - поделись книгой:
На этом они наконец отчалили.
– Мой бугай, – нежно пропела я и погладила Клоуна по плечу. – Ну-ка, напряги мышцы, продемонстрируй силушку богатырскую.
– Сергеева, захлопни ротик, – прошипел он. – Спасибо, что помогли добраться, у нас церемония через полчаса. – К полицейским он обращался куда дружелюбнее.
– Всегда пожалуйста. Живите, так сказать, дружно и счастливо. Деток нарожайте, – потребовал Смирнов.
– Троих хочу, – улыбнулся Клоун и погладил меня по животу. – Первый уже ждет своего выхода.
Я дернулась. Вот дурак. Пусть ему Каролина хоть с десяток родит и всех мальчиков в честь него назовет. Но я промолчала – только растянула губы в неестественной улыбке, которую почему-то приняли за смущение.
Полицейские от души поздравили нас с предстоящим бракосочетанием, получили от Клоуна бутылку дорогого шампанского и отбыли на дальнейшую службу. А мы неспешно направились к нарядному двухэтажному зданию со стенами уютного мятного цвета, перед которым расположился осенний парк с фонтанами, коваными скамьями, арками и статуями, символизирующими любовь и гармонию. Деревья были припорошены золотой пыльцой и багряной пудрой, на дорожках ковром стелились листья – отличный фон для нежной фотосъемки. Я насчитала три пары в парке, вокруг которых кружили фотографы и свидетели с бокалами шампанского.
На высоком крыльце загса было многолюдно. Там стояли чьи-то гости – и как только молодожены вышли, стали обсыпать их лепестками роз и дружно кричать: «Поздравляем!» Молодожены отряхнулись и тут же попались в сети к убеленному сединами дедушке, который предлагал им выпустить в небо двух голубей, разумеется, за некоторое денежное вознаграждение.
– Чей взлетит выше, тот в семье и будет главный, – сообщил дедушка.
Невеста и жених взяли в руки белоснежных голубей – ручных и послушных. Я почему-то засмотрелась на них.
– Тоже хочешь? – раздался над ухом голос Клоуна. – На обратном пути можем их запустить.
– Чтобы твой голубь мне на голову нагадил? – усмехнулась я. – Нет уж, спасибо. И вообще, бюджет у нас теперь общий. Будем рационально его использовать. Никаких голубей.
Клоун хотел мне ответить какой-то колкостью, но у него зазвонил телефон. И мы остановились около лестницы. Пока он разговаривал, я разглядывала людей и нарядные машины. Всюду царила праздничная торжественная атмосфера. Почему-то мне хотелось улыбаться, но я сдерживала себя – вдруг Клоун подумает, что я улыбаюсь ему. Он не переживет этого факта. А мне еще замуж выйти за него нужно!
Чьи-то подружки невесты, одетые в одинаковые лавандовые платья, заметили нас и, косясь на моего женишка, стали о чем-то перешептываться, не забывая кидать ему многозначительные улыбочки. Клоун закончил разговор, вернул им эти улыбочки, и теперь они стали бросать на него жадные взгляды.
– Наверное, они думают, что я заставила тебя жениться под дулом пистолета. Угрозами, – хихикнула я.
– Люди всегда рассуждают в понятной им системе координат, – сказал он задумчиво.
– В смысле?
– В прямом. Ты глупая, Дашка, всегда была глупой, оставаясь при этом умной, – объявил Клоун, странно глядя на меня сверху вниз. – А еще сегодня ты красивая. Очень красивая. Поэтому я тебя прощаю.
Он вдруг провел пальцем от моей скулы до уголка губ, заставив замереть. Я так его ненавижу, но почему меня так сильно к нему тянет? До сих пор.
– Что? – нахмурилась я, силой воли отогнав эту странную нежность прочь. – Руки об меня вытираешь?
– Какая подозрительная. Вообще-то, я пытаюсь быть нежным, – хмыкнул он. – Как-никак я твой жених. И совсем скоро стану мужем. Кстати, если хочешь, у тебя есть шанс смыться.
Он сказал это совершенно серьезно.
– Дурак. Обещала – значит, выполню.
– Ты же меня ненавидишь, – приподнял он темную изогнутую бровь.
– Это не означает, что я бросаю слова на ветер, – фыркнула я. – К тому же в этом есть и моя вина.
– Тогда заключаем временное перемирие?
– Заключаем.
Мы одновременно подняли руки, и наши сжатые кулаки легонько ударились друг об друга – как в детстве.
– И об этом не должна узнать ни одна живая душа, – предупредила его я уже в который раз.
– Я что, псих – рассказывать о таком? – хмыкнул Клоун.
– Ах да, Каролиночка не переживет.
В его глазах на секунду мелькнула боль.
– Нас уже ждут. Идем.
– Кольца у тебя?
– Да.
Перед тем как зайти в загс, я вдруг остановилась, оглянулась на высокое нежно-аквамариновое октябрьское небо и спросила тихо:
– Скажи… а я правда красивая?
– Правда. Идем, Пипетка. – Он галантно подал локоть, чтобы я взялась за него. – Исполнишь мечту детства. Станешь моей рабыней.
И мы пошли. Чтобы через полчаса выйти из загса мужем и женой. Мои губы горели от поцелуя – нас ожидало не совсем то, что мы планировали.
На самом деле это не просто ненависть. Это ненависть, которая стала любовью.
Глава 2
Рождение ненависти
Все началось с того, что мы родились в один год, в одном доме и на одной лестничной площадке. Нет, вернее, так: родились мы в роддоме, конечно (тоже в одном и том же!), а то кто-нибудь не особо наделенный интеллектом решит, что наши мамы рожали нас прямо в подъезде. Но поскольку наши родители оказались соседями, то наше знакомство состоялось в те смутные детские времена, которые ни я, ни он припомнить не сможем. Если честно, мне вообще кажется, что мы с Клоуном были знакомы всегда. Целую вечность. Ему, наверное, тоже.
Мало того что мы жили по соседству и наши спальни разделяла какая-то жалкая несущая стена, так еще и наши родители умудрились подружиться и вот уже двадцать лет как тесно общаются. Просто какое-то дьявольское стечение обстоятельств! Сначала подругами стали мамы – по их рассказам, они вместе выходили на прогулку с колясками. В перерывах между общением на тему ухода и воспитания потомства мамы обнаружили, что у них общие музыкальные вкусы, они обожают одни и те же сериалы, да и хобби у них общее – вышивание и шитье. Они даже нашли каких-то общих знакомых! А потом выяснилось, что обе по профессии бухгалтеры, и после окончания декрета моя мама потянула его маму к себе на работу.
Именно поэтому нас обоих отправили в садик с трех лет, уговорив заведующую записать меня и Клоуна в одну младшую группу. Забирала нас то моя мама, то его, они даже график для удобства установили! И все дети считали нас братом и сестрой, которых воспитывают сразу две мамы.
Некоторые из детишек стали задавать своим родителям вопросы типа: «Почему у Дани и Даши две мамочки, а у меня только одна?» – и естественно, что эти самые родители заподозрили неладное. Не знаю, что они сказали воспитателям, но и у последних возникли крамольные мысли. И когда Ирина Васильевна и Инесса Максимовна аккуратно стали расспрашивать меня и Клоуна о наших мамах, тот ввиду своей неуемной, пусть еще и детской тупости отвечал, что да, мам у нас с Дашей две! Мне на тот момент было совсем мало лет, но уже тогда я понимала, что мама у меня одна, а мама Дани – это совершенно другая тетенька. Клоун же упорно твердил, наверное, уже тогда назло мне, что мам у нас две, и даже придумал, что мы все вместе живем в одной квартире. Врать у него всегда получалось отменно!
Брови у воспитательниц поднимались все выше и выше. А когда они услышали его фантазию на тему, что есть еще и двое пап, их брови оказались у самой линии волос и не спешили возвращаться на законное место. После всего этого Клоун объявил, что у них четверых общая спальня. И мысли изумленных взрослых переместились из одной плоскости в другую. После вольной Даниной интерпретации нашей жизни на одной лестничной клетке воспитатели сходили к детскому психологу. И та либо что-то неправильно поняла, либо сделала свои какие-то странные выводы, но мою маму, которая пришла нас забирать, в тот вечер ждал большой сюрприз в виде встречающих ее психолога, методиста и заведующей. Все они жаждали узнать подробности из жизни нашей якобы большой дружной шведской семьи… Пришлось вызывать Данину маму, а заодно и наших пап на детсадовские разборки, чтобы доказать, что семьи у нас две и они вполне обыкновенные.
В общем, шуму было… Конечно, когда разобрались, все почему-то очень развеселились, а воспитатели, как самые крайние, даже извинялись. Но уже тогда во мне стало зарождаться какое-то еще необъяснимое, но вполне осязаемое чувство глубокой личной неприязни к Клоуну, из-за которого домой мы пришли на два часа позже обычного. А он словно ничего не замечал. Был доволен собой.
Папы наши подружились почти так же быстро, как мамы, – оказывается, у них гаражи стояли рядом, что, видимо, является особенно сближающим фактором в мужской суровой дружбе. Кроме того, они оба любили футбол, болели за какую-то местную команду и вместе смотрели матчи по телевизору, а пару раз даже ходили на стадион. Правда, после того как оба вернулись с красочными фингалами – «пообщались» с фанатами команды-соперника, мамы им на футбол ходить больше не разрешали. А потом папа и дядя Дима вместе решили открыть свое дело – небольшую автомастерскую прямо в гаражах.
Дело пошло неплохо, и через несколько лет они открыли уже «нормальную» автомастерскую, сняв помещение рядом с автомойкой. Сейчас у них несколько таких мастерских. Не то чтобы это приносило баснословный доход, но я не могу назвать нашу жизнь плохой. Родители никогда не баловали меня, но и нужды я не знала. Клоун – тоже.
В старших группах садика я, как обычно водится, общалась с девчонками, а Даня – с мальчишками, но иногда его переклинивало, и он начинал активно лезть в наши игры во главе со своими дружками. Они рушили наши домики, отрывали головы куклам, прятали наши вещи, калякали на рисунках… Естественно, меня и подружек это выводило из себя, и мы, разозленные, бросались в бой. Я до сих пор помню, как отважно кусалась до крови – все обидчики носили мое клеймо. Правда, в результате почему-то виноватыми оказывались не только мальчишки, а мы все, и воспитательницы в наказание рассаживали нас по стульчикам, предлагая обдумать свое поведение. Пока я обдумывала, скрипя мозгами, в чем тут моя вина, Клоун начинал раздражать меня вновь – если он сидел близко, он тыкал меня в бок или развязывал бант, а если далеко, то начинал строить мерзкие рожи. В результате я кидалась его лупить, и меня наказывали вновь. То же самое происходило и дома. Стоило мамам отвернуться, как этот мелкий придурок начинал меня активно доставать, а стоило мне его стукнуть, как он начинал реветь, и от взрослых прилетало мне. Я даже помню, как мама отвела меня к детскому психологу из-за агрессии, но та объяснила, что я просто защищаю свое. Однако со временем я стала перенимать тактику Клоуна. И тогда ругали его – на радость мне.
В общем, как вы понимаете, играть с Даней я ненавидела – и в саду, и дома, и во дворе, и везде. Все происходило по одному и тому же сценарию. Он исподтишка кидался в меня песком, таскал игрушки и ставил подножки, а когда я падала, громко гоготал, вызывая желание пульнуть в него камнем. Однажды Клоун так нарывался, что я, подняв камень, честно попросила его перестать, не то брошу. Естественно, он ничуть не испугался, продолжил обзываться, за что и поплатился – я бросила камень. И, сама не знаю как, попала ему в голову. Боже, как я тогда испугалась! Не того, что навредила Дане, а того, что меня заругают старшие! Я со всех ног бросилась к маме, сидевшей с другими родителями на лавочке, но не успела ничего сказать, потому что тетя Таня услышала его плач и побежала выяснять, что произошло. Ничего страшного не случилось, камень был маленьким и пролетел по касательной, почти никак не повредив чугунную башку.
При этом рыдающий Клоун не сдал меня родителям, и в первый день я даже была ему благодарна – впервые в жизни. Зато на второй он вылил на меня с балкона воду. Охи злая же я была!
Правда, родителей наши отношения почему-то веселили, и они часто называли нас женихом и невестой, прогнозируя в шутку нашу свадьбу.
– Как будет удобно, – говорила с улыбкой мама. – Мы все давно друг друга знаем. И Данечка – мальчик славный и умненький.
– Вот-вот! И Дашенька такая красавица растет! – подхватывала Данина мама. – И вообще они друг другу подходят: Дашка темненькая, а Данька светленький!
– Крошки-картошки! – умилялась моя.
– Мы в таком случае третью квартиру на площадке выкупим и их там вдвоем поселим, – смеялся Данин папа.
– Или стену между нашими снесем, – хмыкал в усы мой, – и сделаем на троих одну огромную квартиру.
Меня это невероятно возмущало, и я твердила, что выйду замуж за Глеба Иванова – мальчика из группы, в которого я была влюблена. А Даня мотал головой и твердил: «Нет-нет-нет-нет-нет», что еще больше умиляло наших родителей.
Кстати, Глеб Иванов, моя первая детская любовь, тоже пал жертвой козней мерзкого Данечки. Наши чувства начались с того, что мы с Глебом лежали на соседних кроватях и обменивались взглядами во время сончаса, потому что оба терпеть не могли спать днем. У Глеба были очаровательные рыжие кудряшки, большие голубые глаза, и он казался пухленьким и умилительным, как ангелок. Никто из мальчишек с ним не играл, поэтому он примкнул к нашей девичьей стайке с моей подачи – я взяла его под опеку. Это тотчас же просек Клоун – и, естественно, начал терроризировать бедного Глеба. Апогея его пакости достигли в конце старшей группы, когда я решила, что Глеб должен меня поцеловать. Как папа – маму. Дело происходило в спальне, когда остальные дети отдыхали, а воспитательница куда-то ушла.
– Ты должен меня поцеловать, – решительно объявила я Глебу, который смотрел на меня круглыми совиными глазами, сидя на кровати и свесив босые ноги.
– Это как? – спросил он тоненьким голоском, и я многозначительно указала пальцем на свои губы.
Поцелуй мне казался ужасно взрослым, а мне очень хотелось повзрослеть. Поэтому я брала мамину помаду и с важным видом носила дома ее туфли на каблуках.
– Подойди и целуй, как принц Белоснежку, – велела я и улеглась в кровать, как и принцесса, сложив руки на груди.
Глеб медлил. Я приоткрыла глаза и нахмурилась:
– Так будешь или нет?
– Буду, – сказал он, и я опять закрыла глаза и даже вытянула губы трубочкой, наивно полагая, что так и надо.
Ничего не происходило. Я уже снова хотела распахнуть глаза и возмутиться, как вдруг почувствовала в воздухе перед собой какое-то движение и поняла, что Иванов все-таки подошел ко мне. В следующую секунду что-то холодное и странное коснулось моих губ. Оно было слишком большим, чтобы оказаться губами. Я распахнула глаза и заорала от негодования. Надо мной навис не Глеб, а мерзкий и подлый Даня. Он изловчился, поднял ногу и прижимал к моим губам свою грязную пятку! Ну, может, она была чистая, но факт остается фактом: я поцеловала чужую ногу. Все, кто не спал, – а таких детей было много – смеялись. Ровно до того момента, как я открыла рот. И лишь тогда испуганно замерли.
Боже, как я орала! Помню до сих пор. На мои громкие вопли сбежались и воспитатель, и няня, и даже проходившая мимо заведующая. Они все вместе пытались выяснить, что со мной произошло, однако я, даже будучи крошкой, понимала, что взрослым не стоит рассказывать о таких вещах, как поцелуи. И успокоившись, соврала, что мне приснился страшный сон.
Любовь к Глебу моментально выветрилась из головы – все мои мысли занимала лишь месть треклятому Клоуну. Я не придумала ничего лучше, чем спрятать его шапку в морозный день, да не где-нибудь, а за унитазом. Поэтому гулять в тот день Даня не пошел – лишь печально смотрел в окно, как мы катаемся на ледянках с горки, а шапку нашли только вечером, после полдника.
На следующий день потерялась моя Барби. А через два – его любимая машинка. Кроме того, мы не забывали драться дома, потому что часто сидели вместе то у меня в квартире, то у него.
Глава 3
Детская месть
ЗАВЯЗАЛАСЬ НЕСКОНЧАЕМАЯ ЦЕПОЧКА мести. Он делал что-то мне, а я – ему, и так продолжалось до самого выпускного в подготовительной группе. Правда, несмотря на то что мы пакостили друг другу, теперь не только родители величали нас невестой и женихом, но и весь садик. Нашу парочку называли «ДашаДаня», и когда говорили обо мне, то имели в виду и его. А когда говорили о нем, подразумевали и меня.
Мы стали неотъемлемой частью друг друга. Нас постоянно ставили в пары – в группе, на музыкальных занятиях, на физкультуре, даже на прогулке! Взрослые считали это чем-то забавным, но наша взаимная неприязнь только росла, хотя почти во всех стычках виноватой почему-то считали меня, а не Данечку. Уже в детстве его внешность была обманчиво милой: светленький, сероглазый, с пухлыми щечками и трогательной щербинкой между передними зубами. Все только и делали, что умилялись, какой он милаха! Да и прическа у него была как у Иванушки-дурачка – что-то вроде каре с густой челочкой, что придавало его образу дополнительное очарование. Ложное, разумеется. Даня громко щебетал звонким голоском, чуть картавя, и очаровывал взрослых направо и налево. Я же, наверное, казалась взрослым маленькой ведьмой – с серьезным не по годам лицом, вздернутым носиком, сдвинутыми бровями и вечно разбитыми коленками. А еще – с кудрявыми темными волосами, вечно торчащими во все стороны, сколько ни причесывай. Как назло, в детстве мой голос был чуть хрипловатым – взрослее, чем у сверстниц…
Папа шутил, что мне не хватает ступы и метлы, а я страшно обижалась и говорила, что я фея, а значит, мне не хватает волшебной палочки. Это как-то услышал Даня и решил сделать мне подарок – притащил на улице «волшебную палочку», то есть, конечно, обычную веточку. Держал он ее двумя пальцами, что сразу вызвало во мне подозрения, но отказаться ума не хватило. Едва я взяла палочку, как Клоун и его дружки гнусно захохотали – оказалось, палочка предварительно была испачкана в какой-то гадости. Я эту палку, помнится, засунула за шиворот одному из мальчишек, которого успела поймать, а еще одного здорово стукнула в плечо. Вроде бы я отстояла свои честь и достоинство, но в результате моя мама вновь задумалась, не пора ли нам с ней к детскому психологу. Мол, я слишком агрессивная: то игрушки не даю, то детей избиваю.
И ведь повела! После того как я в отместку тайно принесла в кармане куртки уличную грязь прямо в группу. И незаметно запихнула ее в резиновые сапоги Дани. Перед вечерней прогулкой он сунул в них ноги, испугался и стал жалобно выть, а я стояла рядом и хохотала.
Психолог несколько раз водила меня в свой заставленный интересными игрушками кабинет, где мы с ней выполняли разные упражнения, а потом объявила обеспокоенной маме, что со мной все в порядке, а вот общение с Даней надо ограничить, дабы не травмировать меня. Мол, мы с ним несовместимы. Но маме совет не понравился. Она решила, что психолог не особо разбирается в детях, а Даня – мой лучший друг, и пара «ДашаДаня» продолжила свое существование.
Оглядываясь назад, я понимаю, почему она так решила. Наши разборки не длились круглосуточно, и часто мы с Даней вполне себе мирно сосуществовали. Даже умудрялись спать вместе, на одной кровати, особенно когда играли в «мартышку». Мартышка была злой и хотела нас поймать, поэтому мы прятались под одеялом и неизменно засыпали, прижимаясь друг к другу. Кто из нас придумал эту игру, я и не помнила…
На выпускном в подготовительной группе нас обоих сделали ведущими, которые помогали воспитателям на торжественной части, и мы стали соперничать, кто лучше выступит. Сначала все было более-менее честно, а потом Клоун умудрился подставить меня – уже в который раз! Перед самым праздником он сделал мне подножку, и я, упав, сильно растянула лодыжку – так, что даже ходить не могла. Естественно, меня заменили другой девочкой. И уже не я, а она в нарядном платье и лаковых туфельках помогала воспитателям вести праздник.
Я же, скуксившись, сидела на стульчике и не могла ни танцевать, ни участвовать в сценках. Нет, я потом, конечно, в отместку плюнула Дане в глаз и выбросила в окно его любимую машинку, но все равно было ужасно обидно! Его-то потом все хвалили и говорили, что он – настоящий артист, а на меня не обращали внимания. Да еще и родители были недовольны мною, ибо, по их мнению, я просто раскапризничалась. Я ревела целый вечер, и мама в итоге наказала меня – не пустила гулять. А Даня бегал по двору со счастливым выражением лица и коряво писал мелом под моими окнами: «Дура».
Лето после садика мы провели раздельно – я уехала к бабушке в деревню, а Даня с родителями – в санаторий. И за время нашей двухмесячной разлуки я даже как-то подзабыла, какой он отвратительный: детская память – весьма гибкая штука.
Когда наступила славная (нет) пора отправляться в школу, наши мамы, недолго думая, сообща решили, что было бы здорово, если бы мы учились в одном классе. Не знаю, как они это провернули, но мы снова оказались вместе, в первом «А». Более того, нас посадили за одну парту, как сейчас помню – вторую, в третьем ряду, около шкафа со всякими поделками и учебниками. У меня до сих пор есть старая фотография, где мы вместе с Даней сидим за этой партой первого сентября и рядом с нами лежат пышные одинаковые букеты с крупными хризантемами: у него в золотой обертке, а у меня – в серебряной. На снимке он довольно улыбается, а я сижу с традиционно кислой рожей – за минуту до съемки Клоун больно дернул меня за хвостик, а когда я попыталась дернуть его за дурацкую бабочку, получила от мамы замечание, что если я так буду себя вести и в школе, то меня оставят дома.
Мы сидели вместе две четверти, и это было ужасно! Клоун постоянно списывал у меня, как бы я ни старалась закрыть свою тетрадь ладошкой. Иногда скуки ради чиркал ручкой у меня в тетради или даже на руках. Пулялся бумажками, тыкал в бок, дергал за косичку, при этом мастерски подставляя сидящего позади мальчика – прилежного Колю Полежаева. И я все время оборачивалась к нему: сначала с недоумением, а потом и со злостью и просила перестать, не то расскажу учительнице.
«Это не я», – пищал Колька, а я не верила, пока случайно не заметила ловкую руку Даньки у себя на плече. Естественно, в ответ он получил в лоб.
Еще эта мелкая сволочь воровал мои ручки, карандаши, пенал и прятал, а потом делал честные глаза и разводил руками. Мол, он совершенно ни при чем! После этого я и стала называть его Клоуном. После очередной его выходки я упирала руки в боки и говорила: «Цирк уехал, а Матвеев остался». Он ненавидел, когда я называла его Клоуном. И клоунов тоже ненавидел. И боялся.
Я категорически не хотела общаться с Даней в школе. Но он был всюду, как навязчивая собачка. Чем больше я его отталкивала, тем больше он прилипал. Кроме того, дома мы часто вместе обедали и делали домашнее задание – то с его мамой, то с моей. И только там, дома, когда мы оставались наедине, вновь наступало временное перемирие. Разве что он незаметно перекладывал еду со своей тарелки на мою да воровал конфеты с печеньем. В школе же и во дворе, когда я играла с Другими детьми, а не только с ним, он, как говорится, жег напалмом.
Однажды Даня, предложив донести мой ранец до дома, схватил его и убежал. А мне пришлось мчаться за ним по всей улице. В результате он спрятался, и я долго искала его, пока не села на лавку у подъезда и не заревела от обиды. Только тогда он прибежал и сунул мне под нос мороженое со словами: «Хватит ныть». Мороженое я съела, а после, как назло, заболела. Тогда он приходил ко мне домой каждый день и с важным видом личного секретаря начинал рассказывать, что происходит в школе, а еще приносил домашку. Домашку я делать, естественно, не хотела, а он ее все носил и носил, и я снова начинала злиться. Дурацкий Матвеев!
Кроме того, он, зная, что я ужасно боюсь щекотки и начинаю громко смеяться, так и норовил защекотать меня. Однажды он сделал это прямо на уроке математики. Сначала в классе раздался мой протестующий вопль, а затем – отчаянный смех, учительница пришла в недоумение. Надо сказать, Ольга Викторовна была женщиной хоть и довольно молодой, но строгой и ратовала за дисциплину. А потому она сделала мне суровый выговор. Даньку я не выдала – со старшей группы не выдавала, как и он меня. Это был наш негласный детский договор. В ответ перед уроком физкультуры, когда мы, мелкие первоклашки, почему-то переодевались все вместе в кабинете, я выхватила у зазевавшегося Клоуна спортивные штаны и убежала с ними в женский туалет. Ему волей-неволей пришлось зайти туда, и в результате завуч младших классов застала его выскакивающим из женского туалета. Теперь ругали его, а я выглядывала из-за угла и строила злобные рожи.
Во втором классе Матвеев подложил мне мышь в рюкзак, и тогда я познала, что такое настоящая ненависть. Большое темное чувство. Поднимающееся, словно волна, из самых глубин сердца. H. Е. Н. А. В. И. С. Т. Ь.
Дело в том, что я, как и многие девочки, панически боялась мышей. Если к тараканам и жукам я относилась с долей отвращения, но вполне спокойно, то мышей и крыс опасалась как огня. И, естественно, когда на перемене я сунула руку в портфель с очаровательной феей, чтобы достать заботливо положенный мамой сок, а нащупала мышиный хвост и потом вытащила настоящую мышь, я завизжала так оглушительно, что Ольга Викторовна уронила стопку с тетрадями. Как оказалось, мышей она тоже боялась, особенно бегающих по классу. Она взобралась на стул, как и половина девчонок, а мальчишки с азартом стали эту мышь ловить. Правда, оказалось, что она неживая – обычная заводная игрушка, но ту перемену я не забуду никогда. В том числе и потому, что классная руководительница оказалась более прозорлива, чем родители и воспитатели в садике, и поняла, кто и зачем положил мне в портфель мышку. Она наказала Даню, отругав перед всем классом, что его почему-то очень обидело. От обиды он написал мне в тетради «Туповатая» своим корявым почерком, а Ольга Викторовна это увидела. И вновь наказала Клоуна. Вот тогда я по-настоящему упивалась своей победой! Что там какой-то выговор от завуча! А Даня строил планы, как отомстить.
С моей осенней поделки «Ежики на лесной прогулке», которую мы делали всей семьей, он стащил пластилиновых ежей. А вместо них положил свою лепку – нечто странное, напоминающее пародию на голые задницы. Кроме того, Клоун карандашиком зачеркнул слово «ёжики» и вместо них написал слово «булки». В итоге моя поделка стала называться: «Булки на лесной прогулке» – почти в рифму. Подмену заметили не сразу, а когда заметили, то очень смеялись – и дети, и родители. Не смеялись только Ольга Викторовна и завуч младших классов, которые, ничего не заподозрив, отнесли поделку на школьную выставку. Зато все это булочное великолепие увидела комиссия, состоявшая из педагогов, которые должны были оценивать поделки.
Как говорили очевидцы, сначала комиссия была в явном недоумении, а затем все стали смеяться. В итоге моя работа даже заняла какое-то место в своей номинации. Но строгую Ольгу Викторовну это не порадовало, и Клоун вновь поплатился за свое злодеяние. И на осеннем утреннике он получил маленькую роль – всего две строчки, а вот я была Королевой осени. На Новый год ситуация повторилась. Я играла роль прекрасной Снежинки и была одним из главных действующих лиц на празднике, а Даня стал Поганым мухомором, помощником Бабы-яги и Кикиморы.
У меня до сих пор хранится старая фотография, на которой мы запечатлены в самый разгар представления. Когда я гляжу на эту фотографию в старом семейном альбоме, мне всегда становится смешно. На этом снимке я стою у нарядной елки в чудесном бело-голубом костюмчике с мишурой, радостно улыбаюсь и рассказываю стихи Снегурочке. А Даня со здоровенной картонной бело-красной штуковиной на голове, символизирующей шляпку гриба, с отвращением смотрит на Деда Мороза. Тот, кстати, тоже просил его рассказать стишок. Ну знаете, хочешь подарок – порадуй дедушку. Даня явно был не в настроении и выдал: «Сами себе расскажите, я вам тут не клоун». И ушел, стянув с головы мухоморную штуковину. Дома ему опять досталось, а я выглядела в глазах наших мам хорошей воспитанной девочкой.
Данечка был отличным наставником в подлостях. И я быстро у него училась.
Наша борьба продолжалась. Даня с отчаянной смелостью пытался лепить на меня бумажки с надписью «Пни меня» и «Постучи, я открою», рисовал карикатуры на доске, подкладывал на стул пищалку, даже с помощью спрятанной рации пытался изобразить привидение, живущее в моем шкафчике, менял мелодии на звонке на душещипательные вопли, но каждый раз учительница ловила его едва ли не за руку, а я торжествовала. Злодеяния не удавались!
То время было превосходным – я чувствовала себя отомщенной. Увы, длилось это всего лишь четыре года, пока нашим классным руководителем была Ольга Викторовна, которая, зная вредный характер Клоуна, держала его в узде, хоть это и не мешало ему время от времени пакостить мне и моим подружкам. Из-за дурацких приколов он постоянно получал замечания в дневник и его родителей регулярно вызывали в школу. Ольга Викторовна до последнего лелеяла надежду, что сможет перевоспитать мальчика.
Когда мы закончили младшие классы и перешли в старшие, вся его семья облегченно выдохнула – им надоели постоянные жалобы. Зато в средней школе Клоун оторвался как следует! Он вырос, стал умнее, хитрее и сильнее. Кроме того, он сделался еще и лидером мальчишек, которые во всем его слушались. И чего он только ни вытворял: расстегивал ранцы за спиной и совал в них всякую дрянь, приносил на урок тухлые яйца, плевался из трубочки бумажными шариками, пугал впечатлительных девчонок тараканами, закрывал их в классе и убегал вместе со своими такими же полоумными дружками, ломился к нам в раздевалку на физре, связывал рукава курток и умыкал шарфы… При этом умудряясь оставаться обаятельным и милым, по крайней мере со взрослыми. Наша новая классная руководительница Татьяна Карловна души в нем не чаяла и стояла за Данечку горой.
Тогда для меня наступили темные времена.
Глава 4
Новый уровень
Поделиться книгой: