Гарри Гудини

В чем секрет?

Первый секрет в том, что я — Великий Гудини и могу освободиться от любых веревок, дыша особым образом. Когда их на мне завязывают, благодаря глубокому дыханию объем моего тела увеличивается, и, когда я выдыхаю воздух, веревки провисают и я легко могу из них ускользнуть. Итак, мои руки свободны и я могу устраивать вам «видения».

Но если я тот самый, который играл на флейте и кларнете и держал огромные руки и головы привидений, то откуда взялись все эти «материализованные» предметы? Ведь их негде было спрятать в шатре, состоящем из одних занавесок. Второй секрет заключается в том, что четыре прочные стойки по углам, упирающиеся в пол и держащие приподнятую платформу, на которой я стою, на самом деле кончаются не на одном уровне с полом.

Как только занавески закрываются, я освобождаюсь от веревок и обнаруживаю, что внутренняя часть одной из стоек была вынута моим помощником, сидящим под сценой. Итак, одна из стоек — полая.

Третий секрет состоит в том, что, в то время как обычный медиум играет на трубе, я могу играть только на флейте и кларнете! И все это потому, что они — достаточно узкие музыкальные инструменты, чтобы пройти под сценой и через полую стойку.

Я играю на флейте и кларнете, вынимаю из полой стойки резиновые надувные маски, надуваю их и показываю между занавесками и, наконец, достаю множество букетиков цветов через прочную, но полую стойку и раскладываю их на полу шатра.

Я оставляю цветы, но все остальное просовываю обратно через ту же полую стойку, после того как мне становится это не нужно. Когда я кричу, что занавески можно откинуть, любой может наблюдать меня связанным и окруженным десятками букетов цветов! Любой, кто пожелает осмотреть стойки, найдет их сделанными из сплошного материала. И все это — ради привидений!

Руки господина Гудини связывают на спине. Его накрепко затягивают в мешок, и концы шнуров опломбируются. Затем его кладут в большой ящик, который запирают и обматывают канатом, после чего ящик ставят в шкаф и госпожа Гудини закрывает занавес, трижды хлопая в ладоши. При последнем хлопке ее рук занавес открывает господин Гудини, а госпожа Гудини исчезает. Когда ящик открывают, она оказывается в мешке на месте мужа. Пломбы целы, и ее руки связаны точно так же, как руки господина Гудини, когда тот сидел в мешке. Только задумайтесь над этим: чтобы поменяться местами, нужно ВСЕГО ТРИ СЕКУНДЫ! Мы предлагаем всем желающим поставить номер более таинственный, молниеносный и ловкий. Искренне ваши ГУДИНИ.

За это чудо таинства, быстроту и ловкость они получали двадцать долларов в неделю, давая иногда по двадцать представлений.

Нелегко было завлечь публику молодым артистам, и Бесс считала, что виновата в этом она. Ее фигурка была слишком миниатюрной и не считалась привлекательной в ту эру тучных красоток. Художник, оформлявший их афиши, рисовал ее в туго облегающем платье. Он увеличивал объем бедер и груди, каких молодая супруга на самом деле не имела. Но она по-прежнему чувствовала себя виноватой во всех сложностях. Впрочем, худосочность Бесс не очень мешала кассовым сборам. Слова «маленькая субретка» на афишах даже помогали привлечь к номеру внимание.

В немногочисленных воспоминаниях о Гудини упоминается о данном ему совете, который повлиял на его карьеру. Менеджер шоу на Кони-Айленд (рассказывают, что это был знаменитый Сэм Гампертц, который играет главную роль в двух легендах о Гудини) однажды отозвал молодого фокусника в сторону и сказал приблизительно следующее:

— Гарри, почему ты говоришь: «Леди и джентльмены, как видите, в руках у меня ничего ниет!»?

— Потому что ничего и ниет. А что особенного в том, что я так говорю?

— Ничего. Кроме того, что это грамматически неправильно — говорить «ниет».

Очевидно, в основе этой истории лежит действительный факт. Согласно достоверным данным, Гудини никогда больше это выражение не употреблял. Его речь никогда не была гладкой, поскольку его родители не говорили дома по-английски; он научился только языку улицы. Но больше он никогда не говорил «ниет». Он всегда стремился достигать совершенства во всем.

Гудини спал в сутки не больше пяти часов. Просыпаясь, он тут же выскакивал из кровати, готовый к борьбе с любой проблемой, которую мог принести новый день. Обычно первой проблемой был завтрак, который зачастую ограничивался чашечкой кофе из «кормового» фургона. Бесс просыпалась чуть позже, когда Гарри уже бежал на ближайший рынок. Чтобы поддерживать форму, он обычно бегал трусцой, а не ходил обычным шагом. Дневной рацион семьи зависел от того, сколько денег он имел в кармане.

В меблированных комнатах или в холодной артистической уборной, где гуляют сквозняки, Бесс могла сделать кофе и сварить что-нибудь на керосинке (если было что сварить). Годы спустя, когда они могли позволить себе зайти в «Делмонико» или «Джек», Гудини все равно любил легкие закуски, которые Бесс готовила в их «артистической походной кухне».

В тот период Гарри время от времени подумывал о том, чтобы использовать наручники как Дополнение к своему номеру. Старый ящик уже был заменен настоящим сундуком, который мог выполнять сразу две функции — во время переездов в нем возили одежду, реквизиты и рекламные афиши. Постепенно, хотя для этого приходилось экономить на продуктах и других необходимых вещах, Гудини скопил достаточно денег для продолжения карьеры.

Он предлагал пари на сто долларов любому, кто был готов надеть на него наручники так, чтобы он не смог освободиться. Это всегда был риск. Только гораздо позднее он открыл практически верный метод, гарантирующий от проигрыша. Если зритель, принимавший вызов, пытался надеть на Гарри наручники не известной ему марки, то он просил этого зрителя предъявить ему сначала «для порядка» сто долларов. Теперь бросать вызов Гудини стало рискованным. Никто не хотел биться об заклад на сотню за то, что маленький Гений Освобождения не сумеет выбраться откуда бы то ни было.

Выступления в концертных залах, с привлечением зрителей расклеенными афишами, позволяли оплачивать только жилье и питание. Чтобы купить билеты на поезд, требовалось проявить изобретательность и нахальство. Кроме того, без везения тоже нельзя было обойтись. Так продолжалось до тех пор, пока не настал тот день, который изменил всю их жизнь.

Гудини выступали на крайнем Юге в самом заштатном балагане самого заштатного городишка, когда пришла телеграмма от агента в Нью-Йорке, от которой Гудини возликовал и которая Бесси привела в неописуемый восторг. Им было обеспечено выступление в открытом театре Тони Пастора на 14-й улице.

Они не могли отметить это событие ни шампанским, ни даже пивом. Театральному импресарио пришлось одолжить им денег, чтобы они могли оплатить проезд до Манхэттена. Но они отправились туда с ощущением близкой доброй перемены. Новый, 1895 год сулил много хорошего и значительного.

Аншлаг

Театр Тони Пастора давал три представления ежедневно. Первое начиналось в десять тридцать утра. Первое отделение обычно бывало «мертвым» — не собирало почти никакой публики. В нем выступали акробаты, жонглеры и фокусники. В него же включили и номер Гудини. Настоящие знатоки цирка обычно или пропускали его вовсе, или потихоньку подтягивались в театр по ходу действия. Но Гудини не обращал внимания на то, что его имя напечатано в афише самым мелким шрифтом и что выступает он первым. Главное — его имя значится на афише Пастора. А это Нью-Йорк. Значит, он стоит на первой ступеньке высочайшей лестницы.

Гарри и Бесс выступали так, будто перед ними был не пустой зал, а восторженная зрительская аудитория. В воображении Гарри театр был забит до отказа; он видел, что даже задние стоячие места ломятся от зрителей. И он, Гудини, — величайший фокусник в мире. Ну и что, если мир пока еще этого не знает? Скоро узнает. Когда горстка зрителей хорошо принимала трюк, Гудини улыбался, как великий триумфатор.

Годы спустя Бесс вспоминала, что другие артисты, выступавшие в первом акте, даже не знали, кто такие Гудини и что они делают, пока одна из доброжелательных участниц труппы не заметила случайно Бесс. Мегги Клайн, которая исполняла в первом акте главный номер, затащила маленькую девушку в свою артистическую за несколько минут до выхода Гудини на сцену и сказала: «Господи, детка, кто же тебя так загримировал?»

Бесс призналась, что гримируется сама. Мегги в ужасе запричитала и принялась щедро накладывать на лицо Бесс крем, а затем загримировала ее как положено. Увидев Бесс, Гарри почти забыл про свой номер. Окрыленный красотой своей жены, он смог заразить переполнявшими его чувствами и публику.

Правда и то, что его костюм знавал много лучшие времена, хотя, быть может, некогда принадлежал какому-нибудь официанту. Колода карт, которую Гарри вытягивал в ленту на руке, а затем подбрасывал и ловил (только одна или две карты падали на пол), уже давно утратила всякий глянец. Шелковые платки, которые он заставлял исчезать, а затем триумфально извлекал из кармана в виде связки (платки, кстати, были взяты взаймы), давным-давно нуждались в утюжке. Но на том вечере ничего не имело значения: он воспламенил аудиторию, которая наслаждалась трюками: ей передалось его настроение. Он был наверху блаженства и упивался своей работой.

И, конечно, настроение аудитории передалось Гарри. Время от времени он слышал аплодисменты. Закончив номер с ящиком, Гарри показал другую необыкновенную сцену, которую исполнил быстро и непонятно как. Этот трюк отлично вписался во всю показанную Гудини программу. Взволнованный триумфом, он взял Бесс за руку, они поклонились… И последнее, что запомнила публика, была улыбка факира.

Заинтересовавшись своей новой протеже, Мегги Клайн решила посмотреть их номер из-за кулис. Более того, она зазвала великого Тони Пастора смотреть номер вместе с ней. Когда Гудини завершили свое выступление, Пастор неплохо отозвался б них. На следующий день он перевел их в четвертое действие.

Гарри никогда не сомневался в своем высоком предназначении. Следующая неделя была посвящена самоутверждению и мечтам о будущем. Когда истек срок контракта, он попросил и получил от Пастора рекомендательное письмо, которым всегда очень гордился. Записка Пастора датирована 4 февраля 1895 года и была следующего содержания: «Номер Гудини, который он исполнял у меня, я нашел удовлетворительным и интересным».

Но это не произвело никакого впечатления на театральных агентов. Гудини вернулись в цирк Хабера. Гарри уверял Бесс, что это лишь на время. Большие цирки скоро сами будут гоняться за ними.

Вернувшись на старое место, Гудини не пал духом. Он дополнил свой репертуар новым номером — «Свистком Панча». В нем он пользовался устройством, имитирующим резкий гогочущий голос и произносящим: «Вот тебе! Вот тебе!» С этими словами Панч дубасил свою жену палкой.

Весной 1895 года Гудини ввязались в новое приключение. Они добрались до Ланкастера в штате Пенсильвания, где зимовал цирк братьев Уэлш, к которому они и присоединились, подписав выгодный контракт. Гудини должен был показывать фокусы с картами и с освобождением от наручников, а Бесс — петь и танцевать. Кроме того, когда цирк выступал на ярмарках, она «читала мысли», а Гарри проделывал номер с Панчем. И, конечно, вдвоем они исполняли трюк с ящиком. Кроме того, в их обязанности входило все, чего только могла потребовать администрация. Все споры выносились на рассмотрение импресарио, который выступал в роли арбитра.

В труппе были японские акробаты. Одного из них, Сама Китчи, Гудини взялся обучать английскому языку. За это Сам уговорил одного из старых членов труппы научить Гарри некоторым фокусам, в том числе и так называемому «изрыганию». Старик был, как это называлось у артистов, «глотателем». Он мог достать неизвестно откуда шарики из слоновой кости, жонглировать ими, поймать один шарик ртом и вроде бы проглотить его. Когда он открывал рот, шарика там действительно не оказывалось. А потом он появлялся между губами гримасничающего фокусника. На самом же деле шарик не оставался во рту, но и не попадал в желудок: факир просто научился задерживать его в пищеводе, а потом «отрыгиванием» вновь поднимать вверх. Артисты, в совершенстве освоившие эту технику, могли выполнять такие трюки с лягушками, золотыми рыбками, часами, монетами и даже мышами.

Гудини никогда не пробовал проделывать это с лягушками или мышками, но сам трюк, как и всякий любопытный номер, заинтересовал его. Старик посоветовал Гарри тренироваться с маленькой картофелиной, привязанной к нитке. Ведь если картофелина проваливалась в желудок, она попросту переваривалась там.

Гудини с удовольствием брал эти необыкновенные уроки. Но, несмотря на все перипетии его бродячей жизни, в душе он оставался самым обычным земным человеком. Поэтому одно происшествие, случившееся с ним во время турне братьев Уэлш, мучило его до конца жизни.

Гарри провел ночь в тюрьме!

Полоса неудач

Многие годы Гудини тщательно скрывал этот факт. Позднее он придумал, как обратить его к своей выгоде, и обнародовал (правда, совсем в другой интерпретации), чем еще больше укрепил легенду о себе. Иными словами, он превратил свой позор в триумф!

Цирк двигался на север, давая в день обычно одно вечернее представление. В одном местечке в штате Род-Айленд, недалеко от главного города штата — Провиденс, братья Уэлш открыли цирк в воскресенье. Но по закону штата воскресные представления там были запрещены, и шериф засадил весь персонал цирка за решетку. Там артисты и оставались, пока на другой день не приехал из Нью-Йорка Джон Уэлш и не вызволил труппу.

То, что он не совершил ничего предосудительного или бесчестного, не имело для Гарри никакого значения. Сын раввина Вайса провел ночь в тюрьме! Он был уверен, что, если его мать когда-нибудь узнает об этом, она умрет от сердечного приступа. Как многие любящие, чувствительные люди, Гудини недооценивал силу воли матери.

То, как он потом рассказывал эту историю, дает нам возможность заглянуть в его душу. Гудини превратил ее в подвиг, в одно из приключений юных дней. Талантливо создавая легенду о собственном гении, Гарри добавил ко всей этой истории драматическую концовку: после того как тюремщик запер всех в кутузку, он одолжил у Бесс заколку, за несколько секунд открыл замок и выпустил задержанных артистов на свободу.

Опыт, приобретенный в цирке, сослужил Гарри добрую службу. Не научившись «подавать» свой трюк с наручниками, он использовал этот опыт для придания пикантности трюку с ящиком. Вместо того чтобы использовать веревку, Гудини стал заковывать заложенные за спину руки в цепи. Освобождаясь, он неожиданно появлялся рядом с ящиком. Затем развязывал, расстегивал и открывал сам ящик, наконец, растягивал мешок, в котором сидела Бесс с наручниками на запястьях.

Потом Гарри с присущим ему упорством начал изучать конструкции наручников других типов. В ломбардах они лежали на полках вместе с полицейскими дубинками, револьверами, биноклями. Он покупал по два-три экземпляра разных моделей. Но даже когда на его запястьях защелкивали сразу три пары наручников и он освобождался (естественно, руки его были закрыты «волшебным» покрывалом), это не вызывало особого восторга у зрителей. Многие из них догадывались, что он использовал копии ключей.

Заработок циркача составлял двадцать пять долларов в неделю. Двенадцать из них Гарри отсылал мамаше Вайс. Пищу Гудини готовили на цирковой походной кухне, спали на раскладушках в фургоне, который хотя бы защищал от дождя. Они копили деньги.

С наступлением осени цирк вернулся на зимние квартиры, вновь оставив Гудини без заработка. На этот раз, однако, Гарри использовал неожиданно появившийся шанс. Его двоюродный брат Генри Ньюмэн взял под свою опеку разорившуюся труппу под ничего не говорящим названием «Амэрикэн Гэйти Герлз». Гарри вложил в предприятие скопленные деньги, чтобы попытаться поправить свои более чем плачевные финансовые дел «а.

Вместе с Гудини команда насчитывала шестнадцать человек: восемь женщин, шесть мужчин и двое детей. Платья хористок в те годы отличались пышностью, но все равно умещались в один сундук, не то что сегодня. И это давало некоторую экономию, поскольку перевозка багажа тогда стоила недешево.

Программа, которая исполнялась под руководством Гарри, часто получала признание редакторов газет маленьких городов как «нехитрое, но здоровое семейное развлечение». Однако надо честно признать, что двоюродный брат Генри, посещая местных издателей, щедро оделял их сигарами и контрамарками.

Поборов возникшие у него сомнения, Гарри оставил в программе один номер, который являлся частью всех фривольных представлений 90-х годов прошлого века. Публика требовала, чтобы на подмостках непременно показывалась драка между здоровенный комендантшей и клоуном. Но хотя Гарри этот номер оставил, он несколько облагородил его. Так «Гэйти Герлз» и тащились со скрипом от одного представления к другому.

После вступления в труппу Гудини никакого чуда в ней не произошло. Народ не спешил сбегаться, чтобы послушать смешные куплеты Бесс, которые она исполняла тонким девичьим голоском и без всякого жеманства. Никто не рвался смотреть трюки Гарри с картами, наручниками и ящиком.

Однако гастроли с братьями Уэлш дали Гарри нечто большее, чем просто средства, чтобы стать совладельцем «безнадежной» труппы. Он приобрел опыт, который теперь помогал ему хотя бы удерживать собственное шоу на плаву. Он следил за разгрузкой багажа, за тем, чтобы был подметен и убран зал и чтобы два «банана» — клоуны — не слишком напивались и могли стоять на сцене. Он также присматривал и за мистером Харви, импресарио, который отвечал за продажу билетов. Но что важнее всего, теперь он стал постигать новый вид деятельности — искусство общения с прессой.

Обычно первым прорывом Гудини в прессу считают статью в газете города Холиока, штат Массачусетс, от 5 декабря 1895 года. Это, однако, не совсем так. В альбоме Гудини есть и более ранние вырезки. Спрингфилдская «Рипабликан» и холиокская «Дейли демократ» опубликовали статьи (соответственно 29 ноября и 2 декабря) о молодом человеке, выступающем в «Гэйти Компани», который посетил местный полицейский участок, предложил надеть на него наручники и через несколько минут гордо вышел из соседней комнаты уже без них.

Гарри изучал способы привлечения внимания прессы, которые он позднее доведет до совершенства. Он понимал, что газетного репортера редко можно уговорить написать статью, но импресарио или любой, кто тратит деньги на рекламу в прессе, может устроить в газете заметку наподобие той, в которой говорилось о случае в полицейском участке.

Некоторых редакторов вообще не интересовали публикации о представлениях. Другие гонялись за чем-то новеньким. Заголовки статей свидетельствовали о некоторых успехах Гарри в этом деле: «Представление Стар»; «Ускользающий от всех» — фолл-риверская «Дейли глоб»; «Гудини удивляет полицию» — паттерсонская «Гардиан».

Но все же Гудини был напрочь лишен изобретательности. Шоу «Гэйти Герлз» в конце концов умерло, и произошло это в Вунсокете. 14 апреля 1896 года «Ивнинг колл» сообщила: «Импресарио арестован. У Компании «Гэйти Герлз» большие неприятности».

Харви, импресарио, судя по всему, был обвинен в утаивании доходов и сокрытии активов. Эти неприятности покончили с «Гэйти Герлз».

Но не с Гудини. С неукротимым оптимизмом человека, стоявшего перед выбором Наполеона, следовать ли за своей звездой, двадцатилетний фокусник отказался признать поражение. Среди людей, работающих в шоу-бизнесе, бытует поговорка: «Каждый провал чуть-чуть приближает вас к успеху, до которого рукой подать». Для Гарри это было чем-то вроде кредо, непогрешимым догматом.

И удача вроде бы улыбнулась ему, когда они с Бесс встретили Джеймса Дули, добродушного церковного органиста, который незадолго до этого стал профессиональным фокусником. Будучи в течение многих лет фокусником-любителем, Дули вложил свои сбережения в программу, связанную исключительно с «волшебством». У него хватило, однако, ума набрать себе в помощь профессионалов. Он подписал контракт на турне с Гарри и Бесс.

Начав в Галифаксе, провинция Новая Шотландия, Канада, Гудини поехали с выступлениями куда глаза глядят. Замерзшие, они приезжали в города, расклеивали афиши, договаривались с местными воротилами об отчислениях на благотворительность и распространении билетов за определенный процент выручки. Едва ли не самую большую сложность представляла собой аренда помещения для выступлений.

В Сент-Джоне Гудини познакомился с доктором Стивзом, директором крупной психиатрической больницы. Доктор пригласил молодого мага посетить свое заведение.

Гудини всегда привлекали тюрьмы и другие места лишения свободы людей, и в этот раз ему Удалось посетить тот уголок заведения, который мало кто видел из «экскурсантов», — так называемые «закрытые палаты». Здесь, в обитой войлоком комнате, беспомощно катался по полу пациент, на котором было какое-то непонятное одеяние из ткани и кожи. Скрещенные его руки были стянуты толстым ремнем и завязаны на спине.

Очень мало людей обращают внимание на смирительную рубашку, называемую в больницах «камзолом». Гарри заметил, что устройство смирительной рубашки похоже на хорошо известные ему веревочные путы, с помощью которых спириты часто имитировали паралич, не позволяющий им исполнять бурный танец духов. Такие путы крепко стягивают запястья, руки скрещены на груди, а концы ремней связаны за спиной. Такой способ, по идее, должен полностью обездвижить человека, но это не совсем тек. Энергично извиваясь все телом, можно поднять веревку над одним плечом, а затем и над головой. Запястья по-прежнему связаны, но теперь веревка достаточно длинна, чтобы было можно действовать руками. Такой узел перед проверкой можно быстро восстановить в первоначальном виде.

Гудини задумался: сумеет ли он, будучи связанным в смирительной рубашке, поднять руки над головой и расстегнуть пряжки, расположенные над манжетами, даже если их придется расстегивать через ткань? Со свойственным ему упорством он обдумывал и практиковался в способах высвобождения из смирительной рубашки. Возможно, доктор Стивз, пораженный его изобретательностью и настойчивостью, подарил ему старую смирительную рубашку.

Эксперименты продолжались. В ходе тяжелого, монотонного турне Гарри каждое утро, обычно с самого рассвета, боролся с завязками и тканью одеяния, устроенного так хитроумно, что даже само его название стало синонимом беспомощности.

Умозаключения Гарри оказались правильными: выбраться из смирительной рубашки возможно. Бесконечные утренние упражнения подтвердили это. Он понял, что, когда за спиной стягиваются узлы, нужно попытаться оставить себе хотя бы мизерный простор для движения. Тогда, напрягшись, можно постепенно поднять завязки рукавов через голову. Задачу эту вполне можно облегчить, зацепив завязки за нечто вроде крюка. (Гарри проверил этот метод, используя жесткую вертикальную металлическую скобу, которая оказалась под рукой во время его утренних тренировок, — набалдашник спинки кровати.) Догадка, что пряжки можно расстегнуть через ткань, имея достаточно сильные пальцы, тоже оказалась верной. Для достижения успеха необходимо давление и тянущее усилие, и, чем плотнее ткань, тем оно должно быть большим.

Опыты со смирительной рубашкой помогли Гарри усвоить другой основной принцип подготовки номера: всегда будь начеку, когда выходит доброволец из зрителей. Ибо, приложив чрезмерное усилие от прилива энтузиазма (либо от большой сообразительности или просто случайно), он может испортить все дело. Например, добровольные ассистенты, которые упаковывают тебя в рубашку, всегда могут сделать освобождение невозможным, если расчетливым, ловким или случайным движением пропустят один ремешок под другим, который застегивает смирительную рубашку на спине.

Несомненно, эксперименты со смирительной рубашкой помогли Гудини более-менее сносно прожить в Новой Шотландии и Нью-Брансуике. Увлеченность Гарри новым трюком, его упорство и уверенность, очевидно, помогли Бесс пережить дни, которые становились все более серыми.

В цирке Марко, где он тогда выступал, Гарри впервые попробовал выбраться из смирительной рубашки на публике. Но он не только не «зажег» Сент-Лоуренс, но даже не услышал аплодисментов. Он выбрался из мешка за занавесом, и публика наверняка решила, что кто-то пробрался туда и развязал его. На какое-то время он забросил смирительную рубашку, правда, ненадолго, и начал обдумывать другой трюк, который должен был помочь преодолеть безразличие к имени Гудини.

Вновь Гудини использовал инвентарь из психиатрической больницы — так называемую «бешеную детскую кроватку». Она представляла собой железную койку с кольцами, припаянными к раме. На ней буйные пациенты пребывали без движения, привязанные ремнями за колени, запястья и талию. Освобождение из такого плена наверняка выглядело бы эффектно, но оно означало бы, что нужно носить с собой жесткую стальную койку. Единственной альтернативой была складная кровать, приблизительно такая, какие в гостиницах предоставляют детям. Но тогда номер значительно проигрывал в зрелищности.

«Бешеная кроватка», как и смирительная рубашка, тоже была на время забыта. Такого рода освобождения не годились для быстрого зажигательного номера, который показывался в пивных, последнем прибежище Гарри в отчаянно трудные времена, которые, судя по всему, вот-вот должны были настать. Гарри вернулся к картам и наручникам, завершая программу номером с Бесс и дорожным сундуком.

Бывают же провалы!

Опыт, приобретенный в Новой Шотландии, был полезным, но угнетал Гарри все время, пока он и Бесс двигались на юг от Бостона. Это была длинная дорога домой. В Нью-Йорке мамаша Вайс суетилась вокруг своего заблудшего сына, беспрерывно повторяя, как он отощал и как исхудала Бесс. Как и всякая добрая старомодная еврейская мать, госпожа Вайс рассудила, что «добрая тарелка куриного супа» — лучшее лекарство от всех болезней, телесных и духовных, умственных и даже финансовых.

Она неоднократно намекала на то, что работа слесаря хороша и безопасна. Но у ее Эрика были другие планы. Да, он намерен заняться делом, и уже выбрал каким.

Гудини договорился с одним из нью-йоркских агентств о покупке аппаратов для постановки фокусов, которые предлагал чикагский торговец Огаст Ротерберг. Одновременно Гарри объявил (использовав свое любимое средство — рекламный листок), что профессор Гудини готов принять нескольких студентов для обучения искусству волшебства. На этом он не остановился. В каталоге трюков и оборудования для фокусов, который Гарри выпустил, он также приглашал в ученики всех, кто желает заняться спиритизмом. «Обучаю полному курсу спиритизма, грифельному письму и ловкости рук. Консультирую по почте», — заявлял он.

На другой странице каталога Гудини предлагал: «Спиритическим медиумам — уроки по завязыванию узлов, фантасмагории и т. д. Обучение медиумов лично или по почте… Условия по обращении». Предлагались трюки на любой вкус: «Как читать закрытые обложкой бумаги в темных комнатах — 50 центов». «Замок спиритов, полностью в сборе — 2 доллара, секрет — 50 центов». «Как заставить играть аккордеон, который завязан и опечатан, секрет — 50 центов». «Как материализовать спиритические формы, формы как бы возникают из сплошного пола. Секрет — 50 центов».

Для случайного читателя каталога, верившего в ясновидение, он добавил следующий интересный абзац: «Я обучаю скурометрике и чтению при помощи ясновидения, которые расскажут вам о вашем прошлом, настоящем и будущем! Я расскажу вам ваши сокровенные секреты. Успех гарантируется! И я не задаю никаких вопросов! Могу обучить любого. Условия — умеренные». Все эти предложения, какими бы искренними ни были, не могли быть осуществлены. Основная часть каталога была посвящена непосредственно рекламе фокусов. Трюк с иголками, которому «научил меня индус на Всемирной выставке 1893 года», оценивался в пять долларов.

Профессор Гудини, обещала другая реклама, научит любого «Великой Метаморфозе подмены, своему оригинальному трюку». Эту фразу можно понимать двояко. Без сомнения, это был номер, который первым исполнил Гудини. Но вот он ли изобрел его? Это — другой вопрос. Никто из изучающих историю фокусов ни на йоту не сомневается в том, что автором был не Гудини. Цена в каталоге не указывалась. Однако профессор объявлял: «В стоимость входят право показа, чертежи, исчерпывающие инструкции, пояснения, введение и все секреты ящика, мешка, пальто, шнурка, а также методика быстрой работы. Некоторые пытаются имитировать нас, но безуспешно».

Предложение купить «право на демонстрацию» чужого фокуса — это то, что евреи называют hudspeh. Слова «бесстыдство», «нахальство» и «наглость» — лишь бледные синонимы слова «hudspeh». «Человек, который убивает своих родителей и затем взывает к состраданию суда на том основании, что он — ребенок, это hudspeh», — говорят иудеи.

Гудини, как видно, предлагал в каталоге фокусы, украденные у полудюжины артистов. Мальчишка, росший на улице и торговавший газетами, несомненно, сохранил свой желчный и насмешливый нрав и превратился в мужчину, который никогда не сомневается в своем высоком предназначении и пробивается наверх. Но в этом был не весь его характер. Было в нем заключено нечто еще. И это нечто, будто семя, постепенно прорастало сквозь трудные годы работы в пивных. Со временем Гарри утратил ощущение реальности и стал вести себя, мягко говоря, эксцентрично.

Врожденная гордыня Люцифера и жажда славы, превратившаяся в одержимость, помогали Гудини воспринимать удары судьбы с оптимизмом, которому можно позавидовать. Он был просто убежден в своем величии. Правда, он еще не до конца понимал, в чем оно состоит.

В каталоге фокусов Гарри предлагал «Панч и Джули шоу», снабженное чертежами и указаниями по исполнению «Свистка Панча», за десять — долларов. Кроме того, он предлагал купить свой трюк, по освобождению от обычных наручников и колодок.

Однако наплыва заказов не последовало. Спросом не пользовались ни секреты освобождения от наручников, ни указания, как стать спиритическим медиумом. Финансовое положение Гудини становилось все хуже.

Если Гудини попадали в отчаянное положение, они всегда могли подработать недельку-другую в цирке Коля и Миддлтона в Чикаго. Импресарио цирка, Хеджес, был жестким человеком, но питал слабость к артистам, попавшим в беду. Кроме того, нанимавшиеся к нему знали, что он оплачивает проезд по железной дороге.

Гарри и Бесс вновь отправились в путь. После работы у Коля и Миддлтона они подались на юг. В Сент-Луисе их цирковая карьера пережила едва ли не самый длительный застой. Все усугублялось приближением зимы. Было ужасно холодно. А их бесценный «волшебный сундук» изъяла транспортная инспекция за неуплату тарифа в десять долларов за провоз багажа.

Бесс и Гарри наскребли полтора доллара, на которые сняли сроком на неделю маленькую спаленку. Нерешенной оставалась проблема питания. Комната не обогревалась, хотя в ней и стояла чугунная печка, и Гарри опасался, что в неотапливаемой комнате Бесс, которая никогда не отличалась крепким здоровьем, может заболеть воспалением легких. Он обратился в театр водевилей, и ему разрешили поселить Бесс на теплом балконе в зрительном зале. Такие услуги были в порядке вещей и оказывались бесплатно. Сам же Гарри занялся поисками работы, хлеба насущного и дров для печки.

Работы не было. Пожалуй, никогда в истории Сент-Луиса его жители не проявляли такого безразличия к карточным фокусам и освобождению от пут (Гудини временно отказался от титула Короля наручников: наручники остались в конфискованном сундуке).

Тогда Гарри, безумно голодный и замерзавший на улицах чужого города, пошел на крайность. Молодой человек, которому было стыдно за ночь, проведенную в тюрьме, и который был послушным сыном ученого и учителя, стащил полдюжины картофелин. Он использовал свое умение отвлекать внимание и украл их у какого-то лавочника.

По пути домой, забрав Бесс из театра, Гарри нашел на помойке большой упаковочный ящик. С шестью украденными картофелинами и запасами бросового дерева для печи молодые люди вернулись в комнату, которую снимали, и заперлись в ней, отгородившись от темного холодного мира.

Через несколько минут древняя печка разгорелась, занялись доски упаковочного ящика. Бедняги испекли картофелины и стали ждать, пока благословенное тепло распространится по всей комнате.

Когда Гарри разбивал ящик, описывала позднее Бесс, у него возникла мысль, которую он позже воплотил в своем знаменитом трюке освобождения из упаковочного ящика. Эта мысль пришла к нему, когда он ломал доски ящика кулаками. Гарри задумчиво сказал: «Лучше бы они сколачивали ящик не такими длинными гвоздями».

Когда истек недельный срок аренды комнаты, Гудини не пали духом. Утром Гарри, как обычно, проснулся, полный уверенности в том, что наступил его великий день. На этот раз так и случилось. Он вернулся домой с вестью, что «Гудини» временно прекращают существование. Отныне есть «Ранер-Спарклинг Комеди Тим». Гарри удалось устроиться в «Ишер мьюзик-холл», заявив там, что они — клоуны!

Бесс знала, что жизнь с Гарри полна неожиданностей и потрясений. Она уже ко всему привыкла, поэтому у нее возникли сомнения только относительно ее гардероба. Но Гарри развеял и их.