Помоги проекту - поделись книгой:
«Как я понимаю, сие означает, что ты еще не познала радостей материнства?» – спрашиваю я ее.
«Я должна родить в июле, – отвечает она. – Еще вопросы есть?»
«Да, – говорю я. – Когда ты отказалась от мысли, что приносить детей в этот говенный мир аморально?»
«Когда встретила мужчину, который не говно», – отвечает она и бросает трубку.
Билл расхохотался. Смеялся, пока по щекам не покатились слезы.
– Я думаю, она так быстро бросила трубку, чтобы последнее слово осталось за ней, – продолжил Ричи, – а потом, возможно, целый день ждала, что я позвоню еще раз. Но я умею признавать поражение. Неделей позже я пошел к врачу и попросил рассказать подробнее, каковы шансы на самопроизвольное восстановление семявыводящих протоков. Он сказал, что говорил об этом с некоторыми из своих коллег. Как выяснилось, за трехлетний период, с восьмидесятого по восемьдесят второй год, калифорнийское отделение А-эм-а 23 получило двадцать три отчета о самопроизвольном восстановлении семявыводящих протоков. Шесть случаев признаны результатом неудачной вазэктомии. Еще в шести выявлено мошенничество – парни хотели отхватить кусок от банковского счета врачей. Поэтому… одиннадцать случаев за три года.
– Одиннадцать из скольких? – спросила Беверли.
– Из двадцати восьми тысяч шестисот восемнадцати, – ответил Ричи.
За столом воцарилась тишина.
– То есть шанс на выигрыш в «Ирландскую лотерею» и то больше, но при этом никаких детей. Есть повод поржать, Эдс?
– Все равно это ничего не доказывает… – забубнил свое Эдди.
– Да, не доказывает, – согласился Билл, – но предполагает определенную связь. Вопрос в том, что нам теперь делать? Ты об этом думал, Майк?
– Конечно же, думал, – ответил Майк, – но не мог делать какие-то выводы до тех пор, пока вы все не соберетесь и не поговорите, что теперь и произошло. Я не мог предположить, как пройдет наша встреча, пока мы все не собрались вместе.
Он долго молчал, задумчиво обводя взглядом сидящих за столом.
– Одна идея у меня есть, но прежде чем я ее озвучу, думаю, мы все должны решить, есть у нас тут общее дело или нет. Попытаемся мы вновь сделать то, что уже пытались? Хотим мы вновь попытаться убить Оно? Или просто разделим счет на шестерых и вернемся к тому, чем занимались и прежде?
– Похоже… – начала Беверли, но Майк покачал головой, показывая, что не закончил.
– Вы должны понимать, что предсказать наши шансы на успех невозможно. Я знаю, они не так хороши, как и знаю, что они бы повысились, будь с нами Стэн. Все равно остались бы не так хороши, но выше, чем сейчас. Со смертью Стэна созданный нами круг разомкнулся. Если на то пошло, я не думаю, что с разомкнутым кругом мы сможем уничтожить Оно или даже на какое-то время куда-то загнать, как нам удалось в прошлый раз. Я думаю, Оно убьет нас всех, одного за другим, и, вероятно, смерть каждого будет ужасной и мучительной. Детьми мы создали магический круг, пусть я даже сейчас не понимаю, как нам это удалось. Думаю, если мы совместно решим продолжить начатое, нам придется попытаться сформировать новый круг, поменьше, но я не знаю, удастся ли это нам. Я даже думаю, что мы, возможно, решим, что создали его, а потом выяснится, что это не так… когда будет слишком поздно… ну… выяснится это слишком поздно.
Майк вновь оглядел их усталыми, глубоко запавшими на коричневом лице глазами.
– Я думаю, что мы должны проголосовать. Остаемся мы здесь и предпринимаем вторую попытку или разъезжаемся по домам. Третьего не дано. Я призвал вас сюда силой давнего обещания, хотя сомневался, что вы его помните, но не могу удерживать вас здесь лишь этим обещанием. Все будет только хуже и скорее всего плачевнее.
Он посмотрел на Билла, и тот понял, что близится момент, которого он страшился больше всего, но не мог предотвратить, а потом, с чувством облегчения, которое, возможно, испытывает самоубийца, убирая руки с руля быстро несущегося автомобиля и поднимая для того, чтобы закрыть глаза, смирился с приходом этого момента. Майк собрал их здесь, Майк изложил все факты… а теперь снимал с себя мантию лидера. Намеревался вернуть эту мантию тому, кто носил ее в 1958 году.
– Что скажешь, Большой Билл? Огласи вопрос.
– Прежде чем я это сделаю, хочу у-узнать, все ли понимают вопрос. Ты хотела что-то сказать, Бев.
Она покачала головой.
– Хорошо. По-олагаю, вопрос таков: мы остаемся и сражаемся или забываем об этой истории? Кто за то, чтобы остаться?
Секунд на пять сидящие за столом застыли как изваяния, и Биллу вспомнились аукционы, где он бывал, в те моменты, когда цена лота неожиданно взлетала на заоблачную высоту, и те, кто не хотел участвовать в торговле, замирали: боялись почесаться или согнать муху с кончика носа из опасения, что аукционист воспримет это телодвижение как команду поднять цену еще на пять или двадцать пять «штук».
Билл подумал о Джорджи, который никому не сделал зла и только хотел выбраться из дома после того, как просидел в нем целую неделю, о Джорджи с раскрасневшимися щеками, с бумажным корабликом в одной руке, застегивающим пуговицы дождевика другой, о Джорджи, благодарящем его… а потом наклоняющемся и целующем в еще горящую от температуры щеку: «Спасибо, Билл. Классный кораблик».
Он почувствовал, как в нем поднимается прежняя ярость, но теперь он стал старше и смотрел на все шире. Речь шла не только о Джорджи. Ужасная колонна имен промаршировала у него в голове: Бетти Рипсом, найденная вмерзшей в землю, Черил Ламоника, выловленная из Кендускига, Мэттью Клементс, сдернутый с трехколесного велосипеда, Вероника Грогэн, девятилетняя, найденная в водостоке, Стивен Джонсон, Лайза Альбрехт, все прочие, и бог знает столько пропавших без вести.
Он медленно поднял руку.
– Давайте убьем Оно. На этот раз – давайте действительно убьем.
На мгновение его поднятая рука оставалась в одиночестве, как рука единственного ученика в классе, который знает правильный ответ, того самого, которого ненавидят все остальные дети. Потом Ричи вздохнул и поднял руку со словами: «Какого черта. Не может это быть хуже интервью с Оззи Осборном».
Беверли подняла руку. На лицо вернулся румянец, красными пятнами, разбросанными по скулам. Выглядела она невероятно возбужденной и испуганной до смерти.
Майк поднял руку.
Бен.
Эдди Каспбрэк сидел, вжавшись в спинку стула, и выглядел так, словно хотел раствориться в ней и исчезнуть. Лицо его, тонкое, с мелкими чертами, лучилось страхом, когда он посмотрел сначала направо, потом налево, вновь на Билла. На мгновение Билл уже решил, что Эдди сейчас отодвинет стул, встанет и, не оглянувшись, выскочит за дверь. Потом он поднял одну руку, а другой схватился за ингалятор.
– Молодчина, Эдс, – похвалил его Ричи. – Готов спорить, на этот раз ржачек у нас будет предостаточно.
– Бип-бип, Ричи, – просипел Эдди.
6
Неудачникам приносят десерт
– Так какая у тебя идея, Майк? – спросил Билл. Напряжение разрядила Роуз, встречавшая их в вестибюле ресторана. Она принесла вазочку с печеньем счастья 24. С любопытством посмотрела на шестерых людей, каждый из которых сидел с поднятой рукой. Руки они торопливо опустили, но никто не произнес ни слова, пока за Роуз не закрылась дверь.
– Идея достаточно простая, – ответил Майк, – но, возможно, и опасная.
– Выкладывай, – предложил Ричи.
– Думаю, остаток дня мы должны провести порознь. Каждому из нас следует пойти в ту часть Дерри, которую он или она помнит лучше всего… только не в Пустошь. Не думаю, что кому-то из нас стоит идти туда… пока. Если хотите, представьте это себе как пешие экскурсии.
– Какова цель, Майк? – спросил Бен.
– Точно не знаю. Вы должны понимать, что основываюсь я исключительно на интуиции…
– В этом ритме что-то есть – не позволит нам присесть, – откликнулся Ричи.
Остальные улыбнулись. Все, кроме Майка, – тот лишь кивнул.
– Можно сказать и так. Руководствоваться интуицией – все равно что подобрать ритм и танцевать под него. Взрослым пользоваться интуицией трудно, и это главная причина, убеждающая меня, что именно так мы и должны поступить. В конце концов, дети в своем поведении на восемьдесят процентов основываются на интуиции, во всяком случае, где-то до четырнадцати лет.
– Ты говоришь о том, чтобы вновь врубиться в ситуацию, – уточнил Эдди.
– Пожалуй. Моя идея в этом. Если у вас нет какого-то особого места, просто доверьтесь ногам и посмотрите, куда они вас приведут. Потом мы встретимся вечером в библиотеке и поговорим о том, что случилось.
– Если что-то случится, – пожал плечами Бен.
– Я думаю, что случится.
– Что именно? – спросил Билл.
Майк покачал головой:
– Понятия не имею. Но думаю, если что и случится, то неприятное. Думаю, вполне возможно, что один из нас не появится вечером в библиотеке. Нет причин так думать… если не считать интуиции.
Ответом стала долгая пауза.
– Почему поодиночке? – наконец спросила Беверли. – Если мы должны сделать это вместе, почему ты хочешь, чтобы мы ушли отсюда по одному, Майк? Особенно если риск, судя по твоим предположениям, так велик?
– Думаю, я могу ответить на этот вопрос, – подал голос Билл.
– Говори, Билл, – кивнул Майк.
– Каждый из нас столкнулся с этим сам по себе. – Билл смотрел на Беверли. – Я не помню все – пока не помню, но помню многое. Фотографию в комнате Джорджи, которая пришла в движение. Мумию Бена. Прокаженного, которого Эдди увидел под крыльцом на Нейболт-стрит. Майк обнаружил кровь на траве около Канала в Бэсси-парк. И птица… была какая-то птица, верно, Майк?
Майк мрачно кивнул.
– Большая птица.
– Но не такая дружелюбная, как с улицы Сезам?
Ричи нервно хохотнул.
– Ответ Дерри на «Джеймс Браун 25 выдает классный прикол»! Дети мои, мы благословлены или мы прокляты?
– Бип-бип, Ричи, – осадил его Майк, и Ричи затих.
– Для тебя это был голос из канализационной трубы и кровь, выплеснувшаяся из сливного отверстия, – повернулся Билл к Беверли. – А для Ричи… – Он замолчал в недоумении.
– Вероятно, я – исключение, подтверждающее правило, Большой Билл, – заполнил паузу Ричи. – В то лето я столкнулся с чем-то странным, странным по-крупному, в комнате Джорджа, вместе с тобой. Мы тогда пришли в твой дом и заглянули в его альбом с фотографиями. И фотография Центральной улицы у Канала вдруг ожила. Ты помнишь?
– Да, – кивнул Билл. – Но ты уверен, что раньше ничего не было, Ричи? Совсем ничего?
– Я… – Что-то мелькнуло в глазах Ричи. Он продолжил медленно. – Как-то раз Генри и его дружки погнались за мной… незадолго до окончания учебного года, и я оторвался от них в отделе игрушек Универмага Фриза. Я пошел к Городскому центру, посидел на лавочке в парке и подумал, что увидел… но, возможно, мне это только померещилось.
– Что именно? – спросила Беверли.
– Ничего, – ответил Ричи почти что грубо. – Померещилось. Действительно. – Он посмотрел на Майка. – Я не возражаю против прогулки. Позволит убить время. Свидание с родными местами.
– Так мы договорились? – спросил Билл.
Все кивнули.
– А потом встретимся в библиотеке в… в котором часу, Майк?
– В семь вечера. Нажмите на кнопку звонка, если опоздаете. До начала летних каникул по будням библиотека закрывается в семь часов.
– В семь так в семь. – Билл вновь обвел всех взглядом. – И будьте осторожны. Постоянно помните: никто из нас на самом деле не знает, что мы де-е-елаем. Считайте, что это разведка. Если что-то увидите, в бой не вступайте. Бегите.
– «Я влюбленный – не задира», – прокомментировал Ричи мечтательным Голосом Майкла Джексона.
– Что ж, если уж мы собираемся это сделать, то пора начинать. – Легкая улыбка приподняла левый уголок рта Бена. Скорее горькая, чем веселая. – Хотя будь я проклят, если скажу в эту самую минуту, куда собираюсь пойти, раз уж Пустошь под запретом. Там мне было лучше всего… там – и с вами. – Взгляд его переместился к Беверли, задержался на мгновение и сдвинулся. – Я не могу назвать другого места, которое так много значит для меня. Вероятно, я просто поброжу пару часов, посмотрю на здания и промочу ноги.
– Ты найдешь, куда пойти, Стог, – возразил Ричи. – Посети магазины, где ты покупал еду, и подзаправься.
Бен рассмеялся:
– В одиннадцать лет я мог съесть гораздо больше, а сейчас так наелся, что вы можете выкатить меня отсюда.
– Что ж, я готов, – сказал Эдди.
– Секундочку! – воскликнула Беверли, когда они начали отодвигать стулья от стола. – Печенье счастья. Не забудьте про него.
– Да, – кивнул Ричи, – я могу представить себе, что найду в моем. «СКОРО ТЕБЯ СЪЕСТ БОЛЬШОЙ МОНСТР. ХОРОШЕГО ТЕБЕ ДНЯ».
Они рассмеялись, и Майк передал вазочку с печеньем счастья Ричи, тот взял одно и пустил вазочку по кругу. Билл заметил, что никто не разломал печенье, взяв его из вазочки; они сидели, держа маленькие, в форме шляпы, печенюшки в руках или положив на стол перед собой, и когда Беверли, все еще улыбаясь, подняла с тарелки свое печенье, Билл почувствовал, что из груди рванулся крик:
Но он опоздал. Беверли разломила печенье, за ней – Бен, Эдди отковыривал кусочек вилкой, и буквально за миг до того, как улыбка Беверли сменилась гримасой ужаса, Билл успел подумать: «
И обнаружил, что это подспудное знание ужасало больше всего; куда более красноречиво, чем Майк, это объясняло, сколь глубокую отметину оставило Оно на каждом из них… и отметина эта никуда не делась и поныне.
Кровь выплеснулась из печенья счастья Беверли, как из взрезанной артерии. Потекла по руке, потом на белую скатерть на столе, образовала на ней ярко-красное пятно, которое тут же выбросило в разные стороны жадные розовые отростки.
Эдди Каспбрэк издал сдавленный крик и так резко отодвинулся от стола, что едва не перевернулся вместе со стулом. Огромное насекомое, с хитиновым желтовато-коричневым уродливым панцирем, вылезало из его печенья счастья, как из кокона. Обсидиановые глаза слепо смотрели перед собой. Когда насекомое выбралось на тарелочку для хлеба, крошки дождем посыпались с его спины. Шум этот Билл ясно расслышал, и потом услышал еще раз, в своих снах, когда прилег вздремнуть во второй половине этого дня. Полностью освободившись, насекомое с сухим скрежетом потерло тонкие задние лапки, и Билл понял, что перед ними жуткий сверчок-мутант. Он доковылял до края тарелки и свалился с нее, упал на спину.
– Господи! – просипел Ричи. – Господи, Большой Билл, это глаз, дорогой Боже, это глаз, гребаный глаз…
Билл резко повернул голову и увидел, что Ричи смотрит на печенье счастья, губы его оттянулись, обнажив зубы в пугающей ухмылке. Кусочек печенья лежал на скатерти, из дыры пристально смотрел человеческий глаз, с россыпью крохотных крошек на карей радужке и белке.
Бен Хэнском отбросил свое печенье, не намеренно, а от неожиданности, как человек, внезапно обнаруживший, что держал в руке какую-то мерзость. А пока его печенье счастья катилось по столу, Билл увидел внутри два зуба, корни которых потемнели от запекшейся крови. Они торчали вместе, как семена во внутренней полости тыквы.
Билл снова посмотрел на Беверли и увидел, что она втягивает в себя воздух, чтобы закричать. Ее взгляд не отрывался от насекомого, которое выползло из печенья Эдди: эта тварь, по-прежнему лежа на спине, теперь вяло шевелила лапками.
Билл уже не сидел на месте. Он не думал – только реагировал. «
Так что изо рта Беверли вырвался не крик, а сдавленное:
Эдди издавал свистящие звуки, которые Билл хорошо помнил. Но полагал, что проблемы в этом нет: один впрыск из сосалки для легких, и все у Эдди будет хорошо. Все будет идеально, как сказал бы Фредди Файрстоун, и Билл задался вопросом – не в первый раз, – почему у человека в такие моменты возникают столь странные мысли.
Он торопливо оглядел остальных, и что-то еще вдруг вернулось из того лета, что-то, прозвучавшее необычайно архаично, но совершенно уместно:
– Ни гу-гу! Вы все! Ни гу-гу! Просто молчите!
Ричи прошелся рукой по рту. Лицо Майка стало грязно-серым, но он кивнул Биллу. Все они отодвинулись от стола. Билл еще не вскрыл свое печенье счастья, но теперь видел, что его боковинки шевелятся – раздуваются и сдуваются, раздуваются и сдуваются, раздуваются и сдуваются – словно внутри кто-то сидит и пытается вырваться из заточения.
– М-м-м-м-м! – Дыхание Бев щекотало ему ладонь.
– Ни гу-гу, Беверли, – с этими словами он убрал руку.
Поделиться книгой: