Мулен Руж по-русски. Пенталогия (СИ)

— Спасибо, Даниил, я рад слышать это от тебя.

— Пустое. Кстати, ты заметил, что раненый на Кузьменко очень похож?

— Нет, не обратил внимания. А что, мысли интересные есть?

— Вот думаю, выживет офицер или нет, неизвестно. А если приедет человек со всеми документами, с казной, да расскажет о геройской защите от бандитов… Через это есть шанс легализоваться.

— Блин, ну и голова у тебя. Я такие мысли больше от Агеева ожидал.

— Он и обратил моё внимание на схожесть раненного с Егором.

— Понятно. Ладно, пойду, воды натаскаю. Помогу другу Игнату ужин готовить. А то что-то я сегодня проголодался.

РАНЕНЫЙ ОФИЦЕР

После того, как раненого офицера перенесли в дом, Агеев, при помощи Муравьёва, раздел его и перебинтовал снова. Для перевязки он использовал прокипячённую полоску материи, которую пропитал настойкой из подорожника и крапивы. Этой настойки у них было чуть меньше литра. Мёд, найденный в лесу в одном из деревьев, дал Муравьёву возможность сделать самогон. Очищали самогон через древесный уголь, завёрнутый в льняную тряпицу. Запас этой настойки берегли, как зеницу ока. Других лекарственных средств, кроме небольшого запаса лечебных трав, у них не было. Офицер пришёл в сознание ночью. Кроме него в доме находился только Агеева. Остальные решили ночевать в старом доме, чтобы не беспокоить раненого.

— Где я? — услышал Агеев и тут же приблизился к очнувшемуся офицеру.

— У друзей, сударь. Старайтесь не шевелиться, вы тяжело ранены.

— Пить… Дайте воды.

Агеев смочил ему губы и сказал:

— У вас опасная рана, пить вам пока нельзя.

Раненый жадно облизал влагу на своих губах и на некоторое время притих. Потом, словно очнувшись, произнёс:

— Я вёз казну и документы…

— Не беспокойтесь, они в целости и сохранности.

— Но кто вы, назовите своё имя?

— Я Марсель ибн Карим, бастард персидского правителя Карим-хана.

— Вы хорошо говорите по-русски.

— Моя мать была русской.

— А как вы оказались здесь?

— Я направлялся из Империи Цин в Санкт-Петербург. Но это не важно. Главное, что вам нужно беречь силы, а разговоры отнимают их.

— Марсель ибн Карим, я чувствую, что жить мне осталось не долго, поэтому прошу вас, доставьте казну с документами в Тюмень.

— Не беспокойтесь, если Господь призовёт вас к себе, то я выполню вашу просьбу. Назовите мне своё имя, кто вы, откуда?

— Я капитан-поручик Казанцев Алексей Петрович, инженер-фортификатор, ехал на службу в Тюмень. Моя семья осталась в Вологодской губернии. Там наше родовое поместье, в селе Кувшиново, — с трудом отвечал раненый, тяжело переводя дыхание.

— А в Тюмени есть люди, которые вас знают?

— Нет, — сказал Казанцев и на некоторое время замолчал, пытаясь что-то вспомнить, — я учился во Франции, а когда вернулся в Россию, то меня сразу направили в Тюмень, из-за отсутствия там грамотных инженеров… Я узнавал, кого могу встретить на новом месте службы, но знакомых фамилий не услышал.

— Алексей Петрович, у вас большая семья?

— Семья… Мать и жена, да сын Иван пяти лет. С собой их брать побоялся, неспокойно здесь. Позже хотел…

— А кроме матери и жены других родственников нет?

— Братья в детстве умерли, отец в Семилетнюю войну погиб.

— А родственники жены, может им что передать?

— Жена из Ярославля. Мать с отцом там у неё живут и два младших брата. Про других ничего не могу сказать, не знаю.

— А как звать вашу жену?

— Варвара Михайловна. В девичестве Белокопытова. Сбережения у меня небольшие остались, там они, в сундучке с документами. Передайте ей…

— Обязательно передам.

Разговор и воспоминания отняли у раненого последние силы. Его дыхание стало частым и поверхностным. Вдруг тело офицера исказила резкая судорога, потом сильно напряглось… И он испустил дух. Агеев тяжело вздохнул и перекрестился. Требовалось уснуть, утро обещало быть хлопотным.

ПЛАН

— Запомни, Егор, ты теперь Ваше благородие Казанцев Алексей Петрович. С этого дня обращаться к нему только так, — и Агеев внимательно посмотрел на собравшихся в доме товарищей, — а Фёдор Тимофеевич станет при тебе денщиком. Он с местными реалиями знаком хорошо, если что, всегда подскажет.

— Марсель… э-э, ибн Карим, а вдруг облажаюсь я?

— Не облажаешься! Во-первых: ты несколько лет учился во Франции фортификации, благо языком французским владеешь. Кстати, где научился?

— От мамы. Она французский обожала. Весь репертуар их популярных песен знала, и любила исполнять. Заодно и меня научила.

— Вот, видишь, какая хорошая у тебя была мама, наперёд думала, — улыбнулся Агеев и продолжил, — ещё языки знаешь?

— В школе, колледже и университете немецкий изучал.

— Прекрасно! Короче, ты был во Франции и многих российских новостей можешь просто не знать. А во-вторых: привезём мы тебя в Тюмень как бы раненного, мол, сотрясение головы сильное получил от бандитов. Тут — помню, тут — не помню, хорошей отмазкой от ненужных вопросов будет. А так — герой! Казну спас, рискуя жизнью! Кто после этого плохо про тебя думать будет?

— А фортификация?

— Ты же учился в строительном колледже! Или забыл всё?

— Нет, конечно, не забыл, я хорошо учился. Только, вы же понимаете, те знания более современны…

— Вот и применишь с умом более современные знания, только за языком следи. Лучше всегда говори степенно, не спеша, как знающий себе цену человек.

— А вдруг меня кто опознает?

— Кто может тебя опознать, находятся далеко. И вообще, твоя безопасность — это наша головная боль. А ты помни о своей роли. Тебе нужно развивать строительство Тюмени, для этого ты сюда и прислан. Понятно?

— Понятно.

— А ты Фёдор Тимофеевич, что скажешь, — обратился к нему Агеев.

— Поспешать нужно, вот что скажу. Лёд на реке уже слабоват. Лошадкам, опять же, скоро есть нечего будет, да и наши запасы подошли к концу. Считай только на мясе и рыбе живём.

— День, два на сборы и репетицию будущего спектакля точно придётся потратить, а потом можно и трогаться, — внёс Агеев своё предложение, — а нужные вещи, которые с собой не получится взять, спрятать надо. Всякое в жизни может случиться, вдруг опять скрываться придётся.

— Так и сделаем, — подвёл итог Лапин.

ЧАСТЬ III

ЛЕГАЛИЗАЦИЯ

ТЮМЕНСКИЕ ГАСТРОЛИ

В ясный весенний день, когда солнце нахально разлеглось на небе, полностью обнажив свои прелести, по грязному и рыхлому снегу к воротам Тюмени подъехали сани запряжённые тройкой лошадей. Сзади и спереди их сопровождали конные люди.

— Кто такие? — раздался грозный окрик солдата дежурившего у ворот.

Фёдор Тимофеевич, а с недавних пор просто Федька, оставив за спиной Маллера, выехал вперёд. В новом своём обличии он был совершенно не похож на себя. На гладко выбритом лице остались только усы, которые аккуратной подковкой опускались вниз до самого воротника. Был он в тёмно-зелёном кафтане, в красном камзоле и такого же цвета штанах. На ногах красовались высокие сапоги. На голове молодцевато возвышалась чёрная треуголка. Слева на ремне висела сабля, спрятанная в покрытые медным узором ножны.

— Его благородие капитан-поручик Казанцев Алексей Петрович из Санкт-Петербурга, — сказал горделиво Фёдор, — по личному приказу Её Императорского Величества Императрицы-матушки Екатерины II.

Услышав это, из караульного помещения выскочили ещё двое местных солдат помятого вида и стали быстро убирать бревно, которое лежало на рогатинах и перекрывало дорогу.

— Как проехать до воеводской канцелярии? — спросил у солдата Фёдор.

— А вон господин прапорщик едет, он проводит вас.

На лошади рыжей масти из ворот показался пожилой мужчина в форме прапорщика пехотного полка и направился к ним.

— Ваше благородие, — обратился к нему солдат, — тут Его благородие капитан-поручик Казанцев из самого Петербурга приехали.

Прапорщик подъехал к саням. Возница, роль которого исполнял Кощеев, указывая на укрытого шубой человека сказал:

— Ранены они, плохо себя чувствуют. На дороге разбойники напали, еле отбились.

— А это кто? — спросил старый вояка, указывая на Агеева, Лапина и Муравьёва, которые остановили своих коней за санями и существенно отличались внеш-ним видом от Маллера, Кощеева и Саблина.

— Это господа путешественники из Персии, только благодаря им мы смогли от разбойников поганых отбиться.

— Понятно. Следуйте за мной.

Кавалькада въехала в городок и последовала по неширокой улице в сторону здания канцелярии. Возле канцелярии пришлось немного подождать прапорщика, который отправился с докладом. Через некоторое время вышел он и ещё два пожилых мужчины, одетые в военные мундиры. Это были воевода Михаил Иванович Тихомиров и комендант Устьянцев Андрей Петрович.

— Серьёзно ранен? — спросил Тихомиров, обращаясь к Саблину.

— Голову ему зашибло, Ваше высокоблагородие, — ответил тот, — два дня был в беспамятстве. Сегодня пришёл в сознание, но слаб ещё.

— Эх, беда какая! Так, поехали в мой дом. Там всё расскажете, заодно господину капитану-поручику уход обеспечим.

* * *

Из комнаты, где лежал «раненый» капитан-поручик, вышел доктор. Все, находящиеся в гостиной люди вопросительно смотрели на него.

— Рана (пришлось для правдоподобности поставить шишку) не представляет серьёзной опасности, но из-за сотрясения головного вещества возможно более тяжёлое протекание болезни. Больному необходим полный покой. Я дал ему успокоительную микстуру.

— Будем надеяться, что с Божьей помощью господин капитан-поручик поправится, — сказал хозяин дома и перекрестился. Следом за ним перекрестились остальные. В это же время Агеев, Лапин и Муравьёв находились в другой ком-нате, где им предложили обождать аудиенции.

После того, как врач ушёл, хозяин дома стал подробно расспрашивать о происшествии. Друзья охотно поведали выдуманную ими легенду.

— А на следующий день, после баталии с разбойниками, — увлечённо вещал Кощеев, — когда время уже к полудню подходило, едем, значит, мы по Пышме ровненько друг за дружкой. И вдруг, слышу, треск! Упряжка с санями, что второй шла, под лёд провалилась! Кони ржут, бьют копытами, а полынья всё больше становится! Головной упряжке вперёд бы надо, а они встали, помочь наверно хотели, и тоже под лёд! Гляжу, и третья начинает заваливаться! Я свои сани развернул и к берегу скорее. Так и спаслись.

— Много народу-то погибло?

— Шесть душ, Ваше высокоблагородие. Баба господина путешественника со служанкой, два воина и двое возничих, да дюжина лошадей.

— Прими Господь их души грешные, — сказал Михаил Иванович, осеняя себя крестом.

— Особенно бабу жалко, — перекрестившись, продолжал Игнат, — красивая была… А вечером, когда лагерем отдыхали, так пела хорошо, хоть и не по нашему, а за душу брало.

— Ты, Игнат, смотри, на чужих баб заглядываться будешь, быстро головы лишишься. Главное казну сохранили и в целости доставили, — поучительно сказал Фёдор.

— За казну отдельное спасибо. А сейчас идите с господином прапорщиком, он вас в казарме солдатской всех троих пока определит, а нам с господином Марсель ибн Каримом пообщаться нужно.

* * *

— Марсель ибн Карим, расскажите мне о Персии и откуда вы так хорошо знаете русский язык? — воевода задавал ход беседы, а комендант сидел молча в сто-роне и наблюдал.

— Моя мать была русской. Одна из многих наложниц в гареме моего отца. Но она не являлась его женой. Детей, рождённых от наложниц, в ханском дворе проживало не менее семи десятков. Официальных детей у хана было тринадцать человек, жили они от нас отдельно. Поэтому никаких прав, чтобы занять достойное место при дворе, у меня не было…

Агеев старался говорить не спеша и с достоинством. Иногда, будто заговариваясь, он начинал говорить на арабском, но потом, спохватившись, переходил на русский. Он рассказывал про историю Персии, про войны, которые она вела, про быт населяющих её людей… О том, как решил попытать счастье в чужой стране, об успешной торговле в Цинской империей и желании при помощи этих капиталов достойно устроить свою жизнь в России, а преследуя честолюбивые планы поступить на военную службу.

— И, как я понимаю, все ваши богатства сейчас находятся на дне реки? И всё, что вы имеете, это оружие и то, что надето на вас?

— К сожалению, да.

— А вам ещё нужно кормить ваших людей.

Михаил Иванович был управленцем, и старался использовать все выгоды и возможности на своём посту для лучшего выполнения тех задач, ради которых он сюда поставлен. Поэтому, он был ужасно рад, что благодаря этому юному искателю приключений была спасена армейская казна. Но его совесть, как и у любого нормального человека, требовала как-то отблагодарить этого юношу за помощь. А управленец в его душе хотел сделать так, чтобы благодарность обернулась выгодой для него.

— Вы правы, — ответил Агеев, — доехать до Петербурга у меня просто не хватит средств.

— А что умеют ваши слуги?

— Это не слуги, это вольные люди, и они служат мне по желанию своего сердца.