Введение в языкознание (фрагмент)

§ 25. Специально в области произношения следует также выделить известные различия стилистического порядка, и прежде всего два главных стиля произношения — так называемые полный и разговорный. Полный стиль используется в публичной речи (лекции, доклад, выступление по телевидению и т. д.) и вообще в официальной обстановке, также нередко при телефонных переговорах; он характеризуется более тщательным и четким выговариванием всех элементов слова. Разговорный стиль встречается чаще всего в непринужденной беседе, когда многое «скрадывается», «проглатывается», так как речь и без того понятна собеседнику. В рамках этого стиля возникли разговорные варианты здрасте! и даже драсть! вместо здравствуйте, обращения вроде пап! Петь! с отпаданием конечного гласного, разговорные варианты имен и отчеств: Иван Александрович превратилось в Иван Александрыч и даже Ван Санч, Мария Павловна — в Марь Пална.

§ 26. В некоторых языках различия между языковыми стилями значительно глубже, чем в русском. Но в большинстве современных литературных языков между отдельными стилями нет непроходимых перегородок. Напротив, стили обычно взаимодействуют друг с другом, грани между ними являются подвижными.

Если территориальные, профессиональные, социальные различия в языке порождаются соответствующей дифференциацией языкового коллектива, то стилистические различия обусловлены многообразием ситуаций и форм использования языка в жизни общества. Поэтому каждый носитель языка в принципе владеет несколькими и даже всеми основными стилями данного языка (хотя разными стилями часто в неодинаковой степени). Стилистическое богатство и разнообразие языка — свидетельство сложности и богатства духовной жизни народа.

2. ЯЗЫК — СВОЕОБРАЗНАЯ ЗНАКОВАЯ СИСТЕМА 

а) Что такое знак?

§ 27. В фантастических «Путешествиях Гулливера», написанных Дж. Свифтом, рассказывается, в частности (ч. III, гл. 8), об удивительных людях, которые решили обходиться без языка и вели беседы не с помощью слов, а с помощью самих предметов, предъявляемых «собеседнику». Фантазия Свифта наделила каждого такого мудреца большим мешком, в котором он носил с собой все предметы, нужные для «разговора». В действительности обмен информацией в человеческом обществе строится на другом, прямо противоположном принципе: адресату сообщения предъявляются вовсе не предметы, о которых идет речь, не те или иные «реальности», служащие темой сообщения, а некие заместители этих реальностей, представители их, вызывающие в сознании образ, представление или понятие об этих реальностях, в частности, и тогда, когда самих этих реальностей поблизости нет. Адресату сообщения предъявляется не А, о котором идет речь, а некое В, являющееся «представителем» этого А для сознания адресата. Вот это В, замещающее и представляющее А, мы и называем знаком. «Знаковая ситуация» наличествует всякий раз, когда, как говорили в старину по-латыни, aliquid stat pro aliquo — «что-то стоит вместо чего-то другого».

Впрочем эта формула является слишком широкой, и в нее нужно внести одно уточнение. Ведь нас интересуют знаки, используемые в процессе человеческого обмена информацией, осуществляемого его участниками сознательно, преднамеренно и целенаправленно. Тучи на небе можно в каком-то смысле назвать «представителем» приближающегося дождя, и они могут быть для человека своего рода «знаком». Восприняв этот «знак», человек сделает практические выводы (например, отправляясь из дому, захватит с собой зонт). Но в этом случае нет ситуации общения: нет «отправителя сообщения», нет и «адресата», для которого сообщение предназначалось. Здесь поэтому правильнее говорить не о «знаке», а о признаке, или симптоме. Симптом хотя и позволяет наблюдателю делать определенные выводы, но вовсе не предназначен специально для получения таких выводов. Знак же в собственном смысле имеет место лишь тогда, когда что-то (некое В) преднамеренно ставится кем-то вместо чего-то другого (вместо А) с целью информировать кого-то об этом А.

Во всех случаях преднамеренного обмена информацией мы имеем дело с такого рода знаками. Портфель, случайно забытый на стуле в аудитории,— не знак (хотя и признак того, что там кто-то был); портфель же, сознательно положенный на стул, может служить знаком того, что место занято. Все системы средств, используемых человеком для обмена информацией, являются знаковыми, или семиотическими, т. е. системами знаков и правил их употребления. Наука, изучающая знаковые системы, называется семиотикой, или семиологией (от др.-греч. sēma ‘знак’).

Язык не составляет исключения из общего правила. Он тоже знаковая система. Но он — самая сложная из всех знаковых систем.

§ 28. Примерами относительно простых систем могут служить железнодорожный семафор, светофоры разных типов, дорожные знаки, информирующие водителей о тех или иных особенностях предстоящего отрезка пути либо предписывающие или запрещающие выполнение каких-то действий. Рассматривая эти и некоторые другие подобные системы, мы можем сделать следующие наблюдения:

1.    Все знаки обладают материальной, чувственно воспринимаемой «формой», которую иногда называют «означающим», а мы будем называть «экспонентом знака» (от лат. expōno ‘выставляю напоказ’). В наших примерах экспоненты (поднятое или опущенное крыло семафора, красный, зеленый или желтый огонь светофора, то или иное изображение на куске жести) доступны зрительному восприятию. В других случаях экспонент воспринимается слухом (например, в телефоне — непрерывный гудок низкого тона, частые гудки высокого тона и т. п.), осязанием (буквы шрифта для слепых)[17], в принципе возможны системы, использующие обонятельные и вкусовые экспоненты. Существенно только то, чтобы экспонент был так или иначе доступен восприятию человека (либо «восприятию» заменяющего его автомата), т. е. чтобы экспонент был материальным.

2.    Материальный, чувственно воспринимаемый объект (или материальное «событие» — например, гудок в телефонной трубке) только в том случае является экспонентом какого-то знака, если с этим объектом (или событием) связывается в сознании общающихся та или иная идея, то или иное «означаемое», или, как мы будем говорить, содержание знака (ср. приведенный выше пример с двумя портфелями — случайно забытым и положенным на стул сознательно).

3.    Очень важным свойством знака является его противопоставленность другому или другим знакам в рамках данной системы. Противопоставленность предполагает чувственную различимость экспонентов (например, поднятое крыло — опущенное крыло семафора) и противоположность или, во всяком случае, различность содержания знаков (в нашем примере:    ‘путь открыт’ — ‘путь закрыт’). Из факта противопоставленности знаков вытекает, что не все материальные свойства экспонентов оказываются одинаково важными для осуществления их знаковой функции: в первую очередь важны именно те свойства, по которым эти экспоненты отличаются друг от друга, их «дифференциальные признаки». Некоторые же свойства оказываются и вовсе несущественными. Так, неважно, будет ли зеленое стекло в светофоре иметь оттенок, чуть более близкий к голубому или к желтому (но важно, чтобы оно достаточно отличалось от желтого стекла), будут ли зеленое, желтое и красное стекла расположены вертикально, одно над другим, или, как в некоторых светофорах, горизонтально и т. д. Противопоставленность знаков ярко проявляется в случае так называемого нулевого экспонента, когда материальное, чувственно воспринимаемое отсутствие чего-либо (объекта, события) служит экспонентом знака, поскольку это отсутствие противопоставлено наличию какого-то объекта или события в качестве экспонента другого знака. Так, включение левой или правой «мигалки» является знаком поворота автомобиля соответственно налево или направо, а невключение «мигалки» есть нулевой экспонент, передающий содержание ‘еду прямо’.

4.    Установленная для каждого данного знака связь между его экспонентом и содержанием является условной, основанной на сознательной договоренности. Она может быть чисто условной: например, связь между зеленым цветом и идеей ‘путь свободен’. В других случаях связь между экспонентом и содержанием может быть в большей или меньшей степени мотивированной, внутренне обоснованной, в частности, если экспонент имеет черты сходства с обозначаемым предметом или явлением. Элементы такой изобразительной, наглядной мотивированности находим в некоторых дорожных знаках (например, изображение бегущих детей, зигзага дороги, поворота и т. д.).

5.    Что касается содержания знака, то его связь с обозначаемой знаком действительностью носит принципиально иной характер. Содержание знака есть отражение в сознании людей, использующих этот знак, предметов, явлений, ситуаций действительности, причем отражение обобщенное и схематичное. Так, знак извилистой дороги (изображение зигзага) в каждом конкретном случае своего использования указывает на реальные извилины данной конкретной дороги, вообще же (потенциально) относится к любой извилистой дороге, к классу извилистых дорог, обозначает самый факт извилистости дороги как общую идею, в отвлечении от частного и конкретного. Этим содержанием знак обладает также и тогда, когда никакой извилистой дороги поблизости нет (например, в учебной таблице дорожных знаков).

б) Членение речевого высказывания (текста) и основные единицы языка

§ 29. Будучи средством общения, язык с необходимостью представляет собой систему знаков и правил оперирования этими знаками. Но какие же именно элементы (единицы) языка являются знаками? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сперва выяснить, каковы вообще единицы языка и каковы взаимоотношения между этими единицами. Выделение единиц языка связано с членением речевого высказывания, с членением текста и самого потока речи. Как же протекает такое членение?

Отдельное высказывание составляет основную единицу речевого общения. Как в любых случаях общения (§ 3), в высказывании различают две стороны: 1) «план выражения» и 2) «план содержания». План выражения — это звуковая, материальная сторона высказывания, воспринимаемая слухом (а при письменной передаче высказывания — материальная последовательность начертаний, воспринимаемая зрением). План содержания — это выраженная в высказывании мысль, содержащаяся в нем информация, те или иные сопровождающие эту информацию эмоциональные моменты. План выражения и план содержания изучаются в языковедении в тесной связи друг с другом.

Высказывание членится на предложения, следующие друг за другом, либо состоит из одного предложения.

§ 30. Предложение, в свою очередь, членится дальше на какие-то значащие части. Наиболее привычными для нас значащими элементами в составе предложения являются слова. Но слово даже в пределах одного, а тем более при сравнении между собой разных языков оказывается единицей очень неопределенной как с точки зрения своей структуры и своих формальных признаков, так и с точки зрения своего смыслового содержания. В частности, есть слова «знаменательные» («полнозначные»), называющие те или иные явления реальной действительности (предметы, процессы, свойства предметов и т. д.) или их отражения в сознании людей, и слова служебные (как иногда говорят, «формальные») — предлоги, союзы, артикли, вспомогательные глаголы и т. д., выражающие смысловые и/или грамматические связи и отношения. Нисколько не отрицая важности слова, сосредоточим сперва наше внимание на другой, более элементарной единице, именно на минимальной значащей единице, четко характеризуемой уже самим этим признаком минимальности, неразложимости на более мелкие значащие части. Такой единицей является в речи, в тексте так называемый морф, а в системе языка — соответственно морфема (от др.-греч. morphē ‘форма’). Морфы и морфемы — это, в частности, известные каждому из школы значащие части слова, такие, как корень, приставка, суффикс, окончание.

Различие между морфом и морфемой такое же, как между экземпляром слова в тексте и словом-лексемой. Так же, как в приведенном выше примере Ворон к ворону летит, Ворон ворону кричит лексема «ворон» представлена четыре раза (четырьмя «словоупотреблениями»); так, два раза (т. е. двумя морфами) представлена в этом примере морфема -у — окончание дат. п. ед. ч.; два раза (двумя морфами) — морфема -т — окончание 3-го лица в глаголе и четыре раза (четырьмя морфами) — корневая морфема ворон-. Морфом и соответственно морфемой является и отдельное слово, если оно не членится на значащие части. В пашем примере такой случай представляет предлог к. Есть и другие типы морфем, с которыми мы познакомимся позже. Минимально предложение может содержать в себе одно слово (например, предложение Замолчи!), и это слово может быть одноморфемным (например, Стоп!).

Все значащие элементы внутри предложения, вплоть до морфа и морфемы, обладают, как и предложение, планом выражения и планом содержания. Например, у морфемы -у (в форме ворону) план выражения представлен звуком «у», реализованным в определенной точке речевой цепи, а план содержания есть значение дательного падежа единственного числа. Обладая двумя указанными планами, и слово и морфема являются, как и предложение, двусторонними единицами: слово в тексте и морф — двусторонние единицы речи, а лексема и морфема — двусторонние единицы языка.

§ 31. И в речи, и в языке кроме двусторонних единиц существуют единицы односторонние. Таковы звуковые единицы, выделяемые в плане выражения и связанные с содержанием лишь косвенно. В русском и в большинстве других языков отрезок речевого потока, соответствующий одному морфу, может члениться дальше на отдельные звуки, или фоны (от др.-греч. phōnē ‘звук, голос’). Например, отрезок рук-, соответствующий корню слова рука, членится на три фона — р, у и к. Однако значение корня рук- не разлагается, конечно, на какие-либо элементы, которые можно было бы соотнести с каждым из этих трех фонов. Иными словами, нельзя ответить на вопрос: «Что значит р (или что значит у или к) в слове рука (или в корне рук-)?» По отдельности ни р, ни у, ни к здесь ничего не «значат», значение имеет только все сочетание р + у + к в целом. Фонам, выделяемым в потоке речи, в системе языка соответствуют фонемы. Фоны — конкретные экземпляры фонем. Так, в произнесенном кем-либо слове мама — четыре фона, но только две фонемы (м и а), представленные каждая в двух экземплярах. Ниже мы увидим, что есть языки, в которых выделяются не фонемы, а так называемые силлабемы, или слогофонемы (см. § 70). Наблюдаются в языках и нелинейные единицы — явления, не вычленяемые в виде отрезков речевой цепи (например, ударение, см. § 76 и след.).

§ 32. Языковыми знаками можно считать, конечно, только значащие, двусторонние единицы, и прежде всего слово (лексему) и морфему. Значение, выражаемое словом или морфемой, есть содержание соответствующего знака. Материальным экспонентом знака является звучание (вообще, план выражения) слова или морфемы. В частном случае экспонент может быть нулевым: например, отсутствие окончания в форме ворон есть показатель значения именительного падежа единственного числа (ср. другие формы того же слова — ворона, ворону, вороном, вороны, снабженные положительными, т. е. ненулевыми, окончаниями). Высшая языковая единица — предложение — чаще всего есть некая комбинация языковых знаков, создаваемая по определенной модели в процессе порождения высказывания.

Фонемы, будучи единицами односторонними, не являются знаками, но служат «строительным материалом» для знаков, точнее — для экспонентов знаков. Известный языковед Луи Ельмслев (1899—1965) называл фонемы «фигурами плана выражения», «фигурами, из которых строятся знаки». В определенных случаях экспонент морфемы и даже слова состоит всего из одной фонемы. Таковы окончания -а, -у, -ы в разных формах слова ворон или предлоги к, у, с, союзы и, а и т. д. Но эти случаи, конечно, не стирают принципиального различия между фонемой и знаковыми (двусторонними) единицами языка, так же как случаи однословных (и одноморфемных) предложений не стирают принципиального различия между предложением и словом (или морфемой).

Многоярусность языковой структуры обеспечивает существенную экономию языковых средств при выражении разнообразного мыслительного содержания. Всего из нескольких десятков фонем, с помощью их различных комбинаций, язык создает экспоненты для тысяч морфем (для многих сотен корней, для десятков префиксов, суффиксов и окончаний). Сочетаясь различным образом, морфемы составляют уже сотни тысяч слов со всеми их грамматическими формами. Поистине, как говорил Ельмслев, «язык организован так, что с помощью горстки фигур и благодаря их все новым и новым расположениям может быть построен легион знаков»[18]. Но экономия языковых средств особенно наглядно выступает при построении высказывания. Комбинируясь по-разному в зависимости от содержания нашей речи, слова образуют уже миллионы и миллиарды предложений. Так многоярусность языковой структуры делает язык очень экономичным и гибким орудием, обеспечивающим удовлетворение выразительных потребностей общества.

§ 33. Между языковыми единицами одного уровня (словом и словом, морфемой и морфемой, фонемой и фонемой) существуют отношения двух видов — парадигматические и синтагматические.

1.    Парадигматические отношения — это отношения взаимной противопоставленности в системе языка между единицами одного уровня, так или иначе связанными по смыслу. На этих отношениях основываются парадигматические ряды (парадигмы) типа ворон — ворона — ворону и т. д. (грамматическая падежная парадигма, в которой противопоставлены друг другу морфемы — окончания разных падежей); кричу — кричишь — кричит (грамматическая личная парадигма, друг другу противопоставляются личные окончания); ворон — сокол — ястреб — коршун и т. д. (лексическая парадигма, друг другу противопоставлены слова, обозначающие хищных птиц)[19]. В нашей речевой деятельности мы в зависимости от смысла, который хотим выразить, все время выбираем тот или иной член из парадигматического ряда.

2.    Синтагматические отношения — это отношения, в которые вступают единицы одного уровня, соединяясь друг с другом в процессе речи или в составе единиц более высокого уровня[20]. Имеется в виду, во-первых, самый факт сочетаемости (ворон соединяется с формой кричит, но не с формами кричу и кричишь, с прилагательным старый, но не с наречием старо; сочетаясь с летит, кричит и многими другими глаголами, нормально не сочетается с поет или кудахчет; мягкие согласные в русском языке соединяются с последующим и, но не с последующим ы). Во-вторых, имеются в виду смысловые отношения между единицами, совместно присутствующими в речевой цепи (например, в старый ворон слово старый служит определением к ворон), воздействие единиц друг на друга (звук «ч» в кричу выступает в огубленном варианте перед последующим «у», см. § 45,1) и т. д.

в) Сходства и различия между языком и искусственными знаковыми системами

§ 34. Итак, мы признали знаками такие значащие единицы языка, как слова и морфемы. Посмотрим подробнее, что же у них общего со знаками искусственных знаковых систем.

1.    Экспоненты морфем и слов, как и экспоненты дорожных и иных знаков, материальны: в процессе речи морфемы и слова воплощаются в звуковой материи, в звучании (а при письменной фиксации — в материальном начертании).

2.    Все морфемы и слова обладают, как и неязыковые знаки, тем или иным содержанием: в сознании людей, знающих язык, они связываются с соответствующими предметами и явлениями, вызывают мысль об этих предметах и явлениях и, таким образом, несут определенную информацию (обычно частицу общей информации, заключенной в высказывании).

3.    Подобно неязыковым знакам, морфемы языка и его слова участвуют в разнообразных противопоставлениях, как мы это видели в § 33,1. Именно в силу противопоставления, как и в искусственных знаковых системах, возможны случаи нулевого экспонента, а у положительных экспонентов не все материальные свойства являются существенными: будет ли слово ворон произнесено басом или дискантом, с «обычным» или с картавым р, это не отразится на его понимании.

4.    Как и в искусственных системах, связь между экспонентом и содержанием языкового знака может быть либо чисто условной, либо в какой-то степени мотивированной. Но в языковых знаках изобразительная мотивированность экспонента встречается относительно редко, главным образом в звукоподражательных словах (кукушка, мяукать и т. п.), точнее — в их корневых морфемах (куку-, мяу-). Большинство же знаков языка характеризуется чисто традиционной связью между экспонентом и содержанием (то, что называют «описательной мотивированностью», — явление другого порядка, см. § 121).

5.    Мы видели, что содержание знаков искусственных систем есть отражение в сознании человека предметов, явлений, ситуаций действительности и что знаки эти служат средством обобщения и абстракции. Это в еще большей мере относится к знакам языка, фиксирующим результаты абстрагирующей работы человеческого мышления. Только так называемые имена собственные (Нева, Эльбрус, Саратов, Софокл) обозначают (и, следовательно, отражают в своем содержании) индивидуальные предметы (определенную реку, определенную гору и т. д.). Все остальные языковые знаки обозначают классы предметов и явлений, и содержание этих знаков представляет собой обобщенное отражение действительности.

Итак, знаки языка во многом сходны со знаками других знаковых систем, искусственно созданных людьми. Сходство это таково, что язык, без сомнения, нужно считать системой знаков и правил их функционирования. Вместе с тем язык — знаковая система особого рода, заметно отличающаяся от искусственных систем.

§ 35. Прежде всего язык — универсальная знаковая система. Он обслуживает человека во всех сферах его жизни и деятельности и потому должен быть способен выразить любое новое содержание, которое понадобится выразить. Искусственные системы, рассмотренные нами выше, не таковы. Все они — специальные системы с узкими задачами, обслуживающие человека лишь в определенных сферах, в определенных типах ситуаций[21]. Все типы ситуаций, для которых созданы эти искусственные системы, в принципе предусмотрены заранее при создании системы. Следовательно, количество содержаний, передаваемых знаками такой системы, точно ограничено, конечно. Если возникает потребность выразить какое-то новое содержание, требуется специальное соглашение, вводящее в систему новый знак, т. е. изменяющее саму систему. Знаки в искусственных системах либо вовсе не комбинируются между собой в составе одного «сообщения» (например, не сочетаются поднятое и опущенное плечо семафора), либо же комбинируются в строго ограниченных рамках, и эти комбинации обычно точно фиксируются в виде стандартных сложных знаков (ср. запрещающие дорожные знаки, в которых круглая форма и красная кайма обозначают запрет, а изображение внутри круга указывает, что именно запрещается). Напротив, количество содержаний, передаваемых средствами языка, в принципе безгранично. Эта безграничность создается, во-первых, очень широкой способностью к взаимному комбинированию и, во-вторых, безграничной способностью языковых знаков получать по мере надобности новые значения, не обязательно утрачивая при этом старые. Отсюда — широко распространенная многозначность языковых знаков: петух — птица и петух — ‘запальчивый человек, забияка’ (см. § 109 и след.).

§ 36. Далее, язык — система, по своей внутренней структуре значительно более сложная, чем рассмотренные искусственные системы. Сложность проявляется здесь уже в том, что целостное сообщение лишь в редких случаях передается одним целостным языковым знаком вроде приведенного выше Стоп! Такая передача одним знаком возможна лишь для некоторых сообщений. Обычно же сообщение, высказывание есть некая комбинация большего или меньшего числа знаков. Это комбинация свободная, создаваемая говорящим в момент речи, комбинация, не существующая заранее, не стандартная (хотя и строящаяся по определенным «образцам» — моделям предложений). Языковой знак, как правило, есть, следовательно, не целое высказывание, а лишь компонент высказывания; как правило, он дает не целостную информацию, соответствующую определенной ситуации, а лишь частичную информацию, соответствующую отдельным элементам ситуации, на которые этот знак указывает, которые он выделяет, называет и т. д. При этом знак, в свою очередь, может быть простым, элементарным (т. е. морфемой) или сложным (многоморфемным словом, так называемым устойчивым сочетанием слов вроде белый гриб). Некоторые языковые знаки являются «пустыми», т. е. не обозначают никаких «внеязыковых реальностей». Эти знаки выполняют чисто служебные функции. Так, окончания прилагательных в русском языке обычно функционируют лишь как показатели синтаксической связи (согласования) данного прилагательного с определяемым существительным (новый журнал — новая газета — новое письмо); немецкая приинфинитивная частица zu есть, собственно, лишь показатель зависимости инфинитива от другого слова в предложении и т. д. Сложность структуры языка проявляется, далее, в том, что в языке есть не только ярус, лежащий «выше» знакового — ярус предложений и свободных (переменных) словосочетаний вроде белая простыня, но также и ярус, лежащий «ниже» знакового, ярус «незнаков», или «фигур», из которых строятся (и с помощью которых различаются) экспоненты знаков.

§ 37. Кроме того, каждый язык складывался и изменялся стихийно, на протяжении тысячелетий. Поэтому в каждом языке немало «нелогичного», «нерационального» или, как говорят, между планом содержания и планом выражения нет симметрии. Во всех языках немало знаков с полностью совпадающими экспонентами, так называемых омонимов (§ 115), например лук (растение) и лук (оружие), что следует отличать от многозначности, когда один знак (например, петух), помимо своего «прямого» значения обладает еще другим, логически выводимым из первого (‘забияка’). Иногда язык допускает разное осмысление одного и того же сочетания знаков. Так, Я знал его еще ребенком может означать ‘когда он был ребенком’ и ‘когда я был ребенком’; приглашение писателя может означать, что писатель кого-то пригласил либо же что кто-то пригласил писателя; английская фраза Flying planes may be dangerous может означать ‘Вождение самолетов может быть опасно’ и ‘Летающие самолеты могут быть опасными’. Встречаются в языках и знаки, полностью совпадающие по содержанию, так называемые абсолютные синонимы, например огромный и громадный (см. § 106,2). При всей принципиальной экономичности своей структуры язык оказывается иногда очень расточительным и в пределах одного сообщения выражает одно и то же значение несколько раз. Так, в предложении «Вчера мы водили нашу маленькую внучку в цирк» значение множественного числа выражено дважды: словом мы и окончанием -и в глаголе; значение женского рода (здесь можно сказать — женского пола) четыре раза: суффиксом в слове внучка (ср. внук) и тремя окончаниями (-у, -ую, -у); значение прошедшего времени — дважды, один раз в более общем виде (суффиксом -л в глаголе), а другой раз— более точно (словом вчера). Подобная избыточность не является, однако, недостатком: она создает необходимый «запас прочности» и позволяет принять и правильно понять речевое сообщение даже при наличии помех. Наконец, в отличие от знаков искусственных систем в значение языковых знаков нередко входит эмоциональный момент (ср. ласковые слова, и, напротив, ругательства, так называемые суффиксы эмоциональной оценки, наконец, интонационные средства выражения эмоций).

Глава III

ЛЕКСИКОЛОГИЯ

§ 87. Лексикология (от др.-греч. lexis ‘слово, выражение’) — раздел науки о языке, изучающий лексику, т. е. словарный состав языка. Лексика состоит из слов и устойчивых словосочетаний, функционирующих в речи наподобие слов.

Переходя после изучения фонетики и фонологии к изучению лексикологии, мы попадаем в совершенно другой мир. Если там мы имели дело с односторонними языковыми единицами, то здесь — с единицами двусторонними, обладающими значением. Если количество фонем в одном языке исчисляется всего несколькими десятками, то количество лексических единиц — десятками и сотнями тысяч, а вернее — даже вообще не может быть сосчитано, так как словарный состав непрерывно пополняется. Если каждая фонема и просодема повторяются в текстах практически бесконечное число раз, то среди лексических единиц языка есть высокочастотные (например, в русском языке союз и, предлог в, отрицательная частица не, местоимение он и т. д.), а есть и такие, которые могут не встретиться ни разу на многих десятках тысяч страниц текста, и даже такие, о которых можно сказать, что они существуют лишь потенциально, в возможности. Наконец, в отличие от звукового строя и фонологической системы языка, лексика непосредственно и широко отражает общественную практику, материальную и духовную культуру соответствующего человеческого коллектива, немедленно откликается на любое изменение в производстве, в общественных отношениях, в быту, в идеологии и т. д. и потому находится в состоянии непрерывного изменения (что нисколько не исключает наличия в лексике каждого языка устойчивого «ядра», сохраняющегося в течение столетий).

Все это объясняет нам специфику лексикологии — внимание к индивидуальным особенностям отдельного слова, особый интерес к разнообразным внеязыковым факторам, к общественной обусловленности лексических явлений.

Первая и чрезвычайно трудоемкая задача, возникающая перед наукой в рассматриваемой области,— собрать (инвентаризировать) по возможности всю лексику языка, выяснить и описать значение каждой лексической единицы. Этим занимается лексикография, дающая описание лексики в виде словарей (лексиконов) соответствующего языка. Словари осуществляют (под тем или иным углом зрения, с помощью методов, разрабатываемых теорией лексикографии) лишь первичное описание лексики, оформленное как совокупность описаний отдельных лексических единиц, учтенных в рамках данного словаря. В больших (особенно многотомных) словарях многие слова могут быть описаны очень подробно и глубоко, но описание каждого слова является здесь по необходимости изолированным от описания других слов: в задачи словаря не может входить обобщение фактов, касающихся разных слов. Материал, собранный в словарях, составляет базу для обобщений лексикологии, для выявления общих закономерностей, управляющих функционированием и историческим развитием словарного состава.

Наиболее существенным разделом лексикологии является семасиология[22], изучающая проблемы значения (семантики) лексических единиц.

1. СЛОВО КАК ЕДИНИЦА ЯЗЫКА

§ 88. Выше мы уже не раз встречались с понятием слова и с замечаниями о некоторых типах слов (§ 30). Назвав слова наиболее привычными значащими элементами в составе предложения, мы отметили неопределенность понятия «слово». В другой связи было указано на несовпадение «акцентного слова» с «орфографическим словом» и с тем, что понимают под словом составители словарей (§ 79). Сейчас займемся словом «в собственном смысле», словом как лексической (и грамматической) единицей языка.

Определяя эту единицу, мы не можем ограничиться указанием на то, что слово — это «значащая единица в составе предложения», «звук или комплекс звуков, обладающий значением» и т. п. Такие формулировки не являются неверными, но они приложимы не только к словам, но и к другим значащим единицам, меньшим или большим, чем слово. Очевидно, мы должны найти более узкое определение, которое отграничивало бы слово как языковую единицу от его ближайших «соседей» в иерархии языковых единиц, и прежде всего от морфемы, а в потоке речи позволило бы обоснованно отграничить слово от соседнего слова.

Морфема, как мы уже знаем, есть минимальная (т. е. нечленимая дальше) значащая единица языка, в которой за определенным экспонентом закреплен тот или иной элемент содержания. Слово же не обладает признаком структурной и семантической нечленимости: есть слова, не членимые на меньшие значащие части, т. е. состоящие каждое из одной морфемы (например, предлоги у, для, союзы и, но, междометие ах, существительное кенгуру), и такие, которые членятся дальше на значащие части, т. е. состоят каждое из нескольких морфем (тепл-ая, погод-а, по-вы-брас-ыва-ть и т.д.)[23]. Какой же признак объединяет и семантически нечленимые, и членимые слова в общем понятии слова как языковой единицы и одновременно противопоставляет такое слово (в частности, и одноморфемное слово) морфеме? Очевидно, признак большей самостоятельности (автономности) слова по сравнению с морфемой. Эта самостоятельность может быть позиционной и синтаксической.

§ 89. Позиционная самостоятельность заключается в отсутствии у слова жесткой линейной связи со словами, соседними в речевой цепи, в возможности в большинстве случаев отделить его от «соседей» вставкой другого или других слов, в широкой подвижности, перемещаемости слова в предложении. Ср. хотя бы следующие простые примеры: Сегодня теплая погода. Сегодня очень теплая и сухая погода. Погода сегодня теплая. Теплая сегодня погода! и т. п.

Можно сказать, что слово — минимальная единица, обладающая позиционной самостоятельностью. Части слова, например морфемы внутри многоморфемного слова, такой самостоятельностью не обладают. Они как раз связаны жесткой линейной связью: их нельзя переставлять, между ними либо вовсе нельзя вставить никаких других морфем (например, в вы-брас-ыва-ть, рыб-о-лов), либо же можно вставить лишь немногие морфемы из жестко ограниченных списков (тепл-ая, тепл-оват-ая, тепл-еньк-ая, тепл-оват-ень-кая; погод-а, погод-к-а; да-ть, да-ва-ть). Показательно в этом отношении сравнение в русском языке предлогов и приставок, в частности параллельных (у и у-, от и от- и т. д.). Предлоги легко отделяются от слова, перед которым стоят и с которым связаны по смыслу, вставкой других слов: у стола; у большого стола; у небольшого, недавно купленного стола и т. д. Поэтому вполне закономерно считать предлог отдельным словом (хотя он и не составляет акцентного слова, см. § 79). Приставка же неотделима от корня, перед которым стоит: в унести, отнести между у- или от- и -нести ничего нельзя вставить.

Позиционная самостоятельность характеризует все типы слов в языке, хотя и не в одинаковой степени.

§ 90. Более высокая ступень самостоятельности слова — синтаксическая самостоятельность — заключается в его способности получать синтаксическую функцию, выступая в качестве отдельного однословного предложения или же члена предложения (подлежащего, сказуемого, дополнения и т. д.). Синтаксическая самостоятельность свойственна не всем словам. Предлоги, например, не могут быть ни отдельными предложениями (исключения вроде Без! как ответ на вопрос Вам с сахаром или без? единичны), ни сами по себе (без знаменательного слова) членами предложения[24]. То же самое можно сказать и о многих других типах служебных слов — о союзах, артиклях, частицах и т. д. Все же некоторые лингвисты кладут в основу общего определения слова как раз критерий синтаксической самостоятельности, причем обычно даже в более узкой формулировке: слово определяют как минимальную единицу, способную в соответствующей ситуации выступать изолированно, в качестве отдельного предложения.

§ 91. Имеется расхождение между двумя подходами к определению слова, связанное главным образом с различной трактовкой служебных слов. Первая точка зрения в известной мере уравнивает служебные слова со знаменательными на том основании, что и те и другие обладают признаком подвижности в предложении (хотя и не в одинаковой степени). Вторая точка зрения, напротив, резко противопоставляет знаменательные слова по крайней мере тем служебным, которые не способны составить отдельное предложение: такие служебные слова вообще не признаются словами.

Традиционные представления о слове в русском, других славянских, западноевропейских и многих других языках, в значительной мере опирающиеся на «орфографическое слово» — цепочку букв между двумя пробелами, стоят, в общем, ближе к первой точке зрения. Не следует, впрочем, думать, будто «орфографическое слово» всегда совпадает со словом как подвижной в предложении, но линейнонеделимой единицей языка. Ведь орфография консервативна, она всегда в той или иной мере отстает от развития языка и порой дает чисто условное решение вопроса о раздельном или слитном написании. Так, в русском языке многие сочетания предлога с существительным давно уже стали нерасторжимыми и превратились в наречия, но русская орфография во многих случаях сохраняет раздельное написание (на глазок, на попа, на слом, на побегушках, на плаву, на корточки и многие другие).

Первая точка зрения вполне соответствует и практике словарей, в которых все служебные слова даются отдельными статьями. Напротив, понятие акцентного слова в некоторых случаях больше соответствует концепции синтаксического слова[25].

§ 92. Нужно, впрочем, иметь в виду, что, какую бы точку зрения на слово мы ни приняли, мы всегда столкнемся с трудными случаями, допускающими двоякую трактовку.

Одна из трудностей связана с так называемыми аналитическими (сложными) формами, например, такими, как русск. буду читать, читал бы, англ. has read, will read, is reading, has been reading, нем. hat gelesen, wird lesen, wird gelesen haben и т. д. С одной стороны, эти и другие подобные образования справедливо рассматриваются как формы глагола (соответственно читать, to read, lesen), т. е. формы одного слова. С другой стороны, между компонентами этих форм возможна (в определенных случаях даже обязательна) вставка других слов («Я буду с интересом читать эту книгу», «Не has never read this book» ‘Он никогда не читал этой книги’); компоненты иногда могут меняться местами («Ты бы читал дальше, а не спорил»); выходит, что перед нами сочетания слов. Получается противоречие: одно и то же явление оказывается одновременно и одним словом (формой одного слова), и сочетанием двух (или более) слов. Но это противоречие — не результат логической ошибки. Это — противоречие в самом языке, расхождение между функциональной и структурной стороной образований, называемых аналитическими формами: будучи функционально не более как формами слова, эти образования по своему составу и строению представляют собой сочетания слов — знаменательного и служебного (или знаменательного и нескольких служебных)[26]. Разумеется, сказанное относится не только к аналитическим формам глагола, но и к аналогичным явлениям в области других частей речи, в том числе и к предложным сочетаниям вроде у стола.

Есть и другие специальные случаи: отделяемые приставки в немецком, явления так называемой групповой флексии (например, в английском, шведском, тюркских и некоторых других языках), «вынесение за скобку» общей части двух сложных слов в русских сочетаниях типа до- и послевоенный, право- и левобережный[27].

§ 93. Подытоживая сказанное, можно сформулировать следующее рабочее определение слова как языковой единицы: слово — минимальная относительно самостоятельная значащая единица языка; относительная самостоятельность слова — большая, чем у морфемы, — последовательнее всего проявляется в отсутствии у него жесткой линейной связи с соседними словами (при наличии, как правило, жесткой связи между частями слова), а кроме того, в способности многих слов функционировать синтаксически — в качестве минимального (однословного) предложения либо в качестве члена предложения.

§ 94. Как и все другие языковые единицы, слово выступает в системе языка в качестве абстрактной единицы — инварианта и наряду с этим, как правило, также в виде набора своих вариантов; в речи (в речевом акте и в тексте) оно реализуется в виде конкретного экземпляра, т. е. «речевого слова». Инвариант слова, как уже было отмечено выше (§ 10), называют лексемой. Экземпляр слова в речи соответственно назовем лексом. Устойчивые сочетания, функционирующие наподобие слова (например, железная дорога, выйти в люди, как пить дать), мы будем называть составными лексемами, а их экземпляры в речи — составными лексами.

Что касается языковых вариантов слова, то, поскольку слово — единица значительно более сложная, чем фонема, языковое варьирование этой единицы носит тоже более сложный характер. Это варьирование может быть чисто фонетическим варьированием экспонента (ср. такие варианты, как калоша и галоша), иногда связанным с различием стилей или профессиональных подъязыков (рапорт у моряков — рапорт в остальных случаях, см. § 21) либо с фонетическими условиями окружающего контекста (английский неопределенный артикль a перед согласным и an перед гласным: a thought ‘мысль’ — an idea ‘идея’). Варьирование слова может быть (несущественным для значения) варьированием морфемного состава слова (прочесть — прочитать) в сочетании с той или иной стилистической дифференциацией (как в картофель — картошка) или без нее. Варьирование слова может, напротив, касаться одной только содержательной его стороны (семантические варианты многозначного слова, например аудитория ‘учебная комната’ и аудитория ‘состав слушателей’, о чем речь будет ниже). Во всех этих столь разнородных случаях мы вправе говорить о языковых вариантах соответствующего слова, о его аллолексемах (аллолексах). В таком языке, как русский, и в очень многих других весьма важным видом языкового варьирования слова является его грамматическое варьирование, т. е. образование его грамматических форм, или словоформ (пишу, пишешь, писать и т. д.), в том числе и аналитических (буду писать, писал бы).

2. ЛЕКСИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ СЛОВА

а) Вступительные замечания

§ 95. Содержательная, или «внутренняя», сторона слова представляет собой явление сложное, многогранное. В содержании слова, и прежде всего слова знаменательного, следует различать два момента. О них хорошо говорит крупнейший русский языковед XIX в. Александр Афанасьевич Потебня (1835—1891): «...слово заключает в себе указание на известное содержание, свойственное только ему одному, и вместе с тем указание на один или несколько общих разрядов, называемых грамматическими категориями, под которые содержание этого слова подводится наравне с содержанием многих других»[28].

Заключенное в знаменательном слове указание на те или иные «общие разряды», т. е. на определенные грамматические категории, называется грамматическим значением (данного слова или его отдельной формы). Так, в слове теплая (в данной словоформе) грамматическим значением является указание на род (женский), число (единственное), падеж (именительный), а также (в любой словоформе — теплый, теплая, теплого и т. д.) на грамматический класс слов, т. е. часть речи (прилагательное). Грамматическими значениями занимается грамматика.

Заключенное же в слове указание на «известное содержание, свойственное только ему одному», т. е. только данному слову в отличие от всех других слов, называется лексическим значением. Лексическое значение, как правило, остается одним и тем же во всех грамматических формах слова, в том числе и аналитических. Таким образом, оно принадлежит не той или иной словоформе, а лексеме в целом. Лексическое значение слова теплый — это то значение, которым это слово отличается от всех других слов русского языка, прежде всего от соотносительных по смыслу (т. е. от холодный, горячий, прохладный, тепловатый), а далее и от всех остальных (кислый, желтый, высокий, передний, восьмой, человек, гора, бежать, вприкуску и т. д.). Лексикология и лексическая семасиология как раз и занимаются исследованием лексического значения, индивидуально присущего каждому знаменательному слову.

Что касается служебных слов, то вопрос о их лексическом значении не имеет однозначного решения в науке. Ясно только, что они функционируют в предложении как выразители тех или иных грамматических значений отдельных слов и тех или иных смысловых и формальных связей между словами и что, таким образом, грамматическое значение является в их содержании ведущим, если вообще не единственным^

§ 96. Важнейшую часть лексического значения, его, так сказать, ядро составляет у большинства знаменательных слов мыслительное отображение того или иного явления действительности, предмета (или класса предметов) в широком смысле (включая действия, свойства, отношения и т. д.). Обозначаемый словом предмет называют денотатом, или референтом[29], а отображение денотата (класса денотатов) — концептуальным значением слова, или десигнатом[30] Кроме ядра в состав лексического значения входят так называемые коннотации, или созначения[31] — эмоциональные, экспрессивные, стилистические «добавки» к основному значению, придающие слову особую окраску. В каждом языке есть и такие знаменательные слова, для которых не дополнительным, а основным значением является выражение тех или иных эмоций (например, междометия вроде ого! тьфу! или брр!) или же передача команд — побуждений к определенным действиям (стоп! прочь! брысь! на! в смысле ‘возьми’ и т. п.).

В лексическом значении слова выделяются три стороны, или грани: 1) отношение к денотату — это так называемая предметная отнесенность слова; 2) отношение к категориям логики, и прежде всего к понятию,— понятийная отнесенность; 3) отношение к концептуальным и коннотативным значениям других слов в рамках соответствующей лексической системы — этот аспект значения иногда называют значимостью (фр. valeur).

б) Предметная отнесенность

§ 97. Денотатами слова могут быть предметы, события, свойства, действия, наблюдаемые в окружающем нас мире — в природе и в обществе (ср. денотаты слов собака, погода, газета, зеленый, продолжаться, курить, вверх, четыре); чувства и ощущения внутреннего мира человека, моральные и логические оценки и понятия, выработанные развитием духовной культуры, идеологии; и т. д. (ср. денотаты слов радость, томиться, казаться, вспомнить, честно, совесть, гордый, сентиментализм, по-видимому). Денотатами слов могут быть и элементы языка (как и язык в целом), процессы, протекающие при функционировании языка в речи, действия, осуществляемые в процессе изучения языка,, и т. д. (ср. денотаты слов речь, слово, фонема, произносить, спрягать). С фиктивными, воображаемыми денотатами соотнесены слова, десигнатами которых являются ложные понятия, возникшие на каком-то этапе развития культуры, а позже отброшенные (черт, леший, русалка, флогистон).

Независимо от реального или фиктивного характера денотата различают общую и частную предметную отнесенность.

Общая предметная отнесенность слова есть отнесенность его концептуального значения к целому классу (множеству) денотатов, характеризующихся наличием у них каких-то общих признаков. Так, слово собака обозначает любую собаку независимо от породы, цвета шерсти, клички и т. д., т. е. класс (множество) собак; слово зеленый — любой оттенок и любой конкретный случай зеленого цвета; слово курить — любой конкретный случай этого действия.

Частная предметная отнесенность слова есть отнесенность его концептуального значения к отдельному, единичному денотату, к отдельному, индивидуальному предмету, к отдельному конкретному проявлению свойства, действия и т. д. Так, в приводимых ниже предложениях слова собака, зеленый и курить обозначают уже нечто совершенно конкретное: В комнату вбежала большая черная собака. Записка была написана зелеными чернилами. Стоя у окна, он нервно курил.

§ 98. По способности выступать в общей и/или частной отнесенности большинство знаменательных слов делятся на три группы: 1) имена собственные, 2) нарицательные слова и 3) так называемые указательно-заместительные, или местоименные, слова.

1. Имена собственные всегда выступают (пока они остаются именами собственными) только в частной предметной отнесенности. Нева — это одна, совершенно определенная река; Киев — вполне определенный город, расположенный в определенной точке земного шара; Герцен — определенный человек, живший с 1812 по 1870 год, написавший «Былое и думы», «Кто виноват?» и другие произведения. Берем ли мы имя собственное как элемент языка или в его употреблении в речи, оно в любом случае соотнесено с индивидуальным предметом. Это справедливо и применительно к таким многократно повторяющимся именам собственным, как личные имена Татьяна (Таня), Виктор (Витя), названия населенных пунктов вроде Покровское, Александровка и т. д. Дело в том, что все многочисленные Тани не имеют никакого общего им всем и вместе с тем присущего только им одним признака (кроме самого этого имени Таня, но имя не есть реальный признак вещи). Тем самым все Тани не объединяются в «класс Тань» (или если при случае и объединяются, то лишь в чисто «вербальный», но никак не реальный класс денотатов).

2. Нарицательные слова, например река, город, писатель, девушка или приведенные выше собака, зеленый, курить, могут выступать и в общей, и в частной предметной отнесенности. В системе языка (в его словаре), в отвлечении от конкретного текста, такие слова всегда имеют, как об этом уже говорилось, общую отнесенность. В речи, в тексте нарицательные слова обладают либо общей, либо частной отнесенностью, в зависимости от характера соответствующего высказывания. Ср. частную отнесенность слов в предложениях Город стоит на берёзу реки; В комнату вбежала собака и в других, приведенных выше, и общую предметную отнесенность тех же слов в таких общих утверждениях, как «Во всех странах наблюдается отлив сельской молодежи в город»; «Собака — друг человека»; «Зеленый цвет действует успокаивающе на нервы»; «Курить — вредно».

3. Указательно-заместительные слова составляют количественно небольшую, но важную группу. Это местоимения, например я, ты, он, этот, мой, какой, такой, столько, и местоименные наречия, например так, здесь, там, тогда и др. В системе языка они имеют, как и нарицательные слова, только общую предметную отнесенность (и притом отнесенность к очень большим и широким классам денотатов): я — любой говорящий, ты — любой собеседник, здесь — любое место, находящееся вблизи говорящего или указанное в предыдущем контексте, и т. д. О слове это В. И. Ленин справедливо заметил: «Самое общее слово»[32]. Вместе с тем в речи все указательно-заместительные слова в отличие от нарицательных выступают всегда только в частной отнесенности: в любом высказывании я — вполне конкретное лицо, автор этого высказывания, ты — вполне конкретный собеседник, здесь — место вблизи данного говорящего и т. д., В диалоге частная отнесенность такого рода слов непрерывно меняется. Если же местоимение получает общую отнесенность, оно перестает быть местоимением (ср.: «Наше внутреннее я» — где я уже не местоимение, а имя существительное).

§ 99. Имена собственные и нарицательные слова объединяются вместе как слова-названия, выполняющие номинативную (назывную) функцию[33]. Указательно-заместительные слова противостоят им как слова-указатели и слова — заместители названий. Соответственно говорят о дейктической (т. е. указательной)[34] и о заместительной функциях. Слова эти называют также ситуативными, так как они получают совершенно различный и даже прямо противоположный смысл в зависимости от ситуации, в которой употреблены (в зависимости от предшествующего контекста или, при устном общении, в зависимости также от жестов, движения глаз говорящего лица и т. д.). Так, вопрос «Вы поедете туда?» будет иметь совершенно разный смысл смотря по тому, какое место (город, страна и т. д.) было перед этим упомянуто или в какую сторону направлен указательный жест спрашивающего. Выступая вместо слова-названия, слово-заместитель делает ненужным повторение этого названия в последующем отрезке текста. Ср.: «В комнату вбежала собака. Она (вместо собака) громко залаяла». Или: «Я вышел на лестницу. Там (вместо на лестнице) было темно».

§ 100. Рассмотренные группы знаменательных слов не отделены друг от друга глухими, непроходимыми перегородками. Имя собственное легко получает значение нарицательного, т. е. способность обозначать целый класс однородных в каком-либо отношении предметов (лиц и т. д.) и тем самым способность выступать и в общей предметной отнесенности. Яркий пример — имена некоторых литературных персонажей: Плюшкин (в нарицательном значении ‘скупец, мелочно-скаредный человек’), Манилов (‘пустой благодушный мечтатель’), Хлестаков (‘безудержный хвастун’), Отелло (‘ревнивец’), Яго (‘коварный клеветник’), Тартюф (‘ханжа’) и т. д. Сходным образом иногда имена реальных лиц, а также географические названия получают более общее, т. е. нарицательное, значение. В ряде случаев нарицательные слова развиваются из имен собственных или образуются от них. Так, из имени римского полководца и императора Юлия Цезаря (Caesar) возникли нарицательные нем. Kaiser ‘император’, русск. кесарь, цесарь, откуда в дальнейшем царь; а из имени франкского короля Карла Великого — нарицательные русск. король, чешск. kral, польск. krol с тем же значением. Имя собственное — название местности — получает нарицательное значение как название того или иного изделия, например палех, хохлома, болонья, цинандали.

С другой стороны, имена собственные возникают на базе нарицательных слов. Иногда нарицательное слово получает преимущественную отнесенность к какому-то одному представителю класса и тем самым начинает сближаться с именем собственным; так, слово начальник, или шеф, и т. п. в устах служащих какого-либо учреждения преимущественно начинает обозначать именно их начальника, город для деревенского жителя — чаще всего конкретный, ближайший к данной деревне город и т. д. Затем так возникают настоящие имена собственные. Например, Стамбул (турецк. Istanbul) есть искажение греческого выражения eis tēn polin ‘в город’. Ср. и наше Городок (в Витебской области БССР).

Нет резкой грани и между указательно-заместительными и нарицательными словами. Так, слова вышеупомянутый, следующий близки по своему характеру к местоимениям тот, этот, такой; слова вчера, завтра — к местоименным наречиям тогда, теперь; слова справа, слева — до некоторой степени к местоименным наречиям здесь, там, поскольку у всех этих слов «ситуативное наполнение» оказывается весьма изменчивым. Относительность значения, характерная для заместительных слов, наблюдается и в таких названиях, как термины родства (отец, мать, сын, дочь, племянник), в словах земляк, сосед, однокурсник, тезка, соперник, приятель и в ряде других. С другой стороны, ср. выше пример превращения местоимения я в имя существительное.

в) Соотношение слова и понятия

§ 101. Логика издавна рассматривает понятие как одну из форм отражения мира в мышлении. Понятие представляет собой «результат обобщения и выделения предметов (или явлений) некоторого класса по определенным общим и в совокупности специфическим для них признакам. Обобщение осуществляется за счет отвлечения от всех особенностей отдельных предметов и групп предметов в пределах данного класса»[35]. Понятие, выраженное словом, соответствует, таким образом, не отдельному денотату, а целому классу денотатов, выделенному по тому или иному признаку, общему для всех денотатов этого класса. Из сказанного вытекает, что из всех типов слов только нарицательные слова служат для прямого выражения понятий. Однако косвенно соотнесены с понятиями и другие типы слов.

Имена собственные, как сказано, являются названиями индивидуальных предметов, но эти индивидуальные предметы мыслятся как входящие в определенные общие классы, вследствие чего и имя собственное подводится в сознании говорящих под тот или иной общий класс и связывается с соответствующим понятием. Так, Нева соотносится с классом рек, либо (в письменном изображении в кавычках — «Нева») с классом периодических изданий (журнал «Нева»), либо с классом гостиниц, пароходов и т. д. Любое имя собственное имеет смысл при условии такого соотнесения с соответствующим общим понятием.

Отчетливо соотнесены с понятиями указательно-заместительные, а также служебные слова и даже междометия (например, тьфу! с понятием отвращения, презрения, стоп! с понятием запрещения дальнейшего движения и т. д.). В общем, прямо выражают понятия или косвенно соотнесены с ними все разряды слов.

§ 102. Понятия, с которыми так или иначе соотнесены слева языка, не обязательно являются научными, логически обработанными понятиями, соответствующими современному уровню познания мира человеком. Лишь часть слов языка, особенно те, которые выступают как специальные термины науки и техники, действительно выражают научные понятия. Но термины — особая область лексики, хотя и не отграниченная резко от лексики бытовой. Обычные же бытовые слова связаны с понятиями «бытовыми», часто «донаучными», сложившимися в глубокой древности или существенно упрощенными и огрубленными по сравнению с соответствующими понятиями науки. Для астрономии «звезда» и «планета» — разные понятия (их существенные признаки совершенно различны), а в повседневном языке концептуальное значение слова звезда охватывает без различия и то и другое. Даже при кажущемся совпадении научного и бытового понятия более внимательное рассмотрение показывает, что они содержат нетождественные признаки. Современное научное понятие «вода» включает признак химического состава (H₂O), тогда как бытовое понятие, выраженное словом вода, возникло задолго до познания химического состава веществ (и современным ребенком усваивается задолго до первых уроков химии). Содержание бытового понятия (концептуального значения) «вода» может быть определено примерно как ‘прозрачная бесцветная жидкость, образующая ручьи, реки, озера и моря’.

§ 103. Языковой формой выражения и закрепления понятия (научного или бытового) может быть не только слово, но и словосочетание, иногда даже очень длинное и сложное (например, «лицо, внесенное в списки избирателей»; «пассажир, у которого в момент проверки не оказалось проездного билета» и т. п.). Что же касается раскрытия содержания понятия, то такое раскрытие может быть разным по степени полноты и глубины и достигается оно не с помощью одного слова или словосочетания, называющего это понятие, а с помощью сложного, развернутого определения или даже обстоятельного разъяснения, состоящего порой из многих предложений.

г) Системные связи между значениями слов

§ 104. Концептуальное значение слова существует не изолированно, а в определенном соотношении с концептуальными значениями других слов, прежде всего слов того же «семантического поля». Термином семантическое поле обозначают большее или меньшее множество слов, точнее — их значений, связанных с одним и тем же фрагментом действительности. Слова, значения которых входят в поле, образуют «тематическую группу» более или менее широкого охвата. Примеры таких групп: слова, обозначающие время и его различные отрезки (время, пора, год, месяц, неделя, сутки, час и т. д., также весна, зима... утро, вечер и пр.); термины родства (отец, мать, сын, брат, кузина и т. д.); названия растений (или более узкие группы: названия деревьев, кустарников, грибов и т. д.); названия температурных ощущений (горячий, теплый, прохладный, холодный и т. д.); названия процессов чувственного восприятия (видеть, слышать, заметить, почувствовать, ощутить), процессов мысли (думать, полагать, считать, догадываться, вспоминать) и пр. С точки зрения их внутренних смысловых отношений слова, принадлежащие к одной тематической группе, должны рассматриваться как некая относительно самостоятельная лексическая микросистема.

В рамках тематической группы выделяются разные типы семантических связей. Важнейшая из них — иерархическая связь по линии род — вид между обозначением более широкого множества (более общего, родового понятия), так называемым гиперонимом, и обозначениями подчиненных ему подмножеств, входящих в это множество, т. е. «именами видовых понятий» — гипонимами. Так, гиперониму животное подчинены гипонимы собака, волк, заяц и т. д., составляющие вместе «лексическую парадигму» (§ 33). Приведенные гипонимы в свою очередь являются гиперонимами для других, более частных гипонимов. Например, собака выступает как гипероним по отношению к таким гипонимам, как бульдог, такса, дворняжка и т. д. Слова бульдог, собака и животное могут относиться к одному и тому же денотату, однако заменяемость этих слов — односторонняя: гипероним всегда может быть употреблен вместо своего гипонима, но не наоборот. Иногда в подобных иерархических системах в роли того или иного звена выступает не слово, а словосочетание, например в русском языке в иерархическом ряду дерево — хвойное дерево — ель.

§ 105. Смысловым отношением слова, с одной стороны, к его гиперониму, а с другой — к «соседям», остальным гипонимам того же гиперонима, определяется объем и содержание выражаемого в слове понятия. Учитывая это отношение, можно сформулировать логическое определение концептуального значения слова, т. е. его «определение через ближайший род и видовое отличие». А более подробный анализ всех смысловых связей, в которых участвует данное слово, позволяет «расщеплять» концептуальное значение на его мельчайшие составляющие — отдельные семы. Такое «расщепление» получило название компонентного анализа. Выделяемые семы отчасти выступают в качестве интегрирующих семантических признаков, которые объединяют данное значение с какими-то другими, а отчасти — в качестве дифференциальных семантических признаков, отграничивающих одно значение от другого.

Так, концептуальные значения русских слов мать, отец, брат, кузина и т. д. объединяются интегрирующим признаком ‘(кровный) родственник’ и различаются тремя дифференциальными признаками:

1)    принадлежность к поколению (‘моему’, ‘старшему на одну ступень’, ‘старшему на две ступени’ и т. д.); 2) ‘прямое/непрямое родство/двоюродность’ и т. д.; 3) ‘пол’. Каждый элемент системы характеризован в отношении каждого из признаков. Так, тетка 1) в противоположность, например, сестре (‘мое поколение’), бабушке (‘поколение, старшее на две ступени’) и т. д. принадлежит к поколению родителей; 2)    в противоположность матери не является прямой родственницей по восходящей линии; 3) наконец, в противоположность дяде (с которым совпадает по двум остальным признакам) является женщиной. Если мы возьмем систему терминов родства в более широких рамках, включая и свойство, т. е. родство через браки, мы должны будем учесть еще признак 4) ‘кровное родство/родство через браки’ и 5) ‘со стороны жены/со стороны мужа’. Так, именно по 5-му признаку различаются в ‘поколении родителей’ теща и свекровь, в ‘моем поколении’ — шурин (брат жены) и деверь (брат мужа).

Как и дифференциальные признаки фонем (§ 57), дифференциальные семантические признаки выделяются в противопоставлениях[36]. Для четкости выделения этих признаков важно опираться на случаи, когда два элемента противопоставлены только по одному признаку, как это мы видели в приведенных сейчас примерах. Есть, однако, такие лексические системы, в которых противопоставление элементов носит глобальный (нерасчлененный) характер, т. е. осуществляется сразу по многим сопряженным признакам. Так в большинстве случаев обстоит дело с названиями животных и растений. Например, для ряда бульдог, такса, шпиц, дворняжка интегрирующий признак ‘собака’ выделяется просто, четкое же выделение дифференциальных признаков оказывается затруднительным[37].

Сложность строения лексических систем и микросистем проявляется, в частности, в том, что в отдельных звеньях определенные признаки оказываются как бы постоянно нейтрализованными, невыраженными. В таких случаях мы будем говорить о синкретизме[38]. Так, в значении слова невестка наблюдается синкретизм признака ‘поколение’, так как это слово применимо и к жене брата (‘мое поколение’) и к жене сына (‘поколение детей’). Но здесь синкретизм лишь частичный, поскольку, например, жену отца или дедушки никогда не называют невесткой. В значении слов тетка (тетя) и дядя наблюдаем полный синкретизм признака ‘кровное родство/свойство’. Наконец, есть обобщающие термины родители и ребенок — дети, в которых представлен синкретизм признака пола.

§ 106. Разновидностями лексических микросистем являются также 1) антонимические пары и 2) синонимические ряды.

1.    Антонимические пары объединяют антонимы[39], т. е. слова, диаметрально противоположные по концептуальному значению. Они могут быть (а) разнокорневыми, например добрый : злой, умный : глупый, холодный : горячий, любовь : ненависть, день : ночь, уважать : презирать, поднять : опустить, поздно : рано, справа : слева, или же (б) образованными от одного корня, например надводный : подводный, одеть : раздеть, счастливый : несчастный, порядок : беспорядок.