Александрин. Яд его сердца

Валерия Чернованова

Александрин. Яд его сердца

Книга первая

Пролог

Зал, объятый тьмою и тишиной, вдруг наполнился звуком приближающихся шагов. Полыхнули свечи в витых канделябрах, осветив мозаичные панно и стрелами взмывающие к каменным сводам пилястры. Блики пламени заплясали по изъеденным временем плитам пола. Словно пойманные в ловушку светлячки затрепетали в серебряной глади зеркал, составлявших скудную меблировку мрачного, пронизанного холодом подземелья. Они были повсюду, куда ни глянь, — в старинных резных рамах, некогда золочёных, но с годами утративших свой блеск.

Долгие столетия хранившиеся в этих стенах.

Тяжёлая поступь Стража эхом разлетелась по залу, всполошив таившиеся в зеркалах тени. Встрепенувшись, они заметались в своих зачарованных клетках, снова и снова, бессчётное множество раз, пытаясь разбить те вдребезги. Не способные понять, что им на веки вечные суждено оставаться лишь отражениями своих могущественных хозяев.

Вечными пленниками этого места.

Высокий темноволосый мужчина приблизился к одному из зеркал, коснулся его обрамления и не отнимал руки, пока по раме не заструились, мерцая, колдовские символы. Белёсое марево в зазеркалье начало густеть, постепенно приобретая очертания женской фигуры. А когда туман рассеялся, взору Стража явилась та, что уже давно жила в его мыслях, владела его сердцем.

— Никак соскучился по мне, милый? — Женщина потянулась, мягко, с кошачьей грацией и прильнула к зеркальной глади.

Провела ладонью по такой хрупкой на вид преграде и промурлыкала: — Мой любимый муж, маркиз де Шалон дю Ноайли, я тоже по вам скучала.

Страж молчал, неотрывно глядя на рыжеволосую красавицу. Сегодня она предстала перед ним в фривольном шёлковом платье. Обнажённые плечи, узкий корсаж, подчёркивающий тонкую талию и пышную грудь, в ложбинке которой поблёскивал кулон из турмалина. Такой же зелёный, как и её глаза.

Ещё совсем недавно красоту Серен воспевали все трубадуры Вальхейма. Ещё совсем недавно…

Она была жива.

— Не желаете меня освободить, сударь? — игриво повела плечиком кокетка. — Мне одной здесь так одиноко. Так тоскливо, — по-детски надула и без того пухлые губы. — Да и вам, судя по вашей постной физиономии, тоже живётся несладко. Я бы с удовольствием скрасила ваше унылое существование. Только освободи, — посмотрела на Стража с плохо скрываемым нетерпением.

Мужчина грустно усмехнулся.

Демоническая сущность его покойной жены. Прекрасная с виду и ужасающая внутри. Сколько раз Моран готов был поддаться искушению и уступить сладким уговорам. Тени в зеркалах умели искушать, могли с лёгкостью затуманить разум.

Именно потому Стражам запрещалось бывать в Альнее. А он, рискуя всем, уже не раз нарушал этот запрет. Лишь бы увидеть её снова.

Обмануть себя хотя бы на несколько коротких минут.

— Очень скоро ты послужишь своей госпоже, — тихо проронил он, любуясь женой.

Вернее, той, что была так на неё похожа.

— Ты ещё безумнее своего отражения, Страж! — расхохоталась первая красавица Вальхейма. — Безумнее всех нас!

Тени в зеркалах, будто с ней соглашаясь, взбудоражено зашептались. Захихикали и заскреблись, со злостью и отчаяньем проводя когтями по зеркальной поверхности своих темниц.

Шёлк платья постепенно истаивал, превращаясь в изумрудную дымку, не способную скрыть манящие изгибы столь желанного для него тела.

— Цена такого колдовства может быть очень высока. Да ты и сам это знаешь… — Мгновение, и от наряда не осталось и следа. Девушка соблазнительно выгнулась, заведя руки за спину, упиваясь своей властью над Стражем.

Словно зачарованный, Моран шагнул ближе, желая ощутить тепло её нежной кожи, пропустить через пальцы медовые локоны жены.

Сознание заполнял вкрадчивый, едва различимый шёпот:

— Тебе не нужен никто, кроме меня. Освободи меня, любимый…

— Моран!

Страж встрепенулся, услышав за спиной громкий оклик, и спешно отдёрнул руку от зеркала, тотчас подёрнувшегося рябью. Ангельское личико девушки исказилось гримасой злости и разочарования.

— Тебя не должно быть здесь, — заметив, что с другом что-то не так, нахмурился Касьен и ускорил шаг. — Ты только зря себя изводишь. Она — не Серен. Зачем нарушаешь правила? Рано или поздно её всё равно придётся отпустить.

— Сделал то, о чём я тебя просил? — проигнорировав увещевания друга, мрачно проговорил Моран.

Страж бросил на пленницу последний взгляд. Из искусительницы в одно мгновение та превратилась в мегеру и теперь с отчаяньем билась о магическую преграду, отделявшую её от мира живых. Мужчина приложил ладонь к символу, мерцавшему на раме, и исходящее яростью отражение заволокло туманом.

— Сделал, — буркнул шевалье де Лален, не преминув заметить: — Хоть я в сводницы не нанимался. И вообще, почему тебя интересуют только кузины Серен? Жениться на родственнице покойной жены — это прямо извращение какое-то, тебе не кажется?

— Имена, — потребовал Страж, не склонный сегодня к задушевным беседам.

Недовольно покосившись на друга, Касьен принялся перечислять потенциальных претенденток на титул маркизы де Шалон.

— …И последние: Лоиз и Соланж ле Фиенн. У обеих довольно заурядные способности. К тому же бедны, как церковные мыши. В общем, ничего особенного. Мадмуазель Анаис де ля Шор, как по мне, самая подходящая для тебя партия. Не красавица, как Серен, зато…

— Помнится, у барона ле Фиенн были ещё дочери, — перебил друга Моран, перебирая в памяти лица и имена ближайших родственниц супруги.

Провожаемые несмолкающим перешёптыванием теней, мужчины вышли из зала и по узкому, едва освещённому коридору направились к лестнице, что вела из подземелья.

— Старшая, Маржери, уже год как замужем. А средняя… — Касьен замолчал. Вздохнул печально и выразительно покачал головой.

— Что с ней не так? — усмехнулся де Шалон. — Хрома, слепа или, быть может, тоже толстуха, как мадмуазель Анаис, которую ты всё пытаешься мне сосватать? — вспомнил-таки Страж, кто такая эта де ля Шор и тут же мысленно вычеркнул её из списка невест.

— Хуже, — состроил скорбную мину шевалье. — Александрин ле Фиенн — пустышка. В ней не проявилось ни капли родовой магии.

Немалых усилий стоило маркизу сдержать вдруг нахлынувшие на него чувства: радость, заглушаемую неверием. Родственница Серен, да ещё и не владеющая магией. На такую удачу он даже не смел надеяться.

— Невозможно, — ошарашенно прошептал де Шалон.

— Почему невозможно? — удивился Касьен, не догадывавшийся о мыслях друга. — Александрин — досадное недоразумение. Редкость, конечно, среди дворян, но всё же… — Шевалье де Лален задумчиво теребил клинышек своей жиденькой бородки — жест, свидетельствовавший о том, что его милость находится в раздумьях, — и глубокомысленно заключил: — Бедный барон ле Фиенн. Такое пятно на их славном семействе…

Моран толкнул тяжёлую, окованную железом дверь и довольно зажмурился, ослеплённый ярким весенним солнцем.

— Чего это ты разулыбался? — окончательно сбитый с толку странным поведением друга, недоумённо пробормотал Касьен. Ещё минуту назад маркиз хмурился, был мрачен и молчалив — обычное его состояние, а теперь, казалось, готов был прямо здесь, перед святилищем, сплясать ригодон.

— Переменам, друг мой. Скорым переменам в жизни, — с мечтательным видом проговорил Моран.

— Заинтересовала какая из девушек? — облегчённо выдохнул шевалье, радуясь, что время скорби по маркизе скоро закончится, и де Шалон наконец выберется из своего траурного кокона. — Можно устроить бал и пригласить их всех? Познакомишься, присмотришься…

— В этом нет необходимости, — оборвал друга Страж. — Я уже всё решил. Моей избранницей станет… как ты сказал? Досадное недоразумение. — Заметив, что Касьен застопорился, огорошенный его словами, Моран обернулся и воскликнул весело: — Ты что здесь, корни решил пустить? Поехали скорей! Хочу уже сегодня обрадовать барона и его пустышку-дочь.

Часть I

Глава 1

— …Пленившись красотой земного юноши, пресветлая Витала снизошла с небес, дабы забрать возлюбленного с собой в райские чертоги. Но сердцем юноши уже владела другая, и он отверг любовь Единой. Разгневавшись, богиня низринула его в бездну. Так появился первый демон Мглы. Мира, которым и по сей день правит претёмный Морт — бог смерти и кошмаров. — С трудом подавив зевок, я перелистнула страницу одного из наинуднейших талмудов, когда-либо созданных летописцами былых времён.

«Сказания о пресветлой Витале, Создательнице неба и земли, Повелительнице стихий и жизни» — гласило тиснение на видавшем виды переплёте. Некогда золотое, а теперь почти неразличимое.

Данный опус, а также подобные ему не менее скучные книженции, денно и нощно штудировали в монастырях девицы из благородных семей. К счастью или нет, но ни я, ни Соланж с Лоиз в Сент-Луази не попали. Папа было просто нечем платить монахиням за наше с сёстрами содержание. Тех крох, что оставались после уплаты королевского налога и сеньориальной ренты, едва хватало на жизнь. А наследство дедушки, покойного барона ле Фиенн, ушло на обучение: сначала Флавьена в коллеже стихий, потом — после того как брата удалось пристроить в королевский флот — Маржери в монастыре.

Стремясь вложить в умы младших чад хотя бы толику знаний, родители решили, что было бы неплохо нам самим заняться своим образованием. Каждый вечер мы собирались в гостиной для чтения «мемуаров» Единой и прочих бесполезностей.

Разумеется, своим мнением о хранившихся в домашней библиотеке книгах я ни с кем не делилась, дабы не шокировать дерзким вольнодумием почтенное семейство. Мама во время наших занятий устраивалась в своём любимом плетёном кресле с не менее любимым рукоделием, папа усаживался поближе к очагу, не способному отогреть после затянувшейся зимы просторное, пронизанное сыростью, дышащей из всех щелей, помещение. Даже гобелены, закрывавшие стены, не спасали от холодов. За долгие годы ткань истончилась, узоры на ней поблекли. Ветхие тканые полотна являлись немым напоминанием о том, каким великим был некогда род ле Фиенн, и что от него осталось. Лишь клочок земли, отданной испольщикам, да старый особняк, полный призраков счастливого прошлого и изъеденной временем мебели.

Пока глава семейства коротал время у огня, сначала сосредоточенно набивая трубку табаком, потом испуская вонючие миазмы или задумчиво посасывая длинный черешневый чубук и при этом безнадёжно вздыхая, мы с близняшками читали друг другу вслух. Сегодня была моя очередь. С горем пополам преодолев первые три страницы о похождениях неугомонной богини, я уже отчаянно зевала. А Соланж так и вовсе клевала носом.

— Мама, почему Единая не успевала менять любовников, а мы, её дочери, всего один раз в жизни имеем право сходить замуж? — с таким скорбным видом произнесла Лоиз, что я не сдержала улыбки.

— Не переживай, ты и раза не сходишь! — хмыкнула Соланж, опередив уже готовую вознегодовать баронессу, и по-детски показала сестре язык.

После чего близняшки дружно повернули головы в мою сторону и надулись, точно бурундучки.

Я нервно хлопнула потрёпанным томиком. Разве моя вина, что в Вальхейме существует немало глупых традиций, уже давно изживших себя?! По одной из них, младшие дочери не имеют права выходить замуж до тех пор, пока дом не покинут старшие. В нашем случае, читай, никогда. Кому захочется родниться с пустышкой, вроде меня? Да ещё и из обедневшей, пусть и дворянской, семьи. А главное, двадцать четыре года — немного поздновато для начала семейной жизни. Я уже давно записала себя в старые девы и даже смирилась с тем, что навсегда останусь в родных пенатах. Значит, на то воля нашей не в меру ветреной и любвеобильной богини.

Но вот смириться с тем, что являюсь невольным препятствием на пути сестёр к счастью (после замужества Маржери они словно с ума посходили и только и думают о том, как бы поскорее выскочить замуж), не смогу никогда.

— Что за глупости, Лоиз, лезут тебе в голову! — запоздало возмутилась её милость и, беря пример с близняшек, обиженно буравящих меня взглядами, тоже покосилась в мою сторону. Неодобрительно покачала головой.

Порой мне кажется, случись со мной какое несчастье, и сёстры вздохнут с облегчением. Для них я досадная преграда, которую никак не получается преодолеть.

С каждым годом шансы пристроить меня в хорошие (или не очень) руки уменьшались. Уверена, мама с радостью сбагрила бы меня первому встречному. Главное, чтобы у того имелся хоть какой-нибудь, даже самый завалящий титул, и я не опозорила славное семейство ле Фиенн ещё больше.

Если такое вообще возможно…

И маменька, и сёстры как-то быстро позабыли, зачем мы здесь собрались, и всё свелось к злободневной теме: я — негодный товар на рынке невест.

— Если бы ты, Ксандра, не была такой ледышкой, сумела бы приворожить того милого шевалье из Тарта.

Под «милым шевалье» подразумевался плешивый месье Бошан «слегка» за пятьдесят — дальний родственник маман, всю прошлую осень гостивший у нас в Луази. Сколько же мне пришлось испытать на себе похотливых взглядов и выслушать сомнительных комплиментов в свой адрес! А однажды чуть не спустила этого молодящегося павлина с лестницы, когда он попытался обслюнявить мне щеку поцелуем.

Не спустила лишь потому, что в тот момент из кабинета показался папа и взял на себя все хлопоты по выставлению наглеца из дома.

— Желаю тебе, дорогая Лоиз, встретить такого же милого шевалье, — не сдержавшись, огрызнулась я.

— Какая же ты всё-таки эгоистка, Ксандра! — взвизгнула Соланж.

— Ещё какая! — воинственно поддержала сестру Лоиз и негодующе тряхнула рыжими кудряшками, обрамлявшими её узкое, сейчас искривлённое в гримасе обиды личико. — Маржери на твоём месте не стала бы воротить нос, а радовалась бы вниманию месье Бошана. А ты думаешь только о себе! Ну точно эгоистка! — захлёбывалась возмущениями младшенькая.

В воздухе ощутимо запахло бурей. Оставаясь верным самому себе, его милость спешно поднялся. Пробормотав что-то невразумительное о срочных делах, о которых он запамятовал и о которых вдруг так удачно вспомнил, поспешил ретироваться. Однако не успел сделать и нескольких шагов, как с улицы послышалась дробь лошадиных копыт, стучащих по насыпной дорожке, ведущей к особняку.

— Кто бы это мог быть? — вскинулась Лоиз.

— Так поздно, — подхватила Соланж, и обе рванули к окну, опередив баронессу лишь на долю секунды.

Переглянувшись, мы с отцом отправились встречать нежданного гостя. Выйдя на крыльцо, я поплотнее закуталась в шаль, почувствовав, как мурашки побежали по коже. То ли от холода, то ли от вдруг охватившего волнения: всадник, стремительно приближавшийся к нам на вороном скакуне, вёз с собой перемены.

— Надеюсь, хорошие, — чуть слышно прошептала я, глядя на вырисовывающуюся в сумерках фигуру в тёмном плаще, который развевал холодный весенний ветер.

Спешившись, мужчина коротко поприветствовал нас и изобразил быстрый поклон. После чего извлёк из кожаной сумы, притороченной к седлу, листок писчей бумаги и протянул его барону. Заметила, как папа напрягся, принимая от гонца послание, скреплённое печатью и украшенное по углам вычурными вензелями. В сумерках инициалы было не рассмотреть.

Пальцы барона предательски дрогнули, и он поспешил прижать листок к груди. Вежливо поблагодарил посланника, а тот, снова поклонившись, запрыгнул в седло и был таков.

— Если это от сборщика налогов… — голос отца дрожал не меньше, чем его рука пару мгновений назад.

— Тогда бы месье Флабер приехал сам лично, — мягко коснулась родительского плеча и ободряюще улыбнулась. — Пойдём. Пока кое-кто не умер от любопытства.

Его милость чуть слышно хмыкнул, заметив прилипшие к окну любознательные мордашки близняшек и изнывающую от нетерпения баронессу. Степенно прошёл в дом, всё так же не спеша пересёк гостиную, явно испытывая на прочность нервы супруги. Опустившись в глубокое кресло с истёртой до дыр обивкой — кажется, некогда это был глазет — папа надломил печать и, поднеся листок к неровному пламени, пышущему из недр очага, принялся читать. Как назло, про себя.

Близняшки сгрудились у него за спиной, мама согнулась в три погибели, не желая ждать, когда супруг закончит чтение и передаст письмо ей. Я отошла в сторону, так как свободного места возле кресла уже не осталось.

Нарочные к нам приезжали нечасто и зачастую с плохими известиями, потому родителям так не терпелось выяснить, что же стряслось на сей раз. Ну а младшенькие просто изнывали от скуки и пытались как могли разнообразить приевшийся им досуг.

Когда баронесса тоненько вскрикнула и пошатнулась, словно собиралась уйти в отключку, я зажмурилась, готовясь к худшему. Главное, чтобы с Флавьеном ничего не стряслось! И с Маржери и её месячным младенцем никакое несчастье не приключилось.

Последовавшее за сим восклицание маменьки огорошило меня и на какое-то мгновение ввело в замешательство.

— Пресветлая Витала! Чудо чудесное! Александрин, девочка моя любимая! — А в следующий миг меня уже целовали и тискали в объятиях, чего, в принципе, никогда не случалось. Нет, конечно же, случалось, в далёком-предалёком детстве. Ещё до обряда инициации, возвестившего всем, что во мне не проявилось ни капли силы.

— Папа? — Высвободившись из крепких материнских объятий, я растерянно посмотрела на отца, потом на близняшек. Глаза у обеих сияли, щёки раскраснелись и, пока они пялились на меня так, будто видели впервые в жизни, на губах у обеих играла глуповато-счастливая улыбка.

Отец же хмурился и то и дело бросал на послание, что до сих пор сжимал в руках, мрачный взгляд.

— Что случилось?

— Счастье-то какое! — взволнованно повторяла баронесса, меряя гостиную шагами. — Мессир де Шалон просит твоей руки, дорогая. Какое счастье…

— Что?! — я чуть не подавилась собственным восклицанием и, позабыв о манерах, выхватила у отца мессировские каракули.

Впрочем, никакие это были не каракули, а красивые с вычурными завитушками буквы, складывавшиеся в слова, а те в свою очередь — в абсурдные фразы.

Его светлость просил… Хотя какое там просил! Ставил перед фактом, что отныне я — его невеста и должна через неделю явиться в Валь-де-Манн, родовое имение Стража.

— Ох, Ксандра, только не говори, что ты и ему откажешь! — заполошились сёстры, заметив, что я не визжу от счастья и не подскакиваю, словно гуттаперчевый мячик, до потолка.

— Конечно же, не откажет! Что за вздор?! — устав наматывать круги по комнате, маман плюхнулась в кресло-качалку.

— Но почему я? — в горле пересохло от волнения и… кажется, страха. Признаюсь, от мыслей о всех этих Стражах, потомках древних морров, некогда черпавших силу из мира Мглы, меня брала оторопь.

Не даром же демоническое начало каждого Стража заключают в зачарованном зеркале. Да, после такого обряда они слабеют, зато и риск меньше, что сила, унаследованная от предков — тёмных чародеев, со временем сведёт их с ума.

— Помню, помню, как он на тебя заглядывался на том балу в Тюли, — причмокнула довольно баронесса и мечтательно зажмурилась, явно представляя, как в самом ближайшем будущем передаст меня из рук в руки его светлости и с чистой совестью вычеркнет проблемное чадо из своей жизни.

Младшенькие кивали в такт её словам, словно два тианьских болванчика.