Первая леди. Тайная жизнь жен президентов

Хиллари, возможно, боготворила Джеки, но она не приняла на себя роль первой хозяйки и не была такой изощренной, как Джеки, которая оставляла детальные инструкции обслуживающему персоналу, в частности, какое именно шампанское должно быть подано. Хиллари никогда не забывала о своих корнях выходца из среднего класса. Однажды вечером Вернон Джордан, друг и могущественный союзник Клинтона, зашел в Западную гостиную на втором этаже Белого дома и сказал: «Хиллари, я раздобыл вино». Она посмотрела на бутылку — вино стоило восемьсот долларов. «О, нет, ты взял не то». Она подержала бутылку в руках и поставила обратно. Но старый друг Хиллари, Мэри Энн Кэмпбелл вспоминает, как много изменилось, пока она жила в Белом доме. Кэмпбелл наивно думала, что может запросто заглянуть и встретиться Хиллари. «Один из ее помощников сказал подойти к определенным воротам, и она (Хиллари. — Авт.) приняла меня в Дипломатической приемной. Мы сидели в двух антикварных креслах; пришел фотограф и сфотографировал нас». Кэмпбелл не могла до конца понять, в чем причина перемены в Хиллари, пока не вошла в комнату. «Впервые в моей жизни я испытывала благоговение перед знаменитостью. Я не могла ничего сказать». Но в ту минуту, когда фотограф и помощники Хиллари вышли из комнаты, первая леди наклонилась и заговорщицки спросила о своих старых друзьях из Арканзаса, местных сплетнях и кто разводится.

Джеки Кеннеди и Нэнси Рейган связывала невероятная дружба, которая началась в 1981 году, когда Роуз Кеннеди отправилась в Белый дом, куда она впервые приезжала после гибели ее сына Джона. Рейганы провели восхитительное время в обществе Роуз, а затем в 1985 году посетили акцию в доме сенатора Теда Кеннеди в Маклине, штат Вирджиния, чтобы собрать деньги для президентской библиотеки[11] Джона Ф. Кеннеди. «Он был патриотом, который пробудил патриотизм в сердце пресыщенной страны, — сказал Рейган в эту летнюю ночь, выступая перед толпой богатых доноров. — Это не значит, что я поддерживал Джона Кеннеди, когда он баллотировался на пост президента, потому что этого не делал. Я был за другого кандидата. Но вы знаете, это правда: когда битва закончилась и земля остыла, ну, тогда вы видите доблесть оппозиционного генерала». Рейганы старались, насколько могли, поприветствовать каждого члена семьи Кеннеди, и после его высказываний Джеки подошла к президенту Рейгану и сказала: «Именно таким и был Джек». На следующее утро от Теда Кеннеди пришло письмо, в котором он поблагодарил президента: «Ваше присутствие стало великолепной данью моему брату… Стране идет на пользу ваше убедительное благородное руководство, г-н Президент».

= Для Джеки не имело значения, относилась ли Нэнси к республиканцам или демократам; она искренне уважала ее.

На следующий день после смерти Теда Кеннеди в 2009 году Нэнси Рейган провела телефонное интервью с Крисом Мэтьюсом для ток-шоу «Hardball», которое транслировалось по сети кабельного телевидения MSNBC. «Мы были близки, — сказала она о Кеннеди, — и для Ронни или Теда не имело никакого значения, что один из них был республиканцем, а другой — демократом». Для Джеки не имело значения, относилась ли Нэнси к республиканцам или демократам; она искренне уважала ее. Нэнси также разделяла эмоциональную травму Джеки, потому что сама едва не потеряла своего мужа во время покушения на него. Больше всего Джеки ценила Нэнси за ее интерес к моде и за приглашение таких икон, как Элла Фитцджеральд и Фрэнк Синатра, выступить в Белом доме. «Она (Джеки. — Авт.) не разделяла их политических взглядов, но к Нэнси испытывала большую признательность за ее попытки вернуть былой блеск, потому что это дом народа», — сказал Густаво Паредес, друг семьи Кеннеди и сын личного помощника Джеки, Провиденсии Паредес.

У Нэнси была такая же убийственная реакция на Белый дом, когда она его впервые увидела, как и у Джеки два десятилетия назад. «Это действительно выглядело ужасно; деревянные полы, роспись, все нуждалось в переделке, чтобы он выглядел так, как должен был выглядеть», — говорила она. Нэнси привлекла 800 000 долларов частных пожертвований на ремонт Белого дома, причем большая часть денег предназначалась на косметический ремонт резиденции на втором этаже. Нэнси знала, как эти траты были восприняты обществом, и откровенно написала в своих мемуарах, что «выиграла конкурс непопулярности среди других первых леди». Сын четы Рейганов Рон рад был услышать, что Джеки оценила чувство стиля его матери. «Я знаю, что моя мать восхищалась Джеки Кеннеди, потому что она переписала книгу о первых леди; она была первой гламурной первой леди, и, думаю, моя мать была очарована этим».

Несмотря на то что политически Джеки была ближе к Картерам, она сожалела об их простоватости. Розалин Картер прекрасно понимала мнение Джеки: «Существует предубеждение против южан, оно было… Приходилось вновь и вновь доказывать свою состоятельность. Не важно, что вы делали… Считалось, что я не была достаточно изощренной или чем-то еще. Но, знаете ли, кто хочет быть изощренным?» В одном из интервью она упомянула комикс в газете Washigton Post, в котором она и ее семья были изображены с соломой в зубах и в соломенных шляпах. У нее вызвало раздражение, когда ее спросили, шьет ли она одежду себе и дочери Эми в Белом доме, вероятно потому, что критики называли ее «деревенщиной». Она сказала, что не шила себе одежду «с тех пор, как Джимми служил на флоте». В отличие от Джеки, которой оказывали помощь всемирно известный декоратор и светская львица миссис Генри Пэриш (вторая), известная как Сестра Пэриш, и Генри Фрэнсис Дюпон, наследник состояния своей семьи, Картеры были явно менее светскими. Одно из немногочисленных изменений, которые они внесли в Белый дом, — это обшивка стены на третьем этаже досками от амбара на ферме деда Розалин.

Частная переписка между первыми леди проливает свет на истинную природу их отношений. Есть формальные благодарственные письма (например, от Леди Берд к Розалин Картер, с благодарностью за приглашение на обед в Белом доме, с упоминанием скатертей с «зелеными решетками и розовыми розами и очаровательным оформлением центра стола розами в старинных корзинах»), а также рождественские открытки и небольшие подарки (техасские конфеты с пралине из орехов пекан от Леди Берд Джонсон, безделушки от Пэт Никсон и миндальный тоффи от Фордов). Однажды после получения ежегодного пакета с техасским пралине Барбара Буш поблагодарила Леди Берд в своей обычной манере самоуничижительного юмора: «Только тот, кто жил в Белом доме, должен знать, что, хотя это самая лучшая еда в мире, буфет в кухне наверху стоит пустой. Для тех, кто всегда ведет битву с лишним весом, это не так уж плохо». Есть также трогательные заметки с выражением поддержки после отставки президента Никсона и после событий 11 сентября 2001 года, а также письма Нэнси Рейган, когда она ухаживала за своим мужем и столкнулась с разрушительными последствиями поразившей его болезни Альцгеймера.

= «Моя работа — быть миссис Рональд Рейган».

Они все испытывали глубокую и постоянную преданность своим мужьям. Возможно, в большей мере она присуща Нэнси. Она сказала Майку Уоллесу в интервью 1975 года: «Моя работа — быть миссис Рональд Рейган». Ощущала ли она когда-либо себя самостоятельной личностью? — «Нет, я никогда этого не делаю. Только Нэнси Рейган. Моя жизнь началась с Ронни». Каждый год 4 марта, в день годовщины их свадьбы, президент оставлял любовную записку на ее подносе с завтраком. В 1981 году он сказал ей, что «подвигается» за своим столом в Овальном кабинете, чтобы видеть окно в Западной гостиной, где она иногда сидела. Он писал, что «ощущает тепло, просто зная, что она там». В 1983 году они были врозь в день годовщины, и он написал ей из их ранчо в Калифорнии: «Ты знаешь, что я люблю ранчо, но в эти последние два дня стало ясно, что оно мне нравится только тогда, когда ты здесь. Подумать только, это верно каждый раз для каждого места. Когда тебя нет, я нигде, просто потерян во времени и пространстве». Нэнси Рейнольдс, помощник Рейгана по связям с прессой и друг семьи, рассказывала: «Ему действительно не очень хорошо работалось в течение нескольких дней, если ее не было рядом. Как только она появлялась, все приходило в порядок… Он хотел, чтобы она была рядом каждую минуту». Пресс-секретарь Нэнси, Шейла Тейт, вспоминала, как президент звонил ей в офис рано утром, когда Рейганы пили кофе в постели. «Шейла, это президент Рейган, — говорил он. — Мамочка (так президент называл Нэнси. — Авт.) хочет поговорить с тобой», — и он передавал трубку Нэнси, потому что телефон находился с его стороны кровати.

Спустя пять лет после смерти президента Рейгана Нэнси рассказала корреспонденту журнала Vanity Fair Бобу Колачелло, что она давно не была в церкви, но спросила пастора баптистской церкви Билли Грэма, будет ли она снова со своим «Ронни». «Просто скажите мне это, и со мной все будет в порядке».

— Ты будешь, — сказал он ей.

— Хорошо, — ответила она, чувствуя, что сможет жить дальше, услышав это. Она сказала, что, просыпаясь посреди ночи, иногда видит своего покойного мужа и разговаривает с ним. «Не важно, что я говорю. Но факт в том, что я действительно думаю, что он здесь. И я вижу его».

Леди Берд Джонсон похвалила Нэнси за то, что она сделала достоянием общественности долгое прощание Рейганов. «Это будет утешением для других, — писала она ей, — чьи семьи были огорчены, осознав, что она (болезнь Альцгеймера. — Авт.) не считается ни со славой, ни с влиянием». Леди Берд снова написала Нэнси 16 января 2001 года, после того, как президент сломал бедро. «Эту новость я услышала по телевидению, из-за слабого зрения газеты мне теперь недоступны. Некоторые из приставленных ко мне агентов Секретной службы также информируют меня». Она услышала эту новость, когда слушала записи под названием «Великие президенты», и глубоко вникла в президентство Рейгана. После того, как президент Рейган сообщил, что страдает болезнью Альцгеймера, в трогательном обращении к нации, Бетти Форд несколько раз звонила Нэнси. Они не были близки, но их объединял опыт пребывания в качестве первой леди и глубокая любовь к своим мужьям. И их мужья были объектом покушений. «Она сочувствовала ей очень сильно, потому что понимала, какая одинокая жизнь предстоит Нэнси», — сказала Сьюзен, дочь Бетти Форд. Пятого июня 2004 года президент Рейган умер. По словам Нэнси, перед смертью он повернулся, чтобы посмотреть прямо на нее, чего не делал больше месяца. «Затем он закрыл глаза и отошел. И это был замечательный подарок». Несмотря на то что Нэнси не была особенно близка с кем-либо из первых леди, глубокое и продолжительное горе, которое они все переживают после смерти своих мужей, связывает их. Рон Рейган заметил, что, хотя его мать «не пребывает все время в состоянии скорби» из-за смерти его отца, «нельзя сказать, что она вполне оправилась».

Первые леди принадлежат миру и получают письма с мольбой и просьбами о помощи и от знакомых людей, и от тех, с кем совершенно не знакомы. «Жизнь в качестве первой леди подразумевает пребывание в контакте с суровой реальностью жизни других людей, — говорит Мелани Вервеер, бывший руководитель аппарата Хиллари Клинтон. — В поездках по стране постоянно возникают обращения за помощью к первой леди. Она не избегает этих историй и не живет в изолированном мире». Вервиер наблюдала, как Хиллари встречалась с группой тружениц, и одна из них сказала: «Знаете, миссис Клинтон, я смотрю на часы на стене, и когда время подходит к трем часам, каждый день леденею, потому что знаю, что в три часа мой ребенок выходит из школы. Я понятия не имею, что с ним происходит с момента, когда он вышел из школы, пока ребенок не вернется домой». После встречи Хиллари обратилась к Вервеер со словами: «Вы можете представить себе, что не в состоянии удостовериться, что с вашим ребенком все в порядке, до тех пор, пока вечером не уйдете с работы?» Десятилетиями ранее, когда у сотрудницы резиденции родился ребенок с инвалидностью, Мейми Эйзенхауэр предложила матери с малышом перебраться в Белый дом. На Рождество она вручала куклы сотрудникам, чтобы сэкономить им деньги на рождественские покупки. Спустя пару лет, когда президентскую резиденцию занимали Кеннеди, электрик Белого дома Ларри Буш спросил у Джеки, не продаст ли она ему свой Mercury Colony Park 1961 года, машину, на которой она часто ездила на длинные выходные в загородное имение в штате Вирджиния, потому что знал, что каждый год Джеки получает новую машину. Однажды она позвонила ему и спросила: «Я слышала, что моя новая машина будет готова через две недели. Вам еще нужна моя старая?» Он купил ее и ездил на ней десять лет. Джеки жертвовала много игрушек, которые отправляли детям в близлежащие приюты для сирот. Вот что написано в письме первой леди Барбары Буш от 18 июня 1990 года, адресованном бывшей первой леди Бетти Форд (они сотрудничают, чтобы помочь маленькой девочке): «Не знаю, есть ли шанс для малышки Дианы Мовсесян, но я отправлю ее в соответствующий офис с надеждой, что, возможно, ей помогут». Согласно Библиотеке Форда, Мовсесян была советским ребенком, который нуждался в помощи. Ни Бетти Форд, ни Барбара Буш не хотели предавать огласке свои усилия, чтобы помочь этой маленькой девочке, и есть нечто достойное в их молчаливых поступках. Подобным же образом в 2005 году Бетти послала Лоре Буш информацию о «Pressley Ridge», организации по защите прав ребенка, в надежде, что ее аппарат может сделать что-нибудь для поддержки этой организации. Когда Леди Берд Джонсон узнала, что жена одного дворецкого борется с раком, она позвонила двум лучшим онкологам в Нью-Йорке, и в тот же день они приземлились в Национальном аэропорту Вашингтона, чтобы осмотреть больную. Перед поездкой в Корею Нэнси Рейган рассказали о двух корейских детях, остро нуждавшихся в операции на сердце. Нэнси занялась телефонными звонками, и к тому времени, когда Рейганы вылетали домой в президентском самолете, они попросили некоторых сотрудников аппарата вернуться коммерческим рейсом, чтобы сопровождать детей. Обе операции прошли успешно, и дети посетили Белый дом, когда стали подростками, чтобы поблагодарить первую леди в конце президентского срока. Сын одного из дворецких Белого дома удачно сказал об этом: «Первая леди может взять трубку телефона и изменить вашу жизнь».

= «Первая леди может взять трубку телефона и изменить вашу жизнь».

Во время президентской кампании 1976 года Розалин Картер намеревалась выразить свое почтение Леди Берд Джонсон, чей муж был последним президентом-демократом. За день до их встречи было опубликовано смущающее интервью Джимми Картера для журнала Playboy. В нем он признался, что «смотрел на многих женщин с похотью» и «совершал прелюбодеяние в своем сердце много раз». Помощники Картера по кампании попытались перенацелить телевизионную рекламу, в которой Розалин общалась с группой женщин вокруг чаши для пунша. Она сказала: «Джим никогда не имел никакого намека на скандал ни в своей частной, ни в общественной жизни». Но худшая часть, по крайней мере, в тот момент для Розалин, состояла в том, что ее муж в интервью обмолвился о президенте Джонсоне: «Не думаю, что когда-нибудь буду придерживаться такого же образа мыслей, как Никсон или Джонсон, — обманывать, плутовать и искажать правду». Простое упоминание Джонсона и Никсона на одном дыхании, незадолго до отставки Никсона, стало анафемой для демократов. Розалин повернулась к своей помощнице, которая была близка с Джонсонами. «Что думает миссис Джонсон об интервью? Что мне следует сказать об этом?»

«Ничего не говорите, миссис Картер, — сказала помощница. — Вы южная леди, как и миссис Джонсон; это не будет вынесено на обсуждение. Вы обе прекрасные южные леди; просто будьте самой собой». Именно так все и произошло. Никто не понимал щекотливость ситуации, в которой оказалась Розалин, лучше, чем Леди Берд Джонсон.

III

Профили мужества[12]

«Как только это будет завершено, оставьте все позади и продолжайте жить».

Бетти Форд женщине, которой предстояла хирургическая операция по поводу рака молочной железы

ДВЕ ПЕРВЫЕ ЛЕДИ, которые находились в Белом доме в разные десятилетия и вышли замуж за представителей разных политических партий, продемонстрировали невероятное благородство, оказавшись под давлением. Одна была готова пожертвовать жизнью ради своего мужа, а другая сражалась за свою жизнь на глазах у всей страны.

Жаклин Кеннеди лежала на солнце, вдыхая живительный свежий деревенский воздух на ферме Глен-Ора, площадью четыреста акров, которую Кеннеди снимали в штате Вирджиния. Она только что прибыла туда после часовой поездки на машине из Белого дома с двумя детьми, пятилетней Кэролайн и двухлетним Джоном-Джоном. Они хныкали большую часть пути, и только что их уложили на дневной сон. Джеки с облегчением ощутила момент, когда она предоставлена сама себе, и наконец была счастлива расслабиться и сбросить напряжение пребывания в Белом доме. Зазвонил телефон.

«Я возвращаюсь в Вашингтон сегодня днем. Почему бы вам не вернуться туда?» — сказал президент Кеннеди жене, скорее утвердительным, чем вопросительным тоном. После паузы Джеки предложила: «Ну почему бы тебе не снизойти до поездки сюда?» Президент Кеннеди знал, насколько его жена наслаждалась пребыванием за городом, вдали от клаустрофобного Белого дома. По словам ее охранника, агента Секретной службы США Клинта Хилла, между летом 1961-го и летом 1962 года первая леди провела почти четыре месяца вдали от Вашингтона. Она часто уезжала в четверг днем или в пятницу утром и не возвращалась до понедельника или даже утра вторника. В летнее время она отправлялась в семейный комплекс Кеннеди в курортном поселке Хайаннис-Порт, штат Массачусетс, и в дом ее семьи «Хаммерсмит Фарм» в Ньюпорте, штат Род-Айленд, где Кеннеди поженились в 1953 году, а на Рождество и Пасху удалялась в Палм-Бич, штат Флорида, но эти очень длинные выходные обычно были зарезервированы для Вирджинии.

«Я могла понять по его голосу, что что-то не так, поэтому даже не спрашивала», — вспоминала она во время интервью с историком Артуром Шлезингером-младшим. Тем не менее ей хотелось знать, что происходит, ради чего ей стоило пожертвовать одним из желанных выходных за городом, где она могла бы устраивать пикники со своими детьми и наслаждаться редкой возможностью самой уложить их в постель.

— Почему? — спросила она мужа.

— Ну, не важно, — ответил президент, в его голосе звучали настойчивость и напряженность. — Почему бы тебе просто не вернуться в Вашингтон?

Джеки расстроилась, тем не менее разбудила Кэролайн и Джона-Джона и покорно поехала с детьми обратно в Белый дом с охранявшим их агентом Секретной службы США, по-прежнему пребывая в неведении, что ее ждет. Она сказала себе: Вот зачем вы выходите замуж: вы делаете что-то для другого человека, когда чувствуете, что он нуждается в вас, даже если не знаете, зачем вы ему понадобились.

Была суббота, 20 октября 1962 года. Президент хотел, чтобы его жена находилась рядом с ним во время мучительного тринадцатидневного противостояния между Соединенными Штатами и Советским Союзом, который войдет в историю как Карибский кризис. Фотографии, сделанные самолетом-шпионом U-2, свидетельствовали о том, что летом 1962 года советский премьер Никита Хрущев заключил секретную сделку с кубинским диктатором Фиделем Кастро о размещении на Кубе советских ядерных ракет, которые могли достичь территории Соединенных Штатов менее чем за четыре минуты. Сорок две советские баллистические ракеты средней и промежуточной дальности, и каждая способна нанести удар по США ядерной боеголовкой, которая в 20–30 раз мощнее бомбы, сброшенной на Хиросиму.

Президент созвал Исполнительный комитет, сокращенно ExComm, в который вошли его ближайшие советники, включая его брата генерального прокурора Роберта Кеннеди, государственного секретаря Дина Раска и советника по национальной безопасности Макджорджа «Мака» Банди. День и ночь изможденные советники заседали вокруг длинного стола переговоров в зале Кабинета или в конференц-зале заместителя государственного секретаря Джорджа Болла, который стал известен как «мозговой центр». Джей-Эф-Кей столкнулся с угрозой возможной ядерной войны и хотел, чтобы его жена находилась рядом с ним.

«С тех пор, казалось, не существовало ни дня, ни ночи», — вспоминала Джеки о тех днях после ее возвращения в Белый дом. Президент схватился за нее, чтобы черпать силу в самый одинокий период своего президентства. Он просил ее присоединиться к нему во время долгих прогулок по Южной лужайке, где они проговаривали сложные варианты, предложенные ему на рассмотрение. Кеннеди обсуждал с ней все: рассказал о своей напряженной встрече с министром иностранных дел СССР Андреем Громыко, во время которой президент не дал понять, насколько он осведомлен о сделке Советов с Кубой; рассказал о гневной телеграмме Хрущева, отправленной в середине ночи во время тягостного финального уикенда этого кризиса. Он признавался, как ранит его критика со стороны некоторых его наиболее воинственных советников, которые считали, что он не проявляет достаточно силы. («Эти стреляющие без разбора такие-сякие хотят, чтобы я стер Кубу с лица земли. Мы можем сделать это. Но тогда мы стали бы хулиганами. Они могут оказаться правы или могут фатально заблуждаться».) Корреспондент журнала Time в Белом доме Хью Сайди сказал, что за ужином президент «пересказывал ей все, что происходило в кабинете». Эта женщина, в которой признавали только изысканный вкус в одежде, нередко точно знала, что происходит в администрации ее мужа.

Когда он не рассказывал ей сам, она прибегала к подслушиванию во время встреч с высокопоставленными советниками президента в Желтом овальном кабинете на третьем этаже в покоях семьи. Президент испытывал общее отвращение к женщинам в органах власти; его друг Чарльз Спалдинг сказал, что ему было «гораздо комфортнее с министром (обороны. — Авт.) Макнамарой, чем с Перкинс (бывшим министром труда. — Авт.). Ему казалось нелепым, когда женщина появлялась на заседании правительства». Но Джеки знала о политическом ландшафте в кабинете ее мужа благодаря близости к власти и своему интеллектуальному маневрированию.

Карибский кризис подчинил себе жизни обоих Кеннеди. Однажды, в эти напряженные дни, поздно ночью, Джеки вошла в спальню президента в ночной рубашке и увидела, что он лежит на кровати. Она не заметила советника по национальной безопасности «Мака» Банди, сидевшего вне поля ее зрения у телефона. Когда она приблизилась к Кеннеди, он махнул рукой, чтобы она ушла и сказал: «Выйди! Выйди!» Банди прикрыл глаза руками. В другие дни Банди вставал у изножья их кровати, чтобы разбудить президента на рассвете. Позже Джеки будет дорожить этим напряженным временем, когда страна стояла на пороге войны, потому что именно тогда она почувствовала свою значимость в жизни мужа. «Это было время, когда я была ближе всего к нему, и я никогда не покидала дом и не видела детей, а когда он приходил домой, чтобы поспать или немного вздремнуть, я ложилась рядом с ним». Она ходила возле Овального кабинета, чтобы понять, не нужен ли ему перерыв; они оба несли вахту, которую она называла своеобразным «бдением».

= Джеки будет дорожить этим напряженным временем, когда страна стояла на пороге войны, потому что именно тогда она почувствовала свою значимость в жизни мужа.

Во время кризиса Белый дом окутывала завеса секретности. Советники президента бились над тем, как отреагировать на советскую акцию и каковы мотивы Советов. Одна группа отстаивала план военно-морской блокады Кубы, а другая настаивала на том, чтобы Соединенные Штаты предприняли воздушную атаку, нацеленную на ракетные базы. Весь ход обсуждения хранился в секрете до тех пор, пока президент не решится дать ответ. В беседе заместитель госсекретаря США рассказывал о сверхсекретных встречах и об опасениях членов ExComm по поводу каких-либо утечек в прессу, прежде чем они смогут разработать план. Болл вспоминал, как министр обороны Роберт Макнамара проводил их в государственный департамент через свой личный лифт, чтобы пресса не увидела их. Генеральный прокурор Роберт Кеннеди, самый доверенный советник президента, явился на одну из встреч в Овальном кабинете в одежде для верховой езды, чтобы создать впечатление, будто работает во время беззаботного во всем остальном уикенда, и как однажды все остальные советники президента втиснулись в одну машину, чтобы не вызывать подозрений у журналистов.

Джеки узнала, что жены чиновников Кабинета готовятся покинуть Вашингтон, понимая, что он станет целью в случае войны. Она и слышать об этом не хотела. «Пожалуйста, не отправляй меня никуда. Если что-нибудь случится, мы все намерены остаться здесь с тобой, — сказала она мужу. — Даже если в бомбоубежище в Белом доме нет места… Пожалуйста, тогда просто хочу быть на лужайке, когда это произойдет. Ты знаешь, я просто хочу быть с тобой и хочу умереть вместе с тобой, и дети тоже, — чем жить без тебя». Президент пообещал, что никуда ее не отправит. Их отношения стали ближе в Белом доме, чем когда-либо прежде. Личный врач президента Джанет Травел вспоминала, как незадолго до начала кризиса Кеннеди шел от Западного крыла к спецвертолету Корпуса морской пехоты на Южной лужайке, сопровождаемый своими верными помощниками. Затем произошло нечто странное. «Президент вновь появился в дверном проеме вертолета и спустился по трапу один. Как необычно, подумала я. И тогда увидела почему. Джеки, с растрепанными ураганным вихрем работавших винтов волосами, бежала по траве от Южного портика. Она почти столкнулась с ним у трапа вертолета и протянула руки. Они стояли неподвижно в объятиях в течение многих секунд.

Во время конфиденциальной встречи с Клинтом Хиллом, охранявшим ее агентом Секретной службы, Хилл протянул руку к Джеки и осторожно коснулся ее локтя. «Вы знаете о бомбоубежище здесь, в Белом доме. Мне известно, что Дж. Б. Уэст (главный церемониймейстер Белого дома. — Авт.) провел с вами краткую экскурсию по объекту несколько месяцев назад… В случае, если… ситуация будет развиваться… и у нас не будет времени покинуть этот район, мы отведем вас и детей в убежище». Но Джеки уже все решила, и ей не надо было говорить, что делать. Она резко отдернула руку. «Мистер Хилл, если ситуация будет развивается так, что потребуется, чтобы дети и я спустились в убежище, позвольте сказать вам, чего вы можете ожидать». Она понизила свой и без того негромкий, нежный голос до глубокого шепота и сказала: «Если ситуация будет развиваться, я возьму Кэролайн и Джона, и мы пойдем рука об руку на южный участок. Мы будем стоять там, как храбрые солдаты, и разделим судьбу любого другого американца».

Хилл был ошеломлен. «Хорошо, миссис Кеннеди, давайте просто молиться Богу о том, чтобы нам никогда не оказаться в такой ситуации».

= Один неверный шаг, один неправильно просчитанный комментарий или ошибочное сообщение между советниками так называемого ExComm и советскими советниками из Кремля могло означать всеобщее и полное уничтожение.

Впервые стратегическое воздушное командование США было приведено в состояние готовности 2 (DEFCON 2 — «состояние обороны»), то есть возникла прямая угроза войны. Не было другой страны, которая когда-либо стояла на пороге запуска ядерных ракет. Один неверный шаг, один неправильно просчитанный комментарий или ошибочное сообщение между советниками так называемого ExComm и советскими советниками из Кремля могло означать всеобщее и полное уничтожение. Церемониймейстер Нельсон Пирс, который приступил к работе в Белом доме всего за год до кризиса, сказал, что никогда еще не был так напуган в своей жизни. «Мы знали, что эти ракеты нацелены прямо на нас, — вспоминал он, с дрожью в голосе восстанавливая в памяти, как проходил через Северо-западные ворота Белого дома на Пенсильвания-авеню, зная, что находится в яблочке мишени. «Мы знали, что если услышим о запуске ракеты, нужно было вывести первую семью из здания или сопровождать их в безопасное место, а мы должны были оставаться на посту. Мы должны были уйти последними, — он сделал паузу, — если вообще сможем уйти».

Герман Томпсон был приглашен на работу во время кризиса, чтобы подавать напитки советникам президента, которые денно и нощно работали в Белом доме. «Я был напуган до смерти. В ту ночь я лег спать и не мог уснуть», — вспоминал Томпсон, который услышал, о чем говорят эти люди. Развернутые карты, наполовину съеденные бутерброды и пустые кофейные чашки заполнили обычно первозданно чистый Овальный кабинет.

Джеки взяла руководство на себя и, как всегда, не пропуская ни одной детали, поняла, что ей нужно начать тонкий процесс отмены ужина, запланированного для Магараджи и Махарани Джайпура, которые любезно принимали ее во время краткой поездки в Индию. Подготовка началась до того, как кризис захватил Белый дом. Джеки составила записку управлявшему резиденцией главному церемониймейстеру Дж. Б. Уэсту. Она продумала все до мелочей и поручила ему перед визитом выкрасить в черный цвет комод в Туалетной комнате королевы и положить ее меховой ковер на кушетку в гостиной Линкольна вместе с «несколькими зелеными и желтыми подушками», чтобы создать комфортную атмосферу для своих гостей. Сейчас эти заботы были неуместными; все изменилось после обнаружения советских ракет. В то воскресенье, 21 октября 1962 года, Джеки разбудила звонком Уэста в его доме в Арлингтоне, штат Вирджиния, когда он и его жена Зелла наслаждались редкой возможностью поспать утром дольше обычного.

— Не могли бы вы сейчас приехать в Белый дом, мистер Уэст, но войдите через кухню и поднимитесь на кухонном лифте, чтобы никто не узнал о том, что вы здесь.

«Я буду через двадцать минут», — ответил он. Уэст заметил, что на подъездной дорожке Белого дома стоит больше автомобилей, чем обычно, и, выйдя из лифта, увидел Джеки, без макияжа, в ярких брюках от Pucci и лоферах, которая сидела на диване в Западной гостиной под выразительным «люнетным» окном в виде половинки луны, через которое комнату заливал солнечный свет. Она казалась окутанной ореолом, ярким светом, в очень напряженное мрачное время.

«Спасибо, что пришли, мистер Уэст, — сказала она извиняющимся тоном. — Там что-то назревает, что может оказаться большой катастрофой, а это означает, что нам, возможно, придется отменить ужин и танцы для джайпурцев во вторник вечером». Уэст был удивлен; редко случалось внезапно отменять мероприятия. «Скажите мне, когда джайпурцы прибудут, и убедитесь, что в Блэр-хаусе им предоставят лучшую служанку, Вильму, и лучшего камердинера», — распорядилась она, сохраняя хладнокровие и спокойствие несмотря на невообразимое давление.

«Не могли бы вы заняться этой отменой от моего имени? Это все очень секретно, — сказала она ему. — Боюсь, что Тиш (секретарь по вопросам протокола Летиция Болдридж. — Авт.) расстроится, будет рвать и метать. Вам это известно, и я думаю, что вы могли бы сделать это более спокойно». Джеки и ее секретарь по вопросам протокола часто конфликтовали. Болдридж тремя годами раньше Джеки училась в школе мисс Портер и Вассар-колледже, а в Белом доме она всегда хотела, чтобы Джеки делала больше: проводила больше чаепитий, больше обедов с достойными группами. Но Джеки хотела лишь того, чтобы у нее было больше частной жизни и отдыха.

Мэри Бойлан, секретарь Восточного крыла, вспоминает всплеск активности в тот уикенд, когда она сидела в своем кабинете, находившемся через коридор от Военной канцелярии. Двадцать второго октября президент выступил по телевидению с обращением к нации в лучшее эфирное время. В то утро Болдридж вошла в Восточное крыло, и, как предвидела Джеки, она была какой угодно, только не спокойной. Она потребовала общего внимания: «Мне нужно сделать объявление». В комнате, наполненной хорошо одетыми молодыми женщинами, наступила тишина. «Все вы должны начать молиться, как еще никогда не молились. Сегодня вечером вы услышите новость, которая будет очень шокирующей, и никто из нас не знает, каким будет результат».

Помощник по связям с прессой Барбара Коулман вспоминает, как ей позвонил домой через коммутатор Белого дома пресс-секретарь Пьер Сэлинджер, который сопровождал президента на борту президентского самолета на обратном пути из агитационной поездки в Чикаго. «Он хотел, чтобы я находилась в Белом доме, как только они приземлятся», — пишет она. Сэлинджер сказал, что президент простудился и ему нужно вернуться домой по предписанию врача. Сэлинджер не назвал ей истинную причину внезапного возвращения президента, но предполагал что-то неладное и попросил ее отменить какие-либо планы на выходные.

«Вскоре я поняла: что-то происходит, — пишет она. — Я не знала, что именно, но знала, что это имеет какое-то отношение к Кубе». На протяжении всего кризиса в пресс-службе постоянно кто-то дежурил, и некоторые помощники даже принесли сменную одежду в Белый дом и спали в бомбоубежище.

В своем телевизионном выступлении президент обратился к нации из Овального кабинета и объявил о военно-морской блокаде Кубы. «Ядерное оружие настолько разрушительно, а баллистические ракеты настолько быстры, что любая значимая возможность их использования или внезапных изменений в их развертывании может рассматриваться как определенная угроза миру, — заявил он, формулируя возникшую дилемму холодной войны. — Политика страны заключается в том, чтобы рассматривать любую ядерную ракету, запущенную с территории Кубы против любой страны в Западном полушарии, как акт нападения Советского Союза на Соединенные Штаты, который требует развернутого реагирования в виде ответного удара по Советскому Союзу».

Наконец, 28 октября Хрущев сделал заявление о том, что советские ракеты будут выведены с Кубы. Джеки посмотрела запись видеонаблюдения, показывающую, как советские корабли приблизились к блокирующим силам США и отошли назад, и вздохнула с облегчением. Если бы кризис продолжался еще два дня, как сказал ей советник Кеннеди, результат мог бы быть иным, потому что все достигли критической точки и из-за полного изнеможения нельзя исключить принятие иррациональных решений.

На протяжении этих напряженных дней Джеки сохраняла веру в своего мужа и в свою способность поддерживать в нем спокойствие и сосредоточенность. «Я всегда думала о Джеке, что все, что бы он ни сделал, если он владеет собой, то в любом случае все произойдет наилучшим образом. Вот так по-детски я думала: «Не стану бояться, когда буду ложиться ночью спать или просыпаться». Она заплакала, когда муж подарил ей такой же календарь от Tiffany из чистого серебра, какой он подарил членам ExComm, с теми тринадцатью страшными днями, выделенными жирным шрифтом. Ее инициалы были выгравированы рядом с его: «J.B.K.» и «J.F.K.».

= Джеки признавала, что один из величайших триумфов ее мужа состоял в том, что он достучался до советского премьер-министра Хрущева и спас мир от ядерной войны.

Менее чем через две недели после убийства ее мужа, 1 декабря 1963 года, Джеки написала одно из последних писем, которые она когда-либо писала на почтовой бумаге Белого дома. Оно не было адресовано близкому другу семьи или одному из многих политических советников ее мужа. Оно было адресовано именно тому человеку, который, по словам ее мужа, предпринял «тайную, безрассудную и провокационную угрозу миру во всем мире» и, в свою очередь, заставил принять четкую и мощную роль в Белом доме. В течение этих тринадцати дней она была куда прекраснее, чем преданная жена, — она была партнером. Джеки признавала, что один из величайших триумфов ее мужа состоял в том, что он достучался до советского премьер-министра Хрущева и спас мир от ядерной войны. «Вы и он были противниками, но вас объединяла решимость не допустить ситуации, чтобы мир взорвался. Вы уважали друг друга и могли общаться друг с другом, — писала Джеки. — В то время как важные персоны знают необходимость самоконтроля и сдержанности, обычными людьми иногда больше движет чувство страха и гордыни. Хотелось бы, чтобы в будущем важные люди смогли и дальше заставлять обычных людей садиться за стол переговоров, прежде чем они начнут сражаться».

Казалось бы, в черно-белой фотографии Белого дома, снятой 27 сентября 1974 года, нет ничего необычного. Первая леди Бетти Форд проводит экскурсию по Президентской спальне для Леди Берд Джонсон, которая была в этой роли пятью годами раньше. К ним присоединились две дочери Леди Берд, Линда и Люси; и муж Линды, Чарльз Робб, которые прибыли в Вашингтон на церемонию посвящения «Рощи», мемориального парка президента Джонсона вдоль реки Потомак. На фотографии Бетти Форд наклоняется к Люси, словно прислушиваясь к вопросу; Люси протянула руку, указывая на что-то, оставшееся за кадром. Бетти как любезная хозяйка беззаботно улыбается. Единственная подсказка того, что что-то не так, кроется у изножья обитой атласом кровати — это маленький черный чемодан. Чемодан оказался там, потому что Бетти Форд только что, за день до визита Джонсонов, узнала, что у нее, по-видимому, рак молочной железы. Как только ее гости уйдут, она отправится в Военно-морской госпиталь в Бетесде. Бетти так и не сказала о своем состоянии гостям; ей не хотелось нарушать их особенный день.

«Вы были так спокойны и гостеприимны с нами в прошлую пятницу, что мы вчетвером были потрясены даже больше, чем остальная нация, когда услышали известие о том, что вы ложитесь в госпиталь», — написала Леди Берд в записке, доставленной в больничную палату Бетти. Люси, младшая дочь Джонсонов, вспоминает, как в тот вечер спешила успеть к шестичасовым новостям, чтобы узнать, есть ли что-нибудь о церемонии посвящения, состоявшейся в этот день. Она была потрясена, увидев на экране Бетти Форд, покидавшую Белый дом с маленьким черным чемоданом в руке. «У всех нас разом отвисли челюсти. Мы были ошеломлены». Поскольку они провели более пяти лет в Белом доме и прекрасно знакомы с изнурительным графиком, Джонсоны лучше всех остальных поняли бы, если бы первая леди решила отменить экскурсию. «Я просто думаю, это было сильное чувство сопричастности. Они понимали, что это был большой день для нашей матери, и они никоим образом не хотели отказываться от этого, — говорит Люси. — Думаю, это очень многое говорит о характере Бетти Форд».

Бетти Форд стала публичной персоной в возрасте пятидесяти шести лет, но она полностью приняла эту роль. Она была преданной матерью и домохозяйкой, когда ее муж двадцать пять лет работал в Конгрессе. Стив Форд, третий из четырех детей Фордов, говорит: «Мы по-детски просто смотрели, как наша мать расцветает, когда ей выпал шанс после всех этих лет, отданных нашему воспитанию. Так чудесно было это наблюдать». Когда Бетти была маленькой девочкой, она отправилась к гадалке, которая предсказала ей, что в один прекрасный день она встретит королей и королев, из чего девочка заключила, что ей предстоит стать великой танцовщицей. И она это сделала… стала исполнительницей современного танца в престижной компании Марты Грэм. А когда она вышла замуж за Джеральда Форда, по ее словам, думала, что выходит замуж за адвоката, и они будут создавать семью и растить детей в Гранд-Рапидс, штат Мичиган. Но в 1955 году Форды поселились в доме из красного кирпича в колониальном стиле с четырьмя спальнями, двумя ванными комнатами на Кроун-Вью-драйв в Александрии, штат Вирджиния, через реку Потомак от Белого дома. Они жили там, даже когда Форд в 1973 году неожиданно стал вице-президентом. Их номер телефона был указан в телефонной книге, а Бетти Форд чаще всего можно было застать с чайником на плите и в длинном халате.

В начале августа 1974 года, за несколько дней до того, как президент Никсон подал в отставку, Форды готовились переехать в официальную вице-президентскую резиденцию в Обсерватории номер один, расположенную менее чем в трех милях от Белого дома. Но незадолго до того, как вице-президент Форд и его жена прибыли в прекрасный дом в викторианском стиле, чтобы поговорить с декораторами интерьера, он узнал, что президент Никсон уйдет в отставку, и ему предстоит принимать полномочия. Каким-то образом Форду вместе с Бетти удалось спокойно продержаться во время встречи с дизайнерами. Наконец, когда они остались наедине, он прошептал ей: «Бетти, мы никогда не будем жить в этом доме».

= Всего через восемнадцать дней после спорного помилования президентом Фордом президента Никсона новой первой леди сообщают сокрушительную новость: у нее, возможно, рак молочной железы.

Прошло менее двух месяцев, как она и ее муж помимо их воли оказались в Белом доме, и всего через восемнадцать дней после спорного помилования президентом Фордом президента Никсона новой первой леди сообщают сокрушительную новость: у нее, возможно, рак молочной железы. Двадцать шестого сентября, за день до визита Джонсонов, Бетти спонтанно решила сопроводить свою близкую подругу Нэнси Хау и вместе посетить врача. У Хау была текущая проверка, и Бетти подумала, что она тоже может пройти обследование, которое нужно проводить каждые шесть месяцев. Когда врач, сделавший Бетти маммограмму, извинился за то, что требуется консультация заведующего хирургическим отделением, Бетти ничего не заподозрила. «Доктора так долго проверяли части моего организма… Я могла ощутить тыканье и прощупывание и услышать невнятное «м-м-м», и сразу же переключилась на мысли о горе почты, ожидавшей на моем столе». На этот раз новость была нехорошей.

Около полудня президентский доктор Уильям Лукаш обратился к президенту с необычной просьбой — встретиться с ним в семь часов вечера в его кабинете на первом этаже Белого дома. Лукаш позвонил заведующему кафедрой хирургии из медицинской школы Университета Джорджа Вашингтона и попросил новую первую леди спуститься за несколько минут до семи на очередное обследование груди. Когда все собрались, Лукаш сообщил, что врачи обнаружили опухоль, которая может быть раком. «Ну, вы не можете оперировать немедленно. У меня расписан весь завтрашний день», — заявила Бетти. Ее ответ прозвучал необычно, но Лукаш сказал ей, что операцию можно на день или два отложить. У их семнадцатилетней дочери Сьюзен были красные глаза, когда она в тот вечер пришла на ужин в частные апартаменты на втором этаже. Эту новость она узнала раньше своих родителей. В тот день она заглянула в кабинет доктора Лукаша за лекарством от простуды. «Он втянул меня внутрь и усадил. У меня мелькнула мысль: Что я теперь сделала не так?» Лукаш сказал: «У твоей матери есть опухоль в груди, с большой вероятностью это рак, и она об этом не знает, так что тише, тише, никому ничего не говори». Сьюзен испугалась, что может потерять мать. На следующий день Бетти выдержала напряженный график: она отправилась на церемонию закладки первого камня в «Роще», произнесла речь на обеде Армии спасения и провела послеобеденный чай и экскурсию по Белому дому для Джонсонов. Ее машина подъехала к госпиталю в 5.55 пополудни, а в 6.00 вечера известие о ее болезни уже транслировали по всему миру.

В то время рак называли сокращенно «С» (от слова cancer), как если бы это было заразным заболеванием, и обычно такой диагноз вообще не обсуждали. И никто при этом не упоминал слово «грудь». Несмотря на то что любимая звезда детских ролей и дипломат Ширли Темпл Блэк рассказала о своей мастэктомии в 1972 году, именно Бетти Форд привлекла внимание к важности раннего диагностирования. На официальном ужине, после мастэктомии Бетти, Блэк и Бетти поделились личными переживаниями. Блэк, со слезами, блеснувшими в ее глазах, обняла первую леди и что-то прошептала ей. «Да, мы понимаем», — ответила Бетти. В течение следующих нескольких недель в кабинет первой леди хлынул целый поток корреспонденции — более пятидесяти тысяч писем. Многие письма были от женщин, которые считали, что первая леди спасла им жизнь, а часть написана мужчинами, которые хотели поддержать ее, чтобы она знала: они находят своих жен красивыми и после мастэктомии. У Хэппи Рокфеллер, жены вице-президента Нельсона Рокфеллера в администрации Форда, провели обследование груди после того, как она узнала о раке у Бетти; у нее была обнаружена опухоль, и ей сделали операцию. Как и многие другие люди, Хэппи считала, что спасением своей жизни она обязана Бетти. (Когда президента Рейгана спустя годы прооперировали по поводу рака толстой кишки, Хэппи отправила Нэнси Рейган красную розу. Среди всех карточек и цветов это была единственная вещь, которую Нэнси взяла с собой в резиденцию в тот вечер.)

Бетти была храбрая пациентка, полная решимости победить болезнь. Ее разместили в президентском люксе в Военно-морском госпитале в Бетесде, и там она провела тихий ужин со своей семьей накануне операции, которая была запланирована на следующее утро. Она сказала, что с ней все будет в порядке, и просила их поехать домой и отдохнуть. Президент Форд, который был глубоко предан своей жене, сказал ей, что он никогда не был так одинок, как в тот вечер, когда возвращался в Белый дом. Прежде чем он попрощался, они взялись за руки и помолились. В отличие от Никсонов, Форды были нежно любящими супругами, и они были первой президентской парой, которая делила спальню со времен Кулиджей[13]. В записке, которую президент Форд написал своей жене перед операцией, он признавался: «Никакие слова не могут передать нашу глубокую, глубокую любовь. Мы знаем, какая ты замечательная, и мы, дети и папа, постараемся быть столь же сильными, как ты. Наша Вера в тебя и Бога поддержит нас. Наша общая любовь к тебе вечна».

А для Бетти это была всего лишь одна из проблем в череде забот, и она знала, что справится с испытанием. Когда ей было всего шестнадцать лет, ее отец совершил самоубийство. (Он был алкоголиком и умер от отравления угарным газом.) «Я восприняла ситуацию довольно деловито, — писала она в своих воспоминаниях о заболевании раком. — Это еще один кризис, и это пройдет». Если бы биопсия показала, что опухоль доброкачественная, то не было бы никакой необходимости в мастэктомии, но в глубине души она знала, что у нее рак, когда ее везли на каталке в операционную. Дочь Фордов, Сьюзен, первой узнала, что опухоль раковая. «Сьюзен, им пришлось пойти дальше, — сказал ей доктор Лукаш, и ее колени подкосились. — Но с ней все в порядке». Когда президент узнал, что опухоль злокачественная, он расплакался в Овальном кабинете.

Политические советники президента сказали Бетти, что ей не нужно предавать огласке такой личный вопрос, но она настояла на обратном. Как только она узнала о количестве женщин, которые умирали от этой болезни, она сказала сотрудникам аппарата, что если это рак, то им следует подготовить заявление, пока она находится на операционном столе, и сообщить, что ей сделали мастэктомию, а не говорить нечто аморфное, вроде того, что у нее возникли «проблемы со здоровьем». Когда президент Форд и его сын Майк вылетели на спецвертолете Корпуса морской пехоты, чтобы навестить Бетти после операции, Майк встал на колени вместе с отцом, и они помолились в проходе о ее выздоровлении. После операции Бетти написала письмо Леди Берд, желая объяснить, почему она не сообщила ей эту новость. «Я хотела, чтобы вы наслаждались своим посещением, как и я». И добавила немного легкомыслия, поблагодарив Леди Берд за розовое одеяние, которое она отправила в госпиталь. «Мне очень понравились фасон и цвет. На самом деле я выбрала его для своей первой публичной фотографии после операции».

Годы спустя после того, как Бетти покинула Белый дом, ее непоколебимая честность в отношении ее собственной зависимости от болеутоляющих таблеток и алкоголя поможет снять клеймо позора еще с одной болезни. В 1982 году она открыла ставший всемирно известным Центр Бетти Форд, расположившийся на четырнадцати акрах в курортном городе Ранчо-Мираж, штат Калифорния. В центре прошли лечение более ста тысяч человек. Признавшись в собственной борьбе с алкоголизмом и пристрастием к болеутоляющим препаратам, она спасла множество людей. Она регулярно посещала центр и присутствовала на местных собраниях Анонимных алкоголиков, где вставала посреди комнаты и представлялась: «Я Бетти, и я алкоголик». Даже после завершения реабилитации она долгое время регулярно встречалась с группой женщин, прошедших эту программу. «У меня был рак молочной железы, и я пережила это, а теперь столкнулась с зависимостью, и, ей-богу, я решила, что с этим тоже справлюсь», — сказала она.

После мастэктомии Бетти призвала других женщин, которым предстояла операция по поводу рака молочной железы, «как можно быстрее сделать это».

= «У меня был рак молочной железы, и я пережила это, а теперь столкнулась с зависимостью, и, ей-богу, я решила, что с этим тоже справлюсь».

«Как только это будет сделано, — говорила она, — оставьте это в прошлом и продолжайте жить».

Хотя она восприняла операцию с несгибаемым героизмом, ее выздоровление протекало нелегко. Проснувшись после операции, она увидела своих родных, у кого-то блестели слезы. «Если вы не можете выглядеть счастливыми, пожалуйста, уходите, — сказала она им со своей больничной койки. — Мне невыносимо смотреть на вас». Бетти делала упражнения, пытаясь укрепить свою правую руку, после того как часть мышц была удалена, и для нее стало небольшой победой, когда она наконец смогла набрать достаточную силу, чтобы взять чашку чая правой рукой. Сьюзен вспоминает те тяжелые времена: «Были дни, когда она ходила по своей гардеробной и говорила: «Ну, это платье я больше не могу носить. Все будут смотреть на мой шрам». Бетти никогда не делала пластических операций и часто беспокоилась о том, что во время официальных обедов она нагнется в вечернем платье, и ее гелевый протез выпадет. Иногда в ее одежду были вшиты мягкие прокладки.

Бетти попала в предвыборный маршрут, так как ее муж добивался президентства в 1976 году. Его советники считали ее мощным оружием и были поражены: ее откровенность привела к тому, что рейтинг одобрения достиг 75 процентов, даже когда рейтинг утверждения президентом кандидатуры ее мужа опустился ниже 50 процентов. Почти на всех агитационных мероприятиях женщины носили значки с надписью: «Оставить Бетти в Белом доме» и «Мужа Бетти — в президенты». Тем не менее Форд проиграл выборы Джимми Картеру. Когда Форд не смог выступить с заявлением о признании своего поражения на выборах из-за дрожащего голоса, это сделала Бетти Форд. «Она полностью поддерживала его от начала до конца, — говорит Сьюзен. — И он поддерживал ее от начала до конца, во время ее рака груди и проблем с болеутоляющими и алкоголем. Они были настоящими родственными душами». За свою храбрость Бетти Форд удостоилась «Президентской медали свободы» в 1991 году. Поразительно, но ей вручили эту медаль на восемь лет раньше, чем ее мужу. В десятую годовщину основания Центра Бетти Форд президент Форд сказал: «Когда будет сделан окончательный подсчет, ее вклад в нашу страну окажется больше, чем мой». И он не возражал против этого.

IV

Материнство

«Если вы неумело воспитываете своих детей, я не думаю, что все остальное, что вы делаете хорошо, имеет большое значение».

Джеки Кеннеди

ПРИСУТСТВИЕ ДЕТЕЙ В БЕЛОМ ДОМЕ привносит ощущение радости в официальные залы президентской резиденции, особенно для дворецких, горничных и поваров, которые заботятся о нуждах первых семей, и для репортеров, которые освещают их жизнь. Когда репортер спросил трехлетнюю Кэролайн Кеннеди: «Где твой папа?» — она ответила: «Он наверху, без ботинок и носков, и ничего не делает». Кэролайн всегда хотела, чтобы дверь в ее комнате была приоткрыта, когда жила в Белом доме, потому что ее пугал размер помещения и высота потолков.

У президентских детей есть способы вернуть с небес на землю богатых и знаменитых, и никто не делал это так, как Кэролайн и Джон-Джон. Джеки Кеннеди часто приглашала всемирно известного композитора Леонарда Бернстайна на небольшие вечеринки, которые она устраивала, желая развлечь мужа. Однажды вечером Бернстайн спросил Джеки, может ли он посмотреть до ужина первые несколько минут телевизионной программы, в которой он участвовал. Она проводила его в комнату Кэролайн, где маленькая девочка готовилась ко сну с няней, Мод Шоу. Бернстайн сидел, держа за руку Кэролайн, которая была зачарована программой с взрослой классической музыкой. «Я думал, что девочка полностью поглощена этим, и вдруг она посмотрела на меня удивительно ясным взором и сказала: «У меня есть своя лошадь». Я подумал, что она делает это для меня, и знаете, это на самом деле вернуло меня на землю, и я был благодарен ей, потому что понял, как гадко было с моей стороны смотреть свое шоу по телевизору и не быть с гостями. В ту же минуту я выключил телевизор и присоединился к другим».

= «Она очень любила своих детей. И не скрывала этого».

Электрик Белого дома Ларри Буш вспоминает, что Джеки попросила его положить несколько накладок на педали трехколесного велосипеда, которые Кэролайн получила на Рождество, потому что ее ноги еще не доставали до них. Несколько месяцев спустя первой леди потребовалась еще одна услуга. «Она так выросла, не могли бы вы снять накладки?» — попросила его Джеки. «Она очень любила своих детей. И не скрывала этого», — вспоминает Буш. Это также создавало некоторые страшные моменты для юных Кеннеди. Кэролайн и Джон-Джон любили по утрам сопровождать своего отца в лифте Белого дома и заходить с ним в Овальный кабинет. «Пойдем! Мы должны работать!» — кричал Джон-Джон, еще одетый в пижаму. Однажды утром, когда Кэролайн и президент вышли из лифта, защелкали десятки фотовспышек. Президент забыл о договоренности с прессой, которая должна сопровождать его весь день. Кэролайн была так напугана, что Джей-Эф-Кей проводил ее к лифту и попросил швейцара отвезти ее обратно наверх в резиденцию. Врач президента Кеннеди, Джанет Травел, ехала с ними в лифте в то утро. Она вспоминала, как плакала испуганная Кэролайн, которая хотела побыть с отцом, но испугалась огромного количества фотографов, обступивших ее. «Она выбежала из лифта и залезла под диван, — рассказывала Травел. — Потребовалось все мастерство мисс Шоу по части уговоров, чтобы заставить ее выбраться оттуда».

У четы Кеннеди были разные взгляды на воспитание малыша Джона-Джона и Кэролайн детсадовского возраста, а их сотрудники — как с политической стороны, так и со стороны резиденции, — должны были пытаться удовлетворить требования обоих родителей. Джеки нравилось, чтобы волосы Джона-Джона были длинными, но президент предпочитал короткую стрижку. «Вы знаете, сэр, — говорила Мод Шоу президенту, — я должна смотреть в коридор и видеть, кто идет. Если идет миссис Кеннеди, я причесываю волосы вперед, если идете вы, делаю ему пробор». Оба родителя хотели сделать необычную жизнь своих детей в Белом доме как можно более нормальной. В тот день, когда они переехали в Белый дом, Джеки попросила садовника слепить гигантского снеговика возле подъездной дорожки Южного портика с морковкой вместо носа и яблоком вместо рта. Кэролайн была в восторге.

Порой у Джеки и Джей-Эф-Кей возникали разногласия по поводу того, насколько большое внимание должно уделяться их детям в СМИ. Друг президента Кеннеди Чарльз Спалдинг сказал, что, когда фотографы получили снимок Кэролайн верхом на своем пони Макарони на Южной лужайке, президент понимал политическую ценность такой фотографии. Президент любил повозиться со своими детьми и не снисходил до разговоров с ними. У него была особая связь с Кэролайн. Густаво Паредес, сын личного помощника Джеки Провиденсии, был близок к детям Кеннеди и стал постоянным приятелем Джона-Джона. Он помнит, как убийство отца ударило по Кэролайн, и не только потому, что она была старше. «Отцы всегда больше любят своих дочерей, а матери всегда любят своих сыновей. Они как бы поделили их между собой, поэтому Кэролайн почувствовала большую потерю, огромную потерю». Через неделю после убийства Джеки просто сказала: «Я собираюсь воспитывать сына. Хочу, чтобы он вырос и стал хорошим мальчиком. О большем я не мечтаю». Она представляла, что однажды он может стать астронавтом или «просто обычным Джоном Кеннеди, который чинит самолеты на земле». Она сделала все возможное, чтобы обеспечить своим детям нормальную жизнь. После убийства мужа она отвезла их в Палм-Бич на Рождество и повесила рождественские носки. Когда они переехали в особняк XVIII века в Джорджтауне, она велела своему декоратору воспроизвести спальни, которые были у детей в Белом доме.

Прежде чем покинуть Белый дом, она попросила главного церемониймейстера Дж. Б. Уэста, которого считала своим другом, в последний раз сопровождать ее в Овальный кабинет. Модели кораблей и книги, а также любимое кресло-качалка президента были вывезены у нее на глазах. «Думаю, мы, вероятно, здесь лишние», — пробормотала она. Они с Уэстом прошли короткий путь в Зал Кабинета, где сели за длинный стол из красного дерева. «Мои дети. Они хорошие, не так ли, мистер Уэст?»

— Конечно, они такие.

— Они не избалованы?

— Нет, в самом деле.

— Уэст, вы будете моим другом на всю жизнь?

Уэст мог только кивнуть. Он боялся, что, если заговорит, шлюзы откроются, и его личное горе и сочувствие молодой вдове захлестнут его.

Джеки много лет посещала психотерапевта в Нью-Йорке, но так и не смогла полностью оправиться от эмоциональной травмы, полученной в момент, когда жизнь мужа жестоко оборвалась. Описывая ужас 22 ноября 1963 года, она рассказала журналисту Теодору Х. Уайту: «Его последнее выражение лица (президента Кеннеди. — Авт.) было просветленным; он отнял руку, и я увидела, как осколок черепа отделялся от основания; он был телесного цвета, не белый, — он протянул руку, а потом рухнул мне на колени». Она мучилась весной 1964 года и продолжала спрашивать себя: Почему я не настояла на стеклянном верхе автомобиля? У нее были проблемы с ночным сном, и она могла подолгу дремать после обеда. Она представляла, что было бы лучше, если бы ее муж не был убит боевиком-одиночкой с коммунистическими убеждениями; ей принесло бы некоторое утешение, если бы он умер за большое дело от руки кого-то, кто был возмущен его поддержкой гражданских прав, или кем-то, кто был частью более крупного заговора. В одном из интервью она сказала: «Мне следовало знать, что прошу слишком многого, когда мечтаю, что могла бы состариться вместе с ним и вместе видеть, как растут наши дети… так что теперь он стал легендой, тогда как он предпочел бы быть человеком».

Мод Шоу находилась с семьей с тех пор, как Кэролайн исполнилось одиннадцать дней, и она была тем человеком, кто кормил, купал и одевал детей, но Джеки была удивительно деловитой матерью и сторонницей строгой дисциплины. («Джон был безупречно подкован. Когда какая-нибудь леди входит в комнату, ты встаешь», — говорит Густаво, давний друг Джона Кеннеди.) Джеки не терпела истерик. «Если у тебя истерика, ты передаешь ее мне, — говорила она сыну, если замечала, что он кричит на Шоу или кого-нибудь из сотрудников, обслуживающих резиденцию Белого дома. — Не срывай злость на персонале».

= «Мне следовало знать, что прошу слишком многого, когда мечтаю, что могла бы состариться вместе с ним и вместе видеть, как растут наши дети…»

Джеки позаботилась об образовании своих детей, создав детский сад для Кэролайн в Солярии, своего рода семейной комнате на третьем этаже резиденции. Она спросила родителей, дети которых вместе с Кэролайн посещали детский сад в Джорджтауне, не хотели бы они присоединиться к школе в Белом доме. Четырнадцать детей приходили в Белый дом по утрам дважды в неделю, наполняя коридоры смехом. Джеки даже устроила игровую площадку для них на Южной лужайке. В течение первого года это были на самом деле кооперативные ясли, в которых педагогами и воспитателями работали все матери, включая первую леди. Постепенно стали приглашать профессиональных учителей и сделали занятия более формальными. Джеки и президент каждую неделю заходили на занятия, и президент играл с детьми на Южной лужайке. «В доме было полно детей утром, в полдень и вечером, — вспоминает секретарь по вопросам протокола Летиция Болдридж. — Никогда не знаешь, когда лавина молодых людей хлынет на тебя — сопливые носы, оброненные в холле варежки, велосипеды…» В перерыве они выстраивались, чтобы выйти на улицу, и как только двери на Южную лужайку открывались, дети вырывались наружу, бежали за щенками и направлялись к детской площадке.

Джеки попросила учительницу французского у Кэролайн, Жаклин Хирш, забирать ее дочь из дома по понедельникам, чтобы у нее были нормальные прогулки. Появляться вместе со своей знаменитой матерью было чревато осложнениями. «Просто сходите с ней куда-нибудь. Куда угодно». Хирш в конечном счете брала ее в поездки на автобусах, чтобы она могла подышать свежим воздухом и увидеть людей за пределами своего маленького круга. Однажды они ехали на старом автобусе по Пенсильвания-авеню, и все места были заняты, поэтому Кэролайн сидела на коленях учительницы, сжимая плюшевого кролика. Ввалилась куча подростков, и один из них сказал: «Знаете, думаю, что я сижу рядом с Кэролайн Кеннеди». Приятель осадил его: «Ой, не глупи. Что ей делать в автобусе вроде этого?» Иногда они отправлялись в магазины или в музеи, а однажды они захватили сына Хирш и вместе посмотрели футбольный матч его школы. «Миссис Кеннеди было очень сложно появляться с ней, так, чтобы ее не узнали, иначе это испортило бы все удовольствие», — вспоминала Хирш. Президент присоединился к Кэролайн в изучении французского языка, чтобы удивить Джеки. Когда Джеки вернулась из Греции в 1963 году, он с гордостью наблюдал, как Кэролайн воскликнула: «Я так счастлива, что ты вернулась» («Je suis contente de te revoir»). Джеки не знала о его занятиях французским языком (до своей гибели он успел взять четыре урока), пока Хирш не сказала ей. «После похорон я упомянула об этом, — рассказала Хирш. — Я подумала, что в качестве подарка мне стоит рассказать ей, что ее муж хотел преподнести ей сюрприз, что, очевидно, мыслями он был с ней».

Белый дом становился оживленным местом, когда Кеннеди находились в резиденции, и президент благоволил ко всем видам домашних животных. У них жили пять собак, два попугая, пара хомячков, кролик, канарейка и кошка. Сотрудники резиденции Белого дома заботились о домашних животных, а электрик Трафес Брайант присматривал за собаками. Джеки наслаждалась счастливым хаосом, созданным их детьми, и постоянно растущим количеством домашних животных, и у нее был вкус к забавам, однако она не показывала этого на публике. «Пойдем поцелуем ветер», — шептала она Кэролайн, когда они выходили на улицу, чтобы поиграть на Южной лужайке.

= «Пойдем поцелуем ветер», — шептала она Кэролайн, когда они выходили на улицу, чтобы поиграть на Южной лужайке.

Президент, как и многие отцы его поколения, в основном предпочитал семейные забавы и не был главным воспитателем. Швейцар Престон Брюс с любовью вспоминал, как президент на четвереньках ползал по своему кабинету с Кэролайн на спине. Он даже стал свидетелем того, как президент ударился головой во время игры с детьми. «Я быстро исчез из поля зрения», — сказал он, не желая смущать президента. Дети врывались в спальню президента и первой леди, пока они завтракали, и взрослые включали телевизор, чтобы дети могли посмотреть мультфильмы, а время историй было самым любимым. Одну из любимых историй Кэролайн, о белой акуле, президент обычно приберегал для того времени, когда они находились на его любимой яхте «Хони Фитц». Эта акула, говорил Джей-Эф-Кей, ела только носки. Когда Кэролайн спрашивала его, куда уплыла белая акула, он щекотал ее и говорил: «Я думаю, она там и ждет чего-нибудь поесть». Как-то раз он дразнил одного из друзей Кэролайн: «Дайте ей свои носки. Она проголодалась». В панике мальчик бросил свои носки за борт, и Кэролайн с большим интересом наблюдала, когда появится акула. Однажды Кэролайн вбежала в Овальный кабинет с одной из своих домашних птиц, которая умерла. «Он был очень расстроен, — рассказал Спалдинг в интервью для Библиотеки Кеннеди. — И настоял, чтобы девочка никому не показывала мертвую птицу». Спалдинг задался вопросом: была ли реакция президента в некотором роде намеком на его собственную смерть.

Джеки неистово защищала своих детей. Она возмущалась ненасытным аппетитом прессы к фотографированию ее семьи. После того, как ей сделали в экстренном порядке кесарево сечение и на свет появился Джон-Джон, ее муж, уже избранный, но еще не вступивший в должность президент, послушно остановился на отметке X, которую фотографы сделали скотчем на полу в вестибюле больницы Джорджтаунского университета. Джеки, в кресле-каталке, ощетинилась: «О, Джек, пожалуйста, отойди дальше!» В памятке своей близкой подруге и личному секретарю Памеле Тернер она набросилась на комика из «Шоу Эда Салливана» по имени Вон Мидер, который воспользовался в одной сценке женским именем Кэролайн. Она попросила Тернер позвонить Мидеру и сообщить ему, что первая леди считает его «крысой». Актриса Грейс Келли вспоминала ужас Джеки по поводу того, что ее детей преследовала жестокая пресса, которая рассматривала их как американскую королевскую семью. Келли, ставшая настоящей принцессой после свадьбы с князем Монако Ренье III, вспоминала, как ее дочь, также названная Кэролайн, смотрела по телевидению церемонию из Белого дома, в которой участвовали дети Кеннеди. «Она увидела дочь Джеки Кеннеди Кэролайн, выглядывающую из-за занавеса, и спросила: «Мама, почему дом принцессы Кеннеди белый?»

Помощник пресс-секретаря Белого дома Кристин Кэмп рассказала, что Джеки ясно дала понять: она не хочет, чтобы фотографы, использующие длиннофокусные объективы, фотографировали детей, играющих на Южной лужайке, — и устроила так, что высокие рододендровые кусты, посаженные вдоль забора, закрывали обзор. Но правила постоянно менялись. «Миссис Кеннеди, конечно же, в своей великолепной манере, забудет собственное правило и вывезет детей в санях на Южную лужайку и будет вне себя из-за того, что никто не запечатлел их», — вспоминала Кэмп. Помощник по связям с прессой Барбара Гамарекян пояснила: была общая установка, согласно которой во время совместных игр Джеки и ее детей на Южной лужайке фотографы должны уважать неприкосновенность их частной жизни. Гамарекян вспоминает один снимок Кэролайн, запечатлевший ее во время забавы с подругой в детском игровом комплексе Белого дома. Фотография получила приз от Ассоциации корреспондентов Белого дома, но Джеки пришла в ярость, когда увидела снимок в газетах. Пресс-секретарю Белого дома Пьеру Сэлинджеру было поручено вызвать автора скрытой съемки, чтобы устроить ему разнос, но через два дня Джеки попросила Сэлинджера распечатать фотографию для нее самой, потому что фото ей очень понравилось.

Сэлинджер был в хороших отношениях с первой леди и знал, что ему придется терпеливо ждать, чтобы получить ее благословение на доступ к детям. Он осторожно обсуждал запрос от журнала Look один раз в месяц в течение полугода, но всякий раз первая леди сопротивлялась. Президент Кеннеди сказал Сэлинджеру: «Скажи-ка журналу Look, что я еще раз подумаю об этом… Почему бы вам не спросить у меня в следующий раз, когда миссис Кеннеди уедет из города». Вскоре после этого Джеки отправилась с Кэролайн в поездку, и президент увидел свой шанс. Он заглянул в пресс-офис. «Тут есть фотограф журнала Look?» В течение десяти минут фотограф Стэнли Третик был на месте и сделал знаковые снимки Джона-Джона, высунувшего голову из-под стола президента в Овальном кабинете. Кеннеди сказал, что он возьмет вину на себя, когда его жена вернется и устроит такой скандал, что «чертям станет тошно», — вспоминала Кэмп. Джеки заявила президенту: «Скажи журналу Look, чтобы никогда не публиковали ни одной фотографии». Она точно знала, что произошло. Репортер Лора Бергквист Кнебель, которой было поручено написать сопроводительную историю к снимку для Look, рассказывала, что когда Джеки обо всем узнала, то подошла к ней и произнесла: «Стэн и Джек поступили как два шкодливых мальчишки. В ту минуту, когда я покинула город, они впустили вас, чтобы вы сделали то, чего мне особенно не хотелось». Последнее слово осталось за Джеки, и фотографии были отложены до убийства Кеннеди, когда у нее изменилось мнение. Фотографии стали взглядом с улыбкой сквозь слезы на теплые отношения отца и сына. Они были опубликованы в номере журнала, посвященном Дню отца.

Кэролайн лучше, чем ее младший брат, понимала, что отец умер. «Некоторое время было очень тяжело. Она выглядела ужасно. Была такой бледной и сосредоточенной…» — вспоминала учительница Кэролайн, Жаклин Хирш, в интервью для Библиотеки Кеннеди. Ее голос замирал при мысли об этих ужасных месяцах. В первый раз, когда Хирш вывела ее из частных помещений после убийства, они оказались лицом к лицу со сворой фотографов. «Привет, Кэролайн!» — закричали они. Кэролайн спряталась на заднем сиденье автомобиля и попросила Хирш: «Пожалуйста, скажите мне, когда никто не будет смотреть». Красные глаза Джеки и Кэролайн были для окружающих единственным свидетельством того, что они переживают огромную потерю.