Книга третья. Магическая сделка

Отчаянно, потому что надежде здесь не было места. У надежды здесь не было и шанса. Для надежды здесь не осталось ничего… И в ответ на мою просьбу у дракона лишь яростно сузились зрачки, превратившись в две тонкие сверкающие линии, лишив его взгляд, лицо, облик всего человеческого.

Ирэнарн настиг меня одним шагом, рывком прижал к себе и впился в мои соленые от слез губы, жестким поцелуем, напрочь лишив возможности к сопротивлению. Одна его рука стиснула мои волосы на затылке, не позволяя ни отвернуться, ни отстраниться, вторая, схватив за бедро, приподняла, и все это не прекращая, не останавливая жесткого, перехватывающего дыхание поцелуя. Хотя едва ли это было можно назвать поцелуем. В поцелуях есть нежность, хотя бы капля, здесь ее не было. Здесь ничего не было, кроме жестокого решения и железной решимости воплотить его в реальность.

Дракон остановился лишь раз, когда, продолжая удерживать в стальных тисках, из которых я не могла высвободиться, как ни пыталась, поднялся по ступеням и спустился в воду, погружая в нее мое тело вместе со своим. Насмешливо посмотрел на мои бесплодные попытки оттолкнуть его и холодно произнес:

— Милада, у меня запястье шире твоего предплечья. Ты действительно полагаешь, что сопротивление имеет смысл?

Едва ли видя что-то из-за слез, я все же взглянула на широкие плечи Главнокомандующего, на его рельефную мускулатуру, на его широкую сильную ладонь, превосходящую мою собственную втрое.

Перевела взгляд с руки на лицо Ирэнарна, взглянула в глаза, в которых все так же не было ничего человеческого, и попросила:

— Не надо… пожалуйста, я не хочу, я…

— Я хочу! — прервал мой жалкий лепет дракон, глядя прямо и жестоко.

И под этим жестоким взглядом я медленно убрала ладони, которыми изо всех сил упиралась в грудь Ирэнарна, медленно опустила голову и закрыла глаза, понимая — я не хочу видеть того, что произойдет дальше. Просто не хочу. Если бы я могла еще и не чувствовать, но я чувствовала все — легкие поцелуи, которыми дракон покрывал мои плечи, скольжение его ладони вниз по спине, а затем резко, с каким-то остервенением, Главнокомандующий прижал к себе, обнял и замер, касаясь губами моего плеча. И только его хриплое дыхание и могучее, с силой бьющееся сердце были свидетельством того, что дракон все еще осознанно существует.

Затем прекратила с шумом литься вода, и в наступившей тишине прозвучал хриплый, уставший вопрос:

— Что я должен сделать для того, чтобы ты согласилась?

Он отодвинул меня от себя, схватив за подбородок, вынудил посмотреть ему в глаза и прорычал:

— Конкретно, что?!

Говорить после всего, что только что произошло, я едва ли могла, но одно слово все же выговорила:

— Отпустите.

Его лицо, казалось, окаменело, но Ирэнарн подчеркнуто осторожно меня поднял, снимая с собственных колен, и опустил в воду рядом.

Рывок, и дракон, ухватившись рукой за бортик, одним движением вышвырнул себя из воды, схватив полотенце, остервенело обернул его вокруг бедер, прикрывшись, а затем, упираясь обеими руками в край ванны, посмотрел на меня настолько диким взглядом, что я с трудом подавила желание испуганно отодвинуться подальше.

— Хорошо, пойдем от противного — золотом тебя не купишь. Ничего, переживу! Привилегиями… — Он оглядел меня, не прикрытую ничем, кроме совершенно прозрачной воды, и хрипло произнес: — Ладно, честно признаем — привилегии твоего положения сомнительны, и, пожалуй, лучше вовсе их не касаться. Но есть один непреложный факт о человечестве, как, впрочем, и обо всех иных разумных существах — все продается и покупается. Цена есть у каждого. Кто-то пойдет на все ради своего народа, кто-то горло перегрызет за детей, кто-то… рвет в клочья собственную гордость ради никчемной девчонки… Не важно! Я хочу знать твою цену. И либо ты ее назовешь, либо я вернусь к начатому!

Я не знаю почему, но из всего им сказанного, из слов, от каждого из которых я невольно вздрагивала, сознание зацепилось всего за одно:

— Никчемной девчонки? — чувствуя, как в груди становится пусто, едва слышно переспросила я.

Ирэнарн мгновенно выпрямился, одним этим жестом продемонстрировав всю силу и гордость драконьего народа, затем сложил руки на могучей груди и холодно вопросил:

— Я действительно должен все объяснять?

— Нет, — прошептала я, обнимая колени и прикрываясь от его взгляда, — вы не должны ничего объяснять. Вы вообще ничего не должны… Должна я… Должна оценить и восхититься теми привилегиями, которые вы сами назвали сомнительными. Должна радоваться своему новому положению. Должна быть исключительно счастлива от того, что у вас появились чувства и желания к такому ничтожеству, как я, и делать вид, что не понимаю, не замечаю и в целом не осознаю, как вам самому мерзко, отвратительно и противно от того, что эти чувства у вас есть, а также по причине того, что вы вынуждены их испытывать!

Я выпалила последнее слово, все так же глядя перед собой и не смотря на дракона. Мне и не надо было смотреть, чтобы ощутить его ярость. Ярость, которая уже была здесь, уничтожая стены скалы изнутри, беснуясь вокруг нас невидимым пламенем, превращая в крошево, казалось, устойчивый ко всему гранит.

Но ярость дракона затихла столь же быстро, как и появилась, и в шорохе осыпающейся каменной крошки, прозвучало злое:

— Ты понимаешь, что, если бы не мое вмешательство, твоя жизнь была бы уже закончена?!

Вскинув голову, я посмотрела на дракона и звенящим от едва сдерживаемых эмоций голосом с трудом, но выговорила:

— А вы понимаете, что всю свою жизнь я отчаянно боролась за то, чтобы закончить университет и стать уважаемым магом. Уважаемым! Не отребьем, не безродной сиротой, не деревенщиной, не грязью под ногами почитаемых и благородных, а человеком, Достойным уважения!

Не знаю, какой реакции я ожидала, высказав все это. Чего я точно не ждала, так это вопроса, заданного ледяным тоном:

— Это твоя цена?

Я снова ощутила это жуткое чувство опустошения внутри, пустоту с привкусом горечи и тупую боль там, где должно биться сердце.

— У меня нет цены. Это надежда, мечта и цель, но не цена.

И, глядя в воду перед собой, тихо добавила:

— Вообще, вопрос о цене странный. Какая цена может быть у никчемной безродной сироты? Никакой. Она же не драконица, на защиту которой поднимется весь род…

И мне вспомнился наш утренний разговор. С трудом заставив себя взглянуть на Ирэнарна, я тихо спросила:

— А женщины, те, которых драконы не едят… а используют для совсем иных целей, как… они к этому относятся?

Главнокомандующий вновь оперся руками о бортик ванны, и зло глядя на меня, холодно ответил:

— Они совершают разумный выбор между участью быть съеденной и временной передачей собственного тела в пользование дракону.

— И вы считаете это… нормальным? — Мой голос дрогнул.

— Я считаю это разумным, — жестко ответил Ирэнарн.

И, не дав мне сказать что-либо против, резко спросил:

— Вам доводилось испытывать голод, госпожа Радович?

Нервно сглотнув, тихо ответила:

— Да. И вы уже спрашивали об этом.

— Решил уточнить, — парировал Ирэнарн. А затем, подавшись ко мне и вцепившись в край ванны с такой силой, что камень под его пальцами пошел трещинами, выдохнул: — Мое желание к тебе — голод. Дикий, нестерпимый, изматывающий голод. Стыжусь ли я этого чувства? Безмерно! Я — Правящий дракон, я — Главнокомандующий Долины драконов, я правлю самыми мудрыми, сдержанными и великими созданиями этого мира, и я же не в состоянии сдержать собственное безумное влечение к человеческой девчонке настолько, что мои чувства, вырвавшись из-под контроля, уничтожают горы и сносят дома, включая Крепость, которой было более семисот лет. Полагаешь, мне есть чем гордиться?

Несколько секунд я сидела в воде, все так же обнимая колени.

Затем медленно встала, уже не пытаясь ничего прикрывать, подошла к краю ванны, переступила через бортик, спустилась по ступеням и молча подошла к дракону, глядя куда угодно, только не на него.

— И как это понимать? — выпрямившись, вопросил Ирэнарн.

Все так же глядя в сторону на стену… точнее, то, что от нее осталось, безразлично ответила:

— Ну, у вас голод и город, подвергающийся разрушению, а у меня, как мы ранее выяснили, цены нет, так что, по факту, вы просто делаете разумный выбор.

Ирэнарн постоял молча, затем, потянувшись, взял полотенце, молча закутал меня, развернулся и вышел. Тоже молча.

Когда за ним закрылась дверь, я, придерживая полотенце руками, медленно прошла и села на ступени, меня не то чтобы даже потряхивало, просто было как-то пусто. Пусто внутри.

Не знаю, в какой момент вернулся Черный дракон, я не услышала ни то, как открывалась дверь, ни даже его шагов, просто в тишине купальни вдруг раздалось:

— Знаешь, сначала хотел спросить, за кого ты меня принимаешь, потом вспомнил утренний разговор, и собственно факт восприятия меня как людоеда, по сравнению с которым то, что ты считаешь меня подонком, уже как-то меркнет.

Повернув голову, увидела, что он сидит на ступеньках у раскрытой двери, все так же оставаясь всего в одном полотенце. Прикрылась собственным, как могла.

— А смысл? — мрачно вопросил дракон. — Я там уже все видел. Я даже больше скажу — мне все понравилось. Говоря откровенно — твой имитирующий пособие для изучения человеческого скелета вид мне, как ни странно, понравился тоже, хотя это вряд ли можно назвать нормальным. А если пойти в своей откровенности до конца, единственное, что мне не нравится, — вид твоих слез, и это наталкивает на совершенно печальные мысли.

Подняла вопросительный взгляд на дракона. Ирэнарн, глядя в мои глаза, хрипло произнес:

— Я люблю тебя.

От этих слов я замерла, непонимающе и потрясенно глядя на дракона. Главнокомандующий, криво усмехнувшись, совершенно безрадостно пояснил:

— До последнего не хотел в это верить.

Мне стало как-то зябко и неуютно и от его слов, и от той обреченности, которую Ирэнарн даже не пытался скрыть.

— Ладно, — он резко выдохнул, — отчаяние — путь слабых, никогда к ним не относился. Что я должен сделать?

Вздрогнув и от его вопроса, и от изменившегося взгляда, нервно спросила:

— В каком смысле?

— В прямом! — Правящий дракон смотрел не мигая. — Мне мало твоего тела, это я уже понял. Мне нужна ты. Вся. Эмоции, мысли, чувства, желание быть со мной. Что я должен сделать, чтобы получить это?

Прямой вопрос, прямой пристальный взгляд, и я, в прямом смысле не знающая, что на это вообще можно ответить.

— И? — произнесенное ледяным тоном.

Нервно закусила губы и получила мгновенное:

— Не делай так. И плечи не гладь. Я знаю, это выражение нервозности для тебя, но у меня все мысли переключаются на… инстинкты. Опусти руки, пожалуйста.

Я опустила.

Дракон судорожно выдохнул, запрокинул голову и, глядя в потолок, сипло произнес:

— Я слишком многого от тебя требую, да? Сам же сказал, что ты ничего не знаешь о любви, теперь вопросы задаю. Глупо, согласен.

Он помолчал, затем, опустив голову и вглядываясь в пол перед собой, продолжил:

— Пытаюсь проанализировать, с чего все началось. Когда и как ты меня зацепила. Что-то ведь было, и явно до того, как ты заставила к себе прикоснуться. До того, как обняла ночью. До того, как на твоей руке появился мой брачный браслет, чтоб он издох, этот древний!

— Не надо! — испуганно выдохнула я.

— Не надо что? — мрачно глядя на меня, переспросил Ирэнарн.

— Не нужно, чтобы он умирал, — прошептала я.

У дракона дернулась щека, но Правящий сдержался. Затем, тяжело вздохнув, сказал:

— Они подло поступили, Милада. Весь Совет древних. Они лгали мне в лицо, говоря о том, что штамм черной плесени, поразивший Гаррата, является неизлечимым. Лгали намеренно. Более того, когда стало ясно, что шансов на спасение нет — весь Совет древних впал в спячку. Видишь каменные ступеньки, скажи, в них есть жизнь?

Я, сидевшая на них, отрицательно покачала головой.

И Ирэнарн рассказал:

— На шестой день после заражения Гаррата я вошел в пещеру Совета древних и обнаружил там камни. Пустые, безжизненные камни. Древние бросили умирать моего брата. Они покинули Долину, лишив меня возможности хотя бы просто получить совет по управлению государством, о котором я не знал ничего. Я — боевой дракон. Понимаешь? Меня учили ведению боевых действий, тактике и стратегии войны, учили убивать, пытать и допрашивать, но никто и никогда не учил меня править. Я остался один. С умирающим братом на руках и ответственностью за благополучие моего народа, которая так же легла на мои плечи, ведь отец тоже входил в Совет древних.

Несколько секунд Ирэнарн молчал, затем продолжил:

— Я начал с того, что знал, — с защиты своей страны. Мы перекрыли границы, изменили правила таможенного досмотра, установили полный запрет на вылет драконов с территории Долины, казнили причастных к заговору. Во время допроса схваченных магов выяснилось, что Серая хворь предназначалась не Гаррату, а мне. Но ни один из схваченных магов не имел магического излучения, сходного с тем, что давали пробы черной плесени, что подтверждало вердикт древних — штамм был создан драконом, более того — меня старательно убеждали, что его создал брат.

Черный дракон усмехнулся и произнес:

— Я практически в это поверил. Других объяснений тому, что раз за разом черная плесень возвращалась, практически не было. Но повторю, отчаяние — путь слабых. Я никогда слабым не был. За пять лет я создал новую систему управления Долиной, взяв за основу эльфийское право, на все ключевые позиции поставил тех, кому мог доверять, — боевых драконов. Учиться пришлось и мне, и им. Я сократил время своего сна до одного часа в сутки, обязав ир-ханов спать как минимум четыре, во избежание ошибок от усталости. У нас просто не было права на ошибки, мы не могли себе их позволить. И фактически не позволили ни единой. За пять лет уровень дохода населения в Долине поднялся втрое, мы перестали пользоваться эльфийскими банками — у драконов появились собственные. Прекратились масштабные закупки эльфийских тканей — мы начали производство своих, пижама, которую я вчера сорвал с тебя, — местного производства, и теперь эльфы покупают ткани у нас по ценам втрое выше, чем стоимость на внутреннем рынке.

Он резко выдохнул и ожесточенно продолжил:

— Почему заговорил о тканях? С них, собственно, все и началось. Драконий шелк стал известен не только в эльфийских королевствах. Но если эльфы, гномы и прочие скрипя зубами, но идут на наши условия, то человеческие торговцы решили провернуть все в обход таможни и попытались подкупить стражей границы. Вполне допускаю, что ранее им удавалось подобное, но с начала моего правления все границы контролируются боевыми драконами и за любое нарушение устава — смерть. Стражи отказались от взятки. И подверглись заражению.

Ирэнарн умолк, словно переживал все случившиеся события заново.

Затем сипло выговорил:

— Древние ожили мгновенно. Не все, двое из тринадцати, но ожили, явились на пост, исцелили драконов и, вернувшись в пещеру, окаменели вновь. Демонстративно и нагло. И, видимо, сочтя меня полным идиотом, который не догадается взять пробы обнаруженной Серой хвори и сравнить с имеющейся на Гаррате. Обман вскрылся, как ты понимаешь. Но окаменевшие образины древних никак не отреагировали ни на мою ярость, ни на мои мольбы. Им было все равно. Они уже решили, что для всех будет лучше, если Гар сдохнет, и просто придерживались своего плана.

Черный дракон замолчал, и на этот раз молчал долго. И я, не выдержав, тихо спросила:

— Что было дальше?

— Дальше? — переспросил он. Поднял взгляд на меня и произнес: — Дальше, я понял, что искать нужно среди человеческих магических конфессий. И нашел. Тебя.

Прозвучало как-то… пугающе.

Усмехнулся и добавил:

— Полагаю, теперь ты понимаешь, по какой причине я не испытываю к древним ни почтения, ни каких-либо добрых чувств.

— Понимаю… — прошептала я.

Ирэнарн улыбнулся, повел могучим плечом, словно разминая шею, и произнес:

— Прошло пять лет, Гар жив, Долина процветает, задача решена, и успешно. Но в девяти шагах от меня сидит новая, и есть резонные опасения, что она сложнее предыдущей. Все, что мы имеем на данный момент, мои чувства и мою смелость в них признаться самому себе. Это… скажем так, было не просто.