Дом последней надежды

— Пусти! — прошипела матушка.

— А еще я могу спросить его, как же вышло так, что мой отец, да пребудет душа его в седьмых чертогах, не позаботился о дочери, которую так любил. и нет ли в том злого умысла… а если есть, быть может, стоит мне обратиться к Наместнику и его колдунам, дабы установить правду?

— Ты не посмеешь!

— На то, чтобы заплатить взывающим, моих скромных сбережений хватит… а там… ты же знаешь, что воля души согласно уложению от Аккая Свирепого, обязана быть исполнена.

— Дрянь!

— Поэтому подумай, матушка… — я отпустила ее руку. — Стоит ли тебе появляться здесь…

Мне показалось, она все же не сдержится. Нападет.

Но матушка слишком хорошо владела собой.

— Ты и вправду все забыла, — сказала она. — Как и то, что тебе было отказано в нелепой этой просьбе… исиго Наместника отказался тратить силу на подобные глупости.

…она удалилась, не произнеся более ни слова. Но каждый жест ее, отточенный, выверенный, как и все в этой пьесе, выражал негодование и еще, пожалуй, печаль.

Да, был бы сын, он бы…

…а собственно, почему так получилось? Один ребенок в семье — это, мягко говоря, необычно. Здесь уж или боги карают пару, не оставляя ей шанса, или женщина рожает, пока…

…матушка мне не показалась излишне чадолюбивой.

…вряд ли это важно.

Я вздохнула. А вот то, что пресветлую голову Иоко забрела мысль вызвать дух покойного батюшки, это уже прелюбопытно. И не просто забрела, но сподвигла на кое-какие действия… другой вопрос, что ей было отказано.

К слову, почему?

Сколь помню, в свитках не было ограничений и по сути любой житель Островов мог обратиться к Наместнику с просьбой… и даже не к Наместнику, но к одному из Высокий судей, если, конечно, хватило бы денег, чтобы покрыть судейский сбор и заплатить исиго-взывателю, а еще свидетелям и душеприказчику, которому вменялось оформить волю духа надлежащим образом.

Дорого?

Пожалуй… да, весьма, а потому не так уж часто подобные просьбы озвучивались. И если Иоко… нет, не помню.

Темнота.

— Госпожа? — от попытки поймать в этой темноте черную кошку, меня отвлекла Шину. — Быть может, госпожа желает отвара? Мацухито составила новый букет из трав…

…а то, не сбор, но букет из трав.

И подавать его надлежит не в термосе, а в крохотном чайнике, который стоит на другом чайнике, побольше, а тот уже на махонькой переносной горелке. Все привычно, церемониально и теперь, пожалуй, я в этих церемониях вижу спасение. Действия, знакомые телу, отвлекают и успокаивают. Я жестом приглашаю Шину присесть и снимаю заварочный чайник…

…отвар пахнет мятой.

И ромашкой, но слабо, едва уловимо.

— Скажи, — я позволяю травам настояться. — Перед тем, как я… заболела, моя матушка навещала нас?

— Да, — Шину сидела, сложив руки на коленях.

— И мы поссорились?

Полупрозрачные ломтики не то желе, не то сушеных водорослей. Местные сладости казались мне донельзя пресными и еще имели отвратительную особенность застревать в зубах. А вот Иоко была большой любительницей этого вот… недопереваренного желатина.

— Нет, — Шину ответила не сразу. Она вообще предпочитала тщательно обдумывать каждое слово. — Вы громко беседовали. Вернее не вы, но ваша матушка… не то, чтобы у меня была привычка подслушивать… вы просили не уходить далеко.

Да?

Почему? И почему я этого совершенно не помню? Иоко определенно опасалась матушки, но были ли эти опасения естественной робостью перед личностью доминирующего типа, или же чем-то куда большим?

— Расскажи, — попросила я.

— Она пришла за деньгами…

— И я их отдала?

— Почти все, госпожа, — Шину склонила голову. — В первый месяц, когда я была здесь… вы сказали, что иначе ваша матушка лишит нас крова.

Шантаж.

И Иоко поверила… потому что знала больше моего?

— А она может? — уточнила я. — И прекрати называть меня госпожой…

— Не знаю.

И вновь молчание.

Отвар хорош. Успокаивающий, если не ошибаюсь, и мне он необходим. Нам обеим, поскольку разум остывает от гнева, а тело перестает дрожать.

— Как правило, когда уходит мужчина, то имущество его все переходит к ближайшему родственнику мужского пола…

— А если таковых нет?

— Обычно находятся, — Шину усмехнулась.

Понятно.

На двадцать три тысячи золотом определенно отыскались бы желающие, пусть и не ближнего круга, но какой-нибудь пятиюродный племянник…

— Но покойный способен сам назначить исполнителя своей воли, — Шину провела пальцами по шелковому рукаву. — И нигде не сказано, что этим исполнителем не может быть женщина.

Логично.

Более чем… то есть, он мог бы оставить все матушке… но только ли матушке?

— А где хранят такие бумаги?

Шину задумалась, но покачала головой.

— У Наместника и… и, госпожа, разумно ли будет искать правды? Быть может, нам…

— Переехать?

Мысль была здравой. Найти дом поменьше, пусть и не в столь тихом месте, но… дешевле. А главное, с хозяевами, которые на станут каждый месяц требовать все большую плату. Здесь подобные выверты не приняты. Но почему-то сама мысль о переезде казалась предательством.

Я не хочу бросать свой старый дом.

И память.

Пусть не мою, но… Иоко была счастлива в этом месте, а я постараюсь сделать так, чтобы и остальные… не счастье, это не в моих силах, но хотя бы дом и какое-никакое будущее.

— Нет, — я покачала головой. — Значит, мы с матушкой громко разговаривали… о деньгах? И о том, что я желаю обратиться к исиго…

— Вы обратились, — уточнила Шину. — И вам отказали… вы очень разозлились тогда… я никогда прежде не видела вас такой…

Что ж, у любого человека есть свой предел.

— Вы обвинили матушку в том, что она… заплатила чиновнику. И пригрозили пойти к судье… правда, у вас не было денег…

— Матушка забрала?

— Чиновник, который пообещал вам помочь.

Час от часу не легче.

— И как это случилось?

— Он потребовал от вас внести залог… вы оставили деньги…

Дальше можно не продолжать, эти деньги исчезли, а чиновник, надув щеки, сказал, что понятия не имеет, о чем идет речь, что денег он никаких не брал, и женщина лжет. Женщины всегда ведь лгут, натура такая…

— Матушка знала об этом?

— Не сомневаюсь. Она сказала, что… — Шину замолчала, подбирая слова, — что вы не настолько умны, чтобы… жить своей жизнью. И что, несмотря на ваши усилия, скоро мы все окажемся на улице.

Чудесно.

— И что тот чиновник — один из многих, кто жаждет обмануть женщину столь недалекую…

Я закрыла глаза.

Нет, определенно, матушка меня в покое не оставит… и это ее упорство мне не понятно. Допустим, она выгодно продала Иоко замуж. Это еще можно объяснить, как и ее нежелание заступаться за дочь.

Бывает.

Принять блудную дочь домой?

…это повредит репутации? Или дело не в репутации, но… она сослала меня в этот дом, подальше с глаз, надеясь, что здесь я, точнее Иоко, не выдержав одиночества, придет к чудесной мысли о необходимости отправиться в монастырь, а она…

Но чем ей мешает дом?

…именно тогда, как поняла, появились разговоры про аренду.

Угрозы.

И тот чиновник… откуда она узнала? Вряд ли человек этот, будь он хоть в малом уме, стал бы распространяться о сыгранной с Иоко шутке. Здесь мздоимцев терпят, а вот обманщиков, как я поняла, не любят, тем паче, если они на службе Наместника состоят и говорят его словом… да, он молчал бы, ибо одно дело слово против слова, и совсем другое…

…а если Иоко проговорилась матушке о своем намерении?

Или не она, но…

Так, соглядатай в доме? Или за домом? Кто-то, кому поручено присматривать за домом и его хозяйкой. Посещение местной канцелярии не осталось бы незамеченным… а там отыскать чиновника, предложить ему что-то куда более ценное, нежели…

Смысл?

Есть он, я шкурой чую, не той нежной, что досталась бедной Иоко, но собственной, не единожды пострадавшей от подковерных игрищ. И дело вовсе не в родовой чести…

…что ж, в ближайшее время мне все же придется побеспокоить одного почтенного старца.

— Вы изволили разговаривать очень громко… вы умоляли матушку оставить нас в покое…

— А она?

— Она, — Шину низко склонила голову. — Сказала, что отстанет лишь когда спасет вашу душу от вечных мук…

Чудесно.

Монастырь и иные варианты не рассматриваются…

Я постучала пальцем по столу.

— Что-то еще?

— Вечером вам стало дурно, — сказала Шину. — Сперва вы решили, что это от переживаний, но после… я заварила вам водный корень, а Мацухито собрала другие травы. Вы сами сунули пальцы в рот, чтобы вызвать извержение нутра…

…поэты они здесь. И если я так поступила, то неужели подозревала неладное? только поздно. Пара часов — хватит, чтобы яд впитался… но… не слишком ли радикально? Одно дело мошенничество, и совсем другое — убийство?

Или…

— Спасибо, Шину, — я поклонилась. — Ты очень помогла… и впредь, как ты думаешь, буду ли я права, отказав ей в праве заходить сюда?

— Этот дом принадлежит ей…

В том и проблема…