Было ужасно интересно, какие же правила они обсуждали. Наверное, думал я, что-то весьма перспективное, потому что, еще раз скажу, это были очень-очень богатые и очень- очень образованные люди. А обсуждали они: как не убивать друг друга. И так до конца не договорились. Ну представьте себе такую сцену: встречаются пятнадцать учителей и договариваются, чтобы впредь друг в друга не стрелять — ничего, да?!
Но сложную структуру можно организовать, только опираясь на тонкости культуры. Это как хор: его не создашь из многих людей, каждый из которых в отдельности умеет громко орать. Надо уметь петь и при этом уметь слышать другого. Иметь навыки согласованного пения. Иметь музыкальную культуру.
Крыша поехала
Наворот.
Примочка.
Вот яркий пример их неспособности. У населения лежат огромные деньги. Все бизнесмены хотят до них добраться, и некоторые, наверное, хотели бы воспользоваться ими честно, ко взаимной выгоде сторон. Но ни у кого из них нет направленной на это политики, которая провозглашала бы, например: мы принимаем принцип неограниченной ответственности; или: наш банк отныне будет следовать особо жестким правилам, чтобы нам доверяли. Никаких бизнесменов особо строгих правил не наблюдается; во всяком случае, я таких не знаю.
А теперь прошло время, когда они обогащались, нарушая правила. Прошло время, когда они пытались хоть какие-то правила установить. Время уже пошло другое, когда их расставляют по ранжиру. Кто? Власти. Ставят шесть стульев. В сложной конкурентной борьбе их занимают шесть бизнесменов первого эшелона. Остальным объясняют: вы хорошие, мы знаем, что вы очень полезные люди, но стульев больше нету. Мне рассказывали недавно: теперь куда ни придешь с новым проектом, тебе объясняют: мы сначала должны разобраться, решить, какие законы будут, а потом будем с вами разговаривать. То есть больше никто не рассматривает их самих как некую инновационную силу, их сейчас ранжируют, выстраивают в затылок друг другу.
Теперь они жалуются, что не попали на эти шесть стульев; это становится основой массового либерализма в предпринимательской среде: с седьмого по двадцатое место выступают за свободу. Еще дальше предприниматели, которые никогда не имели никаких льгот, никакой властной защиты — только крыша. Дело не в размерах бизнеса: мелкий, средний, тут все решает — ты при льготах или не при льготах. Банки, которые не при льготах, гораздо быстрее переводят деньги, чем банки, которые при льготах. Им приходится как-то крутиться, чтобы выжить. Они не кричат о равенстве прав и условий. Они тоже, кстати, не идеал «чистого бизнеса», они находили тысячи своих мелких способов запустить руку куда не следует — но на порядок меньше, на уровне своих личных связей с каким- нибудь третьим помощником.
Теперь видно, что и не было такою момента, когда они могли все перевернуть. Не потому, что им не дали, а потому что они сами не могли. Не было культуры. И дальше начался возврат к старым моделям, советским и досоветским, которые стали проступать, как проступает старая краска. И не то чтобы не было других вариантов выживания; свободу отдали очень просто, без всяких баррикад.
Собственниками они тоже не стали. Собственник — человек, который точно знает, что ему принадлежит,— этого до сих пор нет. Этого и не будет уже. Движение идет в обратном направлении. Никакого прогресса в защите прав собственности ожидать не стоит. Пока отрабатывается механизм административной защиты — не судебной, а административной. Это все тот же брежневский административный рынок.
Думаю, что такая модель быстро распространяется, в том числе в регионах. В некоторых местах старое плавно перешло в новое даже без всякого промежутка этой московской демократии и разгула предпринимательства. Бывает, что такая ситуация растягивается надолго; в некоторых странах она растянулась на сорок лет.
Адмминистративная структура по-прежнему перетягивает на себя экономику. Сюжет о самоорганизации оказался катастрофически нереализуемым. Какое-то время мы верили в оптимистический вариант, вариант кольчуги: человек входит в круги, круги друг на друга накладываются, зацепляются, и образуется такая структура-кольчуга, которая в состоянии держать страну и без государства, на самоорганизации. Этого не получилось.
«Новые русские» стали такой же профессиональной группой, как и другие; у нее своя субкультура, свои — пониженные — культурные стандарты и повышенные доходы. Они сами это про себя знают. И например, стараются купить квартиру в доме, где живут «старые», а не «новые русские».
Нынешний предприниматель похож на старого директора магазина. Директор прекрасно понимал, что всех ученых на корню купить может — и одновременно испытывал по отношению к ним нечто вроде комплекса неполноценности. Такими были и партийные работники, которые отдавали своих детей в университеты и устраивали им академическую карьеру, а не делали партийными секретарями. Я не знаю, хотят ли бизнесмены, чтобы их дети становились бизнесменами; не удивлюсь, если не хотят.
Прибамбасы.
Не грузи!
Есть два полярных типа отношений общества с предпринимателем. Один — американский, знакомый нам больше. Там бизнесмен — очень важный и хороший человек, его демонстрируют, как на ВДНХ; его владения показывают во время экскурсий: вот там вы видите виллу такого-то, он владеет тем-то и тем-то, сделал то-то и то- то. Но за это предприниматель платит высокую цену: он постоянно находится под социальным прессингом, должен быть общественным деятелем, присутствовать там-то и там-то, основывать благотворительные фонды, больницы, стипендии и так далее и так далее — и в ответ получает благосклонное отношение к себе общества.
Другая модель — Германия; нельзя сказать, чтобы предприниматель занимал там низшее положение, но герои там все-таки другие: профессор, священник, учитель, бургомистр. А с бизнесменом разговор короткий: что вы там делаете? Покрышки? Ну и прекрасно, делайте себе на здоровье. Отдайте нам процентов 60 или больше своей прибыли, и вы нам не нужны — мы сами решим, сколько на благотворительность, сколько на церковь и так далее, а вы продолжайте заниматься своими делами, живите себе отдельно на улице богатых особняков. Вы нам не интересны.
Наши бизнесмены, как и мы,— продолжающееся переиздание советского человека эпохи загнивающего социализма, неплохо обеспеченные, неплохо образованные и еще более вороватые и равнодушные, чем остальной российский народ. Русское общество пока еще только формируется. И от предпринимателей самих все еще во многом зависит пристойность места, которое они в нем займут.
Я думаю, у нас, конечно, какой-то будет третий, четвертый вариант, но особо почетной работа предпринимателя не будет в России никогда.
Но ведь предпринимателей не обязательно должно быть много. Есть инновационные страны, вроде Америки, там есть культура этого дела; но ведь совсем не обязательно идти в первом эшелоне. Можно хорошо использовать сделанное другими открытие, эффективно действовать в других хорошо отлаженных структурах. Я не думаю, что у России есть шансы стать когда-нибудь самой богатой на душу населения страной, к этому надо спокойно относиться. Ну, с умеренными деловыми способностями страна, с довольно низкой ценностью инновационного поведения. Но возможно и другое. Среди ваших знакомых наверняка есть люди, которые очень быстро принимают решения; а есть такие, кто долго думает и зато принимает решения более взвешенные. На большом промежутке может оказаться, что достижения у них примерно одинаковые.
У нас и не мог осуществиться никакой вариант, кроме своего собственного. Как и у любой другой страны. Я уверен, что у каждой страны есть свои культурные матрицы, и они должны «вложиться» в новые условия. Когда человек меняет свою жизнь, из ученых уходит в бизнес, например, он ведь прежде всего думает не о заработках, а о том, как он в этом новом для себя мире будет уживаться с людьми. И точно так же со страной. Дело не в том, что она должна сказать «да» или «нет» — капитализм или социализм, рынок или централизованное распределение; она должна вписаться в мировой рынок по-своему.
Я думаю, никто персонально эту проблему решить не может. Речь идет о таком сочетании качеств — руководителей, персонала, которые их бы склеивал. Эти проблемы возникают в любой фирме, большой, маленькой: почему- то при каком-то сочетании условий человек начинает вкалывать, а при другом — нет.
То, что происходит сейчас в России, я называю латиноамериканским вариантом в византийском исполнении. У них, например, когда что-то взрывают, кто-то публично берет на себя ответственность: мы это взорвали, чтобы доказать.., чтобы добиться.., чтобы освободить... У нас никогда никто об этом вслух не объявляет, потому что кому надо, и так знает, кто взорвал, что и кому он хотел этим сказать...
Люди живут, имея в голове некие конструкции. Была конструкция демократического общества. Смотрят — кругом что-то не то происходит. Ничего, говорят, это переходный период. А кто сказал, что это — переходный, что он скоро или вообще когда-нибудь кончится? А все равно некоторое время все воспринимают из первоначальной, поэтизированной конструкции.
Мне кажется, страна сейчас разгадывает загадку, что она, новая изменившаяся, собой представляет. »
По жизни. Ключевое понятие нового отечественного фатализма. Противоположно имевшему хождение в семидесятые «по идее». Возврат от идейности к «естественности». Аналоги: «просто так», «судьба», «случайно», «не по должности (работе)». Соединение нового практицизма со стохастической картиной мира конца XX века.
Стена вместо холста
У каждой эпохи свой стиль. Что вносит в стиль жизни Москвы ранний капитализм, вы видели на предыдущих страницах. В каком-то смысле продолжением этого стиля можно считать живопись на стенах городских домов.
Фото Евгения Эстрина
Хуан Миро. Стенная живопись. 1950-1951 гг. Барселона.
Нет пророков...
Я начал работать под руководством Михаила Владимировича Данилова в 1984 году в международном сотрудничестве «АРГУС», расположенном в немецком физическом центре ДЕЗИ в Гамбурге. Тогда он был молодым кандидатом наук и стремительно завоевывал себе авторитет на международной арене. Это была другая жизнь и другая наука с выездными комиссиями министерства, квартальными премиями и профсоюзными собраниями. В марте 1997 года он был избран членом-корреспондентом Российской Академии паук, а еще через два месяца стал директором Российского научного центра «Институт теоретической и экспериментальной физики».
Мысль написать эти строки возникла у меня в ноябре 1996 года, когда Данилову исполнилось пятьдесят лет. В былые застойные годы ему бы устроили приличное чествование, а в наше демократическое время никто и ухом не повел. Я в это время опить трудился в Гамбурге, правда, уже в другом эксперименте, и там это событие не осталось незамеченным. В один из декабрьских дней на всех досках объявлений ДЕЗИ появилась «молния»: «Профессор Данилов получил престижную немецкую премию Макса Планка. Поздравляем!» Не думаю, что немецкие академики старались угадать к пятидесятилетию, так уж у них удачно получилось. Про это никто на российской земле не сказал пи слова. А в районной гамбургской газете «Курьер Баренфельда» — что-то вроде «Вечерние Черемушки» — появилась большая фотография лауреата и интервью с ним на целую страницу.
В апреле 1997 года второй мой коллега по институту, Юрий Михаилович Зайцев, получил чуть менее престижную, но очень достойную американскую премию имени Панофского — и опять тишина в российской научной среде. Прямо беда: единицы российских ученых умудряются делать что-то действительно важное, добиваются международного признания, но в отечестве их просто не замечают. Обидно, очень обидно, поэтому я решил исправить совершенно вопиющую несправедливость и написать о том, что делает наш институт.
Институт теоретической и экспериментальной физики был создай в 1946 году для решения атомной проблемы. Первый директор академик Алиханов собрал очень мощную команду, и к шестидесятым годам тематика института сильно расширилась и охватила физику элементарных частиц, он постепенно стал одним из ведущих центров России в этой области. К концу семидесятых годов благодаря инициативе тогдашнего заместителя директора Валериана Григорьевича Шевченко сотрудники ИТЭФ стали принимать участие в международных экспериментах.
Сегодня институт активно участвует в двух больших экспериментах немецкого физического центра ДЕЗИ, в нескольких экспериментах Европейского центра ядерных исследований в Женеве, его сотрудники работают в США, Франции, Швеции и других странах. Сотрудничество с международными центрами — это главное, что не дало институту погибнуть в наше демократическое время. Причем участие это совсем не формальное: мы изготавливаем важные части строящихся установок.
Для строящейся в ДЕЗИ установки HERA-В в институте изготавливается несколько крупных частей. Первое — большие мюонные камеры для регистрации мюонов. Второе — калориметр для определения энергии частиц. Третье — система небольших камер для быстрой регистрация типа события и запуска всей установки. Почти половина огромного детектора размером с многоэтажный дом делается у нас. В большой установке каждая часть ее превращается в сложное производство. К примеру, калориметр состоит из нескольких тысяч модулей размером с большой кирпич. Каждый модуль — отдельный детектор, состоящий из пластин свинца и пластмассы, в которой проходящая частица оставляет след. Этот след чувствуют фотоумножители — приборы, превращающие свет в электрический сигнал. Одни такой «кирпич» сделать не очень сложно, а вот повторить его тысячу раз, причем в точности одинаковым,— проблема. Пришлось сделать специальное чистое помещение, а главное — организовать поточное и автоматизированное производство и контроль. Другая группа изготавливала шестиметровые мюонные камеры. Все удалось сделать вовремя, и сейчас все детекторы отправлены в Германию и там монтируются в установке. Она заработает в этом году и будет исследовать один нз самых интересных и непонятных эффектов микромира — нарушение комбинированной четности.
После того как «лихие» американские конгрессмены перечеркнули строительство Сверхпроводящего суперколлайдера в Техасе, главной надеждой физики микромира стал строящийся в ЦЕРНе Большой адронный коллайдер. Физики ИТЭФ участвуют во всех четырех его экспериментах и уже строят детали будущих установок, которые пока только начали создаваться (ускоритель должен заработать в 2005 году).
Выполнение таких больших заказов для международных проектов позволяет сохранять научный состав института в работоспособном состоянии. К сожалению, экспериментальная деятельность на собственном ускорителе института практически приостановлена по простым бытовым причинам: отключено электричество от ускорителя и криогенной лаборатории, других крупных установок и нет денег платить за него. Вся надежда на Запад...
На базе ИТЭФ существует кафедра Московского физико-технического института, и студенты привлекаются к созидательной научной деятельности, еще не получив диплома, а на шестом курсе уже выезжают за границу для адаптация в условиях международных научных центров. Получается очень успешно, поэтому недостатка в молодых кадрах институт не испытывает.
И как признание колоссальных усилий сотрудников института его ведущие ученые получают престижные западные премии за свою работу, которую приходится вести в невероятно сложных условиях, когда задерживают зарплату, отключают телефоны и отопление. Несмотря на полный развал науки в стране, в области элементарных частиц наши ученые продолжают занимать достаточно прочные позиции я пользоваться заслуженным уважением. Есть слабая надежда, что самое сложное время для науки в России позади и теперь будет только лучше... •
Александр СЕМЕНОВ
Предчувствие «большого слома»
С самого своего начала XX век решительно повел поступление на наши представления о времени и пространстве. Причем этот «приступ» оказался неоднократным. Переплетая реальность и фантастику, наше столетие преподносит сюрпризы и к своему исходу. Все уверенней «чувствует» себя гипотеза космических туннелей. Настолько, что даже такие научные авторитеты, как Стивен Хокинг, стали менять негативное отношение к путешествиям во времени. Пока же теоретики ведут свои битвы на бумаге, энтузиасты- практики уже готовят полеты XXI века. Похоже, то, что сегодня может воплотиться лишь в «виртуальной реальности», завтра обретет себя «в металле».
Об этом — две статьи, в которых и ставятся общие цели, и даже фигурируют общие герои.
Александр Корн
Норки сквозь пространство и время
Представьте себе, что вы входите в какой-то туннель на Земле, а выбираетесь через несколько часов, а то и минут, неподалеку от Альфы Центавра — на расстоянии в четыре с лишним световых года. Если же вам удастся двигать концы этого туннеля один относительно другого, то вы сможете его применить и для путешествий во времени. Подобные перемещения давно используют фантасты, и на страницах их романов всевозможные «нуль-транспортировки» стали обычным делом, таким же, как бластеры и скорчеры. А фильмы типа «Назад в будущее» или «Эксперимент "Филадельфия"» сделали максимально наглядными результаты игры воображения.
В реальной жизни, правда, пока никто не видел и намека на нечто нохожее. Однако в общей теории относительности Эйнштейна подобные «короткие пути» возникают довольно естественно. И вот совсем недавно один итальянский теоретик высказал в своей статье предположение, что такой туннель возможно создать в лаборатории. А группа американских физиков считает, что если «норки» в пространстве остались от большого взрыва или были созданы неизвестными нам цивилизациями для межгалактических перемещений, то нам может повезти их зарегистрировать. После таких «заявок» поневоле кажется, что завсегдатаи фантастических романов уверенно перебрались в физические лаборатории. А может, это мистификация ученых? Что же стоит за всем этим на самом деле?
Прежде всего поговорим о самом термине — туннель или норка. По-английски это звучит wormhole. По-русски — норка червяка. Как-то не очень благозвучно, поэтому в дальнейшем будем использовать более нейтральный «туннель».
Итак, существование туннелей было теоретически предсказано еще в начале века, но возможно ли в принципе световым лучам, тем более частицам, пропутешествовать сквозь него? Этот вопрос оставался открытым до 1988 года, пока Кип Торн и Майкл Моррис из Калифорнийского технологического института в Пасадене не занялись изучением фантастической новеллы Карла Сагана «Контакт». Их попросили с научной точки зрения проанализировать возможность подобных путешествий.
Торн и Моррис пришли к выводу, что туннель должен отличаться от черной дыры, которая «все впускает и ничего не выпускает», в него можно войти и выйти с другой стороны. Кроме того, скорость движения по туннелю должна быть умеренной, чтобы путешественники не испытывали дискомфорта. Наложив эти требования на уравнения общей теории относительности, они получили целый ряд решений, каждое из которых соответствовало «проходимому» туннелю.
Следуя Торну, если хочешь сделать такой туннель, выбирай одну из двух стратегий. Первая — создать туннель, попросту говоря, из ничего, а строже выражаясь — из квантовых флуктуаций. В соответствии с квантовой теорией, на сверхмалых расстояниях около десяти в минус тридцать пятой степени метра (на двадцать порядков меньше атомных размеров) флуктуации гравитационного поля становятся столь сильны, что пространство просто начинает пениться и там образуются нс только пузыри, но и туннели. Некоторые теоретики полагают, что их вполне можно увеличить. Скажем, американский физик Томас Роман считает, что эти туннели могут расти совершенно естественно, следуя инфляционному расширению Вселенной. Основная сложность подобных рассмотрений заключается в том, что пока у теоретиков нет квантовой теории гравитации и они не знают всех свойств квантовых пузырей.
Вторая стратегия, придуманная Торном, основана на том, что вы сами искривляете и скручиваете пространство. Эго сложный и катастрофический для пространства процесс. Для аналогии обратимся к муравью, ползающему по листу карты. На рисунке 1 показано, как долог путь муравья от плоской Земли к плоской Альфе Центавра и как быстро можно его сократить, если «прокопать» соответствующий туннель. Понятно, что для создания туннеля на двумерном пространстве карты ее надо искривить в трехмерном пространстве. Подобным образом туннель в нашем пространстве должен проходить через пространства более высоких измерений. Благодаря двумерной аналогии видно, как сильно надо искривить пространство, чтобы создать туннель.
Такое жуткое «насилие» не может остаться без последствий. В начале и конце туннеля образуется разрыв, где время и пространство резко обрываются, примерно так же, как и в точке сингулярности черной дыры или Большого взрыва. Мы пока не можем подробно изучать, описывать и понимать эти явления, опять-таки поскольку не создана теория квантовой гравитации.
Но вот недавно Клаудио Макконе из Турина предложил третий путь создания туннеля — искривить пространство мощным магнитным полем. Может показаться странным, что гравитационный эффект должен возникнуть от действия совсем другого поля, однако из общей теории относительности следует, что все, обладающее энергией, искривляет пространство. Доказательство этому нашел итальянский теоретик Туллио Леви-Чивита всего через два года после первой публикации Эйнштейна в своей работе о «магнитной гравитации».
Пропуская по проводу, скрученному в катушку, электрический ток, можно создать внутри нее не только статическое однородное магнитное поле. Решение Леви-Чивиты показало, что в катушке возникает и гравитационное поле. Единственная проблема в том, что оно совершенно крошечное: для заметных гравитационных эффектов магнитное поле должно быть многократно сильнее, чем дают современные технологические возможности. Поэтому «магнитная гравитация» оставалась на уровне теоретических построении и гипотез.
Однако Макконе удалось заметить, что решения Леви-Чивиты, его «магнитная гравитация» имеют много общего с проходимыми туннелями Торна и Морриса- «То, что получил Леви-Чивита, это магнитный туннель»,— настаивает Макконе. Но любой созданный магнетизмом в лаборатории туннель обладает столь большими размерами, что лишь малая его часть помещается в ней. По расчетам Макконе, если туннель образовать магнитным полем в несколько тесла (уже сотни тысяч «земных» полей), то радиус искривления пространства будет раз в семьдесят больше расстояния от Земли до Сириуса — самой яркой звезды на небе (это около девяти световых лет). Чтобы создать кривизну в метр — тогда туннель полностью «влезет» в лабораторию,— необходимо поле в миллиарды миллиардов тесла.
Макконе отмечает, что на Земле нет таких полей, но на поверхности нейтронных звезд — очень плотных остатков от Сверхновых — поле может приближаться к миллиарду тесла, и там могут случайно возникать туннели. Если же мечтать о создании туннеля на Земле, то, по оценкам Макконе, надо изготовить трехкилометровый магнит!
Но как — в любом случае — обнаружить столь ничтожный гравитационный эффект? Итальянский теоретик уверен, что магнитная гравитация сможет влиять на световой пучок. «Проходя сквозь катушку, световой луч будет слегка замедлять свое движение, если там не вакуум, а появилось гравитационное поле».
На первом этапе Макконе хочет подтвердить, что есть собственно магнитная гравитация, а значит, существуют и «туннельные» решения уравнений Эйнштейна. Следующий шаг — доказать, что магнитное поле может «скрутить» пространство до туннеля,— гораздо более сложен, это основной аргумент противников Макконе. «Если Макконе считает, что это возможно, я буду лишь счастлив, когда его мечты осуществятся, но пока у меня есть серьезные сомнения»,— говорит Джон Крамер из Вашингтонского государственного университета.
Любители точности и знатоки архивов припоминают, что способ создания туннеля был предложен уже тридцать лет назад Робертом Герохом из Принстона. Он нашел механизм плавного искривления пространства в туннель, но плата оказалась слишком велика: теперь уже и само время искривлялось так сильно, что туннель действовал как машина времени, перенося предметы в прошлое, к моменту начала его создания. Сперва эта «машина времени» вызвала резкое неприятие у ученых, но при более близком рассмотрении оказалось, что она никак не противоречит обшей теории относительности. И сейчас, после работ Макконе, проблема вновь попала в фокус интересов физического сообщества.