Королева и лекарь

Ну вот пожалуйста. Сам попросил ее открыть рот – сам и расплачивайся.

– Одна старая Провидица, узнающая в других людях их дар, сказала мне, что отрицать дар Целителя легче всего. Особенно тем, кому привычна война и незнакома любовь. – Он никогда не забывал эти слова. Они были выжжены у него на сердце с той самой минуты, когда он их услышал. – Я долго… отрицал.

– И отрицаешь до сих пор?

– Скорее сопротивляюсь. Мне говорили, что за каждую спасенную жизнь я буду отдавать день собственной. Хотя не представляю, как это возможно проверить.

Саша дернулась, точно от удара, и Кель задумался, что из сказанного так ее задело.

– Ты вылечил две сотни людей, – прошептала она. – Я попросила тебя их вылечить.

– Я раньше такого не делал. Знаешь, я не очень-то хорошо управляюсь со своим даром.

– Но ты исцелил… меня.

Саша была явно поражена, и Кель попробовал начать заново.

– Я не хочу слушать о сотворении мира. И без того помню легенду наизусть. Лучше расскажи мне историю, которой я не знаю.

Саша замолчала, глубоко задумавшись, и Кель едва удержался от того, чтобы ее поторопить.

– Однажды в землях, где скалы растут, точно травы, жил мудрый король, – начала Саша слегка неуверенно, словно силясь вернуть мысли из туманных далей. – Он правил народом, который умел обращаться в деревья. Если к городу приближалась армия завоевателей, жители обступали его кольцом и становились высоким могучим лесом, через который не могли пробиться вражеские мечи. Но была среди них одна девушка, принцесса, которая не умела превращаться. И были завоеватели, которые умели летать.

Что-то шевельнулось в памяти Келя.

– Я слышал об этом месте. Саша насмешливо вскинула голову.

– Ты знаешь эту историю? Рассказать другую?

– Нет. Продолжай.

– При вторжении девушка хотела забраться на самое высокое дерево, пытаясь спрятаться в его кроне, но враги все равно учуяли бы ее кровь. Услышали бы сердцебиение. Король знал, что она не сможет скрываться вечно, как бы огромен ни был лес и высоки ветви, – а потому отослал ее прочь, за многие мили от земли Древесных Ткачей.

– Она вернулась домой?

– Нет. Но королевство по-прежнему ожидает ее возвращения. Если ты зайдешь в тот лес и приглядишься к деревьям, то увидишь на коре у каждого человеческое лицо. Это подданные короля спят внутри стволов и ждут, когда снова смогут обернуться людьми.

Кель заметил, что солдаты поблизости тянут головы, тоже прислушиваясь к истории, и машинально ощетинился. Когда сказка закончилась, они попросили еще одну и еще – пока весь отряд не перешел на улиточный шаг, следуя за Сашиным голосом, как змея за дудочкой факира. У Саши оказался на редкость приятный тембр, низкий и мягкий, а истории лились из нее, словно были неотъемлемой ее частью – как пальцы рук или рыжие волосы. К ночи они одолели лишь половину намеченного на день пути, но даже у костра мужчины продолжали просить у Саши сказок.

Каждый вечер она баловала их новой историей. Когда она описала существ из леса Дру и троллей с Корвинских гор, Кель рассказал ей про Буджуни – любимого друга ее величества. Саша знала истории про Перевертыша, который обернулся драконом, про короля, который собрал армию, и про жаворонка, ставшего королевой. Некоторые из них были правдой, более того – недавним прошлым, и такие истории нравились солдатам даже сильнее; они задумчиво кивали, пока она полировала их воспоминания шелком своего пересказа. Саша объяснила, что эти предания кочевали по всему королевству, передаваясь из уст в уста, пока не добрались до Солема. Когда мужчины спросили, знает ли она про короля Тираса, который сокрушил предводителя вольгар, но был смертельно ранен в бою, Саша кивнула и посмотрела на Келя.

– Я слышала эту историю. А еще я слышала про могущественного Целителя, который спас жизнь королю и вернул в Джеру мир и порядок.

Кель фыркнул и встал, заметно смущенный. Солдаты заерзали, обмениваясь тяжелыми взглядами. Он отправил их спать и забросал землей разведенный Айзеком костер – просто чтобы заставить отряд разойтись. У них не было ни мяса для жаркого, ни воды для чая, а потому оставлять огонь не было смысла. Мужчины неохотно поднялись и, восхищенно глядя на Сашу, поблагодарили ее за развлечение. Всего за несколько дней королевская гвардия превратилась в безмозглое стадо овец, готовое следовать за ней куда угодно в надежде на новое угощение.

Она опекала их. Она опекала его.

У Келя это вызывало и восторг, и досаду. Он хотел, чтобы она умолкла, и молился, чтобы она никогда не перестала говорить. Она заставляла его чувствовать себя одновременно счастливым и жалким, и каждый вечер он ловил себя на том, что тоже с предвкушением и раздражением ждет, когда они соберутся вокруг костра и Саша, уступив их просительным взглядам, примется рассказывать очередную сказку, точно детям, прильнувшим к материнским коленям.

По утрам Кель обнаруживал, что его сапоги блестят, одежда почищена и проветрена, а грива коня расчесана. Саша всегда поднималась первой, как бы ни вымотала ее накануне дорога, – словно знала, когда он проснется. Солдаты встречали подобную преданность усмешками, но Саша вела себя так кротко, была так весела и любезна, что ее даже не получалось дразнить. На все шутки она отвечала улыбкой – равнодушная к любому мнению, кроме мнения Келя.

Он видел, как она ловит малейшие знаки его неодобрения. Он не пренебрегал ею. Но и не впадал в слепое обожание. Он никогда ее ни о чем не просил и не благодарил за услуги. Но каждый день она ехала в его седле без слова жалобы, приберегая для него лучшие истории, а он слушал их с нарочитым безразличием.

Однажды, закончив особенно любопытную сказку про чудовищ из Джираенского моря, Саша надолго замолчала. Кель уже прикидывал, как бы ее разговорить, не прося об этом напрямую, когда она потянула его за руку:

– Идет буря.

Она обернулась проверить, слышит ли он ее. Саша не паниковала, но на шее у нее забилась жилка, а глаза стали такими огромными, что он испугался. На горизонте было ясно, если не считать призрачного марева, которое, казалось, не таило никакой угрозы. Однако Саша видела что-то еще.

– Идет буря, – повторила она, указывая на темное пятнышко посреди сияющего неба.

В другое время Кель рассмеялся бы, но сейчас ему было не до смеха. Саша оглянулась в поисках убежища.

– Везде будет песок. Мы не сможем сделать ни вдоха.

Грудь женщины тяжело поднималась и опускалась, словно ей уже не хватало воздуха. Затем она вздрогнула, сбрасывая с себя наваждение и усилием возвращаясь в настоящий момент.

Кель выругался и принялся крутить головой по сторонам, как немногим раньше Саша. Земли между Квандуном и Иноком были удручающе однообразны: красные дюны с редкими вкраплениями песчаника тянулись вокруг, насколько хватало глаз. Нужен был овраг, какой-то природный барьер между ними – и тем, что на них надвигалось. Кель взял Сашу за подбородок:

– Ты видишь убежище? Куда нам ехать?

Она беспомощно покачала головой. В черных глазах металась паника. От предупреждения о буре было мало проку, если им не удастся ее избежать. Однако потом Сашин взгляд остановился на губах Келя, и что-то изменилось в ее лице – будто она увидела нечто новое в картине надвигающейся бури.

– Пещера. Мы в пещере, – пробормотала она. Кель отпустил ее подбородок и снова принялся оглядываться в поисках укрытия, где смогли бы разместиться два десятка человек и столько же лошадей.

– Туда!

Далеко справа возвышался скалистый выступ, напоминающий руины древнего храма. Расстояние не позволяло оценить его размеры: он мог оказаться как намного больше, так и намного меньше того, что им требовалось. Но Саша начала дрожать, а ее взгляд все чаще возвращался к безобидному пятнышку на горизонте.

Отряд до сих пор ничего не заметил, и Кель принялся отдавать распоряжения, указывая на утес. Солдаты без колебаний развернули лошадей и последовали за ним. Через несколько минут Кель услышал оклик Джерика и, обернувшись, увидел, что темнота у них за спинами ширится, стремительно захватывая небо.

– Песчаная буря! – крикнул кто-то. Остальные слова унесло порывом ветра.

Мужчины что есть сил пришпорили коней. Тяжелые копыта взрывали песок, стремясь обогнать беду.

Под скалистым навесом действительно обнаружилась пещера в три лошадиных крупа шириной и высотой в два человеческих роста. Царивший внутри мрак мешал понять, насколько она глубока, но у Келя и его людей все равно не было выбора. Кони привычно заартачились, но нарастающий за спиной рев лучше кнута подтолкнул их вперед.

– Все внутрь! – закричал Кель и соскользнул со спины коня, увлекая за собой Сашу. – Айзек, нам нужен свет.

Огнетворец потер ладони, и между ними вспыхнуло пламя. Айзек шире развел руки, превращая огонек в светящуюся сферу, и та мигом озарила глубокий спуск и неожиданно высокие стены. Кель двинулся первым: одна ладонь на гриве коня, другая – на рукояти меча. Он не питал особой любви к змеям и не сомневался, что в пещере они найдутся. Как и летучие мыши.

– Дальше! – донесся из-за спины крик Джерика, и Кель послушно углубился в темноту.

– Все внутри, – доложил лейтенант еще минуту спустя, и они тут же замерли: одна женщина, два десятка мужчин и их лошади, озаренные теплым светом в руках Айзека. Увы, через несколько секунд ему пришлось с извинениями погасить огонь – он был слишком горяч, а люди стояли тесно, и хватило бы лишь искры, чтобы их одежда загорелась.

– Жил один Ткач, который умел превращать воспоминания в звезды – так же, как Айзек превращает воздух в огонь, – начала в полумраке Саша. – Я расскажу вам эту историю, когда буря минует. Не волнуйтесь. Она минует.

Она пыталась их успокоить – одинокая женщина среди солдат, привычных к любым тяготам и опасностям.

Келя затопила волна нежности, за которой тут же последовал страх. Пещера странно искажала ее голос: казалось, будто Саша парит надо всеми. Кель поспешил добраться до нее, испуганный, что потеряет ее в густеющей тьме. Во мраке он был избавлен от любопытных взглядов, от осуждения, а потому привлек Сашу к себе и обнял за талию, стремясь компенсировать поддержку, которой она так щедро с ними делилась.

Некоторое время люди в пещере слышали только друг друга: кони фыркали, солдаты ерзали, ткань шелестела, подошвы скрипели о камень. Потом обрушилась буря. Она слизала последние крохи света, сочившиеся от входа в пещеру, и утопила все звуки в своем неистовом вое.

Кель ослеп и оглох, но по-прежнему чувствовал, как стучит ему в ребра чужое сердце. Саша прижималась щекой к его груди и укрывала руки невидимым водопадом волос. Внезапно его лица коснулись чуткие пальцы, и Кель замер, позволяя ей ощутить очертания его глаз и носа, губ и ушей, – увидеть его в темноте. Затем он подумал о Сашиных губах, о том, как она посмотрела на него, когда ее посетило видение пещеры.

Он мог бы ее поцеловать. Мог бы прямо сейчас пробовать ее губы на вкус, сглатывать вздохи и дожидаться окончания бури самым приятным способом из возможных.

Эта мысль металась в нем, как самум за стенами пещеры, но он подавил ее, не желая делать то, чего от него ждут, даже если сам хотел того же. Наконец Саша обвила руками его плечи и застыла в его объятиях. До конца бури он разрывался между мукой и блаженством.

Глава 5

Когда они выбрались из пещеры, ландшафт совершенно переменился. Никто не сказал ни слова, и некоторое время все просто разминали ноги, ослепленные и сбитые с толку. Хотя им удалось избежать основного удара бури, кожа, брови и даже ресницы солдат были покрыты песком. Саша отряхнула волосы и платок, прошлась ладонями по платью и принялась высыпать из туфель набившуюся в них пыль.

Кель нашел самую высокую точку – не более чем песчаную насыпь – и вытащил подзорную трубу, надеясь отыскать хоть намек на стены Инока и таящиеся за ними бани. Но в воздухе, закрывая обзор, клубилась красноватая дымка. Солнце исчезло с небосклона, да и самого небосклона больше не было – как и востока, запада, севера и юга. Куда бы Кель ни поворачивался, картина оставалась той же. Видимо, до бань они сегодня не доберутся.

Вскоре Саша присоединилась к нему на насыпи с хорошими новостями.

– Айзек сделал факел из тряпки и конской гривы, и мы прошли пещеру до конца. Там есть вода! Немного, но хватит, чтобы умыться и наполнить фляги.

– Тогда заночуем здесь. В пещере и вокруг достаточно места. Не будет никакого толку, если мы сейчас двинемся неведомо куда. Только еще больше заблудимся.

– Мы заблудились? – спросила Саша – впрочем, не слишком обеспокоенно.

– Временно, – заверил ее Кель, безрезультатно вглядываясь в горизонт.

Наконец он захлопнул подзорную трубу и ожесточенно потер лицо. Лля человека, который проводит большую часть времени в седле, он был чересчур нетерпим к грязи. Саша тут же протянула ему платок, и Кель со вздохом его принял. Тогда, в темноте, он заключил ее в объятия, и сейчас у него не было ни желания, ни воли ее оттолкнуть.

Без покрывала стала видна красная, покрытая волдырями полоса на Сашиной шее – там, где солнце пустыни ужалило открытую кожу.

– У тебя ожог, – сказал Кель, возвращая тряпицу. Ее хватило лишь на то, чтобы счистить пыль с ресниц.

Саша кивнула, встряхнула платок и снова накинула на голову. Однако не успела она его завязать, как Кель отодвинул в сторону конец тряпки и прижал ладонь к опаленной коже, отчего Саша поморщилась. Когда он убрал руку, волдыри исчезли, сменившись огромными золотыми веснушками. Кель озадаченно провел по ним подушечкой большого пальца. Когда он лечил Тираса, шрамов не осталось. Он исцелил брата полностью.

– Не надо, – отрезала Саша, и Кель застыл в удивлении – впервые она заговорила таким тоном.

Он уронил руку и, оторвав взгляд от ее кожи, растерянно отступил на шаг. В пещере она была совсем не против его близости.

– Это просто ожог, капитан. Он заживет сам. – И Саша прижала пальцы к шее, пряча ее.

– Уже зажил.

Плечи женщины поникли.

– Ты не должен этого делать.

– Должен. И буду, – возразил он, пряча смятение за гневом.

– Я не знала, во что тебе обходится твой дар. Не нужно меня лечить, если на то нет нужды.

Келя наконец осенило: Саша не хотела, чтобы он ее лечил, думая, что это ему навредит. Что он отдаст за каждую спасенную жизнь день собственной. Кель сомневался, считается ли лечение волдырей за спасение жизни, но Сашу его жест явно расстроил.

– Насколько мне известно, я проживу в этом мире столько лет, что под конец перестану понимать, что с ними делать. Если меня что и не беспокоит в моем даре, так это перспектива умереть чуть раньше.

– Ты добрый, – ответила Саша мягко.

– Я не добрый, – усмехнулся Кель.

– И хороший.

– Я не хороший! – Теперь он расхохотался в голос.

– Я никогда не встречала таких мужчин.

– Ты была рабыней в Квандуне! Мужчины, которых ты встречала, не пытались тебя впечатлить.

– Как и ты, капитан. И все же я впечатлена.

– Тогда тебе еще многое предстоит узнать.

Саша медленно кивнула, и он ощутил укол раскаяния. Прежняя госпожа говорила ей, что она простая. Но Саша была отнюдь не проста. Она была мудрой… и раздражала его.

– Почему я тебя так злю? – вдруг спросила она.

– Ты меня не злишь, – возразил Кель в странном приступе отчаяния.

– Неправда, – твердо сказала Саша, не сводя с него глаз.

– Ты меня не знаешь. Ты понятия не имеешь, кто я. Ты думаешь, что я Целитель, но я убил больше людей, чем вылечил.

Саша замолчала, обдумывая его признание. Кель развернулся и начал спускаться к пещере, ожидая, что она последует за ним.

– Ты ошибаешься, капитан, – внезапно послышалось за спиной. – Я знаю тебя. Я знала твое лицо еще до того, как встретила. Я видела тебя бессчетное множество раз. И ты всегда дарил мне надежду.

Сердце Келя запнулось – как секундой позже его ноги, – и ему пришлось резко остановиться, чтобы не полететь носом в песок. Он не оглянулся, но она наверняка поняла, что он ее услышал.

Глубоко выдохнув, Кель зашагал дальше, на сей раз осторожнее.

* * *

В пещере оказались змеи. Они таились в сырых углах, но были непривычны к человеческим вторжениям и, ослепленные огнем факела, стали легкой добычей для мечей и копий. В тот вечер отряд наелся до отвала – впервые с тех пор, как две недели назад покинул Бин Дар. Саша не помогала мужчинам убивать змей, но не побрезговала их разделать и потом присоединилась к трапезе наравне со всеми. Вскоре кто-то вспомнил, что она обещала рассказать историю, когда минует буря, и Саша с улыбкой кивнула.

– Когда Айзек зажег огонь в ладонях, мне вспомнилось одно предание. В начале было только четыре дара. Сказительство, Прядение, Преображение и Исцеление. Но шли годы, люди расселились по земле, и дары начали соединяться и усложняться, порождая новые дары. Заодно росла и их сила. Иные Рассказчики открывали в себе талант Провидцев, а Перевертыши обнаруживали, что могут превращаться более чем в одно животное. Некоторые Пряхи обращали не вещи в золото, а воздух в огонь, как Айзек. Другие сплетали реальность с иллюзиями. А третьи научились превращаться в деревья…

– Но не в животных, – предположил кто-то, и Саша кивнула:

– Нет. Тогда бы они стали Перевертышами. И был среди Прях один Ткач такой искусный, что мог превращать мысли в звезды. Его называли Творцом Звезд.

Она на мгновение замолчала, и мужчины вскинули глаза к звездам, отыскивая среди них самую яркую. Небо над ними начало очищаться, сквозь дымку тускло светила луна. Кель поднял руку и закрыл ее большим пальцем, вспомнив золотые веснушки Саши.