Помоги проекту - поделись книгой:
Почти все экономисты уклоняются от анализа противоречия между принципом максимизации прибыли и тем, что повсеместно принято считать принципами рационального поведения управляющих, довольно простым, но едва ли убедительным образом: они игнорируют современную действительность. В учебниках и теоретических моделях современная крупная корпорация игнорируется. Предполагается существование предпринимателя. Для «большинства экономистов даже в настоящее время «предприниматель» все еще означает владельца-управляющего, как обычно подразумевается, когда речь идет о небольшом предприятии обрабатывающей промышленности»[10-15].
Интересно отметить, что кастовая структура факультетов экономики в университетах способствует этому упрощению. Экономическая теория пользуется наибольшим престижем в качестве предмета для преподавания и изучения. Экономика сельского хозяйства, экономика труда и экономика торговли — это предметы более низкого ранга. То же самое относится и к организации промышленности и финансам корпораций. Исследователям проблем корпорации факт отделения собственности от контроля в крупном предприятии давно известен. Но, поскольку этот факт признан в тех сферах интеллектуальной деятельности, которые котируются ниже, теоретик может его игнорировать. Его принадлежность к высшей касте позволяет ему делать такие логические посылки, какие он предпочитает. В соответствии с этим он исходит из того, что управление предприятием по-прежнему связано с широким участием в прибылях. Следовательно, нет оснований ставить под вопрос положение о том, что доходы должны максимизироваться[10-16]. А раз так, то нет оснований рассматривать другие цели. Не всех, конечно, удовлетворит такое решение; многие с недоумением воспримут исключение «Дженерал моторс», «Дженерал электрик» и «Стандард ойл оф Нью-Джерси», а также подобных им по размерам и организационной структуре компаний из современного экономического анализа. Но поразительнее всего, что именно так и поступают, а это в свою очередь служит для того, чтобы исключить из анализа цели иные, чем максимизация прибыли, и провозгласить высший авторитет рынка.
Многие современные теоретики все же включают в свой анализ «Дженерал моторс». Они соглашаются с тем, что современной корпорацией руководят управляющие. Они признают власть корпорации на рынке. И они осторожно соглашаются, что она не максимизирует свою прибыль. Они полагают, однако, что это существенно не меняет дела. «Как только фирма достигает сколько-нибудь значительных размеров и получает некоторый контроль над ценами, она позволяет себе несколько ослабить погоню за максимальной прибылью»[10-17]. «Ослабление принципа максимизации результатов возможно лишь в ограниченных рамках, и ...там, где возникают серьезные диспропорции, причина их лежит в контроле над рынком...»[10-18] «Гипотеза о максимизации прибыли больше оправдывает себя применительно к отраслям, в которые входит большое число фирм, чем к монополии или к отрасли, состоящей из немногих фирм»[10-19].
Но если глубже вдуматься в эти заявления, то в них содержится значительная уступка. Они исключают крупные фирмы, а также те фирмы, которые обладают властью над рынком, из сферы действия принципа максимизации. Сказать, что крупные фирмы не максимизируют прибыли, либо предположить, что возможно наличие других целей в тех случаях, когда осуществляется власть над рынком,— значит согласиться с тем, что максимизация отсутствует в той части экономики, которая составляет предмет нашего рассмотрения. Цели максимизации прибыли не преследуют компании, производящие автомобили, алюминий, резину, синтетические волокна, металлические банки, жевательную резинку, шоколад, стекло, мыло, готовые завтраки, сигареты, большинство электротоваров, самолеты, тракторы, вычислительные машины, пишущие машинки, большинство изделий химической промышленности, предприятия связи, транспорта и ряда других отраслей, где доля каждой фирмы в сбыте соответствующей продукции высока и где их власть над рынком не только значительна, но и очень велика[10-20].
Защитники принципа максимизации прибегают здесь к довольно хитроумному приему. Вначале постулируется принцип максимизации прибыли. Затем в качестве уступки реальным фактам из действия этого принципа исключается индустриальная система, то есть самая крупная, наиболее типичная и современная часть экономики. Критически мыслящий читатель едва ли удовлетворится такой социальной географией Соединенных Штатов, в которой говорится следующее: если не считать Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес и все другие населенные пункты крупнее, чем Седар-Рапидс, то можно утверждать, что эта страна состоит из небольших городишек, застроенных домами с палисадниками. К такому сомнительному построению прибегают лишь потому, что данная посылка имеет исключительно важное значение для экономической науки в том виде, как ее обычно преподают.
Другие экономисты молчаливо отказались от принципа максимизации в тех случаях, когда корпорация сознает свою ответственность перед обществом или последствия с точки зрения экономической политики. К примеру, рост цен на продукцию индустриальной системы, как правило, следует за переговорами о заключении коллективного договора. Но если оказалось возможным увеличить доходы посредством роста цен после того, как была повышена заработная плата, то они могли бы быть увеличены и перед этим. Но какие-то соображения, иные, чем стремление к максимизации прибыли, должно быть, оказывали сдерживающее влияние.
Современная экономическая политика содействует такого рода сдержанности. Она стремится ограничить рост заработной платы пределами, определяемыми снижением издержек производства, в особенности тем снижением, которое отражает рост производительности, обусловленный техническим прогрессом. А так как в итоге издержки производства остаются неизменными, то к фирмам обращаются с призывом проводить политику стабильных цен. Никто не отрицает, что корпорации могут добиться более высокой прибыли, повысив цены. Такая политика твердо основывается на том факте, что они не преследуют целей максимизации прибыли. Соответственно экономисты, которые поддерживают такую политику, тем самым молчаливо отказываются от своей приверженности принципу максимизации. В дальнейшем я объясню, почему эта политика необходима для экономического руководства индустриальной системой.
И наконец, небольшая группа ученых — Робин Маррис из Кембриджского университета[10-21], Уильям Баумоль из Принстонского университета, Джек Дауни из Лондонского университета, а также, хотя и с оговорками, мой бывший коллега, одаренный профессор из Института научного усовершенствования Карл Кейзен,— восприняли факт отделения собственности от контроля в развитой корпорации и его значение для максимизации прибыли. Исходя из этого, они постарались найти объяснение для поведения управляющих, которое действительно или с виду не противоречит факту этого отделения.
Этим стараниям все еще мешает рыночный мистицизм; если бы они осознали полное значение отказа от принципа максимизации прибыли, то они последовали бы моему примеру, рассматривая современную корпорацию как инструмент планирования, преодолевающий рынок. Тем не менее частично они осветили некоторые стороны вопроса, и я в полной мере использую их работы в последующих разделах[10-22].
Как уже неоднократно подчеркивалось, максимизация прибыли исключает другие цели. Именно поэтому тезис о максимизации столь необходим для того, чтобы обсуждение вопросов политики корпораций не вышло за пределы компетенции экономиста. Именно поэтому принцип максимизации столь усиленно защищается.
В последние годы от этого принципа отказалась помимо ряда экономистов также довольно значительная группа видных бизнесменов и прочих представителей бизнеса. Не все из этих выступлений следует принимать всерьез: в прошлом многие откровенно корыстные люди с жаром доказывали свою приверженность более высоким моральным принципам, чем погоня за деньгами. Но это могло ввести в заблуждение лишь чрезмерно доверчивых людей. Вера в максимизацию прибыли все еще поддерживается боязнью показаться слишком наивным. Но многие в полной мере осознали, что развитая корпорация обладает значительной властью, помимо погони за прибылью. Понимание этого факта оказывает влияние на общественность. Те, кто осознал его, постарались в соответствии со своими взглядами и системой предпочтений уточнить правила, согласно которым эта власть должна использоваться.
Результатом явилась страшная разноголосица в определении целей корпорации. Эти определения включали все, начиная от утверждения бывшего председателя правления компании «Стандарт ойл оф Нью-Джерси» Фрэнка Абрамса, что основной целью является справедливое распределение дохода, то есть «поддержание справедливого и эффективного баланса между притязаниями различных непосредственно заинтересованных групп: акционеров, наемного персонала, потребителей и общественности в целом»[10-23], кончая декларациями о том, что основными целями являются улучшение системы высшего образования, повышение экономической грамотности, сопротивление подрывной деятельности, поддержка американской внешней политики, укрепление общественных связей, усиление двухпартийной системы, поддержка конституции, изменение конституции во имя выявления ее первоначального содержания, а также защита свободы и свободного предпринимательства.
Много лет тому назад Брюс Бартон, деятель рекламы и правовед, пришел к выводу, что, будь Иисус Христос жив, он стал бы скорее бизнесменом, чем строительным рабочим. Имея в виду обилие проповедей относительно высших целей корпорации, поневоле задумываешься, не осуществилась ли мечта Бартона. «Сегодня представители корпораций столь обильно изливают со страниц прессы доказательства ответственности перед обществом, что стало просто трудно вставить серьезное слово. Каждый хочет высказаться, и почти все искренне верят в то, что говорят! Чувство самоотверженности пронизывает высшие слои корпоративной бюрократии»[10-24].
Было бы неверно расценивать эти заверения относительно осознания социальных целей со стороны идеологов корпорации лишь как соревнование в искусстве говорить банальности. Они отражают и тот существенный факт, что современная корпорация обладает властью формировать общество. Эта власть не исчезает, когда бизнесмены, следуя совету экономистов из лагеря традиционалистов, объявляют своей единственной целью прибыль. Она может быть использована и в погоне за прибылью. В этом также проявляется власть. Но власть используется и для того, чтобы добиваться других целей. Власть должна проявляться вовне — это не нижнее белье, которое никто не видит.
Однако в заявлениях для прессы и в речах представителей корпораций истинные цели не раскрываются. Как многие справедливо подозревают, эти заявления служат всего лишь дымовой завесой. Власть используется, как и следовало ожидать, во имя глубинных интересов или целей техноструктуры, которой эта власть принадлежит. Эти цели не афишируются. Как и большинство человеческих устремлений, они воспринимаются скорее как нечто само собой разумеющееся. Нашей следующей задачей является определение этих целей, а также методов, при помощи которых общество ставится на службу этим целям.
Глава XI. Общая теория побудительных мотивов
Необходимо познать истинные цели техноструктуры и методы их осуществления. Познав их, мы поймем, ради каких целей и какими способами нами управляют в той значительной области нашей повседневной жизни, которая находится под воздействием индустриальной системы. Люди издавна считали важным знание того, как правительства устанавливают налоги. Но значительно более важно познать процессы, управляющие размерами доходов, установлением цен и формированием покупательского спроса.
Проблема целей начинается со взаимоотношений между личностью и организацией, в данном случае техноструктурой. То, что организация ждет от общества, является лишь отражением того, что ее члены ждут от организации. Если солдаты служат только за плату, то армия вряд ли будет глубоко интересоваться вопросами политики — по крайней мере до тех пор, пока солдаты получают вознаграждение. Но если, подобно солдатам Кромвеля, они служат для того, чтобы спасти свои души, то вряд ли они будут безразличны к политике, особенно в порочной стране. Тогда законодателям лучше держать свои двери на замке. Если же в армию вступают не столько из-за избытка воинской отваги, сколько для того, чтобы сделать политическую карьеру, как это происходит в Латинской Америке, то опасность еще более возрастает. Если от корпорации ждут в основном денежной выгоды, то и корпорация будет стремиться к тому, чтобы получить от общества деньги. Но если те, кто причастен к корпорации, руководствуются соображениями экономической безопасности или престижа, то это не может не отразиться на том, как ведутся дела в корпорации.
То, что общество ждет от организации, зависит в свою очередь от отношения организации к личности. Если солдаты служат за плату, то государство должно платить им для поддержания боевой готовности. Южного плантатора можно было призвать в армию по повестке вместе с его рабами, поскольку последние были лишены свободы выбора. Солдаты добровольческих армий не нуждаются в оплате, но они должны служить во имя какого-то дела. Сотрудники научной лаборатории в Калифорнийском технологическом институте могут работать долгие часы сверхурочно, чтобы следить за ходом космического эксперимента. Они связаны с организацией силой своего научного интереса. Но текстильная фабрика и автомобильный завод не могут рассчитывать на такое же отношение: их технический и производственный персонал работает за плату.
Экономисты мало занимались этими вопросами. Предполагается, что в экономической жизни люди реагируют лишь на денежное вознаграждение или на принуждение. В современном обществе принуждение в значительной мере, хотя никоим образом не окончательно, отошло в прошлое. Поэтому лишь денежное вознаграждение сохраняет свое значение. Вообще говоря, чем выше оплата, тем продолжительнее и добросовестнее трудится человек. Лишь в отношении очень бедных и тех, кто работает в сфере услуг, подобно домашней прислуге, иногда высказывается опасение, что излишняя оплата может отрицательно сказаться на их прилежании.
Денежное вознаграждение как мотив в свою очередь служит оправданием для главной цели фирмы — максимизации прибыли. Достижение этой цели означает, что фирма получает максимум от рынка; это позволяет фирме больше платить своим работникам, требуя от них соответствующей отдачи.
Хотя такая схема облегчает экономисту жизнь, но, к сожалению, она плохо согласуется с реальностью. Помимо денежного вознаграждения, еще две силы из возможных четырех крепкими узами связывают личность с организацией. Эти дополнительные мотивы несовместимы со стремлением фирмы к максимизации прибыли. Здесь нет логического противоречия. Как мы видели, максимизация прибыли не согласуется с политикой техноструктуры в развитой корпорации. Но это компенсируется другими мотивами. Более того, они имеют существенное значение, если мы хотим дать удовлетворительное объяснение политики техноструктуры. Внутри себя реальность всегда гармонична.
В наиболее известном определении организацией называется «система сознательно согласованных действий или сил двух или более лиц»[11-1].
Наиболее важный элемент в этом определении — согласованность. Это означает, что те, кто причастен к организации, согласны отказаться от своих личных целей или задач и подчинить свою деятельность целям организации. Все они работают во имя общих целей. Их действия согласованны. Побудительные мотивы — это те средства или стимулы, с помощью которых достигается согласованность, то есть те средства или стимулы, которые побуждают отдельных личностей отказаться от своих личных целей и с большим или меньшим желанием подчиниться целям организации.
Для уяснения сути дела представим себе группу людей, копающих канаву. Копание канавы вряд ли может быть увлекательным занятием для обычного человека. Цель такой группы или организации будет, вероятно, достигнута, когда канава будет полностью аккуратно вырыта. Задача состоит в том, чтобы люди отказались от своих личных стремлений в интересах совместной работы лопатами. Это может быть достигнуто следующим образом.
Группа может заставить принять свои цели. За каждым человеком с лопатой стоит другой с дубинкой. Отказ согласиться с целями группы ведет к отрицательному вознаграждению в виде наказания. Не будет открытием, если такого рода побудительный мотив мы назовем принуждением.
Согласие с общей целью может быть куплено: в конце канавы стоит человек с деньгами. Согласие с целями организации ведет не к отрицательному, а к положительному вознаграждению. Взамен этого вознаграждения человек «предлагает организации... свое время и посильное умение»[11-2]. Таков денежный мотив.
Личность, будучи связана с группой, может прийти к выводу, что цели группы выше ее собственных интересов. В случае копания канавы вероятность этого меньше, чем при исполнении камерной музыки, в политическом заговоре или на корабле. Но и здесь она существует. Если канава позволит осушить особенно неприятное и малярийное болото, то человек, участвующий в коллективном начинании, может преисполниться сознанием полезности общего дела. Иначе говоря, он сочтет, что цели группы важнее его собственных первоначальных намерений, и поэтому примет участие в их осуществлении. «Люди в отличие от машин способны оценивать свои позиции относительно чужих позиций и воспринимать чужие цели как свои собственные»[11-3]. Такое восприятие не будет принудительным. Оно не куплено, хотя оно и не исключает вознаграждения. Вслед за профессором Гербертом Саймоном такой побудительный мотив можно назвать отождествлением (identification)[11-4].
И наконец, человек может служить организации не потому, что он ставит ее цели выше собственных интересов, а потому, что он надеется привести их в более точное соответствие со своими собственными целями. Так, вступив в организацию, занимающуюся копанием канав, он может надеяться, что вырытая канава по ширине, глубине и направлению будет более точно соответствовать его идеалу в этом вопросе.
Но, повторяем, землекоп — это не самый яркий пример. Служащий кабинета министров, который охотно оказывает услуги и иногда даже участвует в деле, для него лично непривлекательном, чтобы содействовать тому, что он одобряет,— это более удачный пример. То же можно сказать и о политическом деятеле, готовом скорее занимать скромное положение в крупной партии, чем возглавлять движение, единственным участником которого он является. Так и служащий корпорации соглашается заниматься скучной и неувлекательной работой в надежде найти поддержку для некоторых собственных идей.
Участие в деятельности организации, с тем чтобы приспособить ее цели к собственным интересам, служит важным мотивом. Но в отличие от принуждения, денежного вознаграждения и даже отождествления целей этот мотив получил значительно меньшее признание в теории организации. Для него следует найти определение, и я предлагаю назвать его приспособлением (adaptation). Приспособление, как мы убедимся, тесно связано со стремлением к власти в организации.
Принуждение, денежное вознаграждение, отождествление и приспособление целей могут служить мотивами деятельности личности как в отдельности, так и в сочетании. Их совместное влияние я называю системой мотивов. Силу каждого данного мотива или системы мотивов следует измерять той степенью прочности, с какой она (личность) связана с организацией. Системы мотивов значительно отличаются друг от друга в зависимости от того, какие мотивы в них входят. Некоторые мотивы приходят в столкновение и тем самым нейтрализуют друг друга. Некоторые мотивы сочетаются слабо. Другие значительно усиливают действие друг друга, и эффективной следует считать такую организацию, когда имеет место такой эффект. Цели организации в этом случае достигаются наилучшим образом. Итак, я перехожу к взаимоотношению между различными мотивами.
Принуждение и денежное вознаграждение сочетаются различным образом. Те, кого принуждают участвовать в осуществлении целей организации угрозой наказания, то есть путем отрицательного вознаграждения, всегда получают некоторое положительное вознаграждение. Рабу, если он не работает, достается плеть; если он работает, то получает пищу и какое-нибудь жилье. Как мы увидим, принуждение в разной степени сочетается и с денежным вознаграждением.
Принуждение несовместимо ни с отождествлением, ни с приспособлением. Если человека принуждают принять цели организации, то вряд ли он, по крайней мере до тех пор, пока он чувствует принуждение, признает их приоритет перед своими собственными целями. Но этот конфликт не является абсолютным. Считается, что домашние рабы в отличие от рабов на плантации принимают цели своих хозяев. Вследствие этого они считаются ненадежными в случаях бунта. Новобранцу, который неохотно шел на службу, может быть, со временем даже понравится казарма и плацпарад. Но общее правило таково: то, что является обязательным, не может быть делом выбора. Естественным результатом будет отчуждение, а не отождествление. Не раз утверждали, что рабы и крепостные крестьяне любят своих хозяев и глубоко проникаются их целями. Однако это редко удерживало их от того, чтобы при случае во имя собственных целей сжечь дом хозяина вместе с его обитателями или другим аналогичным способом выразить свой гнев.
Точно так же принуждение несовместимо и с приспособлением. Если человек вынужден принять цели организации, он не будет действовать во имя этих целей и будет надеяться приспособить их к собственным целям. Когда его согласие вынуждено, он понимает, что не имеет власти над чуждыми ему целями. Крепостной, раб или заключенный воспринимают цели организации, с которой они связаны, как нечто данное и, за исключением отдельных случаев, считают их совершенно чуждыми. Они делают лишь то, за что не подлежат наказанию. К этому же сводится старое солдатское правило: принимай жизнь такой, как она есть, и никогда не будь добровольцем.
Денежный мотив может в той или иной степени сочетаться с принуждением. Это зависит от уровня вознаграждения и характера выбора, который имеет данная личность. Если элемент принуждения значителен, то в этом случае денежный мотив несовместим ни с отождествлением, ни с приспособлением. Если он незначителен, то другие мотивы вполне совместимы. Это различие имеет большое значение для понимания функционирования современной экономики.
Для рабочего, лишившегося заработка на джутовой фабрике в Калькутте, так же как и для американского рабочего в период великой депрессии, вероятность найти когда-нибудь другую работу очень мала. У него нет сбережений. Ему не выплачивают пособие по безработице. Альтернативой его существующему положению является, следовательно, медленная, но неизбежная голодная смерть. Судьба беглого раба на Юге до гражданской войны или крепостного крестьянина до реформы Александра II была ненамного более тяжелой. Выбор между голодом и телесными наказаниями, в конце концов, оставался делом вкуса. Отвращение к организации, которая принуждает к принятию своих целей, одинаково в каждом из приведенных примеров. Это отвращение исключает отождествление целей. Повторяем, сам факт работы по принуждению ясно показывает рабочему его бессилие в отношении организации и ее целей. Тем самым исключается также и приспособление. Современный индустриальный рабочий, потерявший или оставивший работу, может, напротив, вполне рассчитывать на получение другой. В перерыве он получает пособие по безработице, и он, вероятно, имеет некоторые личные сбережения, а если ему очень не повезет, он может рассчитывать на пособие по программе борьбы с бедностью. Опасность физического истощения в значительной мере уменьшилась, а вместе с этим уменьшился и элемент принуждения. Для тех, кто имеет более высокие доходы, он еще меньше. По мере того как принуждение в качестве аспекта денежного вознаграждения уменьшается и исчезает, то же происходит с барьерами, которые стоят на пути отождествления и приспособления целей.
Уменьшение роли принуждения в денежном вознаграждении имело важное историческое значение. Этим наряду с другими факторами в значительной мере объясняется исчезновение рабства. Еще два века тому назад мотивы наемного рабочего сколько-нибудь значительно не отличались от мотивов крепостного: оба получали мало, но альтернатива была еще страшнее.
Вследствие этого раб не имел особой причины завидовать свободному наемному рабочему. Он не требовал изменения своего положения. Общество также не стремилось сделать это ради него. Что касается наемного рабочего, то, по мере того как улучшалось его материальное положение, степень принуждения уменьшалась. Затем контраст между свободным человеком и рабом настолько увеличился, что рабство стало нетерпимым. Если бы гражданская война не уничтожила рабство в США, оно могло бы продержаться еще лишь несколько лет. В связи с индустриализацией и повышающимся уровнем жизни на Севере, а также улучшением средств связи удерживать рабов на полях было бы все труднее. А расходы на вооруженную охрану и содержание штата для наказания беглецов плюс убытки, наносимые теми, кто успешно бежал и нашел работу на Севере, стали бы чрезмерными. Плантаторы вынуждены были бы перейти к материальному поощрению, то есть платить заработную плату, чтобы удержать работников. Как и в других странах, находящихся примерно на той же ступени экономического развития, рабство должно было быть отменено. Эта реформа была бы приписана гуманности в отношениях между людьми. К 1880 г. или самое позднее к 1890 г. наиболее уважаемые философы поздравляли бы страну с мирным завершением процесса, который, как многие опасались, мог быть лишь следствием войны.
И так же как неверно отрицать роль сознания в человеческой деятельности, было бы ошибкой преуменьшать роль экономики. Имея это в виду и рассматривая то время, когда рабы составляли значительную часть собственности, Адам Смит писал: «Недавнее постановление квакеров Пенсильвании об освобождении всех их рабов-негров свидетельствует нам о том, что количество их не могло быть очень велико»[11-5].
Подобно тому как принуждение и денежное вознаграждение могут выступать в различных сочетаниях, отождествление может сочетаться с приспособлением целей. Эти последние мотивы в высшей степени удачно дополняют друг друга. Человек, тесно связавший себя с какой-либо организацией, скорее воспримет ее цели, чем свои собственные, если он надеется изменить те из них, которые считает неудовлетворительными или неприемлемыми. С другой стороны, чем больше он проникся целями организации, тем настойчивее он будет пытаться исправить их: изменить (то есть приспособить) все, что считает неудовлетворительным, исходя из своих собственных целей. Член политической партии с большей готовностью солидаризуется[11-6] с ее целями, если он считает, что способен оказывать влияние на выработку ее платформы; с другой стороны, он будет стараться активнее влиять на эту платформу, если согласен с целями партии.
Отношения между отождествлением и приспособлением целей зависят частично от темперамента; некоторые, связав себя с организацией, больше склонны воспринимать ее цели, а другие — оказывать влияние на них. Некоторые президенты колледжей и дипломаты склонны воспринимать цели соответствующих организаций, другие стремятся проявить инициативу в развитии образования или в защите дела мира. Приспособление зависит также от занимаемого поста. Оно в большей степени определяет действия президента США, чем почтальона, совершающего ежедневный обход, оно характерно больше для генерального директора, чем для рядового служащего, этим мотивом священник руководствуется в большей мере, чем пономарь.
Денежный мотив не может сочетаться с отождествлением и приспособлением, если велик элемент принуждения. Такое сочетание возможно, если элемент принуждения незначителен. Это означает, что система мотивов различна в бедных и богатых странах, а также у бедных и богатых людей. А количественное различие в конечном счете превращается в качественное различие.
В бедной стране и среди низкооплачиваемых отношение к труду в целом характеризуется непримиримостью и озлоблением. Принуждение в соединении с низкой оплатой отчуждают рабочего от нанимателя. При таком положении наниматель не станет культивировать лояльность в среде рабочих, с тем чтобы добиться их приверженности целям фирмы, поскольку он понимает, что это невозможно. Где нечего терять, там отношения отличаются агрессивностью и бесцеремонностью. Рабочий, не воспринявший цели предпринимателя, более восприимчив к целям профсоюза. Он также восприимчив к угрозе увольнения в случае вступления в профсоюз, поскольку именно угроза увольнения побуждает его к труду. Такого рода ситуация характеризуется взаимной нетерпимостью. В реальной действительности, как правило, дело обстоит именно так.
В богатых странах и среди более состоятельных людей отношения характеризуются большей доброжелательностью. Принуждение отступает на второй план. Вследствие этого отчуждение либо невелико, либо отсутствует; открывается путь для того, чтобы рабочий воспринял цели организации. Стимул для вступления в профсоюз у рабочего уменьшается, но вместе с этим уменьшается и страх перед этим поступком. Предприниматель будет стремиться вызвать отождествление рабочим своих интересов и целей фирмы; поскольку у рабочего теперь меньше причин для страха, у предпринимателя меньше оснований прибегать к запугиванию. В условиях, когда рабочий в значительной мере солидаризуется с целями фирмы, профсоюзу становится труднее возбуждать враждебность. С обеих сторон система мотивов одновременно поощряет и оправдывает большую взаимную терпимость. Это смягчение трудовых отношений, будучи результатом роста благосостояния, приписывается, однако, распространению гуманных инстинктов, просвещенности предпринимателей, ответственной политике профсоюзов, распространению искусства управлять индустриальным государством.
Парадокс денежного мотива, вообще говоря, состоит в том, что чем выше уровень оплаты, тем меньше его значение относительно других мотивов. И дело здесь не в понижающейся предельной полезности денег, хотя наряду с прогрессивным подоходным налогом это может сократить покупательную способность денег в отношении труда. Дело скорее в том, что с ростом доходов в большинстве случаев уменьшается зависимость от конкретного места работы. Вместе с тем уменьшается и элемент принуждения, что открывает путь для отождествления и приспособления целей. Эти последние дополняют и могут превзойти по своему значению денежное вознаграждение в системе мотивов.
Мы постараемся показать, что здесь находится решение, или по меньшей мере ключ к решению, тех противоречий, с которыми мы столкнулись в предыдущей главе. Денежное вознаграждение не обязательно является главным мотивом деятельности членов техноструктуры. Движущими силами могут быть отождествление и приспособление целей. Выше определенного уровня они могут действовать независимо от дохода. Техноструктура не нуждается в максимизации прибыли и не стремится к этой цели. Но остается открытым следующий вопрос: с какими целями солидаризуются члены техноструктуры и к чьим личным целям они стремятся приспособить цели корпорации. Мы постараемся показать, что конфликт с акционерами не является неизбежным, как это было бы, если бы обе стороны стремились к максимизации денежного дохода.
Одно из доказательств истинности социальной теории состоит в том, что она позволяет объяснить как менее существенные, так и более важные проблемы. Одно из наиболее загадочных требований представителей американских деловых кругов, регулярно повторяемое на общественных ритуалах, сводится к тому, что для поощрения инициативы и трудового вклада необходимо снизить налоги. Но лишь немногие представители делового мира — и в этом загадочность данного требования — согласятся признать, что при существующем уровне дохода после уплаты налогов они не отдают все свои силы предприятию. Обвинить их в этом значило бы оскорбить их в лучших чувствах[11-7].
Объяснение этому дать теперь нетрудно. Традиционная ссылка на инициативу является пережитком существовавших некогда представлений о связи между доходом и трудовым усилием. Она придает видимость респектабельности и социальной полезности стремлению к снижению налогов или естественному намерению переложить часть существующего бремени на бедных. На деле же существующий уровень дохода управляющих дает простор для отождествления и приспособления целей. Именно эти мотивы имеют практическое значение. А в личном плане только они и являются достойными: управляющий не допустит и мысли, особенно если ее высказывают другие, что он не полностью привержен целям корпорации или совершенно безразличен к возможности воздействовать на эти цели. Если управляющий даст понять, что он подчиняет эти мотивы размерам своей оплаты, то он распишется в своей неполноценности в качестве руководителя.
Глава XII. Побудительные мотивы в перспективе
Власть в экономике некогда была основана на владении землей, затем она перешла к капиталу, и, наконец, в наше время источником власти служит тот сплав знаний и опыта, который представляет техноструктура. Параллельно этому процессу происходила и смена мотивов, руководящих человеческой деятельностью. Принуждение издавна ассоциируется с землей. Точно так же денежный мотив связан с капиталом. Отождествление и приспособление целей связаны с техноструктурой.
Земля в качестве решающего фактора производства делала в высшей степени выгодным использование принуждения. Сельское хозяйство по своей природе ведет к рассеянию людей на большом пространстве. Вследствие этого они нуждаются в защите. Феодальный землевладелец, распоряжавшийся крестьянами, организовывал их также в простейшие воинские единицы для самозащиты. Подобным же образом строились и отношения между землевладельцем и его временным правителем, в чем проявлялась внутренняя логика данной системы. В качестве цены за мирное владение землей он поставлял правителю вооруженных людей для совместной защиты или нападения.
Рассеяние предотвращало также распространение ереси и недовольства среди илотов и крепостных, что было бы неизбежным при постоянном взаимном общении в городах. Это сводило также к минимуму вероятность того, что они объединятся для торжественного заклания своих хозяев.
Урбанизация и принуждение плохо сочетаются друг с другом; город почти всегда нес с собой возможности для личности освободиться от крепостной зависимости. Город же был источником идей, служивших моральным оправданием для такого освобождения. Столь же трудно приспособить систему рабства к фабричной системе. На ранних стадиях развития фабричной системы труд наемных рабочих, побуждаемых страхом голода, почти всегда был дешевле, чем труд рабов, побуждаемых страхом перед физическим наказанием. Так, с возникновением капитала в качестве решающего фактора производства денежная оплата стала главным мотивом. Власть в промышленном предприятии основывалась на владении капиталом. Ничто не казалось более естественным, чем то, что за деньги — это материальное воплощение капитала — покупается труд. Подобно тому как феодальные землевладельцы использовали силу, чтобы заставить других осуществлять их цели, капиталисты владели капиталом и использовали его, с тем чтобы другие осуществляли их цели. Никто столь красочно не охарактеризовал эту перемену, как Маркс. Буржуазия безжалостно разорвала «пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его "естественным повелителям", и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного "чистогана"[12-1].
Так чистоган, бессердечный или какой-либо другой, стал со временем рассматриваться как единственный мотив, заслуживающий серьезного внимания в рамках экономической системы.
Специализированные знания и их координация стали в настоящее время, как мы в этом убедились, решающими факторами в достижении экономического успеха. Это требует, чтобы люди работали группами. И власть переходит к этим группам. Их участники получают достаточное вознаграждение; нельзя сказать, что они безразличны к размерам своего заработка. Но, связав себя с группой, ее участник находит привлекательными для себя ее цели или подчиняется им. Эти цели заменяют ему собственные цели. Он видит преимущества — доступ к источникам силы и влияния,— связанные с заменой собственных целей на более скромное положение в крупной организации, дающее возможность оказывать влияние на ее цели. Именно с организацией связана новая система мотивов. Как и в случаях связи между денежным вознаграждением и капиталом, между принуждением и земельной собственностью, эта система соответствует определенной взаимосвязи. Денежное вознаграждение как фактор, стимулирующий трудовую деятельность, в настоящее время играет относительно меньшую роль.
Это не такой вывод, с которым охотно согласятся экономисты или даже представители других наук. Ведь проще основываться на предположении, что люди руководствуются в первую очередь денежными интересами, и усматривать везде грубые проявления человеческой натуры. Мнение, что поведение человека продиктовано исключительно стремлением к деньгам,— это одно из наиболее ревниво охраняемых упрощений нашей цивилизации.
Стоит, однако, напомнить, что подобным же образом в свое время относились к насилию. Экономисты-классики, писавшие в конце XVIII — начале XIX в., считали необходимым пространно объяснять преимущества свободного труда перед рабским. В то время вряд ли можно было ожидать, что здравомыслящий и практичный человек примет это утверждение на веру, не говоря уже о каком-нибудь плантаторе в колонии[12-2]. Долгое время существовало атавистическое убеждение, что более возвышенные социальные установки (social attitudes) связаны с земельной собственностью. Более примечательно то, что до сих пор существует атавистическое убеждение в том, что сила имеет решающее значение в мотивах людей. Вследствие этого считается, что те, кто из-за своего низкого интеллектуального уровня или из-за недостаточного уважения к моральным нормам цивилизованного общества способен прибегать к силе, обладают громадными преимуществами. По тем же причинам там, где использование силы все еще допускается в цивилизованном обществе, это вызывает откровенное восхищение. На этом вопросе стоит остановиться подробнее.
Во время Второй мировой войны существовало широко распространенное мнение, что главным источником силы фашистской диктатуры является безжалостное применение власти, и в качестве одного из доказательств приводилась способность распоряжаться более чем семью миллионами иностранных рабочих[12-3] из разных стран Европы. Здесь заключался один из источников противостоящей противнику мощи. Но при более близком рассмотрении оказывается, что в этом нет никаких преимуществ. Рабы вывозились в Германию не потому, что их предпочитали наемным рабочим, а из-за необходимости кем-то заменить последних. Наиболее ответственные и рассудительные из числа немецких руководителей понимали, что можно было бы увеличить производство, предоставив французским и другим западноевропейским рабочим возможность трудиться за заработную плату на своих заводах и фабриках, вместо того чтобы вывозить их как рабов в Германию. Они также предпочитали больше полагаться на добровольный набор рабочих, работающих за заработную плату[12-4].
Они призывали больше вовлекать в трудовую деятельность женщин и членов семей по примеру Англии и Соединенных Штатов. В одном из тщательно проведенных послевоенных исследований этой проблемы делается вывод, что принудительный труд в Германии был нисколько не лучше труда женщин и других членов семей, за счет которых Англия пополняла свою рабочую силу. «Занятость в экономике поддерживалась в Англии путем внутренней мобилизации, а в Германии — путем ввоза рабочей силы»[12-5]. Однако атавизм, который столь сильно доминировал в психологии «третьего рейха», определял и предпочтение к насильственным методам. Принуждение рассматривалось как свидетельство силы.
В США принуждение продолжает широко применяться на военной службе. Но если разобраться, то и в данном случае оно носит характер пережитка. В прошлом военная служба была тяжелой и опасной. Страны по современным стандартам были бедны, а их налоговая система не развита; основную массу сельскохозяйственного населения трудно было привлечь к новому виду деятельности. Мужское население в своей массе не реагировало на обещание более высокой оплаты, да и если бы оно реагировало, это было бы недопустимо дорого. Налоги стали бы невыносимыми, и война сама по себе экономически невозможной.
В настоящее время в США все эти условия перестали действовать. Даже по сравнению с периодом Второй мировой войны произошли радикальные перемены. В отношении продолжительности рабочего дня, разнообразия впечатлений, путешествий, требований к умственному развитию, уровня дисциплины военная служба выглядит привлекательнее по сравнению со многими видами гражданских занятий. В мирное время опасность смерти или ранения невелика, а уровень медицинского обслуживания намного превосходит соответствующий средний уровень для гражданского населения. Опасность для жизни во время малых войн, по-видимому, значительно превышает опасность в гражданских условиях. Но опасность для жизни в случае большой войны для военных не выше, чем для гражданских лиц. Содержание военной машины в тех размерах, какие считаются в настоящее время необходимыми в США, не будет чересчур обременительным, даже если бы на военной службе пришлось платить больше, чем на гражданской, за аналогичную работу. Но отдача резко возросла бы. При более длительных сроках службы было бы достаточно времени для обучения людей владению сложной военной техникой, составляющей часть современного военного искусства. Во флоте, в военно-воздушных силах и в морской пехоте давно поощряют добровольный набор, поскольку там поняли, что принуждение действует отрицательно на боевой дух (esprit de corps), как в армии называют отождествление с целями военной организации.
И тем не менее приверженность к использованию принуждения продолжает существовать. Считается, что в моральном отношении принуждение благотворно действует на тех, кто ему подвергается. Существует также мнение, что часть расходов на военную службу перекладывается с зажиточного налогоплательщика на военнослужащего, чья плата ниже рыночного уровня.
Сила сохраняющегося элемента принуждения определяет и меру трудностей при переходе от денежного мотива к мотивам, хотя бы частично основанным на отождествлении
и приспособлении целей в развитой корпорации. Давно сложившиеся представления по этому вопросу как бы освящены временем. Кроме того, отождествление и приспособление не поддаются количественному анализу и сопоставлению в отличие от денежных сумм, выплаченных различным людям. По этой же причине их нелегко подвергнуть обработке при помощи математики и символической логики. Научная истина в экономике не всегда соответствует тому, что существует в действительности; нередко истинным считается то, что поддается манипулированию при помощи внешне научных методов. Еще одна проблема связана с содержанием учебников, а в них истина должна быть сообразована с тем, чего требует рынок. Последний же, естественно, требует того, что общепризнанно, или же того, что признается всеми как общепризнанное. Само собой разумеется, что в этой роли выступает денежное вознаграждение, как единственная побудительная причина, представляющая интерес с точки зрения возможностей анализа. Тем же, кто по какой-либо причине находит высказанные мною идеи неприемлемыми, не следует излишне волноваться. Так или иначе этим идеям трудно будет пробиться. Я осмелюсь рекомендовать читателю ознакомиться с приложением к этой книге, посвященным особенностям социальных воззрений и причинам их устойчивости.
Но эти идеи согласуются с общепризнанными установками. О президенте США судят, естественно, по тому, насколько его действия мотивируются отождествлением и приспособлением, то есть по глубине его преданности целям страны (как обычно говорят — ее благоденствию) и по его готовности использовать свое положение для достижения желательных с его точки зрения целей, то есть, как говорят, осуществлять руководство. Для кандидата на пост президента будет серьезной помехой, если он пользуется репутацией человека, слишком чувствительного к денежным стимулам, если известно, что, чем бы он ни занимался — нефтью, недвижимостью, лесом, телевидением или биржей,— он прежде всего делал деньги. По вступлении в должность президент обязан, разумеется, отказаться от всех денежных интересов.
Сказанное верно, хотя и не в столь категоричной форме, и в отношении других политических деятелей. Самоотождествление с целями страны, штата или общины и стремление приспособить ее цели, выраженное как желание «сделать что-нибудь на своем посту»,— таковы единственно приемлемые мотивы. Сказать кандидату в члены конгресса, что он стремится быть избранным из-за хорошей оплаты,— значит навлечь на себя гневную отповедь.
Предполагается, что адвокаты, врачи, художники и ученые руководствуются теми же мотивами. Достойный человек, будь то адвокат, врач, художник или ученый, занимается своим делом потому, что оно ему нравится; его поведение обусловлено интуицией, вкусом или знанием. Лишь эти побуждения достойны уважения. Отдавать предпочтение денежной оплате — значит признать свою неполноценность. Даже экономисты, большинство из которых считает само собой разумеющимся примат денежного мотива, с подозрением смотрят на коллегу, слишком озабоченного получением гонорара за консультацию корпораций или за учебник или добивающегося поездки за границу за счет фонда Форда. Академическая вежливость, возможно, диктует сдержанность при личном контакте, но в отсутствие нарушителя нравов обязательным считается крайне резкое его осуждение.
При попытке отрицать приспособление и отождествление целей возникают серьезные трудности. Так, в последние годы ведущей организацией в исследовании космического пространства стала Лаборатория реактивных Двигателей. Национальное агентство по аэронавтике и исследованию космического пространства передало ее в ведение Калифорнийского технологического института. Эта организация не работает ради прибыли. Само собой разумеется, что ученые, инженеры и техники, связанные с этой организацией, глубоко прониклись ее целями и чрезвычайно горды своим вкладом в общее дело (своей адаптивной ролью). Было бы глупо, а также оскорбительно предположить, что денежное вознаграждение является единственным или главным мотивом их деятельности. В нескольких милях от них такие же ученые, инженеры и техники заняты решением задач аналогичного характера и той же сложности в корпорациях «Локхид» и «Хьюз эйркрафт». Это частные корпорации. И для этих людей, как полагают, главным мотивом являются деньги, которые им платят. Очевидно, что подобное различие лишено смысла.
Должное уважение к реальности требует, чтобы мы признали, что люди в организациях находятся под воздействием сложной системы мотивов. В разных ситуациях совокупность мотивов различна. Для всех, кто причастен к предпринимательской корпорации, руководители которой в первую очередь интересуются размерами дохода, может иметь большое значение денежный мотив. В развитой корпорации отождествление и приспособление могут иметь более важное значение, и это особенно вероятно в том случае, когда корпорация ориентируется на передовые научно-технические достижения. Но и в развитой корпорации мотивы будут весьма различны на разных уровнях управления и у лиц разных специальностей. К этим различиям я и перехожу.
Глава XIII. Побудительные мотивы и техноструктура
Развитая корпорация представляет собой крупную и сложную организацию, и те, кто входит в нее, ориентируются в своей деятельности на ее цели под влиянием различных мотивов. Эта система мотивов лучше всего может быть понята, если мы отбросим привычную схему структуры корпорации. На такой схеме геометрически изображается иерархия, в которой распоряжения передаются сверху вниз. На самом верху, в прямоугольнике, находятся акционеры — носители высшей власти. Ниже расположены их представители — члены совета директоров; еще ниже — руководители исполнительных органов, или высшие администраторы. По бокам располагаются штабные службы отделы правовой, ревизионный, по связям с общественностью, а также другие подразделения. От высших администраторов линия власти идет вниз через отделы, отделения, заводы, цеха и другие подразделения. Самый низ схемы отводится для пролетариата
Однако в развитой корпорации акционеры лишены власти; совет директоров является обычно пассивным органом — инструментом в руках управляющих; решения, поскольку их сложность обычно соответствует их важности, вырабатываются группой. Принятое в результате решение проходит в организации путь снизу вверх. Из этого следует, что обычное изображение организации — ее привычная для всех схема — крайне искажает действительность. То же можно сказать и об анализе, в основе которого при рассмотрении взаимоотношений отдельных лиц и групп внутри корпорации лежит такая схема. Концепция формальной структуры подчинения должна быть отвергнута.
Более полезно представить себе развитую корпорацию в виде серии концентрических окружностей. Полоса внутри каждой пары окружностей представляет собой группу лиц со своей собственной системой мотивов. Более широкие внешние полосы объединяют более многочисленные группы. Их система мотивов такова, что они наиболее слабо связаны с организацией. В центре расположится то, что мы сейчас определили как «высшие администраторы». Они наиболее тесно связаны с организацией. Между этими крайними группами расположатся другие. Такое изображение позволит значительно более разумно рассмотреть систему мотивов различных групп, причастных к корпорации.
В самой внешней окружности в развитой корпорации располагаются рядовые акционеры. Практически их связь с корпорацией всегда носит чисто денежный характер. Типичный акционер никогда не солидаризуется с целями предприятия; не стремится он и повлиять на эти цели. Ему принадлежит доля в собственности; обычно его единственная забота состоит в том, чтобы эта доля принесла ему как можно больше денег. Если ему представляется возможность получить больший доход или прибыль на капитал от ценных бумаг равной стоимости, то он продает акции и вкладывает средства в более прибыльные ценные бумаги. И никакое чувство лояльности, никакая солидарность с целями предприятия не помешают ему сделать это.
Это общее явление. Что же касается крупного акционера, который входит в состав совета директоров или представлен в нем, то его положение иное. Так же обстоит дело и с собственником, который, подобно семейству Дюпонов в прошлом, принимает непосредственное участие в управлении. Но по мере развития корпорации таких случаев становится все меньше. Ко времени своей смерти Билли Роуз был, как известно, крупнейшим акционером компании «Америкен телефон энд телеграф». Трудно представить себе, чтобы этот известный театральный антрепренер и автор песенок принимал близко к сердцу проблему промышленности средств связи или считал себя способным влиять на их решение. Крупнейшие акционеры «Дженерал моторс», «Юнайтед Стейтс стил», «Стандард ойл» и других подобных предприятий относятся к этим корпорациям, за немногими исключениями, с таким же безразличием. Тем более это справедливо для рядовых акционеров.
Как было отмечено ранее, неписаные правила требуют, чтобы акционеры относились к своей компании как собственники. Но лишь немногие дали себя одурачить. Отношение рядового акционера к своей корпорации представляет собой чистый случай денежного мотива.
Следующий по направлению к центру круг занимают производственные рабочие. Здесь мотивы становятся смешанными. Ясно, что денежное вознаграждение имеет большое значение: доказательством этого может служить то действие, какое оказывает снижение дополнительной оплаты, скажем установление обычной оплаты за сверхурочную работу вместо двойной. В большинстве предприятий это быстро приводит к сокращению сверхурочных работ и затрачиваемых усилий. Некоторая часть этих работ утомительна и монотонна. Каким бы целям эти работы ни служили, они не являются целями рабочего. Он предпочтет посидеть лишний час с удочкой, у телевизора или за стаканом дешевого виски. Он не питает иллюзий относительно своих возможностей приспособить цели организации к своим целям.
Однако на деле мотивы носят здесь более сложный характер. Рабочий в отличие от акционера находится ежедневно в тесном контакте с организацией. Это само по себе служит стимулом к отождествлению целей; человек привыкает думать о себе как о работнике «ИБМ», «Корнинг гласе» или «Сирс, Робек». Элемент принуждения при таком контакте уменьшается, а вместе с ним снижается и барьер к отождествлению целей. Предпринимательская корпорация стремится к максимизации доходов своих собственников. Максимизация денежного дохода не работающих в корпорации и, вероятно, зажиточных людей — это не такая цель, с которой рядовой рабочий, принимая во внимание человеческую натуру, будет склонен солидаризоваться. Поскольку цели техноструктуры значительно более неопределенны и не столь явно эгоистичны[13-1], это меньше препятствует отождествлению рабочим его целей и целей корпорации. Чувство сравнительной безопасности за свое место и то, что работа в условиях современных технологических процессов физически не утомительна, а иногда даже интересна, также снижают барьеры на пути к отождествлению целей.
Фактически мотивы производственного рабочего представляют собой сочетание мотивов денежного вознаграждения и отождествления целей. Их конкретная комбинация в значительной степени зависит от положения дел в отрасли и фирме. Если рабочим хорошо платят, работа интересна, угроза увольнения почти отсутствует и фирма добивается других целей, а не обеспечения максимального дохода для акционеров и управляющих, то элемент отождествления целей будет значительным. В условиях утомительной и скучной работы на конвейере, когда периодически имеют место увольнения, а всех явно интересуют лишь деньги, вероятность такого отождествления будет меньше.
Эти различия оказывают серьезное влияние на политику фирмы в сфере трудовых отношений. Если рабочий отождествляет свои цели и цели фирмы, это ограничивает возможности профсоюза. Эти возможности возрастают, если приверженность целям корпорации слаба, так что профсоюз может перетянуть рабочих на свою сторону. (Обычно исходят из того, что лояльность в отношении компании не должна чересчур превышать лояльность в отношении профсоюза.) Элемент отождествления можно повысить путем введения автоматизации на немеханизированных участках. Это сразу уменьшит число рабочих, поддерживающих цели профсоюза, а увеличение оплаты, заинтересованности и снижение физической нагрузки у остальных усилит тенденцию к отождествлению целей. В указанных условиях и связанным с ними уменьшением влияния профсоюза промышленное планирование становится более надежным. Более точно можно рассчитать издержки на заработную плату, нет опасности ухода рабочих во время забастовок. Из этого следует, что если даже автоматизация производственных процессов и обходится дороже, то она может окупиться в результате усиления элемента отождествления и создания лучших условий для планирования. Все это, бесспорно, в высшей степени важно для оценки перспектив трудовых отношений в индустриальной системе. Я вернусь к этому ниже[13-2].
Далее, по мере приближения к центру, следуют мастера, бригадиры, а также конторские служащие, работники сбытовых отделов и другие рядовые работники из числа «белых воротничков». По внутреннему периметру они сливаются с техниками, инженерами, руководителями отделов продаж, конструкторами и другими специалистами, которые составляют техноструктуру. Над ними лишь те, кто располагается в центре: высшие руководители, или менеджеры. По мере продвижения сквозь внутренние круги к центру отождествление и приспособление постоянно усиливаются.
Барьеры на пути к отождествлению целей исчезают. Чувство принуждения отсутствует, а следовательно, нет препятствий для одобрения целей нанимающей организации. В предпринимательской корпорации работники на всех уровнях работают, по крайней мере в принципе, для обогащения кого-нибудь другого. А это, как мы отмечали, не такая цель, которой может посвятить себя человек, обладающий здравым смыслом. В развитой корпорации власть перешла в руки техноструктуры. Каковы бы ни были ее цели, они не могут быть противоположными целям тех, из кого она состоит. Все это содействует процессу отождествления целей. Тот факт, что техноструктура обладает властью, обеспечивает приспособление целей предприятия в определенных границах к ее собственным целям. Это в свою очередь содействует приспособлению. Таким образом, по мере приближения техноструктуры к центру приспособление и отождествление целей становятся наиболее вероятными мотивами.
В отношении отождествления целей другие авторы согласны с приведенным выводом. Профессора Саймон и Марч полагают, что солидарность будет сильнее, если члены организации знают или считают, что цели организации не противоречат их целям. Это лишь иное определение уже описанной тенденции. Они называют дополнительно четыре других обстоятельства, способствующих отождествлению целей.
Поделиться книгой: