Кукла на троне

– Он же огнем стреляет…

– Огонь! – скомандовал Предмету кайр Джемис. Ничего не случилось.

Кайр поразмыслил еще. Расслабился, опустил руку… а потом резко выбросил вперед, сжав пальцы в кулак, и громовым голосом взревел:

– Убей!!!

Вот тут ты и можешь убедиться, что я говорю тебе чистую правду. Будь на моем месте кто другой, так сказал бы, что, мол, полыхнуло небесное пламя, сотряслась земля, вспыхнули сосны, как солома… А я не скажу, поскольку неправда это. Предмету было плевать на кайровы потуги. Он это показывал всем своим молочно-белым видом. После еще десятка тщетных проб, кайр стянул браслет с руки и сунул в карман. Ни Марку, ни кому другому он слова не сказал. Да и всем нам болтать расхотелось. Очень остро вспомнилось, что утром этого самого дня потеряли мы свой дом – корабль. А теперь торчим среди темного зимнего леса, по нашим следам идут свирепые волки в человечьей шкуре, и всей нашей защиты – только три меча да пара арбалетов. Кто дрожал от холода, кто от страха, но делать нечего. Поспали несколько часов, с рассветом встали и побрели на юг по колени в снегу.

Ну, а что поделаешь, если так сложилось…

* * *

Здравствуй, Боже!

Это снова Стенли и Фрида, смиренные твои слуги, бьют челом. Для начала хочу тебя поблагодарить очень-очень горячо и крепко, поскольку простуда миновала. Ты услышал мои молитвы, великодушный и милостивый Боже! Я никогда не забуду твоей благости и век буду тебя славить!

Правда, зуб у моей женки так и не прошел, до сих пор она по ночам мается… Но нельзя же все и сразу, правильно? Ты исцелил меня – вот уже и довольно. Негоже дергать самого Бога из-за всякого больного зуба! Тем более, что я уже приспособился: голову накрываю подушкой и сплю себе, женкины стоны не мешают.

Быть может, тебе, Боже, любопытно, как же так вышло, что твой Священный Предмет очутился у нас? О, это чудесная история была, я сейчас расскажу с твоего позволения. Мы с Фридой держим отару. И вот вышло так, что запаршивела черная Марси: всю ее будто плешь побила. Женка говорит: «Поди на хутор, приведи старого Гордона, он овец пользует». Я говорю: «Сама иди, дура. Я – мужчина, без меня все хозяйство загнется. А привести овечьего знахаря и баба может». Поспорили мы с Фридой немного, но в конце я сжалился над нею и сам пошел. А как сделал три мили и зашел в рощу, так и слышу звон – будто мечи. Я, Боже, очень мирный человек. Живу по заповедям, никогда кровь не проливаю. Вот я поскорей и спрятался, чтобы не грешить зазря. И вижу: бредет какой-то воин, по всему – раненый. Точно, раненый: красный след за ним тянется. В трех шагах от меня он упал и больше не поднялся. Подошел я к нему – думаю, не оказать ли помощь, как по заповедям полагается. И тут он хрипит: «Мне конец, брат… Возьми это… Унеси…» И протягивает дивный браслет: стеклянный – не стеклянный, ледяной – не ледяной, а такой, будто из застывшего молока слепленный. Я рассмотреть почти не успел, как снова услыхал звон мечей, и тут уж понял: верно, знак это. Лучше мне воротить назад и ни в какой хутор не лазить. Так я и сделал, пошел домой. Фрида сразу на меня накинулась: «Где старый Гордон, ты, дурошлеп ленивый? Марси уже от холода трясется, столько шерсти растеряла!» На что я и ответил: «Мне боги знак явили! Гляди, чучело, что я нашел!» Показал ей браслет, и ровно в тот миг, как Фрида взялась за него, так и услыхали мы оба твой святой божественный голос!

Вот, Боже. Такая вышла история. Теперь-то, правда, думаю: может, зря я все рассказал? Ведь это ты по великой щедрости послал нам браслетик – стало быть, знаешь, что да как случилось. Я очень хотел развлечь тебя, вот и рассказал – от одной моей большой благодарности. Ведь ты так много милости послал нам!..

Позволь, Боже, напоследок одну маленькую просьбочку. Нету у нас с Фридой детишек, а очень хочется. Уж не первый год стараемся – все никак. Если подумать, то оно и не диво. Видел бы ты мою женку: она – как пугало огородное! Но ведь и такая может рожать, правда? Вот и прошу: устрой для нас такое счастье! Тебе, наверное, оно раз плюнуть. Только щелкнешь пальцами – и готово. А мы по гроб жизни тебя славить станем!

Ну, прощай, Боже. Больше не посмею тебя задерживать.

Ах, да, еще совсем крохотное… Марси – плешивая наша овечка… не поможешь ли ей как-нибудь?

Что дело плохо, мы поняли на четвертый день. Ну, в смысле, и прежде понимали, а тут до самых косточек прочувствовали. Хесс – один из наших матросов – замерз насмерть. Вечером лег, утром не встал. Потрогали – ледышка.

Надо сказать, прошлым вечером боцман с воинами крепко поспорили: Бивень хотел разжечь костер, а воины – наотрез. Бивень говорил, стуча зубами: «Померзнем же без костра! И так уже еле ноги гнутся…», кайры отвечали: «Враги заметят дым – придут». Тем днем прошел снег, так что следы наши припорошило, но холод стоял – жуть. И Бивень, вопреки воинам, попытался зажечь огонь, а кайр Мой вынул меч и сбил с боцмана шапку. Провел клинком вокруг себя, на каждого морячка указал: мол, кто еще желает огня? У меня в тот час руки были – как дубовые, зубы давно устали стучать, ног вовсе не чувствовал – но все же костра мне расхотелось. Даже Ворон при всей своей дерзости не решился возражать.

Боцман бросил огниво и пристал к капитану: «Кэп, ну хоть вы им скажите! Погубят нас вояки!..» Но капитан ответил: «Плюнь, боцман. Не все ли едино, от чего подохнуть?» Костер так и не зажгли, а на утро помер Хесс. Все волками смотрели на Моего. Никто слова не говорил, но от общей злобы аж мороз казался крепче. Кайру, правда, было плевать на нашу злобу. А вот Джон-Джону, грею, – нет. Его ненавидели заодно с хозяином, ведь вчера, когда за костер грызлись, он был на стороне кайров. Джон-Джон маялся: то к одному матросу подойдет, то с другим заговорит, – а все только цедят сквозь зубы. Джон-Джону было до того паршиво, что он возьми и скажи своему кайру:

– Хозяин, давайте уйдем от них.

Мой обозвал его дубиной. Джон-Джон сказал:

– Я не о том, чтобы сбежать, хозяин. Я вот о чем: мы с вами по снегу ходим скорей, чем морячки. Двинем самым быстром шагом и за три дня будем у первой заставы горной стражи Ориджинов. Там возьмем отряд и вернемся за остальными.

Кайры задумались. Правда была за Джон-Джоном: мы хоть и понадевали снегоступы, а все равно ползли улитками. Без нас воины бы втрое быстрее двинули, и им эта мысль, конечно, понравилась. Горная застава Ориджинов – это такой крепкий матерый форт с кучей запасов. Там огонь, вкусная еда, теплые постели. Без нас кайры в три дня там окажутся…

Глянули они на нас этак хмуро, и сразу мы поняли, о чем кайры думают. «Кому нужны морячки?» – вот о чем. Бросить нас, а самим уйти – такая у них мысль возникла. Кайры – дворяне, а мы – простые. Мы для них – что пыль придорожная. Как-то сроднились в плаванье, отвыкли от этих понятий. А теперь вот, пора вспоминать…

Мой сказал:

– Возьмем с собой Марка. Он – личный пленник герцога, нужно вернуть в Первую Зиму.

Потом добавил:

– И Козлика надо взять. Он герцога порадует.

Названных двоих Джон-Джон выловил из строя, подвел к воинам.

– Ну, кайр Джемис, – спросил Мой, – выступаем?

Джемис стоял будто в нерешительности, а рядом – Гвенда. Она от него на шаг не отходила.

– Наша первейшая задача, кайр Джемис, – доставить в Первую Зиму вести, пленников и трофей. Жизни матросов – не наша забота.

Это Мой сказал, а Джемис промолчал, хмуро набычась. По-военному он понимал, что так и надо сделать, а по-людски – против сердца оно было. Никто не думал, что у Джемиса есть сердце… но, видно, кроха осталась.

– Кайр Джемис, – поторопил Мой, – мы не имеем права рисковать из-за черни. Нас ждет его светлость.

Как тут Марк возьми да и скажи:

– Не думаю, кайр, что вы со мною быстро пойдете.

– Это еще почему?

– Ох, нога разболелась! – он хлопнулся в снег и схватил себя за ляжку. – Ох, сил нет! Бедная моя ноженька!..

– Ты чего это?.. – не понял Мой.

– Ох-ох-ох, – причитал Ворон. – Придется вам меня нести. Сам ни шагу не смогу! Давайте, кайр, я вам на спину залезу…

Мой понял, что над ним смеются, и рассвирепел. Выхватил клинок, ткнул в шею Марку:

– Вставай, подлец!

– Никак не могу, ой-ой-ой!.. – Марк все гладил свое бедро и поскуливал. – И ведь обидно-то: из-за проклятой ноги и я головы лишусь, и вам неудобство. Придется лорду Десмонду доложить, как его пленника потеряли… А лорду Десмонду потом перед сыном отвечать! Стыд-то какой: старику-отцу перед юношей оправдываться!.. И все – от одной конечности… Ох, печаль-то!

Мой опешил, рубить не решился. Кайр Джемис ухватил Марка за шиворот, поднял на ноги, отряхнул от снега. А потом с размаху врезал по челюсти – Марк аж на три шага отлетел.

– Это тебе, чтобы не паясничал. Я предупреждал, и не раз.

Мой хохотнул:

– Ну что, переболела нога?

Но Джемис оборвал его:

– Ворон прав, кайр. Нельзя бросать команду. Герцог бы так не сделал.

– Герцог хочет скорейших вестей!

– Верно. Потому вы с Джон-Джоном пойдете вперед с докладом. А я останусь с моряками.

– Вы их не защитите, кайр Джемис.

– Вы пришлете мне помощь от заставы.

– Вас настигнут раньше, чем придет помощь.

– Я что-то придумаю, – Джемис ухмыльнулся, показав зубы.

– Марк с нами? – спросил Мой.

– Пускай сам решит, – бросил Джемис.

Ворон выбрался из сугроба, потер синяк на подбородке.

– Ночевать на морозе, жрать снег, получать по морде – это так заманчиво, кто сможет отказаться?..

Так вот кайр Мой и Джон-Джон ушли, взяв с собой Козленка Луиса. А Марк и кайр Джемис остались с нами. Воин вынул из кармана священный браслет и сунул Ворону:

– А теперь, умник, напряги все мозги, какие имеешь, и оживи мне эту штуку.

* * *

Боже, будь здоров и счастлив, и пусть славится твое имя! Не могу и слов найти, чтобы высказать всю нашу тебе огромную благодарность!

Бедная черная Марси все паршивеет: уж половины шерсти как не бывало. Потому забрали мы овечку в дом – жаль ее, бедолагу, на морозе оставлять. Сперва мы с женкой опечалились из-за Марси, а потом смекнули, что к чему на самом деле! Ведь прошлым разом ты, Боже, из наших двух просьб только одну выполнил: исцелил мою простуду, а женкин зуб оставил. А теперича я просил детишек нам с Фридой и здоровья для Марси. Коль овечка все хворает, то, выходит, ты вторую нашу мольбу услышал!

Мы с женкой от счастья места себе не находим! Пугало мое не ходит по избе, а прям выплясывает. И я тоже, грешным делом, то песню запою, то насвистывать стану – вот ни с того ни с сего, на ровном месте! А как с Фридою глянем друг на друга – так и улыбаемся. Все благодаря тебе, Боже! Ты – самый великий и благостный изо всех! Сколько ни молились мы Праматерям с Праотцами, а такой щедрости в жизни не видали!

Тут к нам наведывались люди с хутора и рассказали кой-какие новости. Говорят, граф с герцогом повздорили и собрались биться. Герцог сильнее, но он далеко – аж в столице. Граф послабее, но близко. А мы-то аккурат на краю между ихними землями живем. Из хутора многие берут вещички и уходят к герцогу в Первую Зиму, хотят за каменными стенами спрятаться. Нам бы с женкой тоже всполошиться… Но веришь ли, Боже, никакой трусости мы не испытываем. Смело себе смотрим вперед, знаем, что все обойдется. Это благодаря тебе у нас духу прибавилось! Ежечасно чувствуем мы твою заботу!

Позволь напоследок еще крохотную, маленькую просьбочку… Не пошлешь ли нам, Боже, немножко денег? Не от жадности просим, только из волнения о потомстве… Война ведь дело такое: то ли избу спалят, то ли овечек солдаты заберут. А у нас ведь скоро младенчик народится… Как же ему без жилья, без питания? Пошли, Боже, монетку. Или уж сделай так, чтобы нас не коснулась разруха.

Кланяемся тебе в ноженьки! До свидания, великий Боже!

Марк-Ворон испробовал все способы. Он надевал браслет на правую руку и на левую, говорил всевозможные слова – и вслух, и мысленно. Молился перед попыткой, молился после, на закате и на рассвете молился тоже – правда, язык заплетался от холода. Марк целовал браслет, смазывал его своей кровью, осенял святой спиралью… Разок даже направил на кайра Джемиса – по общему согласию, конечно. Они думали: вдруг Предмет оживет, если в человека прицелиться? Ворон напрягся, готовый в любую секунду отдернуть руку, а кайр стоял на полусогнутых, чтобы при опасности рухнуть в снег… Но все без толку. Что молись, что не молись, что мысленно командуй, что вслух, что целься в человека, что в дерево – один черт, Предмет молчал. Марк перепробовал все и махнул рукой.

Сказал:

– Простите, кайр, идеи кончились. Продайте браслет, а? Он и такой, молчаливый, тысяч сорок стоит.

– Не принимается, – отрезал Джемис. – Я тебе приказал думать, вот и думай. До самой Первой Зимы думай. И Предмет держи у себя.

– Ладно, я подумаю… – ответил Марк таким жалким тоном, будто ни малейшей надежды он уже не питал.

То было вечером второго дня, как ушли кайр Мой с Джон-Джоном. А на третий день…

«Вас настигнут раньше, чем придет помощь», – так сказал кайр Мой, и напророчил.

На третий день, примерно около полудня, Гвенда вдруг остановилась на тропе, вскинула голову, прислушалась. И зашипела:

– Беда! Беда! Скверные люди!

Минуту спустя мы увидали всадников. Двое в черных плащах выехали на тропу ярдах в трехста позади нас, остановились. Минуту смотрели мы на них в кромешной тишине, они – на нас. Потом развернулись и уехали на север.

– Авангард, – сказал Джемис. – Он никогда не уходит далеко от основных сил. За два часа здесь будет весь отряд.

Словом, нагнало нас и вот-вот накроет. Такие дела.

– А ну вперед! – рявкнул кайр, и мы двинулись. Хотя куда нам бежать – от конных-то?

Скоро вышли мы в такое место, откуда увидели простор. Были мы на склоне горы, тропа шла на юг, справа внизу лежала долина, а слева вверху – горная, значит, круча. А за долиной – другая гора, такая же могучая, как наша. Кайр показал вперед и сказал:

– Видите, долина сужается к югу?

Ну, мы видели.

– Эта долина зовется Челнок Богов, она по форме – как лодка. К югу сузится и перейдет в ущелье. Там над ущельем перекинут мостик, можно попасть на противоположную гору.

Мостик был далеченько: с нашего места даже не виден.

– До него четыре мили, – сказал кайр.

Даже в первые дни, со свежими силами, мы шли не больше мили в час. А уж теперь…

– Пять часов ходу, – сказал Марк, – а догонят через два.

Кайр ответил:

– Я возьму арбалеты и задержу воинов графа. А вы дойдете до моста за три часа.

– И как мы это сделаем?.. – вяло спросил капитан.

Кайр схватил его за грудки и приподнял над землей:

– Это же твоя команда, кэп? Твои морские крысы? Вот и заставь их придти к мосту за три часа! Пинай, кусай, хлещи кнутом – плевать. Что хочешь сделай, но заставь.

– Не все ли едино, кайр: здесь помереть или у моста?

Джемис ухмыльнулся и рыкнул в лицо капитану: