УРОКИ И ПЕРСПЕКТИВЫ СОЦИАЛИЗМА В РОССИИ

Другим действенным способом выкачивания продукции, создаваемой в сельском хозяйстве (опять же с помощью товарно–денежных инструментов) была практика продажи техники колхозам. Ликвидация машинно–тракторных станций (МТС), где затраты на технику несло государство, заставило колхозы большую долю заработанных средств, в ущерб прежде всего социальной сфере, направлять на закупку дорогой сельскохозяйственной техники. Подобный грабеж под видом торговли осуществлялся и через продажу стройматериалов, удобрений и прочее, прочее. Ножницы цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию состригали не только весь прибавочный продукт, создаваемый в аграрном секторе экономики, но и большую часть необходимого продукта. И после этого некоторые экономисты и журналисты смели утверждать, что сельскохозяйственное производство было нерентабельным.

Мимо сел и малых городов через сеть гигантских нефте– и газопроводов, линий электропередач и железных дорог рекой текли нефть, газ, электричество, лес и т. п. — невосполнимые ресурсы. А в России к 80-вым годам только 3% сел и малых городов были газифицированы. Нормой были перебои с бензином, соляркой и электричеством. В магазины исправно завозили только водку. Удручающее бездорожье, запреты на индивидуальное строительство, хилая культурная и социальная инфраструктура, — все это свидетельствует скорее о провалах, чем о достижениях социализма в сельской местности.

Наше общество, каким оно предстает в настоящее время, с его кризисами в экономике и многими провалами в других сферах жизни, является результатом действия прежде всего объективных причин, лежащих в сфере экономики. Они заложены в тех социально–экономических формах, которые по своей сущности являются капиталистическими. Чем шире внедряются формы иной по отношению к социализму природы, тем больше деформируется общество в целом.

Перевод предприятий на коммерческий расчет и прибыль в период нэпа привел к взвинчиванию цен и к экономическому кризису, разразившемуся в 1923 году. Современный кризис в экономике свое начало берет с 60‑х годов. До этого хозяйственный организм был ориентирован в общем и целом на снижение себестоимости и стоимости продукции (следовательно, на ограничение роли стоимости), на рост производительности труда за счет его экономии, что на некоторое время после реформы 1965 года еще поддерживало здоровое развитие экономики. В дальнейшем заложенный в реформу затратный механизм, работающий на получение большей стоимости и прибыли, повел экономику к кризису. Произведенные поправки в этом механизме смогли лишь на время задержать этот процесс (застойный период), но не остановить. По мере расширения товарно–денежных и рыночных рычагов хозяйствования в рамках «радикальной» экономической реформы кризис стал углубляться: ориентация на стоимостные результаты (вал) и прибыль стала возобладать; масса потребительных стоимостей начала уменьшаться и ее стало не хватать для удовлетворения первейших нужд трудящихся, а прибыль продолжала расти. После изъятия из системы управления показателей снижения себестоимости и роста производительности труда, положительно влиявших ранее на экономию труда, затратные методы получили полную свободу. Хозяйственный расчет из метода экономии и учета затрат превратился в способ увеличения затрат и прибыли, потеряв значение метода социалистического хозяйствования. Его модели одна за другой оказывались неэффективными, сопровождались расстройством финансовой системы и потребительского рынка.

Субъективизм в проведении экономической политики не давал возможности ранее и не позволяет ныне усматривать причины кризиса в расширяющихся товарно–денежных отношениях, рыночных механизмах и законах их функционирования, традиционно связываемых со стихийным характером их действия. Субъективизм, отождествляя объективность со стихийностью, вместе с тем охотно признает возможность сознательного регулирования законов развития отношений общественной собственности, как якобы создаваемых и изменяемых по воле людей и государства. В этом случае причиной кризисных явлений объявляются действия бывших руководителей, административных органов, приведших к непомерному расширению отношений общественной собственности, ее максимальному обобществлению, огосударствлению и отчуждению от народа, а средством их преодоления — та же воля государства и его руководящих органов, действующих в обратном направлении.

Чтобы избежать субъективизма, необходимо, опираясь на материалистический метод, выявить объективные противоречия существовавшего у нас общества, в частности, установить, почему и каким образом товарно–денежные механизмы вызвали кризис и препятствуют социальноэкономическому развитию страны.

К 1990 году рост производительных сил и научно–технический прогресс, несмотря на их ограниченный характер, привели к процессу постепенного относительного и абсолютного сокращения затрачиваемого в материальном производстве живого труда. Начиная с 1987 года, все 100% прироста национального дохода достигались за счет роста производительности труда и уменьшения потребляемого в материальном производстве живого труда, что сопровождалось сокращением численности занятых в материальном производстве и неизбежным уменьшением вновь создаваемой в нем стоимости. То обстоятельство, что прирост национального дохода стал достигаться только за счет производительности труда, будучи для страны эпохальным завоеванием, мало что давало трудящимся массам.

Товарно–денежный механизм хозяйствования, наоборот, ориентирует экономику на увеличение стоимости и в форме денежного вала, и, особенно, в форме растущей стоимости прибавочного продукта. Каждый раз ставится задача не их уменьшения, а их увеличения, что противоречит объективному, порождаемому НТП движению вновь созданной стоимости к снижению. Вместо того, чтобы учитывать эту объективную тенденцию, планировать уменьшение вновь создаваемой стоимости и снижать цены, делается обратное — повышаются цены и норма прибыли, увеличиваются затраты прошлого труда и тормозятся экономия живого труда и научно–технический прогресс, ведущий к этому. Ложная видимость роста стоимости прикрывает реальное падение темпов роста потребительных стоимостей, отрицательно сказывается на жизненном уровне трудящихся масс.

Наиболее остро это противоречие проявлялось в росте нормы прибыли прибавочного продукта и в соответствующем ухудшении экономического положения рабочего класса. Уменьшение вновь созданной стоимости в абсолютном масштабе сопровождалось и возмещалось увеличением доли прибавочного труда в общем объеме затрат живого труда. По данным экономистов, наш рабочий в среднем получал лишь 35–40% созданного им продукта. Экономия труда, достигаемая в результате научно–технического прогресса, не превращалась в достояние рабочих и крестьян; рабочий день не сокращался; цены на предметы потребления увеличивались, а заработная плата замораживалась; возникали условия для массовой безработицы.

Это еще раз подтверждает, что стоимость, товарная форма рабочей силы, особенно стоимость прибавочного продукта (прибыль, чистый доход и т. п.), выставленные в качестве цели и результатов производства, где присвоение своего продукта осуществляется на основе собственного труда), выражают отношения эксплуатации труда, причем при любой форме собственности. Стоимость в товарном хозяйстве является первичным, сущностным социальным отношением труда. Стоимость прибавочного продукта выступает результатом, доходом лишь для тех, кто живет за счет этого продукта. Для рабочего же он стоит затрат его труда и не меньшего, а большего количества пота, чем создание необходимого продукта. Если ему достается часть прибавочного продукта, то тем самым она превращается в необходимый продукт и достается ему не по праву собственности, а на основе его производительного труда.

Расширяющиеся стоимостные формы хозяйствования вступали во все более обостряющиеся противоречия не только с производительными силами, но и с развивающимся общественным характером производства и его выразителем — общественной собственностью. Нарушались непосредственно общественные связи, росли экономическая обособленность предприятий, экономических районов и республиканских хозяйств под видом их перевода на хозрасчет. На этой основе развивался групповой и региональный эгоизм.

Общественная собственность вместо того, чтобы все более реализовываться и как непосредственная собственность производителей, их достояние как хозяев, — все больше подводилась под государственный закон, переходила в собственность административно–территориальных единиц, и, попадая в распоряжение того или иного управленческого аппарата, неизбежно деформировалась, теряла общенародный характер. Стоимостные формы в условиях современного крупного производства не нуждаются в хозяине, в собственнике в лице непосредственных производителей, им нужен другой хозяин — административный аппарат, управляющие кооперативным или арендным предприятием, «работодатели», противостоящие массе наемных работников. Общественная собственность не может долго базироваться на отношениях стоимости, она неизбежно начинает разрушаться, перестает гарантировать труд от эксплуатации. Широкое внедрение стоимостных механизмов вызвало политику фундаментальных изменений в отношениях собственности в сторону ограничения ее общенародного характера, передачи предприятий в собственность акционерам.

В сфере распределения противоречия сосредотачиваются вокруг все углубляющейся дифференциации доходов и их распределения. С одной стороны, получение трудящимися необходимого продукта в обмен на труд по стоимостному (эквивалентному) принципу не позволяет им иметь за свой труд больше, чем стоимость продукта, необходимого для воспроизводства своей рабочей силы, т. е. обмен эквивалентов не дает им возможности «приращения» своего благосостояния и развития, выходящего за пределы стоимости необходимого продукта, равной общественными затратам их рабочей силы: сколько ее израсходовал, столько и получай на ее восстановление.

Еще меньше теоретических оснований выводить возможность «прибавочного» развития и благосостояния непосредственных производителей из неэквивалентного обмена, предполагающего отчуждение создаваемого им прибавочного продукта. Их доля в общественном фонде потребления, в том числе полученное образование и последующее пенсионное обеспечение, а также их участие в прибылях возмещаются рабочими в период трудовой деятельности (из средней продолжительности времени труда в 40 лет, рабочий за 9 лет окупает все полученные фонды). С другой стороны, лица, живущие за счет произведенного в материальном производстве прибавочного продукта, не ограничены эквивалентным обменом при получении своих доходов. Они своим трудом не создают фонда своего материального существования и присваивают потребляемую ими часть прибавочного продукта не по своему вкладу в него, не по труду, а по занимаемому месту в иерархии служебных должностей, прикрытому общей формой распределения по труду.

Стоимостные формы эквивалентного и неэквивалентного распределения, ведущие к дальнейшему имущественному расслоению, все более сталкиваются с потребительностоимостным принципом распределения, исходящим из необходимости получения трудящимися жизненных средств не по меркам цены их рабочей силы, которая может опускаться ниже прожиточного минимума, а по нормам, обеспечивающим их нормальное существование и развитие. Количество и качество благ, нужных для удовлетворения жизненных потребностей, определяются уже не их стоимостью, а их потребительной стоимостью. Обесценению зарплаты рабочие противопоставляют требование нормированного обеспечения необходимыми жизненными благами. В противном случае, т. е. при распределении по условиям затрат труда на производство стоимости, может создаться положение, когда некому будет убирать урожай, общество в лице живущих на зарплату не будет заинтересовано в производстве дешевых, но необходимых для жизни продуктов.

Экономические противоречия в сфере собственности и распределения вызывают дальнейшую социальную поляризацию в обществе: расширение товарно–денежных механизмов приводит к росту мелкобуржуазного слоя общества и выделению из него «новых богатых» - «советских» миллионеров. На этой социальной базе возрождается теневая экономика, растут групповая преступность, коррупция и взяточничество. Одновременно у все большей части трудящихся классов ухудшается жизненное положение, возникает опасность потерять работу и оказаться в числе безработных.

Главным экономическим уроком является следующий. Если не перевести экономику со стоимостной на потребительностоимостную основу, социализм не только не развивается, но неизбежно разрушается, а трудящиеся рано или поздно утрачивают свою власть. Отсюда вывод: перевод экономики на потребительностоимостную основу — это главная задача грядущей народной власти и готовиться к решению этой задачи надо заранее, создавая необходимые политические и теоретические предпосылки.

2. Политические уроки

Экономические отношения, играя основополагающую роль в развитии страны, не только порождают, но и одновременно сами подвергаются активному воздействию политических форм и методов.

Оценивая сложный путь формирования Советской власти, нельзя не видеть ее глубокие исторические и народные корни, нельзя не отметить действительные успехи в деле построения общества социальной справедливости. Именно Советская власть раскрыла гигантский потенциал трудового народа, подняла широчайшие массы на творчество, ударничество, массовый героизм в труде и в бою.

И все же, казалось бы, после более чем 70 лет господства Советская власть ушла с политической арены практически со всей территории СССР без сопротивления. А может быть это была уже и не Советская власть?

Здесь, по–нашему мнению, кроется еще одна фундаментальная причина отступления социализма в России.

Как известно, Советская власть задумалась и обосновывалась В. И. Лениным как власть трудового народа, как форма диктатуры пролетариата. А чтобы это не было просто лозунгом, необходимо обязательное выполнение соответствующих процедур ее формирования.

Эти процедуры имеют достаточно глубокие исторические корни и были проверены в ходе становления Советской власти. Выросшие из стачечной борьбы первые Советы формировались по фабрично–заводскому принципу, путем делегирования трудовыми ячейками своих представителей в эти своеобразные органы управления.

Весь смысл Советской власти состоит в том, что основной избирательной единицей выступает не территориальный округ, а производственный коллектив. То есть избирательная масса, делегирующая свои полномочия депутатам, представляет собой не разобщенное, неорганизованное население территории, а в определенной мере деятельное и сплоченное трудовое сообщество.

Соответственно, в этом случае и выборы депутатов производятся по деловым качествам, и влияние на них со стороны избирателей — трудовых коллективов — более эффективное.

Таким образом в общем–то и происходило формирование Советов, которые и назывались Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Советы, созданные по производственному принципу, имеют прочную социальную, экономическую базу власти, подконтрольны трудовым коллективам, более независимы от разнообразных политических сил.

Однако уже с самого начала создания Советов были допущены серьезные отступления от принципов их формирования и функционирования. Иначе невозможно объяснить, как получилось, что никогда не работавший ни в одном производственном коллективе Лейба Давидович Бронштейн (он же Троцкий), вернувшись в середине 1917 года из Америки, сразу же попадает в Петроградский Совет, в его руководящие органы, а затем и возглавляет его. От какого же завода или фабрики он был избран, какой трудовой коллектив делегировал его и ему подобных в Петроградский совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов? И этот вопрос применим не только к депутатам весьма сомнительной ориентации, но и к политически вполне выдержанным фигурам, таким, например, как В. М. Молотов. [2]

А дело все в том, что сразу было сделано исключение для партий. Они тоже смогли напрямую делегировать в Советы своих представителей. Вот в эту–то форточку в Советы сразу же и полетели партийные активисты, которые и стали «властью рабочих и крестьян», а в дальнейшем властью над рабочими и крестьянами. Эти активисты и авантюристы и внесли первую червоточину в здоровое тело Советской власти.

Такая непоследовательность при конструировании института Советской власти представляется одной из серьезных ошибок большевиков во главе с В. И. Лениным в деле советского строительства. Здесь мы видим явное отступление от своих же теоретических установок. Просто выбрали более легкий путь попадания во власть. Через привилегии. Зачем избираться через трудовые коллективы и быть напрямую подотчетным рабочим, когда можно было через партийный канал попасть в Советы? Не здесь ли кроются исторические корни партийной сотни, во главе которой партиец Горбачев проник в народные депутаты СССР?

Историческая ответственность (или безответственность) КПСС на наш взгляд заключается в том, что она не сформировала настоящую Советскую власть в соответствии с теоретическими установками и историческим опытом. Партия, обладавшая глубокой теоретической базой, в реальной жизни с легкостью игнорировала свои же научные и партийные принципы.

Советы были зачастую просто ширмой собственных властных функций партии. Так, видимо, было проще и легче, чем неуклонно выдерживать производственный принцип их построения. А может быть тогда Советы были бы более сильными и независимыми, и не все «бредовые» идеи «неистовых партийцев» удалось бы проводить в жизнь. Не получилось бы «творить» на костях собственного народа.

А в 1937 году партии вообще надоело играть роль настоящих Советом.

По новой Конституции выборы по производственному принципу были отброшены вообще, вводился территориальный принцип. Это, наверное, был единственный случай, когда правящая партия, обладая всей полнотой власти, принимала фундаментальные государственные решения вопреки основным положениям собственной, действующей программы партии, где было однозначно написано: «И основной ячейкой государства становится не территориальный округ, а производственная единица (завод, фабрика).» [2]

Перейдя на территориальные избирательные основы, Советская власть, перестав по существу быть советской и властью, стала совсем послушным орудием в руках партии, соглашаясь безропотно со всеми зачастую авантюрными идеями. Оторвавшись от трудовой базы она (вместе с КПСС) неизбежно выродилась и была окончательно выброшена за ненадобностью в 1993 году. Новая власть в Советах не нуждалась.

За попытки вернуть власть последний, хотя бы по названию, Верховный Совет России был расстрелян из танковых орудий по команде члена КПСС с 30-летним стажем Ельцина.

Еще одним существенным, негативным моментом в построении социалистического государства явилось во многом искусственное насаждение принципа федерализма.

Российская империя, на базе которой образовался впоследствии Советский Союз, была единым, унитарным государством, образованном в процессе активной экономической, военной и политической деятельности России на протяжении длительного исторического периода. Никаких равноправных объединений, независимых государств с делегированием полномочий центру, что является признаками Федеративного государства, не было. Российская империя выковывалась из различных материалов в единой сплав на базе русского народа.

Однако теоретические игры в основном активных представителей малых народов были закреплены в процессе «революционной» практики в форме Федеративного объединения единой ранее страны. И если для Советского Союза федеративный принцип с огромной натяжкой как–то может быть объяснен, то уж для России это вообще нонсенс. Никогда бывшие автономии, а теперь так называемы республики, не обладали никакими признаками государственности, следовательно некому было объединяться в Федерацию.

Однако цельное тело России уже во времена становления государства было подготовлено к распаду (пока в виде автономий) как через обозначение границ между народностями, так и включением слова «федеративная» в официальное название. А ведь это название первоначально предполагалось отнести ко всей Советской России, получившей название Советский Союз, а не к той части, которая ранее именовалась Великороссией.

В последние годы пошли еще дальше. Эти автономные образования стали почему–то носить атрибуты суверенных государств с президентами, парламентом и прочей атрибутикой и символикой. Затем вообще ввели понятия субъектов Федерации, у которых для обособления практически все готово: есть правительство, законодательные органы, президент. В Ленинграде на одной площади, сохранившей название площади Пролетарской диктатуры, сидят два «правительства» – Санкт–Петербурга и Ленинградской области.

Нынешняя политика центра провоцирует на суверенизацию субъекты Федерации, многие из которых только ждут подходящего момента для обособления. Над Россией нависла угроза распада на 89 «независимых» частей.

На путях усиления федерализации народы, проживающие на территории современной России, ожидает хаос и беспредел.

Особого анализа требует деятельность правившей в течение почти 75 лет КПСС. Именно и прежде всего коммунисты должны осознать горькие уроки советского прошлого, найти в себе силы, мудрость и мужество признать ошибки, сделать правильные выводы.

За весь советский период нельзя не видеть огромную теоретическую, организационную, мобилизирующую роль партии коммунистов. В годы гражданской войны и первых пятилеток, в судьбоносный период Великой Отечественной войны и во времена послевоенного восстановления народного хозяйства Коммунистическая партия в целом была действительным лидером. Она концентрировала государственную волю и народную мудрость, верой и правдой вела народы Советского Союза к светлой цели построения социально справедливого общества.

Роль партии в управлении социально–экономическими процессами в Советском обществе была в высшей степени значимой. Поэтому ее собственное просчеты и ошибки в еще большей степени сказывались на жизни всего общества.

К основным урокам, которые необходимо сделать, исходя из опыта коммунистического партийного строительства, относятся на наш взгляд следующие:

Во–первых, размывание социальной базы партии. Объявив себя при Хрущеве всенародной, коммунистическая партия оторвалась от своей классовой сущности, прежде всего от интересов рабочего класса. Она превратилась в партию «партийных чиновников» со своими собственными классовыми интересами и потребностями. Причем характерно, что эти партийные чиновники с большой охотой брались представлять интересы рабочего класса и крестьянства во всех органах управления.

Самих же рабочих и крестьян «вводили» в руководящие органы для вида, не допуская к решению никаких, даже мало–мальских важных вопросов. В результате коренные социальные проблемы не решались, а простые труженики все более и более отчуждались от управления, от власти как в обществе в целом, так и в самой партии. КПСС по существу сковывала социальную и политическую инициативу рабочих, крестьян и интеллигентов, не допускала их участия в борьбе даже за свои экономические права. Любые выступления рабочих жестоко подавлялись с благословения самой же коммунистической партии. Для инакомыслия интеллигенции всегда была готова узда.

Партийный аппарат, взяв на себя практически все политические функции в итоге обезоружил рабочий класс, отучил его от борьбы за свои права. Не случайно, поэтому рабочий класс мирился с нищенской заработной платой, а теперь мирится с собственным окончательным ограблением посредством приватизации и распродажи созданного его трудом производственного потенциала.

КПСС, оставаясь партией–монополистом, оказалась в привилегированном положении, не встречая здоровой конкуренции, она ослабла и постепенно разложилась, растеряв свои теоретические и боевые традиции. Ее внутреннее состояние, собственная партийная жизнь существенно отставали от быстротекущих процессов общественной жизни. Как могла, например, партия, поставившая своей целью построение справедливого и социально однородного общества достигнуть своей цели, если в ней самой внутри социальная дифференциация была в намного большей степени, чем в обществе. Разрыв в положении между секретарем ЦК и членом ЦК был огромен, не говоря уже о положении рядовых членов партии. Последние в своей же партии были по сути бесправными. Сквозь партийный номенклатурный частокол чрезвычайно трудно было пробиться новой мысли, новым предложениям.

Господствовавший партийный режим привел к тому, что многие «профессиональные революционеры» оказались самыми примитивными карьеристами, взяточниками, казнокрадами и закономерно, что их подлинными лидерами стали сперва Горбачев, а затем и Ельцин. Они не просто одиночки-предатели дела партии и коммунистических идеалов, — они представители определенных социальных слоев и групп, взращенных в КПСС.

Не случайно при первых же трудностях подавляющее большинство партаппаратчиков разбежалось, побросав свои кабинеты в парткомах, райкомах, горкомах, обкомах и ЦК, не став отстаивать дело партии, в верности которому они публично клялись, а многие услужливо бросились сотрудничать с новым режимом, преследуя недавних соратников, не пожелавших по указу сверху изменить своим принципам.

Почему 17‑миллионная партия при первых же словесных «выстрелах в воздух» разбежалась? Смогут ли вновь возродиться коммунистические организации? Будут ли они действенными, поверит ли им Россия? Эти и многие другие вопросы требуют дальнейшего исследования и ответа. И меньше всего при этом нужды в зазнайстве и самоуспокоенности. Дескать, у нас уже вот сколько коммунистических партий. Вот–вот возьмут власть. А, может, партии и вообще–то власть брать не надо, а власть должен взять класс, руководимый партией? Но не такой партией, которая хочет подчинить себе класс, а такой, которая всю свою деятельность подчиняет интересам класса. Раскритикованная в свое время Сталиным зиновьевская идея о диктатуре партии, к сожалению, проникла–таки в практику, парализовала и удушила социализм и Советскую власти в России. И прежде всего от этой гнилой идеи надо освободиться тем, кто желает сегодня называться коммунистом. А главное и основное, что нужно сделать, — это освободиться от рыночной идеологии.

3. Теоретические уроки

Уроки развития социализма в СССР, его достижения и слабости, причины его разрушения нуждаются как никогда в строгом научном анализе, опирающемся на материалистическое понимание истории. Необходимые изменения угла зрения на социализм, смещение его видения от одной точки к другой в связи с особенностями исторического периода нельзя трактовать как преобразование сущности самого социалистического воззрения, выработанного за сотни лет развития науки о социализме. Плюрализмом мнений не оправдывать действительные отступления от теории научного социализма, от важнейших принципов учения К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина о социализме.

Ленинский подход к социализму с позиций новой экономической политики (НЭП) как переходной формы к экономическому строительству социализма не может выдаваться за коренное изменение взглядов В. И. Ленина на социализм: будто бы В. И. Ленин социализм как первую фазу коммунистической общественно–экономической формации представил рыночным; будто бы контуры именно этого нэповского социализма вырисовывались из его последних работ, и этот социализм, составленный из «несвойственных» ему форм, якобы был его политическим завещанием.

В результате подобной интерпретации, вернее сказать, фальсификации истории и идей В. И. Ленина социалистическая революция и практика строительства социализма лишаются смысла и исторического оправдания, а борьба рабочего класса и трудового крестьянства России за социализм в годы революции и послереволюционное время предстает борьбой не за социализм, а за установление военного коммунизма, нэпа, командно–административной системы. С этой точки зрения вторая программа партии, разработанная В. И. Лениным и принятая VIII съездом РКП(б), и, тем более, третья программа выглядят не программами строительства и совершенствования социализма, решения задач, выдвинутых трудящимися массами, а ошибочной моделью социализма: одна — «военного» коммунизма, другая — «казарменного», «административно–командного».

В действительности экономические формы, введенные в годы нэпа, В. И. Ленин никогда не считал социалистическими. Наоборот, он неоднократно их называл капиталистическими, допускаемыми в условиях, когда политическая власть и командные высоты экономики находятся в руках рабочих и крестьян, и используемыми в конечном счете в интересах социализма. В. И. Ленин неоднократно говорил о вынужденном, временном отступлении, возврате к определенным капиталистическим экономическим формам, об окончании этого отступления и о переходе от России нэповской к России социалистической.

Что касается социализма, то он в переходный период составлял лишь один из существующих укладов. С развитием этого уклада, а не капиталистических форм хозяйствования, В. И. Ленин связывал переход к социализму. Что и было закреплено во второй программе партии. Достаточно ее сравнить с приписываемой В. И. Ленину моделью «рыночного» социализма, чтобы убедиться в полной несостоятельности такого рода попыток и прямых фальсификаций идей научного социализма.

Социалистический уклад в его перспективе в этой программе был представлен строем, базирующемся на общественной собственности и преодолевающим капиталистический и мелкотоварный уклады переходного периода с их рыночной, товарной формой функционирования.

Модель «рыночного социализма», базирующаяся на использовании закона стоимости и товарно–денежных отношений, рынка товаров, рабочей силы и капиталов, предполагает плюрализм форм собственности, в их числе оказываются групповые (кооперативные) и индивидуальные формы частной собственности, собственность отдельных предприятий и организаций, административно–территориальных единиц (республик, областей, районов и др.), ибо свободный рынок без них невозможен.

В. И. Ленин никогда не считал первую фазу коммунистической общественно–экономической формации строем товарного производства, в котором господствует закон стоимости, хотя допускал сохранение в ней остатков буржуазного права и неравенства, вытекающих из необходимости учета индивидуальных затрат труда при распределении еще недостаточного объема жизненных благ, предназначенных для индивидуального потребления. Можно обвинить В. И. Ленина в допущении «ошибок» в этом вопросе (как это делают отдельные авторы), но никак нельзя его превращать в сторонника «рыночного» социализма. Точно так же он считал изменой делу социализма замену собственности на средства производства и землю собственностью отдельных предприятий.

Согласно второй программе партии производство при социализме должно быть подчинено непосредственно (а не опосредствованно) лучшему удовлетворению потребностей трудящихся, достижению всестороннего развития всех (за счет общества), а не отдельных социальных групп или членов общества. Реализуется данная цель путем планомерно организованного в масштабе общества распределения продуктов, основная часть которых присваивается непосредственными производителями в виде дохода от их собственного коллективного труда, а другая часть выделяется по их согласию и усмотрению нанимаемыми ими служащими, выполняющими непроизводительные функции. Чем выше уровень производительных сил и производительности труда, тем больше размер вознаграждения за труд.

В рыночной модели социализма в качестве принципа распределения выдвигается не лучшее удовлетворение потребностей и развитие каждого члена общества и всех трудящихся, а ориентация на различия в удовлетворении потребностей и интересов различных классов, социальных групп и слоев общества, реализуемая посредством стоимостного распределения (по стоимости рабочей силы), прикрываемого борьбой против уравниловки. В этом случае непосредственным производителям достается необходимая часть стоимости произведенного ими же общественного продукта, равная (эквивалентная) затратам общественно необходимого, значит, уравненного, труда на воспроизводство их рабочей силы, а стоимость прибавочной части их продукта присваивается лицами, выполняющими другие общественные функции, что не только сохраняет, но и расширяет имущественное неравенство.

В социальной сфере научный социализм и программа его осуществления предусматривают уничтожение в конечном счете классового деления общества путем преодоления форм разделения труда между производительными и непроизводительными работниками, людьми умственного и физического, промышленного и сельскохозяйственного труда, управляющими и управляемыми. Это позволило бы функции социального управления выполнять самому народу, осуществлять власть народа посредством самого народа.

Рыночная модель социализма исходила из сохранения классового деления общества, но одновременно замалчивала роль рабочего класса, как ведущей социальной силы общества, и заинтересованность рабочих и крестьян в преодолении своего неравного классового положения по отношению к другим социальным слоям, живущим за счет их прибавочного продукта. Социальную справедливость предполагалось «достигнуть» на основе дальнейшей социальной дифференциации и в рамках растущих различий в социальном и имущественном положении граждан при условии, что их доходы получены в соответствии с законами стоимости и средней прибыли: от равного вклада в образование стоимости — равный доход.

Научное понимание и программное воплощение социализма предполагает, что установление общественной собственности на средства производства и подчинение экономики непосредственно росту благосостояния и развитию всех членов общества имеют своей политической предпосылкой взятие власти трудящимися, их самостоятельное управление предприятиями (самоуправление). Трудящиеся нанимают служащих для технологического управления производством и экономикой и, наделяя их необходимыми функциями, контролируя их работу, ведут дело к тому, чтобы социальные функции управления взять на себя и, тем самым, сокращать особый управленческий аппарат, сделать его со временем ненужным. Для этого они на предприятиях организуют первичные ячейки Советской власти, осуществляют демократические выборы по производственному принципу: основной избирательной единицей становится округ трудового коллектива (завод, фабрика, объединение, организация и т. д.). Политическая, государственная власть все более превращается в общественное самоуправление, управление людьми заменяется управлением вещами и производственными процессами. На этой основе расцветает подлинная демократия, устанавливается контроль народа над еще сохраняющимся небольшим профессиональным управленческим аппаратом.

Рыночная модель социализма при всем отрицательном отношении к административной системе не затрагивает ее носителя — государственный аппарат, неизбежно связанный с администрированием и командованием. Речь ведется лишь о новом аппарате некого правового государства, якобы более гибком и демократичном способе правления со стороны профессионального слоя управленцев, который на самом деле неизбежно расширяется и усиливается при передаче части общенародной собственности территориально–административным единицам и акционерным предприятиям. Рабочий класс и крестьянство в лучшем случае допускаются к участию в выборах органов власти по месту жительства, не имеющих прямого отношения к производственной деятельности населения, особенно рабочего класса, экономически обеспечивающего Советы.

Программа научного социализма в области развития духовной культуры исходит из необходимости ее превращения в достояние широких народных масс, преодоления монополизации условий научного и культурного развития в руках элитарных социальных групп, стирания граней в культурно–техническом уровне рабоче–крестьянской массы и интеллигенции путем непрерывного повышения образования трудящихся, соединения обучения с производительным трудом, массового вовлечения трудящихся в активную духовную деятельность.

Рыночная концепция социализма оставляет без внимания вопросы повышения культуры трудящихся масс, ее народное и социалистическое содержание приносит в жертву абстрактным общечеловеческим принципам, лишенным национального и классового характера, затушевывает различия буржуазной и социалистической культуры.

Таким образом, социализм в его научном понимании, в подготовленных В. И. Лениным программных документах партии, — это социализм, за который боролись рабочие и крестьяне в 1917 году и отстояли его в гражданскую войну, защитили в годы Великой Отечественной войны. Подтверждением жизненности принципов научного социализма являются забастовки и выступления разных отрядов рабочего класса, интеллигенции. Их действия и требования направлены против капитализации социализма, внедрение которого, начиная с 70‑х годов, принесло немало бед рабочему классу, сопровождается выкачиванием все большей прибыли, повышением цен, ухудшением положения рабочих, ростом социальной дифференциации, появлением национальной и компрадорской буржуазии.

«Рыночный социализм» является формой мелкобуржуазного социализма. Его теоретическую основу составляет субъективизм, который исходит не из объективного хода развития общества, а из некоего «социалистического» идеала, абстрактного критерия социалистичности, сконструированных в соотвествии с тем или иным «видением» целей, содержания, функций социализма. В итоге этот идеал социализма оказывается продуктом его «видения» со стороны имущих слоев населения, полагающих, что желаемые общественные отношения, в том числе материальные производственные отношения, формы собственности они могут ввести посредством спланированного законопроекта, организации для его защиты соответствующей парламентской группой: захотели — выбрали данную модель, захотели — другую — независимо от объективных условий и объективных законов общественного развития.

Научная концепция социализма исходит из объективных причин, факторов и предпосылок, определяющих историю, настоящее и будущее общества. Она отвергает оценку и объяснение прошлого и современного состояния общества с позиций «идеальной» или «нормативной» модели социализма, в частности, — отклонениями от нее из–за допущенных ошибок, нежеланием оказавшихся у власти руководителей следовать по пути «истинного» социализма и устранением тех, кто хотел осуществить его, страхом перед всесильной административной системой и т. п.

Неудовлетворенность растущим социальным расслоением общества в наиболее острой форме проявляется в отношениях трудящихся масс к административному аппарату управления, монополизировавшему функции распоряжения собственностью и распределения общественного продукта. Сложилась ситуация, когда не рабочие и крестьяне нанимают аппарат управления, а он их нанимает, делая трудящегося человека наемным работником, поденщиком. Хозяином на деле оказались управленцы, что теперь закреплено Законом о порядке разрешения коллективных трудовых споров, ставящим администрацию в противостоящее, а не подчиненное трудовому коллективу положение. Это неизбежно вызывает социальную напряженность. Недоверие ко все более растущему аппарату управления оборачивается организацией забастовочных, а затем рабочих комитетов и Советов. У рабочих возникает страстное желание вернуть власть в свои руки.

Социальное расслоение неизбежно порождает серьезные противоречия в области идеологии: идеологии рабочего класса в лице марксизмаленинизма, являющегося основой идейного единения большинства общества, противопоставляется мелкобуржуазная идеология социал–демократического толка, базирующаяся на ревизии марксистско–ленинского учения; в оценке исторических событий все более сталкиваются подход с позиции рабочего класса с мелкобуржуазной позицией, принимающей форму объективизма и общечеловеческих критериев; обостряется борьба между интернационализмом трудящегося народа и национализмом мелкобуржуазных слоев национальных республик, между народно–патриотическим, гуманистическим началом и космополитическими извращениями в культуре, между материалистическим и идеалистическим мировоззрениями.

Если же свести к общему экономическому знаменателю противоположные течения в области теории и идеологии, то они сводятся к противоположности между мертвящей товарно–рыночной, стоимостной основой буржуазного строя и зреющей в недрах этого строя непосредственно общественной, потребительностоимостной основой социализма.

Глава II. ЗА СОЦИАЛИЗМ НА ЕГО СОБСТВЕННОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ОСНОВЕ

1. Трудовая теория потребительной стоимости — научная основа создания экономики социализма

Тезис о трудовой теории потребительной стоимости как новой парадигме экономического познания социализма, сформулированный нами в предшествующих работах, поддерживает ряд известных наших ученых. «Настал период, — пишет Р. И. Косолапов, — когда общество должно смело отказаться от «политической экономии стоимости» и перейти к «политической экономии потребительной стоимости», поставив последнюю в центр всей экономической теории и практики». [3]. ―По логике вещей, — утверждает В. Н. Черковец, — трудовую теорию стоимости должна заменить теория потребительной стоимости (общественной, непосредственно общественной), которая будет призвана разработать и применять научные методы определения полезности (общественной, непосредственно общественной) создаваемых материальных и нематериальных благ не через стихийные рыночные цены …». [4].

Разработку и тем более применение трудовой теории потребительной стоимости, к сожалению, относят на далекое, причем неопределенное, будущее. Для одних — это «постиндустриальное» общество, для других - «технотронное». Во всяком случае, по мнению В. Н. Черковца, в настоящее время для такой теории пока нет соответствующего объекта.

В современных наших условиях, когда господствует рыночная стихия, когда не только человеческое тело, но и нравственность, честь, совесть и многие другие духовные ценности превратились в предмет купли–продажи, говорить о преобладании потребительной стоимости не приходится. И все же предпосылкой стоимости была и остается потребительная стоимость. Без учета последней никакое производство не может обходиться. Дело не в том, что для теории потребительной стоимости нет реального объекта. Люди живут за счет потребительных стоимостей продуктов (стоимость не съедобна), в работе используют потребительностоимостные свойства орудий и предметов труда, достигают дополнительных результатов благодаря потребительной стоимости своей рабочей силы, т. е. труда, который не имеет стоимости. На основе принципов движения потребительной стоимости функционируют крупные экономические процессы: развитие производительных сил, научнотехнический прогресс, динамика производительности труда, движение общественного продукта, возможность расширенного воспроизводства, планирование и т. д. и т. п. Нетоварность протекания этих процессов, их подчиненность законам движения потребительной стоимости явились основным условием приобретения нашим обществом преимуществ в экономическом развитии. В этой области общество практически «вырвалось из пут товарности, что и давало известные великолепные результаты». [5].

Посредством индустриализации, экономии труда и снижения себестоимости продукции осуществлялось постоянное снижение цен, которые в СССР были самыми низкими в мире. Если к получаемой в то время заработной плате добавить доходы населения из общественных фондов потребления (бесплатное образование и медицинское обслуживание, низкая плата за жилье, коммунальные, транспортные и многие другие услуги), то в целом уровень оплаты труда не намного отставал от ее уровня в развитых капиталистических странах, живущих в значительной мере за счет ограбления стран третьего мира.

Отсутствие товарного обмена (торговли) между государственными промышленными предприятиями, их положение как составной части единой экономической «фабрики», безналичное обращение их продукции позволяли обходиться без громадной массы всякого рода посредников (дилеров, брокеров, маклеров, служащих многочисленных коммерческих банков и т. п.) и тем самым избежать громадных трансакционных издержек, которые в современных рыночных хозяйствах превышают издержки самого производства. Сэкономленный в этой сфере труд направлялся на расширение образовательной, научной, культурной деятельности. Там, где преодолевался стоимостной обмен, открывалась возможность для обмена деятельностями и продукцией как потребительной стоимостью, удавалось вести экономику по научным соображениям — планировать ее развитие, организовывать пропорциональное, основанное на балансовой системе снабжение отраслей производства, устранять всякого рода неплатежи, неуплаты, невложения.

Можно сказать, что на практике все собственно социалистическое, имевшее место в стране, было осуществлено на базе функционирования потребительностоимостных факторов экономики. Все это не может не входить в уже имеющийся «фонд» теории потребительной стоимости.

Однако эти процессы реальной жизни не были обобщены в виде концепции, равноценной теории стоимости. Они не были поняты с позиции, отличной от стоимостной экономической парадигмы. Многие полагали, что на стоимостной основе можно осуществить не только переход к социализму, но и построить его. При этом много писали о «непосредственно общественном продукте», «непосредственно общественном труде», «непосредственно общественной собственности», но упускали из виду, что они могут функционировать в таком виде только на основе потребительной стоимости, а не стоимости.

Одновременно не замечали того обстоятельства, что все отрицательное, имевшие место в жизни трудящихся, экономически исходило из отношений стоимости. Для того, чтобы одним людям жить и обогащаться за счет других, властвовать над другими и делать к тому же все это под видом свободного эквивалентного обмена, с позиций равенства (и, конечно, свободы), потребительная стоимость не нужна. Здесь нужна стоимость и заложенные в ней отчуждение труда и его эксплуатация. Продукт труда, приобретая форму стоимости, предполагает, что тем самым в конечном счете сам труд является наемным.

Обывателю на практике так и не удалось разгадать тайну этого общественного иероглифа, т. е. стоимости. В ней видели не абстрактную и всеобщую общественную форму буржуазного способа производства, а скорее общее свойство вещей. Экономисты тоже чаще всего говорили, по выражению К. Маркса, языком товаров: наша потребительная стоимость, может быть, интересует людей. Нас же, как вещей, она не касается. Но что касается нашей вещественной природы, так это стоимость. [6]. И теперь не так легко убедить людей в том, что в свойствах золота или алмаза как таковых нет ни атома стоимости.

В то же время не была понята общественная, социальная форма продукта труда как потребительной стоимости, т. е. его форма, существующая вне рыночного обмена. Ее назначение как потребительной стоимости для других (общественной потребительной стоимости) ничего существенного для этого не давало, поскольку такого рода ее «общественность» исходила опять–таки из предполагаемого стоимостного обмена. О стоящем за ним продуктообмене, его законах по существу и до сих пор мало что знают. Процессу производства потребительной стоимости тоже не придавалось значения определенности экономической формы. В нем видели лишь абстрактно общие моменты, присущие всякому производству независимо от его общественной формы, не задумываясь над тем, что эта общая форма может стать формой специфического способа производства. Можно было согласиться с К. Марксом в том, что необходимо проводить различия между процессом производства как таковым и процессом создания стоимости, который по отношению к первому приобретает определенность экономической формы. Иначе производство стоимости капитала может быть отождествлено с производством потребительных стоимостей.

Это, однако, вовсе не означает, что процесс производства потребительной стоимости кроме своих всеобщих признаков, присущих производству любого общества, не приобретает каждый раз определенную социально-экономическую потребительную форму, т. е. определенность экономической формы производства не исчерпывается стоимостной формой. В одних условиях определенностью экономической формы производства потребительной стоимости выступает сама его натуральность, в других — отношение между потребительной стоимостью рабочей силы (труда) и капиталом, т. е. потребительная стоимость рабочей силы выступает как источник капитала, в третьих — в виде ―экономики для человека». Если же речь идет о производстве, в котором целью является не стоимость, а потребительная стоимость, т. е. о производстве самого человека, то в этом своем качестве само производство потребительной стоимости предстает как определенность особой общественно-экономической формы. Здесь тоже следует различать особенность этой формы и абстрактно общие моменты процесса производства потребительной стоимости, лежащие в основе любой его особой общественной формы. Тогда общее определение процесса труда в его простых и абстрактных моментах будет совпадать с его определением как процесса созидания потребительной стоимости, и, следовательно, как обмена веществ между человеком и природой, этого вечного условия человеческой жизни.

Труд, следовательно, сохраняет свой двойственный характер (свою абстрактность и специфичность) и как созидатель потребительной стоимости, а не только за этими рамками, при его сопоставлении с меновой стоимостью, как это имеет место в ―Капитале» К. Маркса. Деление труда на абстрактный и конкретный, обнаружение его двойственного характера являются, безусловно, важным достижением К. Маркса. Вместе с тем это деление не исчерпывается тем, что абстрактный труд имеет отношение к стоимости и только к ней, а конкретный — только к потребительной стоимости. Труд, производящий потребительную стоимость, тоже имеет свой абстрактный, общественный аспект и свою конкретную сторону.

Чтобы выявить специфику производства потребительной стоимости, вначале нужно сформулировать закон потребительной стоимости в его простом виде, который отражал бы отношение (связь) между трудом и его результатом (продуктом), но был бы противоположностью закону стоимости (последний тоже является законом взаимодействия труда и его результата).

Каким же предстает закон потребительной стоимости?

1. Если законом стоимости выражается связь, идущая от живого труда, взятого в его общественно необходимых затратах, к его результату, овеществленному в стоимости, то закон производства потребительной стоимости, наоборот, устанавливает зависимость затрат живого труда от общественной потребительной стоимости продукта, от потребности в нем. В первом законе стоимость результата определяется общественно необходимым для его производства трудом, т. е. мы исходим из затрат труда. Вторым законом, т. е. законом потребительной стоимости, выражается обратная связь: мы исходим из потребительной стоимости продукта и идем в обратном направлении — к созидающему ее труду, чтобы определить сколько нужно затратить труда для получения потребительной стоимости и удовлетворения данных потребности в ней. По закону стоимости этого нельзя сделать, ибо в нем трудом обусловливается лишь стоимость продукта, сама же «стоимость» труда, его величина остаются необъясненными. Труд, его затраты в рамках закона стоимости не приобретают своей причинной обусловленности со стороны их продукта, и поэтому мы лишены возможности определить величину труда, что, безусловно, свидетельствует об ограниченности классической стоимостной теории и соответствующей ей практики. Из их критики выросло кейнсианство с его теорией определения объема занятости. В законе потребительной стоимости преодолеваются эти ограниченности, он является законом, по которому общество определяет, сколько необходимо трудиться, уделять времени материальному производству, чтобы удовлетворять свои жизненные потребности.

Ввести этот закон в экономическую науку, даже в его исходной общей форме, не так–то легко. Кажется чем–то самим собой разумеющимся определить действие закона потребительной стоимости через отношение полезности продукта к овеществленному в нем труду. Но как только трактовка данного закона переводится в эту плоскость, так мы неизбежно встаем на путь, который ведет к закону стоимости. Вековое господство стоимости всякому взаимодействию труда и его результата, даже если результат берется как потребительная стоимость, заставляет придать продукту стоимостной характер, рассматривать его в рамках теории стоимости и ее законов. Конечно, производство потребительной стоимости (как и стоимости) требует определенного, причем необходимого для удовлетворения данной потребности количества затрат труда. Но если потребительную стоимость (полезность) результата хотят определить через эти необходимые (предельные, оптимальные, дифференциальные и т. п.) затраты, а не наоборот, то законы движения потребительной стоимости оказываются частным случаем (или дополнением) законов стоимости.

Этого, к сожалению, не избежал и В. В. Новожилов при анализе затрат и результатов труда. Он полагал, что общественные затраты труда и времени, необходимые по условиям потребления, а также соответствующие суждения К. Маркса об этом новом смысле общественно необходимого рабочего времени, свидетельствуют лишь о более развитом выражении закона стоимости, учитывающем не только условия ее производства, но и условия ее реализации в потреблении, т. е. если товар не покупается, то затраченный на него труд перестает быть необходимым. Вследствие этого, по мнению В. В. Новожилова, соответствие производства потребностям, а также труда, необходимого по условиям потребления (реализации стоимости), труду необходимому по условиям производства стоимости, осуществляется на основе затраченного труда. Все потребительские оценки как средств производства, так и предметов потребления должны быть выражены в той же единице, в какой измеряются затраты общественного труда. [7].

В таком случае измерение осуществляется по закону стоимости, и речь идет лишь о том, чтобы учесть зависимость меновой стоимости от потребительной стоимости, т. е. о том обстоятельстве, что потребительная стоимость есть предпосылка меновой стоимости, без первой нет и второй. По этой причине приходится обращаться к услугам потребительной стоимости как предпосылке меновой стоимости и на этой основе считать необходимыми лишь те затраты на производство товаров, которые покупаются и потребляются. Затраты здесь ставятся в зависимость от платежеспособного спроса, от товаропотребителей, что не выходит за рамки стоимостного отношения.