Украинские сказки

А поп не понял, про какую такую чесалку она твердит, да подумал, что Иван бросил в воду ее гребешок с бриллиантами. Забрал с собой всю семью, пошли искать. Барышни поскидали платья и в одних сорочках залезли в воду. Поп и с себя скинул всю одежду, и тоже в одной сорочке пошел искать. Все понаклонялись и цапают по дну руками. Долго они щупали дно, да никто ничего не нашел.

Поп уже уморился, аж спина заболела у него. Надоело согнувшись ходить, в глазах позеленело. Разогнулся он и стоит, а сорочка-то у него была коротковата. Меньшая поповна посмотрела на батьку, стремглав к нему побежала, да как схватит за то самое место. Тянет, как вола за веревку. Поп было испугался, глаза вытаращил и дивится. А она обрадовалась и кричит сестрам:

— Вот где Иванова чесалка, а мы ее ищем! Ишь какой папка! И не стыдно вам, взяли чесалку и молчите…

Поп подумал, что дочки с ума посходили, а потом увидел, как мокрые рубахи им животы обтянули: вот те и раз! Похоже, брюхаты дочки-то. Прикусил сам себе язык, догадался, в чем дело. Вот она какая, чесалка.

Хотел гнаться за Иваном, да уже поздно.

Вечный кормилец

Одна барыня имела обычай махаться через задницу. Когда она овдовела, завела шашни с лакеем. А у барыни той был конный завод. И вот любила она смотреть через окно, как жеребцов с кобылами случают, а сама в это время закинет платье на спину, зад оттопырит. Лакей должен был напрячь своего сафона, подойти сзади и гнать ее с тылу. Так повторялось несколько раз за день.

Прошел год, полтора. Лакей, бедолага, совсем износился, еле ногами дрыгает. Он уж и рассчитаться хотел, а она его не пускает — жалование ему дала тройное, только б делал свое дело. Лакей видит, что так просто ему не открутиться, стал думать, как бы от такой жизни избавиться.

Как-то раз пришлось ему купаться с дроворубом. Дроворуб был парняга сильный, красивый и расторопный. Увидел лакей, что у парня висит здоровый, толстый да длинный, как у доброго жеребца, и говорит ему:

— А чего, хлопче, хочешь гроши зарабатывать?

— Как так зарабатывать? Я и так зарабатываю.

— Да этот заработок — тьфу, черт знает что. Я спрашиваю, хочешь как следует зарабатывать?

— Да денег кто ж не любит? Чем больше, тем лучше.

— Ну так вот, послушай, я тебя научу.

— Похлопочи, сделай милость, с меня магарыч.

— Я тебя возьму в помощники повара. Побудешь там немного, недели две, не больше. А потом займешь должность другую, поважнее.

— Да что такое? Может, моя башка не выдержит?

— Не бойся, на эту работу ты сгодишься.

— Боязно все ж, ты скажи, в чем дело, а то я не пойду. Лучше буду дрова рубить.

— Постой, постой, не торопись, я тебе живо расскажу. Наша барыня — вдова, как тебе известно. Она меня начисто замучила — два-три раза на дню заставляет в задницу драть. Сама смотрит в окно, любуется, как жеребцы на кобыл лезут, а я ее с заду гоню. Так вот, мне это уже порядком надоело, насилу бывает раскачаю. Я уже в годах, из сил выбился, у меня уж, почитай, и не встает. А ты парень молодой, здоровый, и главное, я вижу, у тебя есть чем. Этим тебя Бог не обделил. Так вот, приходи завтра.

На другой день ранком парняга уже был на кухне. После обеда по обыкновению барыня села у окна и стала смотреть на выгон, а там как раз лошадей случали. Барыня заерзала, будто что-то колет в спину. Лакей побежал на кухню и крикнул нового помощника повара.

Парень пришел, спрашивает лакея:

— Ты меня чего звал?

— А вот что, пойдем за мной, сам увидишь.

Повел лакей повара в ту комнату, где барыня сидела. Подошли они на цыпочках поближе и смотрят. А у ней уже машина на вылете — все как на ладони видно. Задница большущая — не обхватишь, как сметана белая. Из-под нее меж расставленных ляжек две мохнатые складки свешиваются, и от них кудри вверх вьются клином вокруг розового очка. Лакею-то не в диковинку, уж и глядеть обрыдло, а парняга наш — аж затрясся, встал у него как дубина, вот-вот из штанов выскочит. Лакей и говорит:

— Лезь на нее!

— Боязно.

— Чего боишься, лезь, я тебе говорю!

— Ох, страшно, как бы в Сибирь не попасть.

— Ничего не бойся. За это я буду отвечать, коли чего не так. Раздевайся догола и вали.

У парня взыграла кровь, как в котле кипяток. Забыл он про страх, мигом разделся и кинулся к барыне. Подбежал, засупонил по самое некуда и ну ее пыжить! Она вертела, вертела гузном и сама не поймет, лакей это или кто другой вместо него. Одно чувствует — далеко смачней выходит, чем раньше, куда как слаще, да и инструмент, вроде, поболе, чем прежде ей казался: по бокам сильней дерет и вглубь дальше достает.

Не утерпела она, оглянулась. Видит, а на ней не лакей, а другой, помоложе. Протестовать не стала, даже рада, давненько так славно не выходило. Сопит, знай себе парню помогает. Дождалась барыня, пока он кончит, а потом и говорит:

— Кто послал тебя ко мне?

— Да это лакей меня пригласил. В помощники взял, а сам хочет рассчитываться.

— Ага, ну ладно. Пусть хоть сегодня идет домой, я не держу его более. Он давно просится. Теперь скажи ему, раз он нашел достойную замену, пусть приходит за расчетом. А ты оставайся у меня за лакея на его место. Жалования тебе — 25 рублей в месяц, да награда, это смотря по заслугам. Ты мне понравился, я тебя хорошо устрою.

Живо у нашего парня появилась панская одёжа, глаженая сорочка, брюки навыпуск. А того лакея он целый век благодарил за то, что дал ему кусок хлеба. Живет он теперь как в раю.

Хорошо тому, у кого хрен большой — вечный кормилец.

Горячая дивчина

Одна дивчина очень захотела, а почесать некому. К тому же звать взрослого парня она боялась, вдруг все прознают, что она дает. И вот нашла она одного малого лет двенадцати и поволокла его в коноплю. Хлопец догадался, зачем она его волочет, а делать ему это было неохота. Он ей и говорит:

— Ты вперед иди, а я сзади буду, а то неровен час люди заметят.

Согласилась она, пошла вперед. А он тем временем кликнул своего старшого брата лет восемнадцати и пошел за девкой в коноплю. Догнал ее, дивчина стала с ним заигрывать, придумала учить, как надо с девчатами баловаться. А старший брат, как кот за воробьем, в коноплю крадется. Добрался до них и лег напротив в борозде. Притаился, а сам слушает, чем дело кончится. Дивчина позаигрывала немного с хлопчиком, а потом легла, заголила живот, ноги развела. У самой от волнения дыханье сперло, а марфутка зачесалась, мочи нет — посередине две красные стежки подрагивают, изнутри слюна течет.

— Ляг на меня!

А хлопчик отнекивается:

— Да я не умею.

— Ляг, я поучу, — а у самой голос дрожит.

— Боязно.

— Да чего ты боишься: это ж так весело, ляг!

Хлопчик собрался было лезть, а потом и говорит:

— Закройся, а то мне стыдно.

Она закинула подол на голову, а хлопчик кивнул брату. Тот — скорее из-под конопли, как ошпаренный. Да не медля прямо к дивчине, заправил ей и пялит ее вовсю. Дивчина этой шутки не заметила, а только чует, что уж больно ей хорошо, и причитает:

— Вот тебе и не умеешь, вот и не страшно. Молодец, Грицю. Та-а-к, та-а-к! Еще, еще… Приходи завтра.

А малый, как брат начал махать, домой ударил. Дивчина фартук опустила, смотрит: господи! на ней не малый, а взрослый парубок.

С тех пор она стала часто ему давать, только бы другим не рассказывал.