Помоги проекту - поделись книгой:
Джон ГОЛСУОРСИ
Хроники семьи Форсайтов
СПАСЕНИЕ ФОРСАЙТА
Глава 1
Суизин Форсайт лежал в постели. Углы его рта под седыми усами были опущены до самого двойного подбородка. Тяжело дыша, он сказал:
— Доктор говорит, что я серьезно болен, Джемс. Джемс, его брат-близнец, приложил к уху ладонь.
— Не слышу. Говорят, мне надо лечиться. Вечно надо лечиться от чего-нибудь. Эмили тоже лечилась…
Суизин сказал:
— Как ты бормочешь, Джемс, ничего не разобрать. Вот моего лакея, Адольфа, я хорошо слышу. Я его выучил… А тебе надо обзавестись слуховым рожком. Ты совсем расклеился, Джемс.
Они помолчали. Потом Джемс Форсайт, вдруг оживившись, сказал:
— Ты, наверно, уже написал завещание и оставил все деньги семье, ведь больше тебе их завещать некому. А то вот третьего дня умер Денсон и завещал все свои деньги на больницу.
Седые усы Суизина ощетинились.
— Этот дурак доктор тоже говорил, чтобы я составил завещание, — сказал он. — Терпеть не могу, когда ко мне лезут с советами насчет завещания. Ем я хорошо: вчера вечером я съел куропатку; и с каждым днем аппетит у меня улучшается. Доктор сказал, что мне нельзя пить шампанское! А я плотно завтракаю. Мне еще нет и восьмидесяти. И тебе ведь столько же лет, Джемс. А ты выглядишь неважно. Джемс Форсайт сказал:
— Тебе нужно посоветоваться с другим доктором. Пригласи Бланка, лучше него не найти врача. Я приглашал его к Эмили. Мне это обошлось в двести гиней. Он отправил ее в Хомбэрг — лучшего места тоже не найти. Туда сам принц ездит — все туда ездят.
Суизин Форсайт сказал:
— Я совсем не бываю на воздухе и очень плохо сплю. А ведь я купил новую коляску за большие деньги. Ты болел когда-нибудь бронхитом? Говорят, что шампанское вредно, а мне кажется, — нет целебнее лекарства.
Джемс Форсайт встал.
— Тебе все-таки следует пригласить другого доктора. Эмили просила передать тебе привет. Она хотела навестить тебя, но ей пришлось уехать в «Ниагару». Сейчас все туда ездят — это в моде. Рэчел ездит туда каждое утро, а это уже слишком, боюсь, как бы не слегла. Там сегодня маскарад, и герцог будет раздавать призы.
Суизин Форсайт сказал сердито:
— У меня отвратительно готовят, никак не могу их выучить. А вот в клубе подают отличный шпинат.
Было видно, как у Суизина дрожат под одеялом ноги.
— Ты, наверное, неплохо заработал на картинах Тинторетто? Да и земельная рента дает немало. У тебя сейчас столько денег, что ты, пожалуй, не знаешь, куда их девать, — сказал Джемс Форсайт, причмокивая мокрыми губами.
Суизин Форсайт бросил на него уничтожающий взгляд.
— Деньги! — проворчал он. — Один доктор во сколько обходится.
Джемс Форсайт протянул ему холодную влажную руку.
— До свидания! Ты все же пригласи другого врача. Не могу так долго держать лошадей на улице — у меня новая пара, стоила мне три сотни. Береги себя. Я поговорю с Бланком. Тебе надо его пригласить — все говорят, что лучше нет врача. До свидания.
Пристально глядя в потолок, Суизин Форсайт подумал: «Бедный Джемс! Ну и скряга же он! А у самого, наверно, не меньше двухсот тысяч!»
Он задремал, раздумывая о жизни…
Он был болен и одинок. Много лет он был одинок, а последние два года к тому же еще и болен; но он хотел прожить жизнь так же, как он выкурил свою первую сигару, — стойко, до самого конца. Каждый день его возили в клуб. Он торжественно восседал на пружинном сиденье своего экипажа, сложив руки на коленях, слегка наклонившись вперед и чуть-чуть покачиваясь. Пряча складки подбородка под воротничком, опираясь на трость и стараясь держаться прямо, он поднимался по ступеням в мраморную залу. Потом он обедал, сидя перед ведерком со льдом, в котором стояла бутылка шампанского; обедал величественно, смакуя еду, завесив грудь салфеткой и косясь на лакея. Изредка он оглядывался по сторонам, но ни разу не позволил себе опустить голову или сгорбить спину.
Он был стар и глух, а поэтому ни с кем не разговаривал. И никто не разговаривал с ним. Клубный сплетник, ирландец, говорил каждому новичку:
— Посмотрите на старика Форсайта! Что-то у него было в прошлом — вот оттого он такой угрюмый.
Но у Суизина в жизни не было ничего такого, отчего можно было стать угрюмым.
Вот уже много дней Суизин лежал в своей спальне, пропахшей опопонаксом и сигарами, сверкавшей серебром, пурпуром и электрическим светом. Шторы были спущены, в камине тлели угли; на столике у кровати стоял кувшин с ячменным отваром и лежал номер «Таймса». Суизин попытался читать, но не мог и снова погрузился в раздумье. Его бледное, словно пергаментное лицо с тяжелым квадратным подбородком было похоже на маску, покоившуюся на подушке. Как он был одинок! Если бы в этой комнате была женщина, все было бы иначе! Почему он не женился! Суизин глубоко вздохнул, глядя в потолок, — и вспомнил. Это было давно — сорок с лишним лет тому назад, а казалось, что это было только вчера…
Случилось это, когда Суизину было тридцать восемь лет и когда он в первый и последний раз в жизни путешествовал по Европе вместе с братом Джемсом и неким Тракером. По пути из Германии в Венецию он остановился в Зальцбурге в гостинице «Золотые Альпы», Был конец августа, погода стояла чудесная: солнечные лучи и тени листьев дикого винограда играли на стенах, а по ночам лунный свет и снова тени от листьев на стенах. Суизин не был расположен слушать чужие советы и потому не пошел осматривать цитадель; весь этот день он провел в спальне у окна в полном одиночестве и выкурил одну за другой множество сигар, неодобрительно поглядывая на прохожих. После обеда, не выдержав скуки, он вышел погулять. Он шел важно, выпятив грудь, как голубь выпячивает зоб, и оглядывая холодным и вопрошающим взглядом людей в военной форме; обилие военных на улице было неприятно и казалось оскорбительным. Его сплин только увеличился при виде всей этой толпы бородатых иностранцев, которые говорили на непонятном языке и курили скверный табак. «Ну и публика», — думал он. Внимание его привлекла музыка, доносившаяся из маленького кафе; он вошел и сразу почувствовал какую-то жажду приключений, но без малейшего желания испытать неудобства, какие обычно им сопутствуют; возбуждение после хорошего обеда только усиливало его желание изведать что-нибудь необычное. Он очутился в Bier-halle {Пивная (нем.).}, каких много было в Германии в пятидесятых годах. Зал был освещен большим деревянным фонарем и имел два выхода. На небольшой эстраде играли три скрипача. В табачном дыму за дюжиной столиков поодиночке или небольшими группками сидели люди, взад и вперед сновали официанты, заменяя пустые кружки. Суизин сел и резко потребовал: «Вина!» Удивленный официант принес вина. «Сюда!» — все так же сердито сказал Суизин, указывая на пивную кружку, стоявшую на столе. Официант наполнил кружку. «Вот как, — подумал Суизин. Они прекрасно все понимают, если только захотят». Невдалеке громко смеялась группа офицеров, он недовольно посмотрел на них и вдруг почти над самым ухом услышал сухой кашель. Слева от него сидел человек и читал, опершись локтями на расстеленную газету; его худые плечи поднялись почти вровень с глазами; тонкий длинный нос резко расширялся у ноздрей, окладистая каштановая борода закрывала грудь и почти все морщинистое, словно пергаментное лицо. Странное это было существо — злобное и надменное! Суизину не понравилось, как он одет — так одевались журналисты или странствующие актеры! Как мог человек в такой одежде произвести на него, Суизина, впечатление? Незнакомец тем временем протянул волосатую руку и взял бокал, наполненный темной жидкостью. «Коньяк». — подумал Суизин и вздрогнул от грохота упавшего стула — его сосед встал с места. Он оказался невероятно высоким и очень худым. Необъятная борода словно выплескивалась у него изо рта, он гневно смотрел на группу офицеров и что-то говорил. Суизин разобрал только слова: «Hunde! Deutsche Hunde!» «Собаки! Немецкие собаки! — мысленно перевел он. — Гм! Довольно сильно!» Один из офицеров вскочил из-за стола и выхватил саблю. Незнакомец поднял стул, размахнулся им и швырнул его в офицеров. Из-за столов вскакивали люди и окружали его. Незнакомец закричал: «Мадьяры, ко мне!»
Суизин улыбнулся. Против его воли этот огромный человек, бесстрашно напавший на столь многочисленных врагов, вызывал у него восхищение. Суизин даже подумал, не помочь ли ему, но, решив, что в лучшем случае ему разобьют нос, оглянулся, отыскивая безопасный уголок. Но в этот миг брошенный кем-то лимон угодил ему в щеку. Суизин вскочил и ринулся на офицеров. Поймав благодарный взгляд венгра, все еще размахивавшего стулом, Суизин на мгновение даже восхитился собой, но тут чья-то сабля оцарапала ему руку, и он сразу потерял всякое расположение к венгру. «Это уж слишком!» — подумал он и, схватив стул, швырнул его в фонарь. Раздался треск — лица и сабли исчезли. Суизин зажег спичку и при ее свете бросился к двери. Через секунду он был на улице.
Глава 2
Кто-то сказал по-английски: «Спасибо, брат мой!» Оглянувшись, Суизин увидел венгра, который протягивал ему руку. Суизин пожал ее, думая: «Какого я cвалял дурака!» Своим жестом венгр как бы давал понять: «Мы с тобой ровня!» Это было досадно, но в то же время почему-то лестно. Незнакомец показался ему еще выше ростом: у него была рассечена щека, и кровь каплями стекала по бороде.
— Англичане? — сказал он. — Я видел, как вы забрасывали камнями Гейнау, и видел, как вы приветствовали Кошута. Свободолюбивый дух вашего народа близок нам. — Оглядев Суизина, он добавил: — Вы большой человек, и душа у вас большая. И вы сильный, как здорово вы их расшвыряли! Ха!
Суизину захотелось бежать без оглядки.
— Моя фамилия — Болешске, — сказал венгр. — Вы — мой друг.
По-английски он говорил хорошо. «Балешске, Белешске, — подумал Суизин. — Вот так фамилия!»
— А моя — Форсайт, — сказал он мрачно. Венгр повторил фамилию.
— У вас здорово поранена щека, — пробормотал Суизин. Спутанная, мокрая от крови борода венгра вызывала у него отвращение.
Тот потрогал щеку, посмотрел на пальцы, испачканные кровью, и с равнодушным видом приложил клок бороды к ране.
— Фу! — сказал Суизин. — Вот возьмите платок.
— Благодарю! — сказал венгр, поклонившись. — Я не смел и подумать об этом. Тысяча благодарностей!
— Да берите же! — проворчал Суизин. Почему-то сейчас это казалось ему самым важным. Он сунул платок венгру и почувствовал боль в руке. «Ну вот! подумал он. — Наверное, растянул сухожилие».
Венгр продолжал что-то бормотать, не обращая внимания на прохожих:
— Свиньи! Как вы их расшвыряли! Двум или трем мы, кажется, проломили головы. Трусливые свиньи!
— Послушайте, — сказал вдруг Суизин, — как мне добраться до «Золотых Альп»?
— Как, разве вы не зайдете ко мне выпить вина? — сказал венгр.
Опустив глаза, Суизин про себя решил: «И не подумаю».
— А! — произнес венгр с достоинством. — Значит, вы отвергаете мою дружбу?
«Гордый малый, хоть и нищий!» — подумал Суизин и, заикаясь, нерешительно начал:
— Конечно, если вы так ставите вопрос…
Венгр поклонился и пробормотал:
— Простите меня!
Не успели они пройти и десяти шагов, как их остановил безбородый юноша с впалыми щеками.
— Ради Христа, помогите мне, господа! — сказал он.
— Ты немец? — спросил Болешске.
— Да, — ответил юноша.
— Так подыхай же!
— Господин, посмотри на меня! — И, распахнув пальто, юноша показал голое тело, туго перетянутое ремнем.
Суизин снова почувствовал желание бежать. Его не покидало ужасное чувство, что он слишком близко соприкоснулся с тем, с чем не подобает иметь дела истинному джентльмену.
— Брат, пойдем с нами! — перекрестившись, сказал венгр юноше.
Суизин недоверчиво покосился на своих спутников, но пошел за ними. Почти в полной темноте, ощупью они поднялись по лестнице и очутились в большой комнате, освещенной лунным светом, проникавшим через окно. Тускло горела лампа. В комнате стоял запах спирта и табака, смешанный с легким ароматом роз. В одном углу лежала кипа газет, в другом — стояли цимбалы. На стене висели старинные пистолеты и янтарные четки. Мебель в комнате была аккуратно расставлена, но всюду лежала пыль. Около камина стоял стол, заваленный объедками. Потолок, пол и стены были из темного дерева. Но, несмотря на случайно подобранную мебель, в обстановке все же было некоторое изящество. Венгр достал из буфета бутылку, наполнил стаканы и предложил один из них Суизину. «Если б знать, где упасть, да уж ладно, была не была!» подумал он и медленно поднес стакан к губам. Вино было густое, приторно сладкое, но букет хорош.
— Ваше здоровье, братья! — сказал венгр, вновь наполняя стаканы.
Юноша не заставил себя ждать и опрокинул стакан. Суизин последовал его примеру; теперь ему стало жаль беднягу.
— Зайдите завтра, — сказал он. — Я дам вам пару рубашек.
Но, когда юноша ушел, Суизин с облегчением вспомнил, что забыл дать ему свой адрес.
«Так лучше, — подумал он. — Конечно, это какой-нибудь мошенник».
— Что вы ему сказали? — спросил он у венгра.
— Я сказал ему, — ответил венгр: — «Ты сыт и выпил вина, а теперь ты мой враг».
— Верно! Совершенно верно! Нищие — враги каждого из нас, — сказал Суизин.
— Вы не поняли меня, — вежливо возразил венгр. — Пока он был просто нищим и голодным… Мне ведь тоже приходилось просить милостыню. (Суизин подумал: «Бог мой! Это становится невыносимым»). Но теперь, когда я его накормил, что он такое? Обыкновенный немецкий пес. Я не позволю ни одной австрийской собаке осквернить мое жилище!
Суизин заметил, что у Болешске при этом почему-то охрип голос и неприятно раздулись ноздри. А тот продолжал:
— Я изгнанник. Весь мой род в изгнании. А все из-за них, из-за этих проклятых псов!
Суизин поспешно согласился с ним. В это время в комнату кто-то заглянул.
— Рози! — крикнул венгр.
Вошла молодая девушка. Она была невысокого роста, хорошо сложена, кругленькая, с толстой косой. Широко поставленными блестящими серыми глазами она поглядывала то на одного, то на другого и улыбалась, показывая ровные белые зубы. Лицо у нее было тоже круглое, брови слегка приподняты, скулы широкие, на щеках играл нежный румянец, похожий на цвет дикой розы. Увидев кровь, девушка испуганно приложила руку к щеке и позвала: «Маргит!» Вошла еще одна девушка, постарше и повыше ростом. У нее были красивые руки, большие глаза и прелестный рот, а нос «утиный», как после называл его Суизин, вспоминая Маргит. Нежно воркуя, девушки занялись раной своего отца. Суизин повернулся к ним спиной. У него болела рука.
«Вот что бывает, когда суешься, куда не следует, — мрачно размышлял он. — Так недолго и шею сломать!» И вдруг он ощутил в своей руке чью-то мягкую ладонь, и глаза его встретились с глазами девушки — в них было восхищение, смешанное с робостью. Но кто-то позвал: «Рози!» — дверь хлопнула; Суизин, взволнованный ощущением неясной тревоги, опять остался наедине с венгром.
— Вашу дочь зовут Розой? — спросил он. — У нас в Англии тоже есть такое имя. Роза — это цветок.
— Ее зовут Рози, — поправил венгр. — Английский язык очень трудный. Труднее французского, — немецкого или чешского, труднее даже русского или румынского, других я не знаю.
— Что? — сказал Суизин. — Вы знаете шесть языков?! — и подумал: «Здорово же он врет».
— Вы бы не удивлялись, если бы вам довелось жить в такой стране, где все против вас, — прошептал венгр. — Мы свободный народ, мы умираем, но еще не умерли!
Суизин никак не мог понять, о чем он говорит. Лицо этого человека с белой повязкой и черная растрепанная борода, его угрюмый взгляд, яростное бормотание и глухой кашель — все это было неприятно Суизину. Он казался помешанным. Его смелая манера открыто выражать свои чувства была неприлична, но чувства эти были так глубоки и, вне всякого сомнения, искренни, что Суизин невольно испытывал благоговейный трепет. У него даже появилось непонятное ощущение, какое бывает у человека, когда его заставляют заглянуть в пылающий горн. Болешске перестал шагать взад и вперед по комнате и сказал:
— Вы думаете, что все кончено? Знайте же… в душе каждого мадьяра горит огонь. Что дороже жизни? Что драгоценнее воздуха, воздуха, которым мы дышим? Родина!..
Он произнес это так медленно и так торжественно, что Суизин даже рот открыл, но тут же поспешил изобразить зевок.
— Скажите, что вы стали бы делать, если бы вас победили французы? спросил Болешске.
Суизин улыбнулся, а потом крикнул, как будто его ударили:
— Что? Лягушатники? Пусть только сунутся!
— Пейте! — сказал Болешске. — Такого вина нигде не найдете. — Он наполнил стакан Суизина. — Я вам расскажу о себе.
Суизин торопливо поднялся.
— Уже поздно, — сказал он. — А вино замечательное. У вас много его?
— Это последняя бутылка.
— Как? И вы угощали им нищего?
— Меня зовут Стефан Болешске, — сказал венгр, гордо подняв голову. — Я из рода Коморонских Болешске.
Поделиться книгой: