Пылающая Эмбер

— В следующий раз смотри, куда идёшь, ладно? Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь получил травму, не так ли?

Я улавливаю изменения в его голосе и замечаю, что его правая рука лежит на пистолете. Его дерзкая улыбка превращается в коварную ухмылку.

Рука Лили напряженно сжимает мою руку, и она тянет меня дальше по проходу.

— Козёл продажный, — бормочет она себе под нос, пока мы увеличиваем расстояние между нами и копом.

Я сопротивляюсь приступу головокружения и подступающей тошноте. Мне нужно добраться до какого-нибудь тихого местечка, где я смогу взять себя в руки.

Через пару секунд я выдавливаю:

— Мне нужно найти уборную. Кажется, меня сейчас стошнит.

— Хорошо, дорогая. Тебе туда, — она указывает направо. С потолка свисает знак, подтверждая информацию о том, куда мне следует идти. — Я пока найду своего друга Рига (прим. Rigor (англ.) — суровость, безжалостность), чтоб он удостоверился, что офицер Дэвис соблюдает дистанцию. Хорошо?

— Хорошо.

Она протягивает руку.

— Дай мне их, я за них заплачу.

Я отдаю ей все, что у меня в руках и поворачиваюсь, но девушка останавливает меня, положив руку мне на плечо.

— Слушай, если тебе нужно скрыться или место, чтобы перекантоваться какое-то время, я могу забрать тебя туда, где Дэвис не сможет тебя достать, — я энергично киваю. Она смотрит на длинные очереди у касс, хмурится и говорит: — Возможно, я немного задержусь, но я очень скоро найду тебя, хорошо?

Я бегу в уборную.

Распахнув дверь туалета, я устремляюсь к ближайшей кабинке и делаю это как раз вовремя. Колени скользят по холодной твёрдой плитке пола, лицо зависает над унитазом всего лишь на мгновение, после чего меня начинает выворачивать наизнанку. Я опираюсь ладонью о стену для равновесия, хотя, если честно, сейчас я совершенно точно неуравновешенна.

Слишком близко.

Это было чертовски близко. И дело не только в моём безумном забеге до туалета.

Выражение лица Дэвиса. Он узнал меня. Может быть, он ещё не успел сложить два плюс два, но я не сомневаюсь, что сложит… всему своё время.

Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь избавиться от тошноты и картинок в голове. На которых я закована в наручники. На которых я гляжу из-за решётки. На которых я одета в оранжевый комбинезон.

С моей свободой покончено. Мой таинственный сад заменен на железную клетку, и лишь Бог знает, как долго я в ней просижу.

Я глубоко вздыхаю и заставляю себя успокоиться, чтобы остановить тошноту. Затем беру туалетную бумагу и вытираю лицо.

Среди ряда умывальников я выбираю последний и плескаю холодной водой себе на лицо. Это помогает. Немного. Я смотрю в зеркало, пока капли воды стекают с моего подбородка. Устремляю взгляд к закрытой двери, и в животе все скручивается в узел. Внезапно комната туалета кажется меньше, бежевые стены словно приближаются, а закрытая металлическая дверь становится больше, чем несколько минут назад. Я зажмуриваюсь. Не думай об этом.

Когда я снова открываю глаза, я стараюсь не фокусироваться на комнате. Вместо этого, я опускаю взгляд на ужасные шрамы на своих запястьях. Они неровные и, хотя вызваны одной конкретной причиной, они отличаются друг от друга. Небольшая травма, которую мне нанес Уорнер.

Позади меня со скрипом открывается дверь. В комнату врываются шумы переполненного покупателями магазина. Мой взгляд перемещается, я смотрю мимо своего зеркального отражения. По моей спине пробегает неприятная дрожь, и каждая мышца в моём теле напрягается.

— Эмбер Ди Пирс (прим. Ember (англ.) — уголек), — срывается с губ офицера Дэвиса моё имя. То самое, которое указано в моём свидетельстве о рождении. Щелчок замка звучит как выстрел оружия, когда он открывает кобуру, а затем раздается глухой топот ботинок о кафельный пол, когда он шагает ко мне.

Я сканирую окружающее меня пространство. Все чувства обостряются, и я ищу любую возможность сбежать или спрятаться. Только вот некуда. Заключенная в тесное пространство, загнанная в угол надвигающимся на меня хищником — не то, что я хотела бы испытать вновь.

В мгновение ока мужчина оказывается у меня за спиной, его карие глаза встречаются с моими глазами в зеркале. Светильник над зеркалом освещает пот под линией волос на его лбу.

— Департамент полиции Сан-Диего давно тебя ищет. Уверен, они были бы рады узнать, что ты цела и невредима, живёшь с Лили и её бандой преступников.

Я крепко стискиваю зубы и цепляюсь за край столешницы так, словно моя жизнь зависит от неё. Я могла бы убежать, но не делаю этого. Я быстрая. Но не настолько.

Злобно брошенные им последние слова наводят меня на мысль, что, возможно, у него какие-то тёрки с парнями, с которыми связалась Лили. Отрицание моей связи с ними может стать самым умным принятым мной решением.

— Я… Я не её кузина. Я только что познакомилась с ней. Я не связана ни с ней, ни с ними.

Он внимательно разглядывает моё лицо.

— Она вернётся за тобой?

Я подавляю панику. Не понимаю, какое это имеет отношение к ней.

— Она сказала, что вернётся, — затем я задаю самый важный вопрос. — Ты… арестуешь меня?

Такое чувство, что проходит вечность, прежде чем он отвечает.

— Возможно, нам удастся прийти к соглашению.

Крошечные волоски на моей шее встают дыбом.

— Что ты имеешь в виду? — вокруг его рта появляются морщинки, когда он улыбается, и меня пробирает нервная дрожь. Живот сводит от спазма. — Что? Секс?

Он качает головой. Уголок его рта приподнимается в зловещей ухмылке.

— Не то, чтобы я не заинтересован, но мне нужно нечто большее, чем минет или быстрый перепих, милая.

Меня накрывает волной облегчения. Затем я понимаю, что мне нечего ему дать, и я признаюсь ему в этом.

— Мне больше нечего тебе предложить.

— Не совсем так. Если Лили возьмёт тебя с собой, ты можешь оказаться для меня очень полезной.

Я не понимаю его замысла.

— Куда, по-твоему мнению, она меня возьмёт?

— Когда-нибудь слышала о «Предвестниках Хаоса»?

— Где это? — спрашиваю я.

— Не где, а кто, — он отводит волосы с моего плеча, и я вздрагиваю от его прикосновения. — Они — байкеры. Их притон не так далеко отсюда, — коп указывает в сторону двери. — Парень Лили состоит в их рядах. Настоящий отморозок, как и все остальные. Мы говорим об убийцах, наркоторговцах и контрабандистах. Они отмывают деньги в местном казино. Только предложи, и если это незаконно, они берутся за дело. Они считают, что владеют всем и всеми. Они не церемонятся с людьми, которые переходят им дорогу.

На его челюсти дергается мышца.

В глубине моего живота, как неподъёмный груз, оседает страх.

— Каким боком это относится ко мне?

— Мне нужно, чтобы ты добыла для меня то, что я смогу использовать, чтобы засадить этих ребят навсегда.

Это безумие. То, что он просит меня сделать.

— Как…

— Будь милой. Делай всё, что должна. Добейся, чтобы они оставили тебя в клубе, после чего держи ушки на макушке и снабжай меня всей информацией, что услышишь, такой, что я смогу использовать.

Делай всё, что должна? Иначе говоря… позволить одному из них, или всем, меня трахать? Стать его стукачом? Доносить. На. Мотоклуб.

Он сумасшедший?

Нет. Ни за что, чёрт возьми.

— Не сомневаюсь, эти грязные ублюдки тебя полюбят.

Он проводит пальцами по моей руке, и я отшатываюсь.

— А что, если они не захотят меня принять?

— Тогда, я полагаю, мы будем гораздо чаще видеть друг друга в ожидании полицейского управления Сан-Диего, которое приедет, чтобы забрать тебя. Но ты не волнуйся. Я могу придумать массу вещей, которыми мы сможем заняться, чтобы скоротать время. Хотя мне бы не хотелось видеть такую красавицу, как ты, за решеткой. Но ведь ты знаешь, что поджог — чертовски серьёзное преступление. Как думаешь, какой срок тебе светит? Десять, пятнадцать, двадцать лет?

Если бы меня до этого не стошнило, то я бы блеванула прямо сейчас.

Я не понаслышке знаю о мотоклубах. Правда, я не эксперт. Я не разбираюсь во всех тонкостях, но знаю достаточно. Я знаю, что необходимо соблюдать дистанцию. Я знаю, что они — проблема, худшая из возможных. Я знаю, что большинство этих парней чертовски пугающие, упиваются ездой на двух колесах, трахают огромное количество женщин, бухают, ширяются, развлекаются и прилагают все свои усилия к тому, чтобы принимать участие в таких вещах как можно чаще.

Они похожи на парней с плакатов о семи смертных грехах.

Как бы там ни было, мне по личному опыту был известен лишь один конкретный байкер. Само собой, он оставил после себя неизгладимое впечатление, как и немыслимое чувство страха. Уже второй раз за сегодняшний день я вспоминала о нем.

«Ворон» — как его окрестила моя сестра — посетил наш дом, когда мне было примерно семь лет, а затем остановился у нас примерно четыре года спустя. У него были длинные чёрные волосы, которые он собирал в хвост, они доходили ему до середины спины. У него был смуглый цвет кожи и волевые черты лица. Я только потом поняла, что такие особенности были присущи североамериканским индейцам. Обычно во время его визитов меня отправляли к соседке или поспешно прятали в чулан, так что я только мельком видела его через щели двери чулана. Но я была любознательным ребёнком, а он был интересным персонажем, в отличие от других залетных, коренастый бойфрендом моей матери. Несмотря на то, что я была мала, мне казалось, что Ворон был больше заинтересован в моей сестре, чем в моей матери — блондинке с рыжеватым цветом волос. Его присутствие в нашем доме всегда было своего рода загадкой. Не только потому, что Сандаун уходила в себя на несколько дней после его визитов, но и потому, что он имел привычку оставлять на столе конверт, набитый деньгами.

Я научилась не задавать Санни вопросов о нем. Ни к чему хорошему это не приводило. Только немного погодя я пришла к своим собственным выводам и решила, что лучше вести себя так, будто он вовсе не существовал.

С тех пор единственные байкеры, с которыми я пересекалась, были членами мотоклуба, пользующегося дурной славой. Они владели зданием в нескольких кварталах от жилого комплекса, в котором я росла. Никаких безумств, они просто заглядывали в продуктовый магазин, гуляли по улице или проносились мимо, пока не выбирались на шоссе. По большей части, они занимались своим делом, а я своим.

Моя мать любила говорить: «Если ты не беспокоишь их, они не беспокоят тебя. Во многом напоминает улей пчел-убийц».

Что я знаю наверняка, так это то, что они — шайка личностей, с которыми шутки плохи.

Мне хочется сказать офицеру Дэвису, чтоб катился к чертовой матери. Я не собираюсь наживать врага в лице банды головорезов. Я на грани того, чтобы послать его. Но держу язык за зубами. Если я скажу ему пару ласковых, не сомневаюсь, что он прямо здесь наденет на меня наручники и заберет в участок. Если я соглашусь с его планом, или, по крайней мере, буду вести себя так, будто я в деле, может быть, я смогу выкроить для себя время, чтобы найти выход из этой ситуации.

Его рука сжимает моё плечо.

— Что будем делать?

Я тяжело выдыхаю:

— Они не раскроют мне свои секреты только потому, что я предложу им себя.

Его рука передвигается влево, он хватает меня сзади за шею и толкает вперёд, пока моё лицо не прижимается к зеркалу. Он рычит:

— Высоси или вытрахай это из них, если придётся. Мне насрать. Но тебе лучше найти способ раздобыть то, что мне нужно, или именно ты окажешься за решеткой, а не эти грязные ублюдки, ты меня слышишь? И мне нужно что-то стоящее. Не какие-то дерьмовые сплетни о том, как они изменяют своим женам, старухам или другим сукам, как бы они их ни называли. Я хочу знать об их торговых сделках, поездках, деловых контактах и других клубах, с которыми их связывают поставки и наркота. Ты поняла? Даже не пытайся меня кинуть. Проговоришься им о нашей маленькой сделке, я запру тебя так быстро, что голова закружится. Попытаешься сбежать из города, я расскажу несколько историй, и тогда твоё лицо будет украшать каждый полицейский участок, каждый телевизор и каждую газету. Больше не останется мест, куда ты сможешь податься, где тебя не узнают и не вызовут копов.

Сукин сын… К моей шее и лицу приливает краска. Внутри меня клокочет ярость.

— Разве двадцать лет твоей жизни не стоят того, чтобы развязать языки каким-то там байкерам?

Я цежу сквозь стиснутые зубы:

— Хорошо. Я сделаю это.

Он сильнее вдавливает моё лицо в стекло.

— Что ты сказала? Я не расслышал тебя.

— Я сказала, что сделаю это.

Его рука тут же отпускает меня.

— Хорошая девочка.

Я хмуро гляжу на его отражение.

— Они не доверятся мне за одну ночь.

Он ухмыляется.

— Я дам тебе две недели. Две недели свободы за каждый стоящий кусок информации, который ты для меня раздобудешь. У тебя есть киска. Я предлагаю тебе использовать её и использовать с толком.

Неужели он только что всерьёз сказал это? Господи, что он за коп такой?

Неспешно дойдя до выхода, он открывает дверь, выглядывает и оставляет меня одну в туалете.

Я отталкиваюсь от мойки и позволяю волне гнева и ярости захлестнуть меня с головой.

— Чтоб тебя!

Я выбрасываю кулак вперёд и кричу, когда мои костяшки ударяются о стекло. Оно не разбивается, но мою руку простреливает жгучая боль от костяшек до предплечья.

— Ой! Чёрт! Дерьмо!

Я качаю свою руку, словно в колыбели.

Через несколько минут дверь распахивается снова. На этот раз я вижу в зеркальном отражении Лили, стоящую в дверном проёме.