Дерби Брайа
Предвестники Хаоса
«Пылающая Эмбер»
Пролог
Когда ваша жизнь сгорает у вас на глазах, превращаясь в пепел, трудно найти надежду среди оставшихся от нее угольков.
Мой нос заполнен непереносимым запахом бензина. Вонь исходит от моей одежды и кожи, блокируя запах пылающего передо мной огненного ада. Жар лижет каждый открытый участок моего тела, а в моих глазах становится также сухо, как в пустыне Мохаве.
Тем не менее, от этого невозможно отвести взгляд.
Мало того, что контраст оранжево-желтого пламени на фоне полуночного неба завораживает, так я, помимо прочего, отчаянно пытаюсь охватить взглядом каждый дюйм горящего подвала. С каждой секундой доказательство насилия, которое я пережила, превращается в угольки, и часть его мира рушится, даря мне покой.
Мощный вой сирены пожарной машины становится громче, сообщая мне о том, что время вышло. Несмотря на то, что пепел падает на меня как дождь, укрывая под покровом ночи, этого недостаточно. Мне нужно исчезнуть, прежде чем они поймают меня здесь. Прежде чем они узнают, что я сделала. Прежде чем он обнаружит, что я всё ещё жива.
Отступив в тень, я поднимаю капюшон, опасаясь, что мои волосы привлекут нежелательное внимание даже в темноте. Но, как только я опускаю руки, пульсирующая боль в моих запястьях дает о себе знать. Рваные раны на каждом из них сейчас кричат, взывая о внимании. Опускаю взгляд, и меня накрывает волна понимания.
Нет. Боже, нет.
Мои внутренности скручиваются в узел.
Я так увязла в этом оцепенелом состоянии, что не поняла, как оставила доказательства своего побега на каждой травинке.
Вой сирен в моих барабанных перепонках вопит: «Уходи! Сейчас же! Пока еще не поздно».
Судорожно вздохнув, я молюсь, чтобы у меня хватило времени выбраться из города, а может быть, даже из самого штата.
В последний раз взглянув на возрастающую силу огня, я закидываю свою спортивную сумку на плечо, обхватываю себя руками и ухожу.
Жар огня исчезает, и мои конечности покрываются мурашками, когда меня настигает прохладный бриз океана. На какое-то мгновение воздух, которым я дышу, наполняют ароматы тропических цветов и соленой воды. Но очень скоро они улетучиваются, снова уступая место едкому запаху бензина.
Мое сердце тяжело бьется у меня в груди, когда я прощаюсь с солнечным местом, которое всегда звала домом. Я буду скучать по нему. Буду скучать по пляжу, заливу, центру города. Буду скучать по океану и солнцу, всегда согревающему мою кожу. Мысль, что я никогда сюда не вернусь, причиняет мне физическую боль.
Как же я до такого дошла? Как я позволила ему шаг за шагом лишить меня всего самого важного? Моего дома? Моей семьи? Моей свободы?
Я миллион раз спрашивала себя, могла ли я все это предотвратить. Не упустила ли я какие-либо предупреждающие знаки в самом начале? Намеки на то, что в том ангеле, которым он предстал передо мной, притаился монстр.
Подсказки должны были быть. Тем не менее, я проигнорировала и упустила каждую из них.
Как бы то ни было, этого больше не повториться. Меня больше не введет в заблуждение смазливое личико и благородный внешний вид. И я чертовски уверена, что не позволю никому себя контролировать, как контролировал меня он. Остальные дни своей жизни, сколько бы мне их не было отпущено, я буду свободна, и никак иначе.
Я больше ни одной секунды своей жизни не проведу взаперти.
Больше. Ни. Одной. Секунды.
Я не могу и дальше оставаться святой, но, по крайней мере, я выжила.
Глава 1
Самый гнусный поступок из всех — воспользоваться отчаянием другого человека.
Что-то тяжелое падает на меня сверху, выбивая воздух из легких, и я широко распахиваю глаза. На мгновение впадаю в ступор, не понимая, то ли я еще сплю, то ли уже бодрствую.
Неясная, размытая фигура нависает надо мной в темноте. У меня уходит секунда на то, чтобы понять, что мускусный, приторный запах, вторгающийся мне в нос — это запах пота. Что кислое зловоние, бьющее мне в лицо, — чье-то дыхание, а вес, давящий на меня сверху, — это мужчина.
Легкие наполняются кислородом, когда я втягиваю воздух, чтобы закричать. Но прежде, чем могу подать голос, большая потная ладонь накрывает мой рот и пальцы впиваются мне в щеки. Паника и адреналин наполняют мое тело, пока я извиваюсь, пинаюсь и толкаюсь. Мужик, придавивший меня, рычит от недовольства, но я не останавливаюсь. Я царапаю ногтями его кожу, везде и всюду. Упершись пятками в матрас, я толкаю бедра вверх, пытаясь спихнуть с себя его тело, но с его весом в два раза больше моего, он едва сдвигается. Он — чертова наковальня, придавившая меня сверху.
Его пальцы возятся с кнопкой на моих шортах всего лишь секунду, прежде чем он яростно дергает их вниз, стаскивая с моих бедер.
Мысль о том, что это мерзкое существо проникнет в мое тело, вызывает тошноту, которая медленно поднимается вверх по моему горлу, да к тому же открывает в моей голове железный ящик, заполненный давно запертыми в нем воспоминаниями. Воспоминаниями о моей жизни с Уорнером. Они напоминают мне о том, что борьба с моим похитителем приводила лишь к более жестокому… более болезненному сексу. Который всегда оставлял на мне шрамы.
Чем больше ты будешь сопротивляться мне, тем больнее тебе будет. Впусти меня, Эм. Впусти меня.
Я крепко зажмуриваюсь, когда мой насильник рвет на мне нижнее белье, и пытаюсь найти укромный уголок в своем сознании. Потайной уголок, где никто и ничто не сможет меня найти и причинить боль.
Но как только я сбегаю от реальности, насильник прекращает свои действия… и затихает. Я тяжело дышу, и мой нос тут же заполняет исходящий от него кислый смрад. Открыв глаза, я вижу его вздымающуюся и опадающую при дыхании грудь, но в остальном его тело замерло надо мной.
— Отвали от нее, скотина, или я разрежу тебя как чертову дыню, — шипит юный женский голос.
Мне в глаза бросается отблеск ножа, прижатого к горлу моего насильника. Мужик поворачивает голову, его глаза мгновенно распахиваются в удивлении, и он резко дергается назад.
— Не вздумай, — рявкает голос.
Он колеблется, как будто просчитывает свои шансы. А может, он решает, что предпочтительнее: умереть или изнасиловать меня. Через секунду он, матерясь, сползает с меня. Его рука мгновенно устремляется к шее и сквозь пальцы просачивается темная жидкость. Ковыляя прочь, он бормочет себе под нос что-то невнятное.
Мое сердце бешено колотится, и я отчаянно сопротивляюсь начинающим наворачиваться на глаза обжигающим слезам.
Я не заплачу.
— Не смей. Ты в порядке. Жива. Дышишь. Свободна, — шиплю я себе под нос. Затем заглатываю огромную порцию воздуха, которая устремляется к моим легким, чтобы заполнить их, пока надеваю и застегиваю шорты. Я дергаю за молнию, но она не сходится, потому что сломана.
Проклятье.
Я поднимаю взгляд и концентрирую внимание на маленькой фигурке, стоящей не более чем в двух футах от меня. Ее черная одежда сливается с темной комнатой. Она смахивает на эльфа со своими короткими темными волосами длиной до подбородка, тонкими ножками и маленькими ручками. Словно фея Динь-Динь в человеческом обличье. Только эта фея держит нож.
Между нами повисает жуткая тишина. Когда я снова открываю рот, мой голос звучит громче, чем я рассчитывала.
— Поверить не могу в то, что… спасибо, — я сглатываю образовавшийся в горле комок. — Я думала, эта комната только для женщин.
Не говоря ни слова, фея Динь-Динь разворачивается и забирается на верхнюю койку, которая находится рядом с моей. Следя за ней взглядом, я жду ответа. Только вот его все нет и нет.
Сев на койку и притянув колени к груди, я сканирую спальное помещение и обнаруживаю на себе взгляды многих его обитательниц, наблюдающих за мной, и тогда я спрашиваю себя… каким образом эта девчонка, еще более миниатюрная, чем я, оказалась единственной, у кого хватило духу что-то сделать? Почему мне не помог кто-то другой?
Проходит несколько минут, мои глаза улавливают каждое движение или звук. Тридцать восемь дней на улице, и все это время я была в относительной безопасности. Но здесь я не чувствую себя в безопасности. Больше нет.
Если бы не обещанные еда и душ, я бы схватила сумку и ушла. Кроме того, по-прежнему идет дождь, который, в основном, и заставил меня здесь остаться, поскольку ливни в Нью-Мексико во многом похожи на маленькие цунами. Честно говоря, если бы я знала, то сразу же двинулась в Техас, как первоначально планировала. Но сейчас, билет на автобус, чтобы выбраться отсюда, стоил гораздо больше, чем я могла себе позволить потратить.
Проходят часы. Солнце постепенно просачивается сквозь окна, вынуждая временных обитателей пошевеливаться, просыпаться, создавая суматоху и поднимая неизменный гул голосов в чрезмерно переполненной комнате.
Закрыв глаза, я очищаю свой разум и мысленно готовлюсь начать новый день, подбадривая себя положительными лозунгами, которые мне нужно услышать. Все наладится. Ты сильнее, чем думаешь. Впереди тебя ждет лучшая жизнь. Но я слышу лишь голос моей матери, а не свой собственный.
Поднявшись, я кручусь из стороны в сторону, разминая свою затекшую спину. У меня возникает чувство, что за мной наблюдают, и я опускаю руки.
— Впервые здесь?
Я смотрю вправо и вижу стоящую там пожилую женщину. Она поглядывает на меня через завесу темных волос с сильной проседью.
— Так заметно?
Она пожимает плечами.
— Понадобится время, чтобы привыкнуть к хаосу, царящему в этом месте. Удалось выспаться?
Я смотрю на свою койку и на мгновение вновь возвращаюсь к событиям минувшей ночи. Меня сотрясает мелкая дрожь. Затем я вновь обращаю свой взгляд на нее и отвечаю:
— Нет, не удалось.
— Подожди немного. Ты привыкнешь.
Мммм… Я бы не была так уверена.
Она задает мне вопросы, пока сворачивает одеяло:
— Ты собираешься в душ? Горячая вода скоро закончиться, если не поспешить.
Опустив взгляд на свои руки, я вижу грязь под ногтями, которая, без сомнения, включает в себя его кожу и кровь.
— Да… Я бы помылась.
Она кивает.
— Ты непротив приглядеть за моей сумкой, пока я схожу? Некоторым людям «здесь» нельзя доверять, — её взгляд перемещается на группу женщин в дальнем углу, которые пристально наблюдают за нашим общением. — Я в своё время обзавелась несколькими врагами, — говорит она, — и предпочла бы не оставлять свои вещи на виду. Если хочешь, я могу потом присмотреть за твоими вещами.
Когда я затрудняюсь с ответом, она добавляет:
— Ты быстро усвоишь, что сначала нужно заслужить доверие, прежде чем люди ответят тебе тем же.
— Я понимаю.
И я доверюсь. Если тебе что-то от кого-то нужно, ты должна дать что-нибудь взамен. Это реальность, которую я усвоила с юных лет.
Кроме того, скрываться и переезжать с места на место — все равно, что влачить одинокое и жалкое существование. Было бы неплохо обзавестись другом или же кем-то, кто даст мне совет.
Справа от меня раздается тяжёлый глухой звук. Я поворачиваюсь, и мой взгляд натыкается на глаза цвета зелёной листвы. Они принадлежат девушке. Девушке из прошлой ночи. Она ростом около пяти футов и трёх или четырёх дюймов. Сложение тела почти как у ребёнка. Если бы мне нужно было определить ее возраст, я бы сказала, что ей не больше шестнадцати лет. Но это не так, поскольку ей должно быть восемнадцать, чтобы ее допустили в ночлежку. Хотя, мне начинает казаться, что управляющий этого места не является приверженцем соблюдения правил. Мужчины и женщины должны быть размещены отдельно друг от друга, а это не так, если учитывать произошедшее минувшей ночью.
У девушки овальное личико, высокие скулы и большие глаза, щедро покрытые тенями под темными бровями. У неё чёрные как смоль, короткие, всклокоченные волосы, которые ярко выделяются на фоне кожи цвета слоновой кости. Она одета немного готически на мой вкус, в чёрные майку, шорты и высокие кожаные сапоги, а половину её предплечья покрывают резиновые браслеты.
В конце концов, не так уж много сходства с феей Динь-Динь, она больше похожа на юную Джоан Джетт (прим. Джо́ан Джетт (настоящее имя Джоан Мэри Ларкин; род. 22 сентября 1958, Филадельфия, Пенсильвания) — американская гитаристка, вокалистка, продюсер и автор песен, актриса).
Её агрессивный внешний вид кажется попыткой оттолкнуть от себя весь мир. Но тогда почему приблизительно из двух сотен обитателей ночлежки, она была единственной, кто пришёл мне на помощь?
— Воу, воу, успокойся, Рыжая. Я не собираюсь перерезать тебе горло или что-то типа того.
Рыжая. Меня звали и похуже. «Рыжеволосая», «Рыжуха», и самые мною не любимые «Огненная щелка» и «Веснушчатый монстр». Хотя в последние годы меня не называли ни одним из этих прозвищ.
Мини-версия Джоан Джетт поворачивается к старухе, черты её лица искажаются и она морщит нос. Из неё вырывается шипение, пальцы сжимаются в кулаки, подтверждая мою теорию о том, что она подросток.
— Соплячка, — насмехается над ней старуха, и я озадачена её внезапной враждебностью.
— Хельга.
— Шлюха.
— Ведьма, — Джоан смотрит на потолок и обводит его взглядом. — Вот бы нашёлся дом, который бы на тебя обрушился.
Старуха закатывает глаза.
Джоан скрещивает руки на груди, смотрит мне в лицо и резко спрашивает:
— Кто ты? Какая у тебя история?
— Э-э… — я не называю своё настоящее имя. Никогда. — Рыжая, как ты уже догадалась. Эм… это моя первая ночь, — я засовываю руки в задние карманы. — Спасибо за…
Она качает головой.
— Просто в следующий раз прикрывай свою спину, чтобы мне не пришлось этого делать. В этом лесу бродит не один волк. Если ты понимаешь, о чем я, — и вот я вновь впадаю в ступор, когда она делает ложный выпад в сторону старухи, от чего та вздрагивает. Джоан довольно хмыкает, поворачивается и уходит, пиная предметы, разбросанные на полу и по несчастью вставшие на её пути, оставляя о себе впечатление как о маленьком торнадо.
Эта мысль вызывает лёгкую улыбку на моём лице. Ей не занимать дерзости, как и кое-кому ещё, кого я знаю и по кому скучаю.
Хельга, как назвала её Маленькая Джоан, не особо удивлена. На самом деле, она выглядит испуганной, бормоча себе что-то под нос.
Между нами повисает неловкое молчание. Затем она бормочет:
— Не обращай внимания на Айви. Эта девчонка — неблагодарное дерьмо.
Имя этой девушки Айви (прим. Ivy (англ.) — плющ)?
Не поворачиваясь ко мне лицом, она продолжает:
— Знаешь, внешне ты похожа на ирландку. Рыжие волосы, веснушки. Но вместо зеленых — голубые глаза.
Они на самом деле голубовато-зеленые, но я не исправляю ее.