A
4
"
"
240
"
B
4
"
"
"
170
A
5
"
"
220
"
B
5
"
"
"
200
A
6
"
"
210
"
B
6
"
"
"
215
A
7
"
"
200
"
B
7
"
"
"
250
A
8
"
"
180
"
B
8
"
"
"
260
A
9
"
"
170
"
A
10
"
"
150
"
Пусть покупатели начинают с цены в 130 флоринов. Ясно, что по такой цене могли бы купить лошадей все 10 покупателей, тогда как со стороны продавцов только двое (B1 и B2) могли бы согласиться на подобную сделку. При таких условиях очевидно, что меновой акт не может реализоваться, ибо продавцы неминуемо будут пользоваться конкуренцией между покупателями, и цена должна будет идти вверх; точно так же и конкуренция между покупателями не позволила бы только двоим покупателям совершить сделку на 130 фл. При дальнейшем повышении цены число конкурентов со стороны покупателей должно сокращаться. В самом деле, при цене в 150 фл. отпадает покупатель A10, при цене в 170 фл. отпадает A9 и т. д. Но, с другой стороны, чем более сокращается число покупателей, тем более возрастает число продавцов, которым возможно, с точки зрения хозяйственного расчёта, принять участие в меновом акте. При цене в 150 фл. может продать лошадь B8; при цене в 170 фл. — B4 и т. д. При цене в 200 фл. конкуренция между покупателями ещё продолжает действовать. Положение дел принимает, однако, другой оборот при дальнейшем повышении. Пусть цена поднимается выше 210 фл. Тогда спрос и предложение взаимно уравновешиваются. Выше 220 цена подняться не может, ибо тогда был бы исключён покупатель A5, и конкуренция между продавцами заставила бы цену понизиться; в нашем конкретном случае цена не может, в сущности, подняться и до 215, так как тогда на 6 продавцов приходилось бы всего 5 покупателей. Таким образом, цена устанавливается в границах между 210 и 215 флоринами.
Отсюда следует: во-1-х, что «совершить меновую сделку, т. е. купить или продать, действительно удастся с той и с другой стороны конкурентам, обладающим наивысшей обменоспособностью, а именно, — тем из покупателей, которые оценивают товар всего выше (A1–A5), и тем из продавцов, которые оценивают товар всего ниже (B1–B5)»[225].
Bo-2-x. «В меновую сделку фактически вступает с той и с другой стороны столько лиц, сколько получается пар, если разместить попарно желающих купить и продать по степени их обменоспособности в нисходящем порядке, — пар, из которых в каждой покупатель оценивает товар, по отношению отдаваемой в обмен на него вещи, выше, нежели продавец»[226].
В-3-х. «При обоестороннем соперничестве, границы, в пределах которых устанавливается рыночная цена, определяются сверху — оценками последнего из фактически вступающих в меновую сделку покупателей и наиболее сильного по своей обменоспособности из устранённых конкуренцией с рынка продавцов, а снизу — оценками наименее сильного по обменоспособности из фактически заключающих меновую сделку продавцов и наиболее сильного по обменоспособности из неимеющих возможности вступить в меновую сделку покупателей»[227]. Если назвать выше определённые пары «предельными парами», то получится такая формулировка закона цен: «Высота рыночной цены ограничивается и определяется высотою субъективных оценок товара двумя предельными парами»[228].
Таков механизм конкуренции, т. е. процесс образования цен, взятый с его формальной стороны. По существу дела, это не что иное, как развёрнутая формулировка давно известного закона спроса и предложения. Поэтому нас интересует гораздо более не эта формальная сторона дела, а самое содержание его, т. е. количественная определённость менового процесса. Но предварительно ещё одно небольшое замечание. Определяя «общие правила», которыми будут руководствоваться агенты обмена, Бём-Баверк формулирует три таких «правила»: «во-1-x, он (т. е. участник меновой сделки. Н. Б.) вступит в меновую сделку вообще только в том случае, когда обмен приносит ему выгоду; во-2-х, он предпочтёт скорее совершить сделку с большей, нежели с меньшей выгодой; в-3-х, наконец, он предпочтёт совершить меновую сделку с меньшей выгодой, нежели совсем отказаться от обмена»[229]. Из этих трёх «общих правил» первое неверно. А именно, могут быть случаи, когда продавцы вступают в обмен, терпя убыток, и действуют по «правилу»: лучше меньший убыток, чем больший убыток. Это бывает в тех случаях, когда капиталисты вынуждены рыночной конъюнктурой продавать свой товар по цене, более низкой, чем издержки производства. Сам Бём-Баверк говорит в другом месте, что только «сентиментальный глупец» (sentimentaler Tor) отказался бы при таких условиях от продажи своего товара. Здесь первоначальная оценка продавца, с которой он является на рынок, отступает перед стихийной силой рыночной конъюнктуры и заставляет его заключать сделку с явным ущербом для его предприятия.
Перейдём теперь к факторам, определяющим — в рамках вышеописанного формального «закона цен» — высоту этих цен. Таких факторов Бём-Баверк насчитывает шесть: 1) число желаний или требований, относящихся к товару; 2) абсолютная величина объективной ценности товара для покупателей; 3) абсолютная величина субъективной ценности денег для покупателей; 4) количество товара, предполагаемого для продажи; 5) абсолютная величина субъективной ценности товара для продавцов; 6) абсолютная величина субъективной ценности денег для продавцов. Рассмотрим, чем, в свою очередь, определяется по Бём-Баверку каждый из этих факторов в отдельности.
I. Число желаний, направленных на товар. По поводу этого фактора Бём пишет: «Относительно этого фактора мало можно сказать такого, что не разумелось бы само собою. На него оказывают, очевидно, влияние, с одной стороны — размеры рынка, с другой — характер данной потребности… Впрочем, — и это единственное замечание теоретического характера, которое нам придётся здесь делать, — не всякий желающий обладать товаром, в силу своей потребности в нём, является вместе с тем и человеком, желающим купить этот товар… Бесчисленное множество людей, нуждающихся в известных материальных благах и желающих обладать ими, тем не менее добровольно (!) устраняются от участия в обмене, так как у них оценка денег, при предполагаемом состоянии цен на рынке (наш курсив. Н. Б.), настолько превышает оценку товара, что они заранее оказываются лишёнными экономической возможности заключить меновую сделку»[230]. Таким образом, «число желаний» определяется, как число желаний вообще минус число заранее самоустраняющихся, а это последнее определяется в зависимости от рыночных цен, определение которых должно быть дано, в свою очередь, в зависимости от «числа желаний».
2. Оценка товаров покупателями. «Высота ценности — пишет по данному пункту Бём-Баверк — определяется, вообще, величиною предельной пользы[231]. Выше мы подробно разбирали это положение и нашли, что покупатели отнюдь не оценивают товаров по их предельной пользе. Корректив же самого Бём-Баверка — его теория субституционной ценности — есть не что иное, как теоретический круг.
3. Субъективная ценность денег для покупателей. Замечания Бём-Баверка по этому вопросу сводятся к тому, что, «вообще говоря, в глазах более богатых людей субъективная ценность денежной единицы будет меньше, в глазах более бедных — больше»[232]. По существу же теория денег состоит в том, что субъективная ценность денег — и для продавцов, и для покупателей — есть их субъективная меновая ценность, которая опять-таки зависит от слагающихся на рынке товарных цен. Таким образом, и этот «фактор образования цен» объясняется через цены.
4. Количество товара, предназначенного для продажи. Здесь действуют, по Бём-Баверку, следующие причины: a) естественные условия (напр., ограниченное количество земли); b) социальные и правовые отношения (монополии всякого рода); c) «в особенности» же — высота издержек производства. Но эта высота издержек производства не находит себе, как мы видели выше, никакого объяснения в теории Бём-Баверка, так как, с одной стороны, она определяется предельной полезностью продукта, а с другой стороны, она определяет эту последнюю.
5. Субъективная ценность товара для продавцов. Тут у Бёма имеются две формулировки: первая — «непосредственная предельная польза и затем субъективная потребительная ценность, какую имеет один экземпляр в глазах продавца, в большинстве случаев бывают крайне низки»[233]. Эта формулировка, как мы подробно доказывали выше, не соответствует действительности, так как оценка продаваемых товаров по полезности отсутствует совершенно, т. е. математически равна нулю. С другой стороны, очевидно, что продавцы оценивают свой товар, и оценивают вовсе не «крайне низко». Тут выступает вторая формула Бёма: «Высотою рыночной цены — пишет он в другом месте — какую может получить каждый производитель за свой продукт, определяется высота субъективной (меновой) ценности, какую он придаёт продукту»[234]. Но эта формулировка теоретически ещё менее состоятельна, так как уже самое понятие субъективной меновой ценности противоречиво: будучи основой для выведения цен, оно эти цены предполагает данными.
6. Субъективная ценность денег для продавцов. «К этому фактору — говорит Бём-Баверк — приложимо в общем всё, что мы говорили выше относительно субъективной ценности денег для покупателей. Только у продавцов ещё чаще, чем у покупателей, наблюдается то явление, что ценность, какую имеют в их глазах деньги, определяется не столько общим имущественным положением их, сколько специальными нуждами в наличных деньгах»[235]. Здесь следует, таким образом, различать два момента: во-1-х, оценку денег в зависимости от «общего имущественного положения»; она складывается, в свою очередь, из двух факторов: количества денег, имеющегося у их владельца, и товарных цен; во-2-х, оценку денег в зависимости от «специальных нужд», т. е. рыночной конъюнктуры, которая опять-таки есть не что иное, как известное состояние рыночных цен. Таким образом, специфическая природа денег, как меновой ценности, не позволяет объяснить явления денег с точки зрения полезности, и теория Бёма должна неминуемо вертеться в ложном кругу.
«В продолжение всего процесса образования цены — пишет Бём-Баверк — …нет ни одной фазы, нет ни одной черты, которая не сводилась бы, как к своей причине, к размерам субъективных оценок вещи участниками обмена, и потому мы с полным правом можем назвать рыночную цену равнодействующею сталкивающихся на рынке субъективных оценок товара и той вещи, в которой выражается его цена»[236]. Однако, как мы видели в первой главе, такая точка зрения принципиально недопустима: она игнорирует основной факт общественной связи между индивидуумами, связи, которая дана заранее и которая формирует индивидуальную психику, заполняя её общественным содержанием. Поэтому всякий раз, как теория Бёма берёт индивидуальные мотивы, чтобы из них вывести социальное явление, этот социальный элемент, в более или менее скрытом виде, вводится уже заранее, и все построение становится ложным кругом, сплошной логической ошибкой, которая только по видимости может служить объяснением, в действительности же демонстрирует лишь полную бесплодность новейшей буржуазной теории. В самом деле, при разборе теории цены выяснилось, что из шести «факторов» образования её ни один не получил у Бём-Баверка удовлетворительного объяснения. Теория ценности Бём-Баверка оказалась бессильной объяснить явление цены. Своеобразный фетишизм австрийской школы, который привязывает её сторонникам индивидуалистические шоры и делает невидимыми для них диалектическую связь явлений, те общественные нити, которые тянутся от одного индивидуума к другому и только одни делают из человека «общественное животное», — этот фетишизм убивает в корне всякую возможность познать «структуру современного общества». Разработка этой проблемы по-прежнему остаётся за школой Маркса.
Глава IV. Теория прибыли
1. Значение проблемы распределения. Постановка вопроса. 2. Понятие капитала. «Капитал» и «прибыль» в «социалистическом государстве». 3. Общая характеристика капиталистического производственного процесса; образование прибыли.
1. Значение проблемы распределения. Постановка вопроса
Если вообще всякому отделу политической экономии суждено развиваться в различных направлениях в зависимости от того, кто разрабатывает данный отдел, то это положение особенно ярко и непосредственно видно на учении о распределении, в частности на теории прибыли. Вопрос этот почти непосредственно соприкасается с «практикой» борющихся классов, он наиболее сильно затрагивает их интересы, и неудивительно, что как раз здесь свила себе прочное гнездо то весьма грубая, то, наоборот, удивительно утончённая, но всё же легко открываемая, апология современного общественного строя. С логической стороны, вопрос о распределении, который ещё Рикардо считал за самый важный вопрос политической экономии[237], имеет, несомненно, первостепенное значение. Невозможно понять законы общественного развития, не анализируя — если брать современное общество — процесса воспроизводства общественного капитала, простого и расширенного. Одна из первых попыток понять движение капитала — мы разумеем знаменитую «Экономическую таблицу» Кенэ — должна была поэтому отвести весьма значительное место проблеме распределения. Но даже если и не задаваться такими задачами, как познание механизма всего капиталистического производства в его целом и в его «полном общественном масштабе», всё же вопрос о распределении, взятый даже an und für sich, представляет громадный теоретический интерес. Каким законам подчиняется процесс распределения ценностей между различными общественными классами; каковы законы прибыли, ренты, заработной платы; каково соотношение между этими категориями; отчего зависит в каждый момент их величина и каковы тенденции общественного развития, определяющие эту величину, — вот основные вопросы, которые ставит себе теория распределения. Если теория ценности даёт анализ основного и всеохватывающего явления товарного производства, то теория распределения должна дать анализ антагонистических социальных явлений капиталистического мира, классовой борьбы, которая облекается теперь в специфические формы, присущие товарному хозяйству. Как эта классовая борьба получает свою капиталистическую формулировку, т. е., другими словами, как проявляется она в форме экономических законов, — показать это и является задачей теории капиталистического распределения[238]. Конечно, далеко не все так понимают задачи теории распределения. Уже в самой постановке вопроса можно различать два основных направления. «Здесь существуют — пишет один из новейших исследователей, Н. Шапошников — две диаметрально противоположные точки зрения, из которых может быть правильной только какая-нибудь одна»[239]. Это различие состоит в том, что одна группа экономистов ищет происхождения так называемых «нетрудовых доходов» в вечных и «естественных» условиях человеческого хозяйствования, другая, наоборот, считает их следствием специфически-исторических отношений, говоря конкретно, видит здесь результат частной собственности на средства производства. Вопрос, однако, можно поставить шире, в более общей формулировке, так как речь идёт, во-первых, не только о «нетрудовых» доходах, но и доходах вполне «трудовых» (ибо, напр., понятие «заработной платы» коррелятивно с понятием «прибыли», оно логически возникает и падает вместе с ним), во-вторых, можно поставить вопрос о формах распределения вообще, т. е. рассматривать не только капиталистическую форму распределения, но и общую зависимость форм распределения от форм производства. Если мы поставим этот последний вопрос, то анализ его обнаружит следующее. По своему функциональному значению процесс распределения есть не что иное, как процесс воспроизводства самих производственных отношений, и каждая исторически определённая форма производственных отношений имеет адекватную себе форму распределения, которая воспроизводит данное производственное отношение. Так обстоит дело и с капитализмом. «…Капиталистический процесс производства есть исторически определённая форма общественного процесса производства вообще. Этот последний есть одновременно и процесс производства материальных условий человеческой жизни, и протекающий в специфических историко-экономических отношениях производства процесс производства и воспроизводства самих этих отношений производства»[240]. Составной частью, определённой стороной этого процесса капиталистического производства, взятого в его целом, и является процесс капиталистического распределения, протекающего точно так же в совершенно определённых исторических формах (покупка-продажа рабочей силы, уплата её ценности капиталистами, получение прибавочной ценности). Таким образом, если основным производственным отношением капиталистического мира является отношение между капиталистом и рабочим, то формы капиталистического распределения — категории заработной платы и прибыли — воспроизводят это основное отношение. Поэтому, если не смешивать процесса производства и распределения «вообще» с теми историко-экономическими формами, которые этот процесс принимает и которые только и образуют «экономическую структуру общества», то есть тот или иной тип отношений между людьми; если не смешивать этих двух категорий, — тогда получается ясный вывод: при объяснении какой-либо конкретной общественной структуры мы должны брать её, как своеобразный исторически-сложившийся, т. е. имеющий исторические границы и только ему принадлежащие «особенности», тип отношений. Буржуазная политическая экономия, в силу своей ограниченности, не выходит как раз из общих определений. «Политико-экономы — правильно замечает Родбертус — перепутали естественный процесс производства с социальным, обусловленным правом собственности на землю и капитал и, вследствие этого, они пришли к такому понятию капитала, которое в действительной национально-экономической жизни не имеет себе ничего подобного»[241]. Но и сам Родбертус — в противоположность необыкновенно выдержанной и последовательной точке зрения Маркса — создал очень удобную лазейку, выделив «логическое» понятие капитала, как категории, общей всем и всяким хозяйственным структурам, тогда как это совершенно излишне с терминологической точки зрения (для соответствующего понятия имеется термин: «средства производства») и вредно по существу, ибо очень часто под невинными рассуждениями о средствах производства («капитале») стремятся протащить решение совершенно иных по существу проблем социального характера.
Таким образом, если перед нами стоит задача анализировать природу распределения в современном обществе, мы можем достигнуть желательных результатов только тогда, когда примем во внимание особенности капитализма. Это блестяще формулировано Марксом в короткой фразе: «Как капитал, так и наёмный труд и земельная собственность суть исторически определённые общественные формы: одна — труда, другая — монополизированной земли, и при том обе суть формы, соответствующие капиталу и принадлежащие одной и той же экономической формации общества»[242].
Бём-Баверк идёт в своей теории прибыли, как и следовало ожидать из рассмотрения его теории ценности, всецело по пути тех экономистов, которые считали возможным «выводить» прибыль из общих, а не исторических условий социального производства. Этим самым, в сущности, предрешена оценка его «нововведения»[243], ибо про всех экономистов, которые рассматривают прибыль, ренту и заработную плату, как «логические», а не исторические категории, можно сказать, что они «сбились с правильного пути»[244]. Мы уже видели, к каким результатам привела Бём-Баверка неисторическая постановка вопроса в области теории ценности. К ещё большему конфликту с действительностью, к ещё бо́льшим противоречиям приводит она в теории распределения, в частности — в теории прибыли.
2. Понятие капитала. «Капитал» и «прибыль» в «социалистическом государстве»
