Готы в эпоху Великого переселения народов

В заключение добавим — историю исследования готской проблемы в зарубежной историографии в какой-то мере можно охарактеризовать как историю ее кризиса, начало которого заложено уже в самой концепции Л. Шмидта, ибо по мере развития и конкретизации последней все более проявлялись ее изначальные противоречия. В 70-е годы они обозначились настолько ярко, что стали нуждаться в каком-то объяснении. Это явилось одним из стимулов для поиска новых способов решения готской проблемы с целью возможного сохранения ее в рамках традиционной концепции.

Однако новые подходы могут привести не только к решению ряда частных проблем, но и к тому, что на смену традиционной концепции Л. Шмидта придет более утонченная, внешне менее противоречивая и уязвимая версия, в которой будут сняты многие внешние атрибуты германизма, но которая сохранит свою германистскую сущность и будет более сложной для критического анализа ее.

Состояние историографии в настоящее время таково, что создание обобщающего труда, который подвел бы итог изучения готских племен эпохи Великого переселения народов в истории, археологии, лингвистике, этнографии, можно считать преждевременным. По нашему мнению, этому должно предшествовать предварительное обобщение в каждой отдельной области знаний. Поэтому, исследуя письменные свидетельства о готах, мы сосредоточим свое внимание на нескольких наиболее важных, на наш взгляд, вопросах, которые в соответствии с отмеченным общим направлением современной историографии составляют три аспекта проблемы и относятся к географической, этнической и политической истории готов III—IV вв.

Глава вторая. Истоки письменной традиции о готах

1. Готы в системе этнических представлений древних авторов о германских племенах

В специальной литературе анализ письменных свидетельств о готах имеет уже значительную традицию, однако такой вопрос, как место готов в системе этнических представлений древних авторов о варварских, в том числе и германских, племенах, до сих пор остается вне исследовательского поиска. Мне представлялось целесообразным с помощью этнического лексикона письменных источников проследить, уделяли ли древние авторы готам исключительное внимание, как это пыталась утверждать буржуазная историография, или интерес к ним был таким же, как и к другим германским племенам, беспокоившим Римскую и Византийскую империи на протяжении четырех столетий. Многочисленные дискуссии вокруг этнической интерпретации культур Сынтану-де-Муреш и черняховской вызваны прежде всего различиями в определении историками по данным письменных источников этнической принадлежности населения Северного Причерноморья и Подунавья в III—IV вв. и тем, что изучение истории отдельных племен и народов по письменным свидетельствам зачастую ведется изолированно от включения в научный оборот комплекса этнических представлений древних авторов. Отсюда споры о ведущей роли того или иного народа на территории Северного Причерноморья и Подунавья в событиях начала Великого переселения народов.

Этнический лексикон письменных источников состоит из названий следующих племен: скифских, синдо-меотских, германских, алано-сарматских, фракийских, македонских, иллирийских, славянских, финно-угорских, кавказских, индийских, кельтских, иберийских, рето-этрусских, италийских, греческих, армянских, малоазийских, семито-хамитских, тюркских, африканских. В источниках встречаются также значительная группа мифологических наименований, названия племен недостаточно изученных или спорных в плане этнического определения, а также такая группа этнонимов, в которых трудно видеть обозначение этноса и которые более походят на топонимы. Кроме того, представлены собирательные названия — скифы, германцы, эллины, римляне и т.д.

Номенклатура племен и народов в письменном материале показывает противоречивость этнических представлений древних авторов, которые не всегда оставались свободными от традиции. Многие историки не всегда относились столь строго к названиям различных племен, как нам бы этого хотелось. Их этническая парадигма в целом была статична и отличалась тяготением к архаической терминологии, а этниконы далеки от идеала в смысле строгости определения, связности и однозначности. В то же время наряду с тенденцией к трафаретности в этнических характеристиках варварских народов прослеживается стремление к обновлению этнического словаря исторических сочинений по мере расширения общения с германцами, в том числе и с готами.

Уместно подчеркнуть следующую характерную особенность наших источников. С одной стороны, круг этнонимов для каждого конкретного отрезка времени очень подвижен: в одних случаях он расширяется, в других сужается. Причины этого могут быть самые различные. С другой стороны, в каждом столетии при видимой подвижности этнонимов внимание древних авторов сосредоточено на отдельных этнических названиях.

В материалах письменных источников II в. преобладают иллирийские, кавказские, италийские, фракийские, кельтские этнонимы, а германских всего тридцать семь и содержатся они в сочинениях Клавдия Птолемея, Флора, Аппиана, Элия Геродиана, Ампелия, Дионисия Периегета, Арриана, Авла Геллия[192]. Среди них одно из первых упоминаний о готах встречается у Птолемея (Γόθωνες)[193]. Из тех германских племен, сведения о которых встречаются у Аппиана, Флора, Птолемея, Арриана, Авла Геллия, Дионисия Периегета, Элия Геродиана, Ампелия, не только готы, но и такие германские племена, как бастарны[194], гермундулы[195], бургундионы[196], маркоманны[197], свевы[198], сугамбры[199], кимвры[200],

квады[201], саксы[202], лангобарды[203], привлекают внимание древних авторов в дальнейшем вплоть до конца VI в.

Свидетельства о готах в III в., несмотря на приближение этих племен к границам Римской империи и постоянные вторжения в ее пределы, менее часты, чем, например, о таких племенах, как колхи, тавры, персы, армяне, мифические гипербореи. Описания многих варварских народов переходят из сочинения в сочинение и для авторов III в. являются своего рода составной частью литературной традиции. В некоторых случаях традиционные представления становятся более широкими и точными. Поэтому исследователю, работающему с материалом письменных источников, важно учитывать не только частоту, повторяемость каких-либо данных о том или ином племени, но и отличать последние по характеру и объему информации. Указанное обстоятельство особенно нужно учитывать при изучении истории готов, так как многие трудности исследования этого вопроса связаны именно с тем, что эти два момента не разграничивались. Однако на фоне других этнонимов, которые представлены в письменных источниках III в., больше всего германских. Это не случайно, так как начиная уже со II в. Римская империя постоянно испытывает вторжения германских племен, которые становятся из всех народов обширного варварского мира наиболее опасными и чаще других напоминают империи о себе[204]. В источниках III в. мы встречаем упоминания о германских племенах, уже известных из сочинений авторов II в.[205], и о новых объединениях германцев[206]. Круг германских этнонимов расширяется более чем вдвое. Сообщения о них содержатся в основном в трех источниках III в., особенно много новых названий в «Римской истории» Диона Кассия, который осмыслил и обобщил сведения о германских племенах рубежа II—III вв. Его сочинение обладает исключительной ценностью, так как автор был наместником Верхней Паннонии, граница которой выходила к варварским территориям, и, несомненно, являлся достаточно осведомленным о передвижениях германцев в первой четверти III в.[207] В 297 г. при Диоклетиане был составлен список племен и этнических групп (Nomina provinciarum omnium — так называемый Laterculus Veronensis), в который вошли известные римлянам к этому времени варварские племена, в том числе и германские[208]. Новые германские этнонимы появляются также в панегирике, произнесенном в 291 г. по случаю дня рождения Максимиана Августа[209]. Причем для некоторых этнических названий, появившихся в письменной традиции III в., характерно то, что их употребляют латинские и греческие авторы на протяжении трех веков, до VI в. включительно. Особенно пристальное внимание древние авторы уделяли лакрингам, вандалам, в том числе ветви этого племени — асдингам, аламаннам, франкам. Римские и византийские историки называют в своих сочинениях также гепидов, герулов, тайфалов. Менее часто, но постоянно упоминаются в источниках вплоть до VI в. включительно скиры и ругии[210]. Большинство из германских этниконов, представленных в письменной традиции III в., затем вошло в Певтингеровы таблицы[211] и было использовано такими биографами «Истории Августов», как Вописк, Капитолии, Поллион, Спартиан[212]. Часть германских этононимов была включена в список середины IV в., составленный до гуннского нашествия, который содержало «Землеописание» Юлия Гонория[213]. Таким образом, общая тенденция античных авторов III в. — это переключение внимания на германские племена. Однако оно не было сосредоточено на одних готах. В источниках III в. содержится большая группа названий племен, которые, к сожалению, не поддаются идентификации с какими-либо народами. В какой-то мере они лишь могут подтверждать факт продвижения к границам империи новых масс варваров.

С IV в. интерес к готам растет, что особенно заметно в сравнении с тем вниманием, которое уделяется другим германским племенам. Наиболее часто о готах пишут именно в этом веке. В сочинениях этого времени можно встретить рассказы или упоминания почти о всех германских племенах, которые уже представлены в историографии предшествующих веков, однако включаются и новые. Так, на Певтингеровых таблицах помещены варии и креепстины[214]. Биограф Марка Аррелия Капитолии, а также Евтропий и Аммиан Марцеллин называют виктуалов[215]. Именно в источниках IV в. впервые встречаются такие названия готов, как грейтунги (Grutungi, Greuthungi, Gruthungi)[216], остроготы (Ostrogothi, Austrogoti)[217] и визи (Visi)[218]. Я не ставлю своей целью проследить развитие и обновление этнической карты этого времени и выяснить все вопросы, связанные с ее изменением. Однако хотелось бы отметить, что у биографов «Истории Августов» Аврелия Виктора и Епифания определения этнические часто заменяются топонимическими (остийцы, фессалоникийцы, виенты и т.д.). Наряду с исторически засвидетельствованными племенами и народами часто можно встретить упоминание некоторых германских племен, о которых молчат историки как предшествующих, так и последующих веков[219].

В материалах письменных источников V в. преобладают кавказские и мидийские этнонимы. Не уступает им в разнообразии и перечень названий германских племен. Авторами используются этнонимы, как уже введенные ранее в литературу, так и новые[220].

В источниках VI в. круг германских этнонимов снова резко изменяется. Начиная с Иордана, он расширяется более чем в два раза. Иордан называет значительное число германских племен, не встречавшихся в источниках до сих пор. Он приводит этнонимы[221], относящиеся к группе племен Скандзы, называет ряд других германских племен[222]. При этом отделить в его «Гетике» вымысел от подлинных этнографических свидетельств не всегда представляется возможным[223]. В сочинениях VI в. имеется также группа этнонимов, упоминаемых древними авторами прежде. И здесь особенно пристальное внимание обращено к готам, вандалам, аламаннам, лангобардам, бургундионам, гепидам, франкам, герулам, свевам, саксам, асдингам.

Таким образом, германская этнонимия в письменных источниках необычайно подвижна. В сочинениях античных и ранневизантийских авторов некоторые германские племена отмечены лишь эпизодически, но только немногие из них продолжают привлекать пристальное внимание, а именно те, которые зафиксированы с III в. Наибольшее количество источников, содержащих самые разные как по объему, так и по характеру информации сообщения о готах, относится к IV в. Наблюдая общую тенденцию, начало которой положено авторами III в., — переключение внимания на германские племена, можно отметить, что направлено оно было не только на одних готов. Преобладание их среди других народов, названных в письменных источниках, оказывается далеко не очевидным даже на исключительно германском фоне.

Номенклатура наименований германцев в сочинениях древних весьма многообразна. С одной стороны, она показывает противоречивость представлений их авторов об этих племенах вообще, не всегда свободных от традиций. Это проявлялось в неточностях названий, статичности и в тяготении к архаической терминологии. Названия племен в их сочинениях далеко не всегда этнически однозначны. Из письменных источников не всегда ясно, с чем мы имеем дело: с обозначением группы родственных племен, с наименованием племенного союза, куда могли входить и негерманцы, с именем племенным в собственном смысле слова или с названием родовой группы. С другой стороны, прослеживается и тенденция к обновлению этнического словаря исторических сочинений по мере расширения общения Римской, а затем и Византийской империй с германцами.

Эволюция этнических представлений о германских племенах в позднеантичном и раннесредневековом мире проходила в несколько этапов. Уже за два столетия до начала Великого переселения народов, т.е. на протяжении I в. до н. э.—I в. н. э., в римском образованном обществе шел процесс обновления и накопления знаний о северных странах и народах, выработанных предшествующей греческой и римской исторической традицией. Непосредственным толчком явились покорение Юлием Цезарем Галлии и возрастающий напор германских племен на северные границы Римской империи. Отличительная особенность этого этапа состоит в том, что расширение этнических представлений римлян о германцах шло параллельно с расширением границ самого римского государства.

Следующей ступенью был начальный этап Великого переселения народов, занявший II—IV вв., когда из всех народов обширного варварского мира именно германцы становятся наиболее опасными для римлян. Начиная со II в. н.э. они вплотную приблизились к границам Римской империи. Новую этническую информацию о них римляне получали как в процессе многочисленных вторжений этих племен в империю, так и в результате постепенного расселения их в ее пределах. Германцы уже не являлись потенциальными врагами империи, а представляли для нее зримую и вполне реальную угрозу. Может быть, именно поэтому новая этнонимия германских племен встречается в основном в сочинениях, преследовавших более или менее практические цели и составленных очевидцами событий. Большую часть неизвестных римлянам названий дает «Римская история» Диона Кассия, которая явилась для своего времени энциклопедией подобных этниконов.

Следующий этап в расширении этнических дефиниций германских племен совпадает со вторым периодом Великого переселения народов (IV—VI вв.). Нашествие гуннских кочевников вновь сдвинуло с места ряд этнических групп, принуждая их к движению на Запад. Этнографическая карта Европы снова претерпевает серьезные изменения. Однако в сочинениях византийских авторов этого времени новые германские этниконы практически не встречаются. Авторами используются этнонимы, вошедшие в обиход уже в предшествующие столетия.

Противоположная картина наблюдается в раннесредневековой латиноязычной литературе, прежде всего в сочинениях представителей варварских королевств, образовавшихся после крушения Западной Римской империи. Начиная с VI в. в условиях сложных экономических, политических, культурных, дипломатических и военных отношений с Византией и другими племенами и народами эти государственные образования объективно были поставлены перед необходимостью исторически обосновать правомерность подчинения им римлян. В связи с этим появляются сочинения, посвященные происхождению и истории различных германских племен: готов, франков, лангобардов, свевов, вандалов. В этих Origine gentes содержится значительное число германских этниконов, не упоминаемых прежде в сочинениях древних.

На заключительном этапе Великого переселения народов представления об этнонимах германских племен основывались в основном на предшествующих знаниях, тем более что в это время (VI—VII вв.) в центре внимания находятся уже не германцы, а славянские, тюркские и финно-угорские племена.

2. Античная и раннесредневековая версии наименований готов

В письменных источниках названия готов представляют довольно пеструю картину: гутоны (Gutones, Γούτωνες, Γόθωνες)[224], готоны (Gotones)[225], готы (Goti, Gothi, Gotti, Gotthi, Γόθοι, Γόττοι,Γότθοι)[226], визиготы (Visigothae, Wisigothae, Ούισίγοτοοι)[227], везеготы (Vesegothae)[228], визи (Visi)[229], вези (Vesi)[230], австроготы (Austrogothi)[231], остроготы (Ostrogothi, Ostrogothae)[232], тервинги (Тегvingi, Thervingi)[233], грейтунги (Greuthungi, Greothingi)[234], грутунги (Grutungi, Gruthungi)[235], граутунги (Grauthungi)[236], гротинги (Γρόθιγγοι)[237].Конкретные лингвистические нюансы в передаче этих названий являются до настоящего времени предметом многочисленных споров[238]. В то же время в исторической науке сложилась традиция: говоря о готах, ограничиваться упоминанием таких

названий, как «готы», «везеготы» (они же «тервинги»), «остроготы» (они же «грейтунги»). Хотя в исторических исследованиях анализу различных этнонимов готов уделялось достаточное внимание, его продолжение на материале письменных источников становится чрезвычайно актуальным, так как вызывается необходимостью дать более четкую концепцию этнической истории готов III—IV вв. Причем такую, где жизнь готов в данный период являлась бы лишь

звеном истории этого народа от «северного периода» до их расселения в Испании и Италии[239].

Этнонимом «готы» одно из германских племен чаще всего обозначалось в сочинениях IV—V вв., которые воссоздавали главным образом картину внешнеполитических событий на Балканах в IV в.

Структура рассказов о готах почти всегда отличалась однотипностью. В основном это россыпь незначительных в плане информативности заметок о военных конфликтах как в III в., так и при императорах Константине, Валенте и Феодосии[240].

По характеру изложения материал о готах можно условно разделить на две группы. Первая — это развернутые сообщения, более или менее подробное и последовательное изложение отдельных событий с характеристикой исторических лиц и т. д. Такие сочинения важны не только потому, что количество их ничтожно мало, но и вследствие того, что писались они или участниками событий, как Аммиан Марцеллин, или обращение к историческим сюжетам с участием в них готов являлось главной целью автора, как, например, речь Дрепания. Безусловно, основным источником по истории готов IV в. является сочинение «Res gestae» Аммиана Марцеллина[241]. Можно утверждать, что ни один автор ни до, ни после Аммиана не уделял готам такого внимания, причем не предвзятого в отличие от Иордана. В сочинении имеется богатейший материал и о других варварских народах, например, о франках, аланах, гуннах, персах, исаврах.

Более представительна другая группа материалов о готах — это многочисленные упоминания, замечания, в которых скупо и схематично отмечены отдельные факты. Относясь к ним с величайшей осторожностью, можно составить лишь самое общее представление о географии расселения готов III—IV вв., их отношениях с Византийской империей, пересечении исторических судеб готов с другими племенами варварского мира, о такой сложной цепи событий готской истории, как распространение у них христианства[242]. Желчные замечания Амвросия в адрес ученика Ульфилы епископа Авксентия Доростольского и его последователя Меркурина, безусловно, нацелены против арианства у готов[243]. О христианстве у этих племен свидетельствует и сочинение самого Авксентия, написавшего краткое жизнеописание Ульфилы и изложившего его учение[244]. Во многих ситуациях мы имеем дело с течением событий, которые нелегко изолировать друг от друга.

Однако материал данных источников является реальной научной базой, на основании которой можно если не ответить с точностью, то хотя бы сформулировать хорошо разработанные предположения по следующим очень важным для готской проблемы вопросам. Во-первых, является ли термин «готы» названием только этническим, или он используется также и в качестве собирательного для всех германских племен? Во-вторых, можно ли рассматривать данный термин и как обобщающий в широком смысле, т.е. равнозначный понятию «варвар» вообще?

Не имея пока оснований для окончательных выводов, в плане предварительных наблюдений можно сказать, что в источниках встречаются единичные случаи, когда этноним «готы» применялся в качестве собирательного для всех германских племен начиная с IV в. Одним из примеров является упоминание готов в анонимном географическом трактате «Полное описание вселенной и народов». Аврелий Виктор применительно к тайфалам также употребляет этноним «готы» как равнозначный понятию «германцы»[245]. Случайны эти факты или за ними стоят определенные закономерности — это еще предстоит решить. Имея, однако, в виду фрагментарность источников, трудность толкования большинства из них, нужно думать, что пройдет немало времени, прежде чем мы будем располагать сравнительно полными данными по этому вопросу. История исследований готской проблемы показывает, что понимание источников, опирающееся на неполный или неполноценный материал, оказывалось неправильным.

В некоторых случаях древними авторами термин «готы» использовался в качестве собирательного, но уже не в строго этническом смысле, а скорее как показатель формирования союзов племен, в которых готы играли, возможно, не последнюю роль, или как синоним слову «варвар». Можно говорить, что «готы» в качестве собирательного наименования, подразумевающего различные племена, встречаются в первой части Анонима Валезия, который сообщает о борьбе императора Константина (306—337) с «fortissimi et copiosissimi gentes Gothorum» (многочисленными и сильнейшими племенами готов)[246]. Это свидетельство в определенной степени отражает и представление автора о множественности готских племен. Особняком стоит упоминание Сальвиана о «варварах готах» и «варварах среди готов»[247].

В целом можно прийти к выводу, что этноним «готы» в письменных источниках неоднозначен. Он имеет различные значения в зависимости от автора исторического сочинения, времени и места написания труда, характера и тех целей, которые он преследовал. В одном случае, возможно, этникон «готы» применялся для обозначения варварских народов вообще, в другом — более тесно связывался с германскими племенами, но чаще всего — с собственно готами.

В письменных источниках весьма сложно переплетаются такие названия готов, как «тервинги», «грейтунги», «везеготы» и «остроготы». Существует традиционная точка зрения, согласно которой в двух последних названиях отразилось разделение готских племен с приходом их в Северное Причерноморье. Границей этого раздела служил, согласно одному мнению, Днепр, согласно другому — Днестр; некоторые исследователи уклоняются от ее определения[248]. Некоторые историки и филологи считают, что оно произошло еще до переселения их на юг и указанные названия принесены ими с севера. Мнение о допонтийском возникновении готских этононимов имеет много сторонников среди германистов и скандинавистов. Наиболее обоснованно и последовательно отстаивают эту точку зрения И. Свеннунг и Н. Вагнер[249]. Кроме того, принято идентифицировать везеготов с тервингами и остроготов с грейтунгами[250]. В настоящее время эта концепция подвергается пересмотру в связи с тем, что ее отдельные положения слабо обоснованы и базируются на спорном материале источников. Тем не менее проблема этнонимов и их идентификации тесно связана с разделением готов. В этом остродискуссионном вопросе я исходила из следующих, наиболее обоснованных в современной историографии положений. Исследователи единодушны в том, что двигаясь с севера на юг, готы делились. Процесс оформления готов в те общественно-политические объединения, которые известны в истории под названием «остроготов» и «везеготов», завершился только к концу IV—V вв. Поэтому неправомерно идентифицировать грейтунгов с остроготами и тервингов с везеготами на всем протяжении готской истории[251].

Традиционная концепция основывалась на свидетельстве Иордана о разделении готов на восточных и западных с приходом их «в крайнюю часть Скифии, которая находится по-соседству с Понтийским морем...»[252]. Согласно Иордану, в начале III в. готы «в третьей области на Понтийском море разделились между двумя родами своего племени: везеготы служили роду Балтов, остроготы — преславным Амалам»[253]. Говоря о достоверности этого сообщения, важно, как мне представляется, различать два аспекта. Первый: само по себе свидетельство Иордана можно считать достоверным и ценным, поскольку оно отражает определенную стадию общественного развития готов — период военной демократии с характерным для него частым делением племени. Второй аспект: указание Иордана и сложившаяся в историографии на основании буквального следования тексту «Гетики» точка зрения, что именно это деление в начале III в. является «точкой отсчета» везеготов и остроготов, вызывают некоторые сомнения. Остановимся на этом более подробно.

Упомянутый пассаж Иордана предстает в ином свете прежде всего в связи с попыткой Р. Хахмана выявить в «Гетике» историографические традиции, как идущие от Аблабия II Кассиодора, так и принадлежащие самому Иордану. Прежде всего Р. Хахман убедительно показал, что в VI в. одной из основных политических и дипломатических идей, господствовавших в среде остроготов Теодориха, была идея постоянного противопоставления их везеготам[254]. Как Кассиодор, так и Иордан трудились над тем, чтобы представить готскую историю уже с древнейших времен как историю этих двух ветвей, каковой она могла быть на самом деле в основном с походов Алариха в Италию (401—418) и выступления Теодориха из Паннонии (488—493)[255].

В тексте «Гетики» остроготы и везеготы стоят рядом в тех случаях, когда речь идет о противопоставлении и этимологической взаимозависимости этих названий. Если Иордан говорит о везеготах, то здесь же он непременно называет и остроготов и наоборот: § 42 — «...везеготы служили роду Балтов, остроготы — преславным Амалам...» (Vesegothae familiae Balthorum, Ostrogothae praeclaris Amalis serviebant); § 82 (см. сноску № 36); § 98 — «...как остроготы, так и везеготы, т.е. обе ветви одного племени» (tarn Ostrogothae quam Vesegothae, id est utrique eiusdem gentes popull); § 130 — «...на ту часть остроготов ... от них везеготы уже отделились» (in Ostrogotharum parte,.. iam Vesegothae... seiuncti habebantur); § 174 — «...переселился в королевство везеготов от остроготов...» (ab Ostrogothis... ad Vesegotharum regnum migravit); § 224 — «... остроготы разоряли Восточную империю, а везеготы — Западную» (Orientalen! imperium Ostrogothas, Hesperium Vesegothae vastarent); § 245 — «...остроготы и везеготы, составляли еще одно целое...» (tam Ostrogothae quam etiam Vesegothae, in unno essent)[256].

Как известно, авторы исторических сочинений IV—VI вв. в своих трудах зачастую преследовали чисто политические цели. Эти цели у Кассиодора и Иордана были несколько отличны. Для первого, как и для читателя его времени, противопоставление везеготов остроготам было естественно и понятно, поскольку оно вытекало прежде всего из самого факта существования двух варварских королевств, имевших, видимо, некоторые отличия в политической ориентации[257].

В «Гетике» Иордана отразилось ее изменение после написания Кассиодором «Истории готов»[258]. В ряде случаев он стремится поэтому заменить категоричность Кассиодора объяснениями компромиссного характера. Обратимся к тексту «Гетики», где речь идет о расчленении готского народа. «Историк Аблабий, — пишет, например, Иордан, — сообщает, что там на берегу Понта, где они, как мы говорили, остановились в Скифии, часть их, владевшую восточной стороной, возглавлял Острогота; либо от этого его имени, либо от места (a loco), т.е. "восточные", называются они остроготами; остальные же (residui) — везеготами, т. е. с западной стороны»[259]. Сопоставляя это сообщение с другими отрывками «Гетики», которые относятся к Аблабию, Р. Хахман предположил, что Аблабий, описывая события III в., не разделял готов. Он писал о готах вообще и в числе их вождей называл Остроготу как вождя всех племен. И только Кассиодору могло принадлежать дополнение, что Острогота возглавлял именно остготов и якобы от его имени они получили свое название[260]. Нам представляется, что для вопроса о разделении готов не имеет принципиального значения, от кого исходила идея удревнить факт этого события.

Да, действительно, в «Гетике» нельзя не видеть стремления утвердить идею существования у готов на всем протяжении их истории, начиная с III в., устойчивых племенных объединений вокруг Балтов и Амалов. Но вместе с тем в событиях III—первой половины IV в., описанных Иорданом, история готов, по существу, не представлена как история Балтов и Амалов; в текст «Гетики» включены лишь постоянные напоминания о совершившемся разделении готов и сплочении их вокруг этих двух родов. Так, в начале «Гетики» (§ 42), как говорилось выше, общей фразой отмечено разделение готов между Балтами и Амалами, затем (§ 82) дано объяснение этнонимов «остроготы» и «везеготы»; потом (§ 98) Иордан сообщает, что готы, хотя и были разделены, все еще (adhuc) управлялись одним королем; и, наконец, (§ 130) в пересказе событий, связанных с вторжением гуннов, сообщается, что везеготы к этому времени отделились от остроготов, следуя «какому-то своему намерению» (inter se intentione).

Кроме того, необходимо подчеркнуть, что факт племенного расчленения готов отмечен не только в «Гетике». Однако сообщения о времени и месте этого события у других авторов не совпадают с изложением Иордана[261]. В литература уже неоднократно обращалось внимание на свидетельство Мамертина (291 г.) о взрыве межплеменной борьбы среди варваров за Истром, из которого мы узнаем о существовании уже в конце III в. каких-то отличий среди готов, появившихся прежде всего в их названиях. Мамертин передает, что «готы целиком уничтожают бургундов, с другой стороны, за побежденных вооружаются аламанны, и в то же время тервинги, другая часть готов, присоединив отряд тайфалов, устремляется против вандалов и гипедов»[262]. Здесь обращает на себя внимание то, что автор прямо говорит: «Tervingi pars alia Gothorum», и то, что из всех готских этниконов именно «тервинги», а не «везеготы» и «остроготы» впервые появляются в римской историографии уже в конце III в.[263] До сих пор свидетельство Мамертина рассматривалось в исторической литературе как аргумент, подтверждающий оформление уже в III в. везеготов и остроготов, поскольку тервингов обычно идентифицировали с первыми. Однако высказывалось и мнение о неправомерности идентификации на всем протяжении готской истории тервингов с ве зеготами и грейтунгов с остроготами[264]. На наш взгляд, важно подчеркнуть и то, что Мамертин писал о борьбе среди варварских племен Балканского региона[265]. Следовательно, замеченные им различия среди готских племен относятся прежде всего к готам, располагавшимся за Истром.

До недавнего времени принято было отождествлять грейтунгов с остроготами. В литературе последних лет снова возродилась дискуссия, начавшаяся еще при Т. Момзене, о том, с какими племенами идентичны грейтунги и почему Иордан не применял к остроготам этот этноним. Некоторые исследователи склонны считать, что в III в. грейтунгов нельзя приравнивать к остроготам[266]. Среди материалов письменных источников имеются некоторые свидетельства, которые показывают, что этниконы «грейтунги» и «остроготы» не являлись двойными наименованиями одной из ветвей племени готов. Так, даже в конце IV в. в одном из стихотворений Клавдиана называются племена грейтунгов и остроготов рядом как существующее каждое самостоятельно: «Ostrogothis colitur mixtisque Grutingis Phryx ager...»[267] В. Краузе высказал предположение, что в процессе совместного выступления в походах и войнах III в. эти племена могли смешаться друг с другом и что, возможно, это и дало повод Аммиану Марцеллину идентифицировать их в середине IV в.[268] По мнению X. Розенфельда, именно из грейтунгов и тервингов, независимо от гуннского нашествия, в Семиградье и пограничной венгерской низменности до Тиссы формируется в III—IV вв. народ, который впоследствии станет известен как остроготы[269]. Косвенным образом на какие-то различия между остроготами и грейтунгами указывают и их передвижения в Северном Причерноморье. В источниках не имеется каких-либо свидетельств об их географическом расположении по отношению друг к другу. Вторжение грейтунгов в III в. в империю шло со стороны Северного Причерноморья. Применение древними авторами данного этникона имеет место при описании событий, происходивших в дунайских провинциях империи. Со значительной долей вероятности можно говорить, что грейтунги размещались ближе к границам империи, чем остроготы, поскольку древние авторы фиксировали поселение на территории империи: сначала их, а уже потом остроготов[270]. Возможно, с передвижением первых связано в 235 г. прекращение чеканки монет в Ольвии и в 238 г. — в Тире[271]. Однако римский гарнизон оставался в Ольвии до 248 г.[272] Вероятно, независимо от натиска гуннов грейтунги начали постепенно передвигаться к Днестру, где и зафиксировал их в середине IV в. Аммиан Марцеллин[273].

Мне бы хотелось представить несколько предварительных наблюдений по поводу того, как сами древние авторы объясняли и использовали этнонимы готов, в описании каких событий применялись различные названия их и какое время они отражали.

Первыми в сочинениях древних появляются названия «тервинги» и «грейтунги» главным образом при описании внешнеполитической истории Римской империи III в. и сохраняются в письменной традиции, исключая компиляцию Зосимом Клавдиана, вплоть до конца IV в.[274] Это же характерно и для этнонима «визи» — в V в. «вези»[275]. Причем племена, называемые «тервингами» и «грейтунгами», изображались древними авторами как находящиеся в союзе с другими варварами, так и самостоятельные.

В некоторых письменных свидетельствах можно найти замечания современников по поводу этих названий. Так, автор панегирика Максимиану Августу (291 г.) утверждает, что «тераинги — это часть готов» (Tervingi pars alia Gothomm). Если верить замечаниям Зосима, то «грутунги» — местное название готских племен, возможно данное им в Северном Причерноморье или на Балканах[276].

Совсем иначе обстоит дело с названиями «везеготы» и «остроготы». Они появляются в письменной традиции тогда, когда готы уже ушли с Северного Причерноморья, т.е. в конце IV в. В IV в. это «австроготы» и «остроготы». Но активно применяют этнонимы только раннесредневековые авторы V—VI вв. Этнонимы «визиготы» и «везеготы» можно встретить лишь в источниках VI в.

Необходимо отметить, что в древней историографии при описании событий III—IV вв. этнонимы «готы», «тервинги», «грейтунги» были гораздо более популярны, чем «везеготы» и «остроготы». Единственный автор, который применяет последние при описании событий III—IV вв. и даже более ранних, — это Иордан. Но в данном случае и он не отличался самостоятельностью: Иордан следует готскому историку Аблабию и Кассиодору, кому из них в большей степени, пока остается неясным. Это заставляет задуматься над вопросом о правомерности применения в исторических исследованиях наименований «везеготы» и «остроготы» для событий раннего этапа переселения народов. В отечественной литературе для готов с III по VI в. включительно часто употребляются названия «вестготы» и «остготы», не имеющие древнего происхождения. Они традиционно восходят к терминам «Westgoten» и «Ostgoten», применяемым до недавнего времени к «везеготам» и «остроготам» в немецкоязычной литературе по готской проблеме. Более осторожное использование этих этнонимов для раннего периода истории готов дает возможность избежать ряд противоречий. И здесь особенно важно мнение лингвистов относительно этимологии этих названий. Кроме того, по нашему мнению, употребление их для готов III—IV вв. уже не соответствует современному представлению о длительности и сложности процесса формирования везеготов и остроготов. В настоящее время можно выделить следующий круг вопросов, связанных с данной проблемой. Во-первых, правомерно ли использовать для готов названия «везеготы» и «остроготы» на всем протяжении их истории? Во-вторых, можно ли считать, что в ходе передвижений готов к границам Римской империи образовалось только два объединения готов — везеготы и остроготы и что они сохраняли свою стабильность и устойчивость, выступали как единое целое на протяжении четырех столетий, начиная с прихода в Северное Причерноморье и на Балканы и до появления в Испании и Италии? В-третьих, правомерно ли считать, следуя общей концепции Иордана, что пришедшие в начале III в. к границам Римской империи готы являлись тем же самым народом, который в VI в. был известен как везеготы и остроготы? В одном из последних исследований X. Вольфрам предложил для готов III—IV вв. названия «римские готы» (romische Goten) и «гуннские готы» (hunnische Goten), имея при этом в виду постепенное превращение к V в. «римских готов» в «везеготов» и «гуннских готов» в «остроготов»[277]. Однако по своему содержанию предложенные X. Вольфрамом термины неравнозначны: название «римские готы» значительно шире названия «гуннские готы».

С большим, на мой взгляд, правом можно было бы в качестве предварительного рабочего определения предложить называть готов III—IV вв. «придунайские» и «примеотийские». В основе этих названий лежит один и тот же признак — засвидетельствованное материалом письменных источников размещение готов в определенном регионе после их переселения с севера. Однако, чтобы еще больше не усложнять и без того запутанный вопрос о разделении готов, отразившийся в этниконах этих племен, я буду применять названия «остроготы» и «везеготы» при анализе событий III—IV вв., имея, однако, в виду, что они весьма условно отражают этнический облик готов этого времени.

На пути интерпретации материалов письменных источников, информация которых связана с пребыванием готов в Северном Причерноморье и на Балканах, существенным препятствием является наличие в этих свидетельствах путаницы этнонимов, в частности смешения готов с гетами, которое встречается в текстах древних авторов уже в первые века новой эры. Следует, однако, строго различать отдельные случаи отождествления данных этнических названий и определенную тенденцию, вызванную конкретными историческими событиями. В начале новой эры, когда готы еще не были в центре внимания древних авторов, в источниках встречается лишь единичное смешение готов с гетами и связано оно прежде всего с ошибками лингвистического порядка. Примеры этого известны[278]. Характер контаминации начинает меняться с III в. В источниках все чаще появляется явная путаница этнонимов. Не всегда ясно, о каком народе говорит древний автор. Эта тенденция особенно заметна у латинских писателей IV—V вв. и характерна в основном для того круга источников, который освещал события периода правления императоров Константина (306—337), Валента (364—378), Феодосия (379—395). Смешение «готы—геты» в письменном материале встречается значительно реже, чем «готы—скифы». Сообщения, содержащие эту контаминацию, не имеют первостепенного значения для исследования истории готов III—IV вв., за исключением тех свидетельств, которые могут раскрыть картину наиболее раннего появления готов на Балканах[279]. Важно обратить внимание на следующий момент: с помощью одних письменных источников ответить на вопрос о том, идет ли речь в этих текстах о гетах или готах, невозможно или крайне затруднительно. Здесь исследователь, вероятно, может больше уповать на археологический и эпиграфический материал.

Хотелось бы подчеркнуть, что появлению путаницы «готы—геты» у позднеримских авторов все же должны были предшествовать какие-то, возможно эпизодические, столкновения империи с готами. Существующие в историографии споры касаются прежде всего наблюдений о времени первого появления этих племен на Балканах. Отвечая на этот вопрос, мы тем самым косвенно решаем и ряд вопросов, связанных с их историей в Северном Причерноморье. Однако о времени первых контактов римлян с готами можно говорить лишь со значительной долей гипотетичности. Вполне вероятно, что в сообщении о столкновении императора Каракаллы (211—217) с готами отражено одно из первых, причем эпизодических, столкновений, которое не имело важных последствий ни для империи, ни для готов, поэтому его подробности остались вне поля зрения древних авторов.

Любопытно отметить смешение «готы—геты» и в свидетельствах источников о распространении христианства у варваров[280]. Оно присутствует главным образом в тех сочинениях Иеронима, Аврелия Пруденция Клемента и Понтия Меропия Павлина, которые посвящены восхвалению торжества и силы христианских идей. Изображение христианизации варварского мира у этих авторов имеет весьма схематичный характер и не претендует на этнонимическую точность, поэтому оно может быть лишь еще одним доказательством того, что понятие «готы» в IV—V вв. не всегда было четким и под него подводились самые разнообразные этнические группы, в том числе и геты.

Смешение «готы—геты» в источниках имеет место также и в материалах, содержащих информацию географического характера[281]. Я не буду рассматривать здесь существующие в литературе толкования случаев такого рода. Возможно, смешение явилось результатом плохой осведомленности древних авторов о районах, где происходили описываемые ими события, или оно объясняется растущим несовпадением историко-географической традиции с контекстом происходивших в IV—V вв. переселений племен. Но доказать, как, впрочем, и опровергнуть, такое предположение было бы чрезвычайно трудно. Поэтому, не вдаваясь в детали, важно показать, как фиксируется путаница «готы—геты» самими древними авторами.

О том, что речь идет именно о путанице этнонимов, а не племен, может свидетельствовать тот факт, что иногда древние если и не пытаются дать объяснение ей, то во всяком случае, подтверждают ее. Показательно сопоставление замечаний одного из авторов «Истории Августов» Спартиана и Иеронима, которые свидетельствуют, что готов называют гетами, с данными церковного историка Филосторгия, утверждающего обратное. Синезий Киренский говорит о якобы фантастическом превращении гетского племени в готов[282]. Видимо, все это можно толковать как попытку римских и византийских авторов разобраться в том, какие племена находились рядом с империей за Истром.

Одним из наиболее запутанных вопросов готской проблемы является смешение «готы-скифы». Сложность заключается прежде всего в том, что из всех этнонимов древней историографии этноним «скиф» наиболее многозначен уже с IV в. до н.э. Интерпретация такого смешения имеет несколько вариантов, но она, но сути, основана на глубоко укоренившейся традиции, идущей со времен Геродота, обозначать всех варваров, нахлынувших из-за Истра, собирательным термином «скифы». Толкование этого этникона, применяемого древними авторами к самым разным участникам Великого переселения народов, неоднозначно, что часто приводит к серьезным разногласиям и ошибкам. Употребление его римскими и византийскими авторами по отношению к готам также является не вполне ясным. Чаще всего в сочинениях древних этот этноним, видимо, имел обыденный смысл: скиф — варвар[283]. В других случаях оказывается, что он приобретает какое-то специальное значение, но какое точно — не всегда можно определить[284].

При попытке разобраться, когда в «скифах» письменных источников можно видеть готов, существует опасность влияния историографической традиции. Однако утверждение, что в источниках III—IV вв. под «скифами» следует подразумевать исключительно одних готов, так же как и отрицание, что только готов отдельные авторы называли скифами, представляется мне несколько прямолинейным. В целом конкретное этническое содержание термина «скифы» у авторов III—IV вв. неустойчиво, и надо думать, что оно не всегда отчетливо осознавалось ими самими и их современниками. Чаще всего этот термин имел широкое значение и распространялся одновременно на несколько племен. Задача исследователей, вероятно, должна сводиться к тому, чтобы попытаться в каждом конкретном фрагменте выявить этнический смысл этого понятия. В источниках III—IV вв. какая-либо последовательность или закономерность употребления этнонима «скифы» только по отношению к готам не всегда соблюдается, и поэтому приходится, работая с письменным материалом, снова и снова уточнять, в каких именно фрагментах под «скифами» подразумеваются готы, а в каких — другие племена. Источники подтверждают вывод о невозможности однозначной трактовки термина «скиф» даже в одном и том же источнике (например, у Зосима и Филоеторгия), не говоря уже об их комплексе.

Вопрос о достоверности этнических известий древних авторов интересен еще и потому, что смешение этнонимов является в какой-то степени показателем отношений этих историков к готам как к варварам, и они являются таковыми прежде всего в описании исторических событий, раскрывающих их взаимоотношения с империей. Готов преимущественно характеризовали по традиционному шаблону, который применялся при описании варваров и включал в себя, как правило, слова «разрушили» (deleverunt), «опустошили» (vastaverunt, populabantur), «захватили» (invaserunt). В представлении римлян «варвар» был прежде всего воином. Это грубый нецивилизованный народ, интерес к которому имеет место и может быть понятен только в плане отношений с империей[285]. Внимание древних привлекали события и столкновения с готами, происходившие только in solo Romano. Они остаются равнодушными к вопросу о том, откуда пришли готы и куда они направились после побега. В лучшем случае отмечалось, что угроза со стороны готов распространялась из-за Истра. Земли за рекой назывались Barbarico, ad barbaricum, barbaricum solum, Sarmatorum solum[286]. Истр являлся той границей, за которой интерес древних авторов к готам исчезал, так как жизнь и передвижения готов in Barbaricum solum уже не затрагивали интересы империи.

Не останавливаясь пока специально на вопросе о локализации расселения готов по данным письменных источников, хотелось бы отметить следующее обстоятельство. Невозможно понять географические известия древних авторов об этих племенах, не учитывая общих пространственных представлений, которые выработала античная и византийская культура, что нашло свое выражение в языке источников. Так, описание расселения готов в сочинениях древних авторов четко связано с этнической характеристикой этих племен. Последняя же не выходит за рамки традиционно сложившегося представления о варварах, свойственного греческой и римской историографии. Как название «скифы» для греческих авторов начиная с IV в. до н.э. или «сарматы» для римских авторов со II в. н.э., так и название «готы» уже в IV в. н.э. часто теряет конкретный этнический смысл, становится собирательным и обозначает различные племена. Соответственно и территория к северу от Дуная авторами IV—V вв. н.э. называется то Scytnia, то Sarmathia, то Gothia[287].

Кроме того, разрыв между уровнем восприятия и уровнем отображения пространства у древних имел огромное значение. Отсюда чрезвычайно трудно судить о географии расселения готов, исходя только из контекста тех прямых и косвенных свидетельств, в которых древние авторы формировали свое представление о размещении этих племен.

При исследовании каждого конкретного источника смешение этнонимов может, конечно, объясняться рядом причин — и плохой осведомленностью автора, и замыслом его труда, и влиянием глубоко укоренившейся традиции. Необходимость учета последней неоднократно отмечалась исследователями. В этом направлении представляет интерес работа Б. Застеровой. Проделанный ею анализ сообщений Псевдо-Маврикия о славянах подтверждает возможность выявления в сочинениях греческих авторов тех топосов и штампов, которым они следуют при описании варварских племен[288]. Необходимо, однако, отметить, что в то время, когда готы расселились в пределах империи и римляне имели возможность их этнически классифицировать, они называют готов «скифами» еще чаще.

Римские авторы, писавшие тогда, когда столкновения империи с готами были случайными и не носили такой затяжной характер, как с конца IV в., этнически определяют готов более четко. У них более типично смешение «готы—геты», чем «готы—скифы». Византийские же историки, писавшие тогда, когда сфера отношений империи с готами значительно расширилась, казалось бы, должны были больше знать о них и правильно называть их; тем не менее они с еще большим упорством продолжают именовать готов «скифами». Видимо, здесь необходимо учитывать не только следование греческой литературной традиции, но и то обстоятельство, что византийские авторы писали тогда, когда готы уже находились в центре важнейших для империи событий: названием «скифы» отдельные историки пытались, по-видимому, подчеркнуть откровенно враждебное, уничижительное отношение к этим варварским племенам.

Одним из наиболее ярких примеров неясности этнической терминологии и смешения готов со скифами является сочинение Дексиппа. Для него «скифы» — это задунайские варвары вообще безотносительно к их этнической принадлежности[289]. Исследователи неоднократно отмечали наличие данной традиции в трудах ранних византийских историков[290]. Важно подчеркнуть, что об этом в ряде случаев говорят и сами древние авторы. Они указывают, что «скифы» в их сочинениях — понятие собирательное, распространяющееся и на готов. Элементы подобной конкретизации содержатся у Дексиппа, Поллиона, Филосторгия, Зосима и Проколия Кесарийского[291].

Отметим, что начиная с IV в. появляются сочинения, этническая номенклатура которых вообще не содержит понятия «готы». И только сопоставление этих текстов с другими источниками позволяет в некоторых случаях конкретизировать так называемых «скифов». К таким относятся и произведения ораторского искусства — речи Либания и Фемистия, которые характеризуют войны с готами при Константине (306—337) и Валенте (364—378), а также отмечают распространение у готов арианства[292]. В византийской церковной литературе IV в., как правило, собирательное название "скифы" покрывает все варварские племена Подунавья. Имеются все основания отнести это наименование и к готам, так как указанный круг источников отражает распространение у них христианства. Замечания о пребывании среди готов проповедника Авдия и его последователей имеются у Эпифания[293]. Отнюдь не случайно в сочинениях противников арианства Афанасия Александрийского и Кирилла Иерусалимского готы отмечены в числе народов, которых уже достигла проповедь Христа. Первый описывает воздействие ее на дикую и грубую натуру варваров: они приносят жертвы своим идолам, яростно враждуют друг с другом и даже одного часа не могут остаться без оружия, но, приобщившись к христианству, тотчас же от войны обращаются к земледелию[294].

В хронологическом плане факты смешения готов со скифами распространяются преимущественно в свидетельствах источников о событиях второй половины III в., в особенности в описании войн империи с готами в 253—275 гг., и во второй половине IV в. Для III в. источники называют «скифами» те племена, которые, по косвенным данным, можно связать с Северным Причерноморьем, для IV в. — с левобережьем Истра.

Таким образом, более пристальное внимание исследователей к вопросу об этнических названиях и примерах смешения готов с другими племенами может способствовать привлечению достаточно большого круга письменных свидетельств, которые ранее не были использованы из-за неопределенности встречающихся в них этнонимов.

Глава третья. Готы в северном Причерноморье и на Балканах в III веке

1. Появление готов в Северном Причерноморье и на Балканах

Родиной готов, как сообщает Иордан, была Скандинавия. Отсюда они в IV—II вв. до н.э. переселились на «трех кораблях» на континент, а в I—II вв. н. э. продвинулись в район среднего течения Вислы. Во II в. н.э. начинается движение их на юг. Решение проблемы миграции готов тесно связано с определением районов продвижения их на юг. Отмечу, что специфика сообщений древних авторов не позволяет говорить о точных координатах продвижения готов. С известной долей вероятности правомерно ставить вопрос лишь о его направлениях. Мнения по этому поводу разделились. Одна группа ученых считает, что миграция готов на юг шла по Дунаю, в верховья которого племена вышли из области Шлезвига. Путь их здесь облегчался якобы тем, что они двигались среди родственных германских племен, с I в. н. э. находившихся в районе Среднего Дуная. Другие исследователи полагают, что продвижение готов на юг шло по Висле, захватив районы Верхнего и Среднего Поднепровья.

Свидетельства источников об этом процессе, к сожалению, весьма немногочисленны и ограничиваются данными Иордана, который говорит о трех местах их расселения. В его рассказе, очевидно, отразилось представление, сохранявшееся среди готов до времени Иордана. Историк сообщает: «Мы читали, что первое расселение (готов) было в Скифской земле около Меотийского болота; второе — в Мизии, Фракии и Дакии; третье — на Понтийском море с другой стороны Скифии»[295]. Возникает вопрос: каких готов имеет в виду Иордан? Идет ли речь о готах вообще, безотносительно к их делению на остроготов и везеготов, или только о первых, т. е. об Амалах. Если допустить подобное, как считала Е. Ч. Скржинская, то получается, что в целях утверждения древности остроготов и для подтверждения родства их с гетами Иордан указал на вовсе не связанное с ранней историей готов «второе» место их расселения в Дакии, Мёзии и Фракии[296]. Подобная интерпретация этого свидетельства Иордана принимается многими исследователями. Готский историк действительно во многих случаях присоединял к истории остроготов факты и события, не имеющие к ним никакого отношения. Однако известно, что, создавая свою историю о деяниях готов, он пользовался сочинением из двенадцати книг по истории остроготов Кассиодора. Последний же древнее прошлое остроготов основывал как на устной традиции, так и на сочинении по истории не только остроготов, но и везеготов предположительно не только везеготского историка Аблабия, но и еще какого-то неизвестного нам везеготского автора[297].

Это позволяет предположить, что в рассказе Иордана о трех местах расселения речь идет, скорее всего, об общей массе готов, а не только об остроготах. В связи с этим допустимо считать, что эта ветвь племени двигалась в направлении к «крайней части Скифии, соседящей с Понтийским морем»[298] и расселилась в области Меотиды. Везеготы же, отделившись, продвигались на Балканы к границам Римской империи и проникли на ее территорию значительно раньше и независимо от движения остроготов в Северное Причерноморье. Иордан «приписывает» остроготам первые места расселения везеготов на том основании, что в III в. остроготы якобы возглавляли обе ветви племени готов. Иордан относит их разделение ко времени не раньше второй половины III в., когда остроготы уже находились в районе Меотиды. Он пишет: «В третьей области на Понтийском море, став уже более человечными... более просвещенными, они разделились между двумя родами своего племени: везеготы служили роду Балтов, остроготы — преславним Амалам»[299].

Однако на вопрос о том, продвигались ли везеготы вместе с остроготами к Северному Причерноморью, скорее всего, можно ответить отрицательно. История этой ветви у древних авторов связана главным образом с Балканами. В сочинении Олимпиодора, написанном в 425 г., сохранилась интересная деталь. Он передает, что вандалы называют везеготов «трудами» (Τρούλους)[300]. Известно, что «Трул» — это одно из древних названий Днестра[301]. И во времена Олимпиодора для везеготов, ранее живших в Поднестровье, топоним «Трул» вполне мог перейти в этноним[302]. Поэтому Днестр являлся той границей, восточнее которой древняя историческая традиция крайне редко отмечает везеготов.

То, что путь готов с севера на юг мог идти в нескольких направлениях, подтверждается и другим пассажем Иордана. Он говорит, что к югу начало следовать все войско готов (exercitus Gothorum) во главе с королем Филимером. Но затем уже в походе от Филимера отделилась половина войск (mediaetate exercitus)[303]. Иордан не сообщает о том, куда именно направилась отделившаяся часть готов (pars Gotborum). Возможно, за этим сообщением стоит начало процесса размежевания готов на «остроготов» и «везеготов»[304]. И естественно, судьбы последних, отделившихся от Филимера, были в меньшей степени интересны, чем судьбы первых, как для Кассиодора, так и для Иордана.

Дальнейшее продвижение остроготов Иордан связывает с областью «Ойум», относительно локализации которой было высказано множество предположений. Г.В. Вернадский помещал «Ойум» возле Киева[305]. В. Краузе и Е. Шварц считали, что это южнорусская степь[306]. Г. Ловмянский локализовал ее в двух местах: на правобережье Днепра и возле Азовского моря[307]. Т. Левицкий, ссылаясь на Плиния и Менандра Протиктора, помещал «Ойум» на Керченском полуострове[308]. Е.Ч. Скржинская подразумевала под готской «Ойум» Гилею[309], а X. Вольфрам переносил ее на берег Азовского моря[310]. В.Н. Топоров ассоциировал ее с Дунайскими плавнями[311]. Однако вне внимания исследователей осталась противоречивость сообщений Иордана об «Ойум». Она упоминается дважды. В первом случае историк говорит: «В поисках удобнейших областей и подходящих мест (для поселения) он (Филимер. — В.Б.) пришел в земли Скифии, которые на их языке назывались Ойум»[312]. Но далее: «Та часть готов, которая была при филимере, перейдя реку, оказалась, говорят, перемещенной в области "Ойум" и завладела желанной землей»[313]. Сопоставление этих двух фрагментов показывает, что в первом случае «Ойум», у Иордана, довольно широкое понятие, близкое по смыслу к «земле Скифии». Во втором фрагменте топоним «Ойум» — это более конкретное географическое определение тех областей в Скифии, куда двигались остроготы, так как в этой «Ойум» готы перешли какую-то, вероятно, большую, реку.

Однако, как ни важно иметь в виду эту неясность данных Иордана при рассмотрении вопроса о локализации «Ойум», в рамках данной работы необходимо подчеркнуть другое. Тот конкретный географический регион в Скифии, который обозначен историком как «Ойум», не стал для готов конечным пунктом их передвижений, но лишь промежуточным звеном в переходе с севера на юг. Независимо от того, куда предполагается привязать этот топоним, даже в случае одного из наиболее восточных вариантов — Гилей Геродота, следует иметь в виду, что готы лишь прошли через эту область, а не обжились в ней. Иордан сообщает, что, достигнув «Ойум», готы «тотчас же, без задержки (nес mоrа) подступают к племени спадов и, завязав сражение, добиваются победы. Отсюда (exinde) уже как победители спешат они «в крайнюю часть Скифии, которая находится по-соседству с Понтийским морем»[314]. К сожалению, пассаж Иордана о столкновении остроготов со спадами не дает однозначного представления о дальнейшем направлении их похода из «Ойум». Этническая принадлежность спадов Иордана спорна. В зависимости от идентификации их со спорами Прокопия или спалеями Плиния эти племена переносят то на правобережье Днепра, то в район Танаиса (р. Дон)[315]. Если спады то же самое, что и спалеи Плиния[316], то столкновение с ними должно было произойти в Приазовье. Ведь Иордан дважды сообщает, что «первое место расселения было в Скифской земле, около Меотийского болота» (iuxta Meotidem), что готы во главе с Филимером «жили в Скифии у Меотиды»[317]. Размещение готов в этой области отмечали Стефан Византийский (конец VI—начало VII в.). В его обширном этнографическом словаре, дошедшем в сокращении Гермолая, говорится, что готы — это племена, «жившие прежде в области Меотиды; впоследствии они переместились во внешнюю Фракию»[318]. Мы не знаем точно, как связаны между собой свидетельства Иордана и Стефана Византийского. Возможно, оба автора пользовались каким-то общим источником. «Мы читали» (legimus habitasse), — пишет Йордан. Возможно, оба автора позаимствовали сведения о местопребывании готов в районе Меотиды из неизвестного нам источника.

Размещение готов в III в. в области Меотиды[319] подтверждается и Вописком. В биографии императора Аврелиана (270—275) мы читаем, что император Клавдий (268—270) поручил Аврелиану ведение «всей войны против меотийцев (опте contra Maeotidas bellum)[320]. Известно, что Клавдий вел военные действия против коалиции племен, куда входили и готы. Название последних «местами» означает, что эти племена выступали из Меотиды.

Относительно фразы Иордана о переселении готов «в крайнюю часть Скифии, которая находится по-соседству с Понтийским морем», следует подчеркнуть: если следовать тексту источника (§ 28), то готы лишь спешат (properant), другими словами, ускоряют свое движение к этому району, а не оседают в нем. Занявшись обзором Скифии (§ 30—37), Иордан прерывает свой рассказ, но когда он вновь возвращается к вопросу о расселении остроготов (§ 38), то здесь с редкой для него определенностью относит их к области Меотиды, совершенно игнорируя припонтийский район. Ничего не говорят об этом районе и другие источники.

Называя область Меотиды в качестве первого места остановки готов, Иордан не поясняет, где именно в том районе находились их «первые стоянки» (primae mansiones). Нет об этом сведений и у других авторов. Возможно, это было северо-западное Приазовье. Е.Ч. Скржинская полагала, что именно этот район определялся Иорданом, конечно в весьма широком смысле, как «готские пределы» (Gothorum fines) и «Скифская земля»[321]. Т.Левицкий считает, что более правдоподобно обитание готов на северном побережье Азовского моря[322].

Таким образом, несмотря на определенные трудности интерпретации источников, все же известия о путешествии готов к «крайней части Скифии, которая находится по-соседству с Понтийским морем» определенно свидетельствуют, что оно шло через Северное Причерноморье в район Меотиды.

Согласно традиционной точке зрения, в Северном Причерноморье произошел также раскол готских племен на две ветви: «восточные» готы направились в область Меотиды, «западные» в 30—40-е годы III в. проникли на Балканы. Однако ряд отрывков древних авторов позволяет поставить вопрос о возможном появлении готов на Балканах уже в начале III в. Косвенным свидетельством этого можно считать сообщение Иордана о том, что с Филимером в «Ойум» проследовала лишь часть готов. Ни Иордан, ни другие источники не говорят о том, что другая, отпочковавшаяся от Филимера часть готов осела в районе разделения. Вероятнее предположить, что, подчиняясь общей тенденции движения всех варварских, в том числе и готских, племен к границам Римской империи, эта ветвь готов продолжала свой путь в направлении Балкан и появилась в этом регионе ранее готов, подошедших к нему позднее из Меотиды. Дион Кассий отмечает, что в 180 г. в пределы империи было принято 12 тыс. свободных даков[323]. На основании этого сообщения уже высказывалось предположение, что переселение даков было вызвано натиском на них готов[324]. Кроме того, как передают нарративные и эпиграфические источники, император Каракалла (211—217) по пути на Восток совершал специальный военно-инспекционный рейд в Дакию с целью укрепления ее границ и упорядочения взаимоотношений с соседними племенами[325]. Прибытию Каракаллы в Дакию предшествовало продвижение к ее границам с северо-востока карпов[326] и с севера гепидов. Иордан, как известно, говорит, что в короткий срок от Балтийского моря к границам империи передвинулись и вандалы[327]. Если учесть, что имеются письменные свидетельства (рассказывающие, правда, о несколько более позднем времени) о том, что в решающих выступлениях против империи готы, несмотря на межплеменные конфликты, выступали вместе с вандалами и гепидами, то можно предположить, что какая-то часть готов была в числе варварских племен, осуществлявших натиск на границы империи в начале III в.

В свете этого предположения более достоверно может восприниматься известное место из «Истории Августов», где говорится о победе Каракаллы над готами. «Не будет неуместным, — рассказывает составитель биографии Каракаллы Спартиан, — сообщить здесь одно сказанное о нем (Каракалле. — В. Б.) насмешливое словцо: когда он присвоил себе прозвания Германского, Парфянского, Арабского и Алеманского... Гельвий Пертинакс... говорят, в шутку сказал: добавь еще, если угодно, "Величайший Гетский", намекая на то, что он убил своего брата Гету и что гетами называются готы, которых он, отправляясь на Восток, победил в беспорядочных сражениях»[328].

Анализ этого свидетельства в исторической литературе сводился преимущественно к решению вопроса о том, о готах или гетах идет здесь речь[329]. Высказывались также предположения, что рассказ о победе Каракаллы над готами является вымыслом, вольной композицией, основанной на факте убийства Каракаллой своего брата Геты и на созвучии названия «готы—геты»[330].

Оставив в стороне вопрос о том, является ли титул «Величайший Гетский» литературным эпитетом, обратим внимание на анализ самой возможности столкновения Каракаллы с готами. Источники сообщают, что, направляясь на войну с Парфией, Каракалла вел во Фракии сражения[331]. Здесь важно определить возможный путь следования Каракаллы по дунайским провинциям и далее на Восток, где могли произойти «беспорядочные стычки» (tumultuariis proeliis) с готами. Согласно Спартиану, император вначале прибыл в Рецию, где имели место сражения, очевидно, с аламаннами («...он убил немалое число варваров...»), затем он прервал свой путь и остался в Дакии, а остальной маршрут он совершил по Фракии, направляясь в Азию против Парфии[332]. Можно предположить, что из Паннонии, из Бригециана (ныне Сень) Каракалла двинулся к Лугио (ныне Дунасекчо), откуда вела дорога в Дакию через Портискум (ныне Сегед) в долину реки Муреш. Путь по реке был частью отрезка Панноно-Понтийской дороги, и через Апул (ныне Альба Юлия) по большой магистрали он достиг Напоки (ныне Клуш) и Поролисса (ныне Мойград)[333]. Во Фракию, вероятнее всего, Каракалла следовал по дороге от Апула через горный проход «Красная башня» в Трансильванских Альпах по сильно укрепленному крепостями пути, проходящему между Малой и Большой Валахией, по долине реки Олт и затем по Дунаю к Эску (р. Искыр) и дальше к Никополю (ныне Секуриска). Из Никополя к Черному морю он мог лопасть или дорогой, идущей к Маркианополю (около нын. Варны) и затем к морю, или через Адрианополь (ныне Ускудама) к Византию[334].

Следуя по этому маршруту Каракаллы, можно считать, что наиболее вероятными местами его столкновений с варварами и с готами были северо-западные, северо-восточные или восточные районы Дакии. Дион Кассий сообщает, что во время пребывания Каракаллы в Дакии он победил там восставших даков и взял у них заложников[335]. Не исключено, что эти «свободные даки» включали в себя готов.

О том, что везеготы могли утвердиться на Балканах значительно раньше, чем продвинулись сюда остроготы из Меотиды, может свидетельствовать и рассказ из «Истории Августов» о происхождении императора Максимина (235—238). У Юлия Капитолина есть два фрагмента, касающиеся географии готов на Балканах. В одном отрывке, указывая на родство императора Максимина с готами, он пишет: «Он был родом из фракийского поселка, находившегося на границе с варварами; варварами же были его отец и мать, из которых первый был из страны готов, а вторая из племени аланов. Говорят, что имя отца было Микка, а матери — Габаба»[336]. О. В. Кудрявцев писал, что и отец и мать Максимина — фракийцы и что они могли происходить из числа тех племен, которые были 4п3оселены в дунайских провинциях после Маркоманнских войн[337]. Тем самым О.В. Кудрявцев допускал возможность участия готов в этих войнах и размещения какой-то их части в пределах империи уже в конце II в. н.э. Очевидно, Капитолии говорит об одном из таких поселений варваров, которые, как правило, располагались по приказу римского правительства вблизи границы, но под наблюдением военных лагерей. В этом фрагменте обращает на себя внимание также то, что Капитолии говорит: «отец был из страны готов» (alter a Gothia) а мать «из племени ала-нов» (ex Alanis genitus)[338].

Готия как географическое название района, где жили готы, появляется у авторов IV—VI вв. и ввязывается только с территорией, расположенной вне границ империи, к северу от Нижнего Дуная[339]. Топоним претерпел сложную эволюцию. В IV в. «Готией» называлась часть провинции Дакии. В V в. «Готия» стала отождествляться со всей Дакией[340]. Затем в VI в. это тождество усложнилось: Дакия—Готия—Гепидия[341]. Утверждение X. Вольфрама о том, что «вначале Gutthia античной этнографии лежала в Крыму или, точнее, на Керченском полуострове»[342], не обосновано материалом письменных источников III—V вв. И лишь в VI в. Прокопий говорит, как совершенно верно отметил X. Вольфрам, о боспорской Готии, где живут тетракситы или трапезиты[343]. Отметим, что топоним «Готия» дольше сохраняется в среде везеготов[344]. Согласно представлениям самих готов, Gutpiuda («страна - готов») размещалась на Балканах[345].

Капитолии говорит, что Максимин «приобрел себе земельные владения во Фракии, в том поселке, откуда он был родом, и все время поддерживал связи с готами. Готы особенно любили его, словно своего соплеменника. Аланы, приходившие к берегу реки, признавали его своим другом и обменивались с ним дарами»[346]. Очевидно, готы располагались уже недалеко от дунайской границы империи.

Сознавая ограниченность источников, я рассматриваю полученные наблюдения лишь как вполне вероятную гипотезу о появлении некоторой части готов на Балканах уже в конце II—начале III в. Заслуживает внимания в этой связи и сообщение Исидора Севильского о том, что к середине III в. везеготы продвинулись к границам империи и что шли они со стороны Альп, где обитали (Gothi descensis Alpibus, quibus inhabitabant)[347].

РАЙОНЫ КОНЦЕНТРАЦИИ ГОТСКИХ ПЛЕМЕН У МЕОТИДЫ И ИХ ПОХОДЫ В ΠΙ в. 1 — поход 255 (256) г.; 2 — поход 257 г.; 3— поход 264 г.; 4 — поход 266 г.; 5 — поход 275 г.

Речь в данном случае, вероятнее всего, идет о Трансильванских Альпах. Исидор (VII в.) при написании «Истории готов, вандалов и свевов» опирался, как известно, на труды более ранних авторов (Дион Кассий, Орозий, Сальвиан, Евтропий)[348], и это тоже свидетельствует в пользу предположения об отдельном от остроготов передвижении везеготов на Балканы.

Данные письменных источников о переходах готов к III в. в Северном Причерноморье и на Балканах, а также об их разделении немногочисленны, фрагментарны, зачастую недостаточно определенны.

Вторая группа материалов освещает историю передвижений готов, начиная с 238 г., со времени их первых вторжений в пределы Римской империи, а точнее, на правобережье Дуная. Они также фрагментарны и могут быть интерпретированы неоднозначно. Однако они более многочисленны, порой более конкретны и дают возможность не только характеризовать хронологию и географию перемещений в целом, но и содержат значительно больше данных, позволяющих хотя бы гипотетически составить представление о путях следования отдельных частей готских племен (остроготов, везеготов, тервингов, грейтунгов). Такое изменение характера источников закономерно. Римские и византийские историки вынуждены были уделять больше внимания новому врагу империи, представлявшему немалую опасность.

Таким образом, за исключением области Меотиды и «варварской земли» за Истром, источники не упоминают о каком-либо определенном регионе локализации готских племен в III в. Топоним «Готия» появляется в письменных источниках не раньше IV в., а сообщения об «Ойум», «желанной земле» готов, могут быть соответствующим образом оценены лишь при ориентировке на эту особенность истории готов в III в. «Ойум», к какому бы конкретному географическому региону она ни была отнесена, выступает лишь как одна из областей Скифии, через которую готы проследовали в своем движении к югу. Свидетельства древних авторов позволяют высказать предположение о более сложной, чем это отражает традиционная точка зрения, картине появления готов на Балканах. Вполне правомерна гипотеза о том, что уже и начале III в. часть готских племен, минуя Северное Причерноморье, двинулась на Балканы. Готы, пришедшие сюда в середине III в. из Меотиды, были уже «второй волной».

2. Готы — участники варварских вторжений в Римскую империю

История передвижений готов в III в. тесно связана с участием их в морских и сухопутных походах. В историографии этому вопросу уделялось немалое внимание. Одни исследователи отстаивали тезис о руководящей роли готов, представляя их в качестве организаторов (führende Stamme) и инициаторов (Tonangebende) вторжения в Римскую империю[349]. Обосновывалась и точка зрения о значительной роли в походах III в. причерноморских и примеотийских племен[350]. По поводу участия готов в тех или иных походах среди исследователей имеются разногласия. Во многом они объясняются особенностями источниковедческой базы, в первую очередь наличием в источниках смешения «готов» со «скифами». Позиция исследователя зачастую определяется тем, как он раскрывает этникон «скифы» в сочинениях того или иного автора. Поэтому некоторые исследователи относят все «скифские» походы III в. главным образом к готам. Однако давно отмечено также и то, что «скифы» в сочинениях III—IV вв. — понятие собирательное и что древние авторы, следуя античным штампам, называли этим именем не только одних готов, но и ряд других варварских племен. Однако далеко не всегда даже у одного и того же автора в разных частях его сочинения принцип смешения «готов» со «скифами» совпадает. Лишь в отдельных ситуациях можно говорить о равнозначности этих понятий.

Необходимо принимать во внимание также направление походов, их географию, этнический состав варваров, что дает возможность судить о передвижениях готов III в. Благодаря работам А.M. Ременникова мы имеем общую картину варварских походов III в. Это избавляет от необходимости подробно останавливаться на проблемах датировки и самом ходе военных действий, стратегии и тактике вторгавшихся варваров. Представляется целесообразным попытаться определить роль и участие в этих походах готов.

Одно из первых вторжений в правобережные провинции Дуная связано с возможным участием готов в «скифской» войне 232—238 гг., единственным косвенным подтверждением которого является фрагмент из сочинения Петра Патрикия. Он сообщает: «...народ карпы, завидуя, что готы получали ежегодно от римлян дань, отправили послов к Тулию Менофилу (наместнику Нижней Мёзии. — В.Б.) и с дерзостью требовали денег»[351], ссылаясь на то, что они якобы храбрее готов. Судя по отрывку из текста Дексиппа, готы могли принимать участие в «скифской» войне лишь нa заключительном ее этапе, во время правления Пупиена и Бальбина, т.е. в 238 г. «При них, — сообщает Дексипп, — карпы сражались с мисийцами, и в то же время началась скифская война и была разорена Истрия»[352]. На основании столь скудных свидетельств практически невозможно высказать какое-либо предположение по поводу конкретных действий и значительности участия готов в этой войне. Но очевидно, что если в некоторых случаях можно назвать районы расселения готов, то не всегда имеются достаточные основания говорить об их политической гегемонии в это время в левобережных областях Нижнего Дуная.

Из сообщения Петра Патрикия мы узнаем о попытке со стороны империи вызвать враждебные отношения между карпами и готами, что имело смысл в том случае, если речь шла о соседствующих племенах, когда совпадали районы их вторжения в империю. Поэтому можно считать, что в «скифской» войне 232—238 гг. участвовали придунайские готы (везеготы). Кроме того, после 238 г. именно везеготы выступают во вспомогательных войсках империи. Так, в 242 г. при императоре Гордиане III (238—244) они входят в состав войск, направленных на борьбу с персами[353].

О следующем вторжении готов в Нижнюю Мёзию сообщает лишь Иордан и относит его к концу правления императора Филиппа (244—249), к 248 г.[354] Дексипп повествует об осаде Маркианополя «скифами»[355]. По Иордану, это вторжение было организовано королем готов Остроготой (218—250). В историографии «проблема Остроготы» сводится к следующим вопросам. Во-первых, был ли в действительности такой король у готов? Одни исследователи считают, что его имя вымышленное[356] и что это предводитель везеготов Книва[357]. Другие подчеркивают, что Острогота исторически реален[358]. Во-вторых, если Острогота являлся реальной исторической фигурой, то в какое время он жил? К концу III в. его деятельность относили Л. Шмидт и Г. Гутшмид[359]. Некоторые исследователи считают, что Острогота был современником императора Филиппа (244—249)[360]. В-третьих, являлся ли Острогота последним королем над всеми готами, т. е. до их разделения, как считал Р. Хахман, или первым королем остроготов, как утверждает вслед за Р. Венскусом X. Вольфрам[361]? Р. Хахман полагает, что принадлежность Остроготы к Амалам остается неясной и что Аблабий называл его вождем всех готов. Лишь Кассиодор в силу известных политических причин акцентировал внимание на том, что Острогота господствовал только над частью готов (остроготов)[362].

Союзниками Остроготы, кроме певкинов, тайфалов, вандалов-асдингов, были карпы, которые представили ему три тысячи воинов.