Помоги проекту - поделись книгой:
Я только одного боюсь: что это не ты, а какой-то самозванец. Окно, луна, часы, бокал. Все в твоем стиле, только совсем не смешно. Совсем не смешно. Остановись, Престон, или кто бы ты ни был. Кто ты? Кто это может делать? Я же была хорошей. Я лишь постарела, вот и все. Пожалуйста, прекрати. Тени в окне выходят наружу. Нет, только не лицо. Не мое лунное лицо. Луноликое.
Сон манекена
(перевод В. Женевского)
Однажды в среду, ровно в два часа дня, в мой кабинет вошла девушка. Это была ее первая сессия, и представилась она как Эми Локер. (Разве ты не рассказывала, что когда-то у тебя была кукла с тем же именем?) В сложившихся обстоятельствах я не вижу грубого нарушения профессиональной этики в том, чтобы использовать реальное имя пациентки, когда буду рассказывать тебе про ее случай. Определенно нас объединяет этика,
Поначалу, когда мисс Локер устроилась на стуле с кожаной обивкой — едва ли не боком, как на дамском седле, — у меня сложилось впечатление, что передо мной напряженная и взбудораженная, но в целом деятельная и даже своекорыстная молодая женщина. Ее одежда и аксессуары, как я отметил, были выдержаны в классическом стиле, который обычно предпочитаешь и ты. Не буду расписывать подготовительную часть нашей беседы, типичную для первой сессии (хотя мы можем обсудить этот и другие вопросы за обедом в субботу, если только захочешь). Вскоре мы уже перешли к непосредственному поводу, вынудившему девушку обратиться ко мне. Им оказалось, как тебе, может быть — а может и не быть, — известно, тягостное сновидение, посетившее мисс Локер не так давно. Далее последует изложение этого сна в том виде, в каком я перенес его с диктофонной записи от 10 сентября.
Во сне у нашей пациентки новая жизнь — по крайней мере, наяву у нее другая работа. В начале разговора она сообщила мне, что уже около пяти лет занимает должность секретарши в фирме, производящей инструменты и промышленные штампы. (Быть может, этот изящный штрих — твоих рук дело? Заштамповать до беспамятства.) Однако во сне она оказывается сотрудницей модного магазина одежды, причем с большим стажем. Как у свидетелей обвинения, которым власти в целях безопасности измышляют новые личности, у нее в грезах существует пусть невысказанная, но все же полноценная биография: удивительный выверт сознания. Судя по всему, в ее новые профессиональные обязанности входит менять одежду на манекенах, стоящих в уличной витрине, причем согласно какому-то таинственному, непонятному графику. Более того, у нее возникает чувство, что все ее существование рабски подчинено единственной цели — одеванию и раздеванию этих кукол. Такая участь крайне ее угнетает, и ее анимус[5] целиком сосредоточен на манекенах.
Таков общий фон сновидения, которое теперь начинается как таковое. В один особенно унылый день в пределах этого рабского бытия наша одевальщица манекенов приходит на работу. Ей досадно и страшно; последняя эмоция на этом этапе сновидения — некая иррациональная «данность». Ее дожидается небывалое количество новой одежды, в которую нужно облачить толпу манекенов в витрине. Их тела, не теплые и не холодные, неприятны на ощупь. (Обрати внимание на редкий пример восприятия температуры в сновидениях, пускай даже и нейтральной.) Она с тоской озирает ряды лиц, словно нарисованных пастелью, а затем говорит: «Довольно танцев, пора одеваться, спящие красавицы». В этих словах нет ничего спонтанного — как будто они ритуально произносятся перед началом каждого одевания. Но ход сна меняется, прежде чем пациентка успевает сделать что-то хоть с одним из манекенов, которые уставились в пустоту «предвкушающим» взглядом.
Рабочий день закончился. Она вернулась в свою маленькую квартирку, там ложится спать… и видит сон. (Мисс Локер всячески подчеркивает, что этот сон уже не ее, а одевальщицы манекенов!)
Одевальщице снится, что она у себя в спальне. Однако эта ее «спальня», судя по всему, представляет собой залу со старинной обстановкой и размером с небольшой театр. Помещение тускло освещено настенными лампами, отделанными драгоценными камнями; свет «как-то стеклянно» ложится на ковер со сложным узором и антикварную мебель, массивную и обильно лакированную, расставленную по комнате тут и там. Спящая воспринимает эти предметы скорее как чистую идею, нежели физические объекты, поскольку очертания их расплывчаты и повсюду лежат тени. Тем не менее одна деталь видится ей весьма четко — это главная особенность залы: одна из стен полностью, от пола до потолка, отсутствует. Вместо нее открывается вид на усеянную звездами черноту, которую пациентка видит либо через огромное окно, либо, иррациональным образом, в не менее огромном зеркале. Так или иначе, этот лабиринт из звезд и черноты подобен колоссальной фреске и намекает на неопределенное расположение комнаты, которая до той поры казалась уютно разместившейся на перекрестии известных координат. Теперь это лишь точка, затерянная в неведомой вселенной сна.
Спящая находится на противоположном конце помещения относительно звездной бездны. Сидя на краю какого-то дивана без подлокотников и спинки, отделанного изысканной парчовой тканью, она смотрит перед собой и ждет «без дыхания, без сердцебиения» — ее сновидческой личности эти функции без нужды. Все погружено в тишину. Эта тишина, однако, неким образом наполнена странными колебаниями сил, которых спящая не может толком описать, — безумная физика, электризующая атмосферу демоническими токами, которые таятся сразу за порогом физического восприятия. Все это воспринимается посредством каких-то смутных, чисто сновидческих чувств.
Затем возникает новое ощущение, несколько более конкретное. От того большого зеркала или окна тянет стужей — возможно, теперь это всего лишь зияющий проем безо всяких окон, выходящий в холодную пустоту. Внезапно нашу спящую охватывает совокупный ужас перед всем, что с ней происходило, происходит и еще произойдет. Не сходя со своего неудобного дивана, она обшаривает помещение взглядом в поисках источника этого ужаса. Многие места для ее взора недоступны — как на картинке, которую местами заштриховали, — но ничего особенно пугающего она не видит и на мгновение успокаивается. Но ужас захлестывает ее с новой силой, когда она осознает, что не проверила позади себя — и, кажется, физически не способна на это.
У нее за спиной находится нечто. Вот жуткая истина. Она почти знает, что это за сущность, но некая онейрическая[6] афазия[7] не дает ей ни говорить, ни ясно мыслить. Ей остается только ждать, надеясь, что вскоре внезапное потрясение вырвет ее из сна, — теперь она понимает, что «она спит», по какой-то причине думая о себе в третьем лице.
Слова «она спит» неким образом становятся мотивом, пронизавшим все окружающее: это подпись под самим сном в самом низу; это голоса, эхом разносящиеся по зале; это надпись на полосках бумаги (как в печеньях с предсказаниями), спрятанных в ящиках комодов; это заезженная пластинка, которая крутится и крутится на старом патефоне в голове спящей. Потом все слова, составляющие эту монотонную формулу, выбираются из своих разнообразных укрытий и опускаются где-то за спиной спящей, словно стая птиц. Там они какое-то время щебечут — как на застывших плечах статуи в парке. Спящей все именно так и представляется, включая сравнение со статуей. Позади нее нечто, по природе схожее со статуей, и оно приближается. Это нечто излучает ауру жгучего напряжения и подбирается вплотную, его громадная тень падает на пол и растекается вокруг ее собственной. Она по-прежнему не в силах обернуться, суставы и все тело одеревенели. Может, получится закричать, думает она и делает попытку. Ничего не выходит, потому что рот ей уже зажала ладонь — уверенная, еле теплая. Ощущение от пальцев на губах спящей — как от толстых пастельных мелков. Затем она видит, как из-за ее левого плеча вытягивается длинная тонкая рука и трясет у нее перед носом какими-то грязными обносками, «заставляя их плясать». И в этот момент бесстрастный шипящий голос шепчет ей в ухо: «Пора просыпаться, куколка».
Спящая пытается отвести взгляд — только глаза ее и слушаются. Тут она впервые замечает, что в комнате повсюду — в затененных местах — лежат люди, одетые как куклы. Их тела осели, рты широко разинуты. Они не выглядят живыми. Некоторые и вправду обратились в кукол, их плоть утратила податливость, глаза — влажный блеск. Другие пребывают в различных промежуточных состояниях между человеком и куклой. Спящая с ужасом осознает, что и ее рот широко открыт и почти не закрывается.
Но вот наконец, обретя силу в страхе, она поворачивается лицом к зловещей силе. Тут сон достигает крещендо, и пациентка просыпается. Однако не в кровати одевальщицы манекенов, видевшей сон во сне, — она перенеслась на спутавшиеся, но реальные простыни, которые принадлежат ее секретарской ипостаси. Не вполне уверенная, кто она и где она, первым делом после пробуждения мисс Локер стремится закончить движение, которое начала во сне: то есть обернуться и посмотреть, что находится позади нее. (Гипнопомпическая[8] галлюцинация, которая за этим последовала, стала для нее «весомым поводом», чтобы обратиться к услугам психиатра.) Взглянув себе за спину, она увидела не только привычное изголовье и голую стену над ним: из этой лунно-белой стены выдавалось лицо женского манекена. В этой иллюзии пациентку больше всего встревожило то (и здесь мы забираемся еще глубже, хотя и так уже были на зыбкой почве), что лицо не растворилось на фоне стены, как обычно бывает, когда видишь что-то спросонок. Скорее этот выступающий лик одним плавным движением ушел обратно, в стену. На крики пациентки сбежалось немало обеспокоенных людей из соседних квартир.
Конец сна и связанных с ним переживаний.
Дорогая моя, ты наверняка можешь представить мою реакцию на вышеизложенное психическое повествование. Каждая нить, за которую я тянул, вела к тебе. Характер сновидения мисс Локер и по атмосфере, и по сюжету живо напоминает о вопросах, которыми ты занимаешься вот уже несколько лет. Разумеется, я имею в виду всеобъемлющее космическое настроение сна мисс Локер и то, как пугающе он соотносится с определенными идеями (хорошо,
Позволь мне отклониться от темы и коротко прокомментировать сказанное.
Милая, не то чтобы я против, чтобы ты изучала гипотетические модели реальности, но почему именно эту? Зачем приписывать этим «мелким зонам», как ты их называешь, такие отталкивающие атрибуты — точнее, антиатрибуты (если уж использовать твой жаргон)? Эксцентричные шутки об этом странном предмете и фразочки вроде «очаги интерференции» и «космостатические помехи» создают неверное впечатление о твоих талантах в качестве мыслящего представителя нашей профессии. Ну и прочее: непредставимая жуть, искажение связей, которое якобы имеет место в таких зонах, эти «игры с реальностью» и прочая трансцендентная чушь. Знаю, стараниями психологии на картах сознания можно найти и донельзя своеобразные территории, но ты настолько углубилась в ультраментальные задворки метафизики, что можешь, боюсь, и вовсе не вернуться (по крайней мере, без ущерба для своей репутации).
Если рассмотреть сновидение мисс Локер через призму твоих идей, то можно заметить некоторые параллели, особенно в запутанном сюжете ее грез. Но знаешь, когда эти параллели прямо-таки сразили меня, как удар молотом? После того как она закончила свой рассказ. Уже приняв нормальную позу, мисс Локер высказала несколько замечаний, которые явно были призваны передать весь масштаб ее мук. Очевидно, она сочла
Как ты, несомненно, видишь, упомянутые личностные фокусы соответствуют «агрессии против „я“», которая характерна для этих твоих зон, как ты заявляешь. И каковы же границы «я»? Нет ли общности между внешне не связанными предметами? Как соотносятся одушевленное и неодушевленное? Радость моя, ну скучно же… хррр.
Это напомнило мне ту затасканную притчу про китайца (Чжуан-цзы?), которому снилось, что он бабочка, но когда он проснулся, то сделал вид, будто не знает, кто он: человек, которому снился сон про бабочку, или бабочка, которой сейчас снится сон, и т. п. Вопрос вот в чем: «Снятся ли бабочкам сны?» (Отв.: нет. Обратись к научным трудам по теме, ну хотя бы раз.) На том и делу конец. Однако — возразишь ты, без сомнения: если сновидец не человек и не бабочка, а то и другое сразу… или не то и не другое? Или, допустим… и вот так мы могли бы продолжать очень долго — и продолжали. Наверное, самая отвратительная концепция, которую ты разработала в рамках темы, это твой так называемый «всевышний мазохизм», или доктрина о Большом «Я», терроризирующем собственные мелкие осколки, то самое Что-то Совсем Иное, что терзает человека-бабочку жуткими подозрениями, а не ведется ли в его совокупной голове некая игра.
Проблема в том, возлюбленная моя, с каким упорством ты настаиваешь на объективной реальности всего этого — и что порой тебе удается заражать своими специфическими воззрениями других. Меня, например. Выслушав рассказ мисс Локер, я поймал себя на мысли, что подсознательно анализирую ее сон с твоих позиций. Умножение ее ролей (в том числе обмен ролями с манекеном) действительно заставило меня задуматься о некоей божественной сущности, которая разбивается на осколки и пугает саму себя, чтобы развеять космическую скуку, что вроде бы не редкость среди немалого числа почтенных богов мировых религий. Я также вспомнил о твоем «всевышнем сновидении» — этой штуке, которая в собственном мире всесильна. Размышляя о мире из сна мисс Локер, я глубоко прочувствовал тот старый трюизм о солипсическом грезящем божестве, которое повелевает всем, что видит, и все это — лишь оно само. И мне даже пришло на ум неизбежное следствие, вытекающее из солипсизма: если в любом сновидении во вселенной некто вынужден всегда допускать, что существует и другая вселенная, вселенная после пробуждения, а потом встает вопрос, как в случае с нашим соней-китайцем, когда некто в самом деле спит и что собой может представлять его «я» из яви, то этого нашему некто не узнать никогда. Тот факт, что подавляющее большинство мыслителей отвергают доктрину солипсизма во всех формах, говорит о неотъемлемом ужасе и омерзительной нереальности его выводов. В конце концов, кошмарное чувство нереального намного чаще возникает (у некоторых людей) в рамках того, что мы называем человеческой «реальностью», чем в человеческих снах, где все абсолютно реально.
Видишь, до чего ты меня довела! По хорошо известным тебе причинам, я всегда пытаюсь поддержать твою аргументацию, любовь моя. Не могу удержаться. Но, по-моему, тебе не стоит распространять свое влияние на невинных людей вроде этой девушки. Должен признаться, я загипнотизировал мисс Локер. Ее бессознательные показания во многом изобличают тебя. Она чуть ли не настаивала на гипнозе, считая, что так будет легче всего доискаться до источника ее проблем. Уступив ее отчаянным мольбам, я согласился. По счастливой случайности, меня ожидало одно открытие.
Она оказалась прекрасным объектом гипноза. Мы решили ограничиться проникновением в тайну ее сна. По моей просьбе мисс Локер начала рассказывать все заново, поскольку в гипнотическом состоянии память работает точнее. Предыдущий вариант оказался поразительно полным, за исключением важной детали, до которой я скоро дойду. Я велел ей подробнее остановиться на том, какие чувства она испытывала во сне и какой смысл усматривала в происходящем, если вообще усматривала. Ее ответы на эти вопросы сбивались временами на бессвязный язык сновидений и бреда. Она рассказывала ужасающие вещи про жизнь, про иллюзорность, про «грезы о плоти». Думаю, нет нужды передавать здесь этот жуткий вздор, поскольку примерно то же самое говорила мне и ты в одном из своих «состояний». (Ну серьезно, ты так много говоришь и думаешь об этих своих зонах метафизически освежеванного «я», что даже противно.)
Та мелочь, о которой мисс Локер упомянула только под гипнозом и которую я опустил чуть выше, объясняла весьма многое. И намекала на тебя. Когда пациентка описывала сцены из своей сновидческой драмы в первый раз, она забыла — либо просто не пожелала распространяться — о присутствии еще одного персонажа, скрывающегося на заднем плане. Это была хозяйка упомянутого модного магазина — властная начальница, роль которой исполняла некая дама-психоаналитик. Не то чтобы ты появлялась на сцене, даже эпизодически. Тем не менее в состоянии гипноза мисс Локер мимоходом обмолвилась о работодателе своего онейрического «я» — это была одна из многочисленных предпосылок, образующих основу сна. То есть ты, дорогая, присутствовала в гипнотической повести мисс Локер не только душой.
Это открытие оказало мне неизмеримую помощь в обобщении улик против тебя. Однако же природа улик была такова, что я не мог исключить и возможности сговора между тобой и мисс Локер. Поэтому я воздержался от вопросов касательно отношений моей новой пациентки с тобой, а также умолчал о сведениях, озвученных ею под гипнозом. Я решил считать ее соучастницей, пока не будет доказано обратное.
Впрочем, я рассматривал и другие версии, особенно когда выяснилось, что мисс Локер необыкновенно восприимчива к гипнозу. Разве не может быть такого, счастье мое, что невероятный сон мисс Локер был подсказан ей путем постгипнотических внушений, в которых ты достигла такого мастерства? Насколько я знаю, лабораторные эксперименты в этой области проходят порой с пугающим успехом, ну а пугающее, безусловно, твоя специальность. Еще один вариант — изучение телепатических снов, к которым ты питаешь немалый интерес. Так чем же ты занималась в ночь, когда мисс Локер мучилась со своим сном? (Ты была не со мной, уж я-то знаю!) И сколько из этих фантомов было спроецировано на ментальный экран моей бедной пациентки из внешнего источника? Это лишь горстка из тех диковинных вопросов, которые в последнее время возникают сами собой.
Но ответы на подобные вопросы прояснят лишь средства, избранные тобой для этого преступления. Как насчет мотива? Здесь мне не придется особо задействовать свои умственные резервы. Кажется, ты не остановишься ни перед чем, лишь бы навязать свои идеи остальному человечеству: пациентам (увы), коллегам (назойливо) и мне (с любовью, надеюсь). Понимаю, одинокой провидице наподобие тебя трудно оставаться безгласной и незамеченной, но ты избрала столь эксцентричный путь, что, боюсь, лишь единицам хватит смелости последовать за тобой в эти царства иллюзий и страданий — по крайней мере, по доброй воле.
И это возвращает нас к мисс Локер. К концу нашей первой — и единственной — сессии я все еще не определился, сознательно она тебе содействует или нет, поэтому на твой счет помалкивал, как воды в рот набрал. Она также не указала на тебя хоть с какой-то конкретностью, за исключением, конечно же, признания под гипнозом. Как бы то ни было, она и в самом деле производила впечатление искренне встревоженной молодой дамы — и попросила выдать ей рецепт. Подобно доктору Бовари[11], который пытался избавить свою супругу от тягостных снов, прописывая ей валериану и камфорные ванны, я подсказал мисс Локер план обретения покоя, частью которого были валиум и общение (последнее я рекомендую и нам с тобой, куколка). Далее мы договорились встретиться ровно через неделю, в то же самое время. Мисс Локер как будто была исполнена благодарности, хотя и не настолько, если верить моей секретарше, чтобы внести плату за прием. Куда она попросила нас направить счет, ты узнаешь чуть позже.
В следующую среду мисс Локер на встречу не явилась. Это меня не особенно насторожило, поскольку, как тебе известно, многие пациенты — вооруженные рецептом на транквилизаторы и единственным сеансом терапии — приходят к выводу, что дальнейшая помощь им не требуется. Однако к тому времени я проникся личным интересом к случаю мисс Локер и потому был крайне разочарован, что мне не представится возможности работать над ним и дальше.
Когда истекли пятнадцать минут ожидания, я попросил секретаршу позвонить пациентке по оставленному ею номеру. (С моей предыдущей секретаршей — ах, бедняжка! — это было бы сделано автоматически; в общем, новая девочка вовсе не так хороша, как вы говорили, доктор. Не стоило идти у тебя на поводу и брать такую работницу… но это уже мой промах, верно?) Несколько минут спустя Мэгги вошла в мой кабинет — в теории, уже попытавшись связаться с мисс Локер. С каким-то даже загадочным нахальством она предложила мне набрать номер самому, положив передо мной карточку со всеми данными новой пациентки. Затем она покинула комнату, не сказав более ни слова. Сколько же наглости в этой будущей безработной!
Я позвонил по номеру — при этом на моем кнопочном телефоне случайно сложилась мелодия песенки про Мэри и барашка[12], — и после второго гудка трубку взяли. Голос принадлежал молодой женщине, но никак не мисс Локер. Так или иначе, ответ подразумевал, что номер неверный (правильный, но неверный). Тем не менее я поинтересовался, можно ли по этому или какому-то добавочному номеру связаться с некой мисс Локер, но голос сознался в полном неведении относительно существования человека с таким именем. Поблагодарив женщину, я повесил трубку.
Прошу меня простить, радость моя, но к тому времени я начал чувствовать себя жертвой чьего-то розыгрыша — твоего, точнее говоря.
— Мэгги, — спросил я по интеркому, — скольким еще пациентам назначено на сегодня?
— Одному, — незамедлительно ответила она, а затем, хотя ее не просили, добавила: — Но я могу отменить, если хотите.
Я сказал, что хочу, и что до конца дня меня не будет. В мои планы входило нанести визит мисс Локер по адресу, указанному в ее карточке, — тоже фальшивому, скорее всего. У меня было подозрение, что адрес приведет меня в ту же географическую точку, что и связующая электронная нить подложного телефонного номера. Разумеется, мне не составило бы труда уточнить это, не выходя из офиса, но, зная тебя, милая, я предположил, что личный визит себя оправдает. Так и оказалось.
Дом находился в часе езды, в фешенебельном районе на противоположном конце города от того фешенебельного района, в котором располагается мой офис. (И мне хотелось бы, чтобы ты тоже сменила адрес, разве что по какой-то причине тебе требуется пребывать рядом с трущобами — этим источником излучения, вещающим на частотах хаоса и запустения, как ты и сама наверняка утверждала бы.) Я припарковал свой большой черный автомобиль на указанной улице, которая оказалась главной в торговом районе пригорода.
Это было в прошлую среду, и, если помнишь, день выдался довольно необычный (данное обстоятельство я не считаю частью твоих происков, имевших целью устроить мне приключение). Большую часть утра погода была пасмурная и хмурая, а во второй половине дня так преждевременно стемнело, что на небе четко виднелись звезды. Собиралась гроза, и воздух был наэлектризован уместной тревогой, предшествующей потопу. Витрины магазинов излучали мягкий свет, а ювелирный салон, который я заметил краем глаза, мерцал электрическим великолепием. Я шел в тишине вдоль шеренги деревьев, каждый тонкий ствол у тротуара был обложен затейливой мозаикой, все до единого листочки трепетали.
Конечно же, нет необходимости и дальше расписывать атмосферу места, где ты, любовь моя, и сама бывала много раз. Я всего лишь хотел показать, насколько остро проникся неким зловещим настроением, насколько созрел для последовавших вскоре хорошо спланированных фокусов. Отличная работа, доктор!
Что же до расстояний, то уже через несколько унылых кварталов я оказался перед домом, где якобы жила наша мисс Л. К той минуте было яснее ясного, чего мне ждать. Пока что сюрпризов не было. Оглядев неоновую вывеску, я услышал голос молодой женщины, шепчущей мне в ухо: «Мадемуазель Стиль». С искусственным французским акцентом. Силь ву пле. А ведь это именно тот — разве нет? — магазин, где ты, похоже, и сама покупаешь немалую долю своих очаровательных одеяний. Однако со своими ожиданиями я забежал вперед.
Чего я не ожидал, так это небывалых ухищрений, на которые ты пошла, чтобы разжечь во мне чувство странного откровения. Скажи, прошу, не для того ли это было сделано, чтобы прочнее связать нас всевышними узами нереального? В общем, в витрине «М-ль Стиль» я увидел то, что, по твоему замыслу, и должен был увидеть, — как мне представляется, по крайней мере. Он даже был одет в тот же комплект с клетчатой юбкой, в котором, помнится, мисс Локер явилась на нашу первую встречу. И, должен признать, я был несколько шокирован — возможно, отчасти это объясняется странными погодными условиями того дня, — когда присмотрелся к застывшему лицу манекена. Опять-таки не исключено, что я подсознательно стремился найти сходство между мисс Локер (твоей сообщницей, знает она об этом или нет) и фигурой в витрине. Вероятно, ты догадываешься, какую особенность имели (как мне показалось) глаза манекена, — черту, которую, по твоим расчетам, мне надлежало воспринять как некоторую влажность этого неподвижного взгляда. Кому в среду выпал срок, тот познает тяжкий рок![13]
К сожалению, у меня не было времени окончательно убедиться в верности своего наблюдения, поскольку в этот момент начался средней силы ливень. Я бегом бросился к ближайшей телефонной будке, где меня так и так ждали кое-какие дела. Выудив из памяти номер модного магазина, я позвонил туда во второй раз. Это было несложно. Несколько сложнее оказалось сымитировать тебя, тонкоголосая любовь моя, и спросить, отправили ли уже из бухгалтерии магазина ежемесячный счет на мое, то есть твое, имя. Судя по всему, моя имитация удалась, так как голос в трубке напомнил мне, что я уже оплатила все последние расходы. Ты поблагодарила продавщицу за информацию, извинилась за забывчивость и попрощалась. Наверное, надо было спросить у девушки, не она ли наряжала манекен в витрине под мисс Локер, хотя все могло обстоять и наоборот, и это мисс Локер оделась под магазинный манекен. Во всяком случае, я установил явную связь между тобой и магазином. Казалось, у тебя везде могут быть сообщники, и, признаться честно, в той тесной телефонной будке меня одолела легкая паранойя.
Когда я сломя голову кинулся к своему седану, дождь припустил пуще прежнего. Слегка намокнув, я некоторое время сидел в машине и протирал очки носовым платком. Как было сказано, у меня началась легкая паранойя, и дальнейшее это подтверждает. Сидя без очков, я как будто бы что-то увидел в зеркале заднего вида. Зрительная беспомощность в сочетании с клаустрофобией от пребывания в машине с залитыми дождем стеклами спровоцировала во мне кратковременный, но совершенно отчетливый приступ паники. Естественно, я быстро надел очки и убедился, что на заднем сиденье ничего нет. Суть, однако, в том, что мне пришлось проверять это, чтобы снять спазм тревоги. Ты добилась своего, дорогая, заставив меня пережить мгновение «я-ужаса», и в это мгновение я также стал твоим сообщником в заговоре против себя. Браво!
Ты и вправду своего добилась — при условии, что мои заключения в основе своей верны: даже в большей степени, может, чем думаешь или рассчитывала. Теперь, сделав это признание, я могу перейти к истинному предмету этого письма и «весомому поводу», стоящему за ним. Это уже в гораздо меньшей степени связано с Э. Локер и в большей — с нами, драгоценная моя. Прошу тебя проявить сочувствие и, прежде всего, терпение.
В последнее время я чувствую себя нехорошо, и причина тебе прекрасно известна. Эпизод же с мисс Локер отнюдь не поспособствовал более полному взаимопониманию между нами и только усугубил ситуацию. Меня каждую ночь терзают жуткие кошмары. Это меня-то! И они напрямую обусловлены благонамеренным (я полагаю) воздействием, которое оказали на меня ты и мисс Локер. Я опишу один из этих кошмаров и, соответственно, их все. Больше о сновидениях не будет, обещаю.
Во сне я сижу у себя в спальне на расстеленной кровати и одет в пижаму (ах, неужели ты ее так никогда и не увидишь?). Через окно в комнату проникают лучи уличных фонарей, частично освещая ее. Еще мне кажется, хотя непосредственно я этого не наблюдаю, что свет также исходит от целой галактики созвездий: мертвенное сияние, которое неестественно выбеливает всю верхнюю половину дома. Мне надо в туалет, я сонно плетусь в коридор… и там меня ждет потрясение всей жизни.
В выбеленном проходе — не могу сказать «в залитом светом», потому что похоже скорее, будто все покрывает какой-то очень мелкий люминесцентный порошок, — тут и там валяются эти штуки: на полу, на верхней площадке лестницы и даже на самой лестнице, уходящей в более темные пространства. «Штуки» — это люди, одетые куклами, или куклы, одетые под людей, которые одеты под кукол. Помню свое замешательство на этот счет.
Но будь это люди или куклы, все головы уже повернуты в мою сторону, когда я выхожу из спальни, и глаза их сияют в белом мраке. Парализованный — да! — ужасом, я лишь отвечаю неподвижным взглядом, гадая, а не сияют ли и мои глаза точно так же. Затем одна из человекокукол, сутуло привалившаяся к стене слева от меня, поворачивает голову на негнущейся короткой шее и смотрит мне в глаза. Что хуже, она заговаривает. И ее голос — ужасающее кудахтанье, пародия на речь. Еще ужаснее ее слова: «Стань как мы, малыш. Умри в нас». Внезапно я чувствую слабость, как будто из меня высасывают саму жизнь. Собрав все свои силы, мне удается нырнуть обратно в спальню и завершить сон.
Потом я с криком просыпаюсь, сердце в груди колотится, как сумасшедший арестант о решетку, и не успокаивается до утра. Это меня очень тревожит, потому что в исследованиях, связывающих ночные кошмары с остановкой сердца, есть доля истины. Некоторым несчастным этот воображаемый инкуб, усевшийся на груди, может причинить реальный ущерб — в медицинском смысле. И я не хочу стать одним из них.
Ты мне можешь помочь, солнышко. Знаю, ты не хотела доводить до такого, но изощренная шутка, которую ты сыграла надо мной с помощью мисс Локер, меня всерьез проняла. Разумеется, сознательно я по-прежнему придерживаюсь намеченной выше критической позиции относительно твоих изысканий, абсурдных в самой основе своей. С подсознательной точки зрения, однако, ты как будто открыла мне глаза на некий пласт (зону, как наверняка поправила бы ты) необъяснимого ужаса в моем сознании-душе. По меньшей мере, я готов признать, что в твоих идеях заложена мощная психическая метафора, но не более. Хотя достаточно и этого, правда? Достаточно хотя бы для того, чтобы заставить меня взяться за это письмо, в котором я прошу твоего внимания, поскольку никакими другими способами привлечь его не удалось. Я так больше не могу! Ты имеешь странную власть надо мной — как будто ты этого раньше не знала. Пожалуйста, сними с меня свои чары, давай начнем нормальные отношения. Кому вообще какое дело до метафизики незримых сфер? По-настоящему важны не абстракции, а эмоции. Любовь и ужас — истинная реальность, какие бы непознаваемые механизмы ни крутили их шестеренки, да и наши собственные.
Полагаю, ты направила ко мне мисс Локер в качестве иллюстрации к твоим самым глубоким убеждениям — любовного письма, если угодно. Но что, если я начну признавать странности, связанные с мисс Л.? Допустим, некоторым образом, что она мне только снилась. (А значит, и моей секретарше, потому что та ее видела.) Допустим даже, что мисс Локер была вовсе и не девушкой, а сущностью с множеством «я» — отчасти человеком, отчасти манекеном, — и с твоей помощью какое-то время грезила о существовании, воспроизвела себя в человеческой форме, как мы воспроизводим самих себя в бесконечном множестве образов и обликов — всех этих олицетворений твоей плоти? Тебе хочется, чтобы я думал о таких вещах. О таинственных связях между всем, что есть в этом мире и других мирах. Ну и что, если они есть? Мне плевать.
Забудь про другие «я». Забудь про взгляд на жизнь от третьего (четвертого, n-го) лица: имеют значение только первое и второе (я и ты). И во что бы то ни стало забудь про сны. Лично я уверен, что я — не сон. Я настоящий, доктор. (Ну как, приятно, когда тебя обезличивают?) Так что будь так добра признать мое существование.
Сейчас уже за полночь, а я не ложусь — боюсь, что опять приснится кошмар. В твоих силах избавить меня от этой участи, если того пожелает твое сердце. Но тебе лучше поторопиться. Наше время истекает, любовь моя, как для меня истекают последние минуты бодрствования. Скажи, что для нашей любви еще не слишком поздно. Прошу, не разрушай всего. Ты лишь сделаешь больно сама себе. И вопреки твоей возвышенной теории мазохизма, ничего божественного в нем нет. Так что довольно твоих чудных психических иллюзий. Будь проще, будь умницей. Ох, как же я устал. Говорю «доброй ночи», но не до
Трилогия никталопов
(перевод Н. Кудрявцева)
Здравствуйте, мисс. Да, по правде сказать, я действительно ищу компанию на этот вечер. Меня зовут Саймон, а вас… Розмари. Забавно, я сегодня как раз грезил наяву в духе розенкрейцерства. Не обращайте внимания. Пожалуйста, садитесь, только берегитесь заноз в вашем стуле, не то можете зацепиться одеждой. Кажется, здесь уже все истерлось и выщербилось. Может, этому старому месту и не хватает утонченности в декоре, но все его недостатки затмевает атмосфера, вам так не кажется? Да, вы совершенно правы, она действительно служит своей цели. Правда, когда дело доходит до обслуживания столиков, тут все несколько небрежно. Боюсь, напитки придется изыскивать самим. Спасибо, я рад, что моя речь кажется вам изысканной. Так могу ли я заказать для вас что-нибудь? Прекрасно, я принесу вам пиво. Но прошу, сделайте мне одолжение: прежде чем я вернусь, вытащите комок жвачки изо рта. Спасибо, а я незамедлительно принесу нам напитки.
А вот и я, Рози, и пиво из бара. Только, пожалуйста, постарайтесь без отрыжки, и мы с вами поладим. Я рад, что вы уже избавились от жевательной резинки, надеюсь, вы не стали ее глотать. Кишечник любого человека должен оставаться в неведении, каково это: уместить жвачку и пиво в едином пищеварительном сеансе. О, я знаю, что это ваш кишечник, но мой глубочайший интерес составляет внутренняя работа любого человеческого сосуда. Да, вы не ослышались — сосуда. Хотите, чтобы я произнес это слово по буквам? Нет, я не смеюсь над вами. Просто дело в том, что необходимо всегда учитывать определенные взаимосвязи, когда рассматриваемый нами сосуд — это тонкая система Homo sapiens, а не потир в церкви либо пенициллиновый флакон в лаборатории. Именно, именно, этот не слишком стерильный бокал в вашей безупречной ладони и есть сосуд, да, вы все поняли правильно.
Мой бокал? Да, здесь много красного. Я люблю красные напитки. Этот я создал сам. Назвал его Джинни Красный ром. Белый ром, джин, светлый имбирный эль и в идеале клюквенный сок, хотя местному бармену пришлось заменить его на мараскино, в котором нет ни богатого красного цвета, ни даже отдаленного подобия терпкости вашей улыбки. Прошу, сделайте глоток. Если не понравится, так и скажите. Да, непривычный — это правильное слово, источник того интереса, который он вызывает. Даже строго придерживаясь установленных миксологических формул, невозможно избежать определенных различий, которые можно ощутить в банальнейших коктейлях, не говоря уже о других смесях из алкогольного словаря. Нужно лишь взращивать в себе чувствительность, дабы замечать такие особенности. Спросите любого сомелье. И эту чувствительность можно распространить на каждый опыт в нашей жизни. Пусть мы думаем, что делаем одно и то же одним и тем же способом каждый день, но отклонения от нормы и есть норма. Как говорил философ, нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Каждое проходящее мгновение следует иным курсом, отклоняется от предыдущего и порой в очень странных направлениях.
Если мне будет позволено сказать, я — большой ценитель разнообразия. О, вы улыбаетесь, услышав, какой акцент я делаю на последнем слове. Вам кажется, вы уже что-то знаете обо мне. И да, возможно, так и есть. Вы — проницательная девушка! Но извращенность, о которой вы, без сомнения, сейчас думаете, это лишь одна из наиболее нарочитых форм разнообразия. И именно отклонения задают тон для танца жизни, даже на субатомном уровне.
Однако как быстро вы справились с вашим пенным напитком. Не хотите ли еще бокал, а может, я позволю вам предложить нечто собственного изобретения? Да, я придумал и другие коктейли. Есть еще один красный напиток, который мной изобретен, вариация стандартной формулы. Кисло-сладкая Кровавая Мэри — смесь из высококачественной водки, тоника, сахара, ломтика лимона и кетчупа. Она действительно чем-то походит на еду. Очень укрепляет. Нет, с сожалением вынужден испортить вашу шутку — моя склонность к алым коктейлям не простирается до вампирского нектара, что течет в каждой шее. К тому же я вполне могу работать в дневные часы.
Где? Думаю, могу сказать вам, разумеется, исключительно конфиденциально, что занимаю должность химика в фармацевтической компании, находящейся неподалеку. Да, именно. Прекрасно, что вы сразу разглядели во мне не самого обычного парня, который лишь ищет себе развлечений на ночь. Вы так догадливы! Тем не менее я действительно пришел сюда сразу после работы, где мне пришлось трудиться сверхурочно. Пока я был у барной стойки, заметил, как вы смотрели и трогали носком ноги дипломат, который я принес с собой и незаметно поставил под стол. Как вы, наверное, догадались, иногда мне приходится носить с собой «рабочие материалы», среди прочего. В точку, дорогая моя, — было бы крайне опрометчиво оставлять хоть что-то важное в машине, коли приехал в квартал красных фонарей.
Ну я бы не сказал, что эта часть города — просто «дыра». Разумеется, так и есть. Но ваш коллоквиализм даже в малой степени не описывает разнообразные измерения ветхости местной географии. Ветхости, Ро. В значении этого слова кроется и ваша «дыра», и много всего, помимо нее. Я говорю, исходя из опыта, причем он куда более обширен, чем вам сейчас кажется. Весь этот город — лишь жалкий труп, это совершенно определенно, но район, лежащий за стенами нашего бара, подобен зачахшему сердцу покойного. А я — страстный исследователь его анатомии, своего рода патологоанатом, интересующийся некрозами, что избегают внимания остальных.
Например, вы были в месте под названием Спикси? Хорошо, тогда вам знакома эта искаженная ностальгия — гнилостное разложение прошлого. Да, вверх по лестнице внутри старого кафешантана находится бальный зал с высоким потолком, где разносится эхо, с остатками убранства в духе ар-деко на арках зеркал и хромированными подсвечниками. И там, на изогнутых стенах веселятся огромные нарисованные силуэты костлявых модниц и изможденных Гэтсби, они возвышаются над танцполом, их траурная элегантность высмеивает неловкое вращение живых. Старый сон под новой личиной. Знаете, это поразительно, как порой забытое безумие обновляют и стилизуют в омерзительной попытке сохранить его. Наше время — пора подержанных фантазий и устаревших развлечений.
Но в этом городе есть и другие виды, которые, на мой взгляд, гораздо интереснее. И непоследнее место среди них занимают фронтоны храмов различных сомнительных деноминаций. Один такой находится на пересечении Третьей и Дикерсон, он носит название Храм Истинно Разделяющего Света, полагаю, для того, чтобы его не путали с тем ложным сиянием, которое ослепило уже так много страждущих глаз. Странно, но из окон этого серого приземистого здания не пробивается ни единого луча света, а я всегда ищу хотя бы проблеск, когда проезжаю мимо.
Говорю вам, никто не чтит этот город более меня. Особенно его остроумие, явленное в соседстве, когда одна странность расположена рядом с другой, и вместе они производят причудливость совершенно невероятных масштабов. Одним из самых гротескных примеров подобного феномена служит маленький магазин, в чьей витрине выставлена примечательных размеров выставка протезов, и находится он в непосредственной близости от «Секонд-Хенд Сити». Есть и другие места — вы тоже замечали их, я уверен, — зловеще двусмысленные, причем по-разному. Хорошим примером тут может послужить коробка, выкрашенная в черно-розовую клетку, бар «Попойка у Билла» с кричащей неоновой рекламой, обещающей «ночные развлечения». И чем больше смотришь на эту вывеску, тем больше значений приобретает слово «ночные» — это уже не просто отрезок времени между закатом и рассветом. Скоро простой термин становится воистину экспрессивным, словно бы кодом для самых экзотических забав. И к слову о забавах, я должен упомянуть фирму, чей владелец — без сомнения большой знаток мюзиклов — дал ей название «Парни и куколки»[14]. Какой гений вульгарности, особенно если принять во внимание то, что занимается он исключительно продажей и покупкой манекенов. Или же это лишь прикрытие для борделя марионеток? У меня даже в мыслях не было намерения вас оскорбить, Розали.
Я могу продолжить — речь еще не шла о «Париках мисс Ванды» или о том древнем и убогом отеле, который хвастается «Ванной в каждой комнате», — но, возможно, вам уже стало скучно. Да, я понимаю, о чем вы говорите, что все эти вещи через какое-то время перестаешь замечать. Разум становится тупым и самоуверенным, я знаю. Иногда и со мной такое случается. Но стоит мне с радостью завязнуть в самодовольстве, на пути обязательно попадется какая-нибудь встряска.
Возможно, я буду сидеть в машине, ждать зеленого сигнала светофора. Отверженный, пьяный или больной мозгом подойдет к моему беззащитному автомобилю и примется стучать в стекло — двумя кулаками, вот так, — требуя сигарету. Он прикоснется к растрескавшимся губам пальцами, чтобы донести свое послание, ибо уже давным-давно оставил речь в прошлом. Сигарету? Я — химик, добрый господин, а не табачник. Сменится сигнал светофора, и я поеду прочь, наблюдая в зеркало заднего вида за тем, как согбенная фигура бродяги исчезает вдали. Но иногда я беру его с собой, и призрачная фигура с затуманенным взором сидит рядом и бессвязно бормочет о бессмысленных и завораживающих вещах, излагает автобиографию беспорядка. Проходит немного времени, и я вновь настороже.
Трогательная история, не правда ли… Да, полагаю, вы правы, действительно уже поздно, а мы еще так плохо знаем друг друга. Поедем к вам? Думаю, это нормально. Нет, у меня нет никаких идей касательно того, где нам стоит заняться делом. Ваша квартира прекрасно подходит. А где она, кстати? Не шутите? Это же новое прозвище Темпл-Тауэрс. Прекрасно, наша поездка пройдет через район, лежащий в тени пивоварни. На каком этаже вы живете? О, настоящий пентхаус, городская крепость. Чем выше, тем лучше, я так скажу.
Пойдем тогда? Моя машина припаркована прямо перед баром.
Надеюсь, дождя нет. Нет, прекрасная ночь. Но смотрите, рядом с моим автомобилем стоит полицейский. Не суетитесь. Я точно ничего не скажу, если вы не скажете. А вы ненароком не офицер из отдела нравов под прикрытием, а, Розикранц? Вы же не предадите своего ничего не подозревающего Гамлета? Обыкновенного «нет» вполне хватило бы. Если вы еще раз воспользуетесь выражением подобного рода, то я сдам вас властям прямо сейчас, а потом увидим, как много приводов скопилось у вас за время вашей блистательной карьеры. Молчите, так будет лучше. Я все возьму на себя. А вот и он.
Здравствуйте, офицер. Да, это моя машина. Проблем с парковкой нет, я надеюсь? Боже, какое облегчение. На секунду я подумал… Мои права и паспорт? Разумеется. Вот, возьмите. Прошу прощения? Да, полагаю, я далековато забрался от дома. Но я работаю поблизости. Я — биржевой брокер, вот моя визитная карточка. Знаете, я в бизнесе уже довольно давно и буквально по виду человека могу сказать, есть ли у него инвестиции на рынке. Спорим, что у вас они есть? Вот видите, я знал, что не ошибусь. И неважно, если у вас нет серьезных вложений. Кстати, а когда вы в последний раз беседовали со своим советником по инвестициям? Лучше поговорите. Там много чего происходит. Люди болтают об инфляции, рецессии, депрессии. Забудьте. Если вы знаете, куда вложить деньги, в смысле, реально знаете, то наплевать, пусть даже на календаре пятница, тринадцатое, а улицы залиты кровью корпоративных покойников.
Дельный совет — вот что вам нужно. Он всем нужен. Например — и я сейчас говорю это только для того, чтобы доказать свою позицию, — прямо в нашем городе недалеко отсюда есть компания под названием «Лаборатории Локмайера». Они разработали новый продукт и теперь готовы выпустить его на рынок. Я вообще не понимаю, в чем там соль с технологической точки зрения, но знаю, что эта штука устроит настоящую революцию в области — как там она называется? — психофармакологии. Она все изменит, как раньше антидепрессанты. Она будет больше антидепрессантов. Понимаете, о чем я? Вот о каких вещах нужно знать.
Да, именно так, офицер. «Лаборатории Локмайера». Просто шикарная компания. Я и сам ее акционер. Да какой совет, черт побери? Не нужно меня благодарить. Прошу прощения? Совет мне? Ну, теперь, когда вы об этом упомянули, я тоже склоняюсь к мысли, что для такого человека, как я, есть районы и получше. Обещаю вам, офицер, что здесь вы меня больше никогда не увидите. Ценю вашу заботу, офицер. Я запомню. А вы не забудьте про «Лаборатории Локмайера». Хорошо, спасибо. Доброй вам ночи.
Рози, подожди, пока его машина свернет за угол, прежде чем садиться в мою. Пусть законник думает, что его предупреждение вывело меня на путь истинный, пусть думает, что теперь-то я разглядел неприглядность этого места и неприглядные черты в характере моей спутницы. Он посмотрел на тебя, как старый друг. Мы оба могли попасть в затруднительное положение. А ты — умная девочка, раз села за мой столик сегодня. Наверное, его удивил мой дипломат, как думаешь? Хорошо, теперь можем сесть в машину.
Да, я действительно вытащил нас из крайне щекотливой ситуации. Но я надеюсь, что когда ты упомянула некую букву «С» относительно всей этой сцены со служителем закона, то имела в виду мою степень бакалавра науки, которую я получил еще в двенадцать лет. Это последнее предупреждение об употреблении грязных идиом. Теперь открой окно, проветри свою речь, пока мы едем. А насчет того, что я солгал офицеру — нет, ничего такого не было. Нет, я — не биржевой брокер. Я сказал тебе правду о своем ремесле химика. И я сказал правду этому кротоглазому патрульному, когда посоветовал вложить деньги в «Лаборатории Локмайера», так как мы действительно скоро выведем на рынок новое лекарство для разума, которое сделает наших инвесторов довольными, как амфетаминовых наркоманов в круглосуточном кофешопе. Как я вообще узнал, что он играет на бирже? Странно, да? Думаю, мне просто повезло. Сегодня ночью мне вообще везет — как и тебе.
А ты не слишком-то любишь
А сейчас просто насладимся поездкой. Что значит «чем тут наслаждаться»? Разве не видишь? Мы подъезжаем к пивоварне. Смотри, вон золотисто-пивной знак, возвещающий об алхимическом поиске, что трансмутирует основные ингредиенты в жидкое золото. Алхимическом, Розетта. И я сейчас не об «Элайд Кем», этих дешевках. Только взгляни на обвалившиеся дома, грязные витрины, ведь каждая из них — сакральное место для этого города, его святилище, если можно так сказать. Нельзя? Ты их видела уже миллион раз? Трущобы есть трущобы? Они всегда одинаковые.
Никогда.
Что скажешь о той поре, когда идет дождь и бурые кирпичи этих старых зданий сочатся влагой, темнея? И дымно-серое небо — это дымное зеркало твоей души. Ты смотришь на ряд заброшенных зданий, а потом моргаешь на миг из-за молнии, на фоне которой ярко проступают их силуэты. И вот вопрос: моргают ли они в ответ? Или же подобное происходит только во время других бурь, когда окна хмурятся из-за хлопьев снега, пропитанных городской грязью? Не при таких ли обстоятельствах впервые приходит в голову мысль обо всех холодных и темных местах Вселенной, обо всех промозглых, ослизлых подвалах и мрачных чердаках творения? Гнетущих закоулках, о которых и не думал бы, но сейчас не можешь отвлечься на что-то иное. Но придет иное время. Ни одна минута не похожа на другую. Ни одна жизнь. Мы все как чужие друг для друга. Странствуя по этим улицам с незнакомцами, ты вынужден считаться с тем, как они видят все вокруг, прямо как сейчас, когда тебе приходится иметь дело с моим стопроцентным зрением, а мне — с твоей пресыщенной близорукостью. Подумай, те ли это выпотрошенные дома, что ты видела прошлой ночью или даже секунду назад? Или же они подобны плавящимся облакам, что кружатся над трубами и деревьями, а потом исчезают?
Алхимические трансмутации бесконечны и непрерывны, они трудятся всегда, как рабы в Великой Лаборатории. Ну давай скажи мне, что не чувствуешь их стараний, особенно в этой части города. Особенно там, где очарование и здравомыслие былых дней теперь носят маску из крыс и гнили, где старый стиль самим временем преобразован в пародию на самого себя, пародию, которую ни один человек не смог предвидеть, где ширятся разломы, отделяющие формы прошлого от бесформенности будущего, и, наконец, где эволюцию, ведущую к абсолютному разнообразию, можно подсмотреть как будто в магическом зеркале.
Именно это и есть настоящая алхимия, как ты уже, наверное, поняла, а не та, что строила теории о некоем процессе, благодаря которому все на свете стремится к золотоносному совершенству. Свинец в золото, низшая материя в высокий дух. Нет, ничего подобного. На самом деле все совсем наоборот. Пожалуйста, не надо засовывать этот комок жвачки себе в рот. Выбрось его в окно немедленно!
Как я говорил, все в мире есть вариация без темы. О, пожалуй, и существует некий неизменный идеал, некий твердый абсолют. Полагаю, с научной точки зрения, мы можем допустить подобную невозможность. Но достичь такого идеала значит отправиться в безнадежный путь к гипотетически высоким мирам. Вот только по дороге наши идеи станут все лихорадочнее и запутаннее. Изначально одинокая истина вскоре размножится, подобно злокачественным клеткам в теле сна, теле, чей подлинный силуэт навсегда останется неизвестным. Возможно, именно поэтому нам следует быть благодарными причудам химии, капризам обстоятельств и тайнам личного вкуса, которые дают нам такое огромное разнообразие исключительно локальных реальностей и желаний.
Нет, я не всегда мыслю настолько «наркомански», как ты изволила выразиться. Но я могу практически точно сказать, когда начал видеть суть вещей. Я был неопытным первокурсником в колледже, неопытнее многих, если принять во внимание мое не по годам быстрое развитие. Однажды что-то словно изменилось в моем химическом строении, по крайней мере, мне нравится так думать. Сначала я чувствовал себя ужасно. Но со временем понял, что изменение шло от ложной химии к подлинной. Да, именно тогда я решил сделать карьеру в этой научной области, почувствовал свое призвание. Но эта история требует долгого рассказа, а мы уже добрались до твоего дома.
Прошу, не стоит хлопать дверью так громко, как ты намереваешься. Нет нужды привлекать внимание к нашему присутствию. Ты права, поблизости действительно нет никого особо внимательного. Местные уличные паразиты, похоже, зарылись в свои норы. Черт, чуть не забыл свой кейс. Не хотелось бы оставить его без присмотра в таком-то районе, да? Мой кейс вызывает у тебя улыбку, не так ли, Мэрироуз? Ты опять думаешь, что о чем-то доподлинно знаешь. Ну, пожалуйста, думай, если тебе так хочется. Всем нравится представлять, что у них есть некая информация, сокрытая от остальных. Тот полицейский, к примеру. Ты же видела, как он обрадовался, когда стал осведомленным человеком, хотя всего-то получил инсайдерскую наводку о каких-то фондах на рынке. Каждый хочет знать, что к чему,
Да, возможно, в кейсе у меня действительно лежит что-нибудь дурманящее. С другой стороны, возможно, это всего лишь реквизит, сосуд с пустотой внутри. Но ты уже знаешь, что я работаю на фармацевтическую компанию. Думала об этом, не так ли? Давай поднимемся в твою квартиру и все выясним.
Какое уютное лобби в твоем доме. Но, боюсь, атмосфера проделывает странные трюки вон с теми папоротниками в горшке. Да, я знаю, что они искусственные. Но это значит лишь то, что Природа, один из Великих Химиков, сотворила их за одно движение, вот и все. Сюда — лифт, кажется, работает, хотя и шумит изрядно. После вас, леди Р. Двадцать второй этаж, если я правильно запомнил, а я всегда запоминаю правильно. О, полагаю, в лифте запрещено курить, если не возражаешь. Спасибо. Вот мы и на месте, спорим, твоя квартира находится вон там. Видишь, я всегда прав. Не забавно ли? Да, я иду, уже иду.
У твоей квартиры очень красивая дверь. Нет, ты ошибаешься. Не существует ничего, похожего на «все остальное». Твоя совершенно другая, разве ты не видишь? И сегодня ночью твоя дверь зримо отличается от всех тех мгновений, когда ты смотрела на нее. И я сейчас не о себе, не о своем уникальном присутствии на пороге твоего дома. Ты понимаешь, о чем я? Прошу прощения, если тебе кажется, что я весь вечер читаю лекции. Я когда-то преподавал, что, полагаю, очевидно. Просто есть несколько важных положений, которые я бы хотел до тебя донести, прежде чем мы закончим. Хорошо? Ну а теперь зайдем внутрь и посмотрим, какой вид открывается из твоих окон.
Не включай свет, пожалуйста, чтобы я не видел двойника этой захудалой комнаты, отражающегося в стекле. Одна из тусклых ламп вполне подойдет. Вот, вот так хорошо. А из твоего окна действительно открывается прекрасный вид на город. По-моему, он идеален, так как ты живешь не слишком высоко. Я обитаю в двухэтажном доме и, находясь здесь, понимаю, чего лишен. Из этой возвышенной крепости я бы мог следить за городом и его постоянными изменениями. Каждую ночь — другой город. Да, Рози, вынужден признать, что ты права — пусть и говоришь саркастически, — город и сам сосуд. Причем такой, что послушно принимает форму своего крайне странного содержимого. Великие Химики выводят неведомые и немыслимые формулы там, внизу. Взгляни на огни, что подчеркивают улицы и дороги. Взгляни на эти линии и перекрестки. Они как чей-то скелет… скелет сна, скрытый каркас, готовый в любой момент изменить структуру для поддержки новой формы. Великие Химики постоянно грезят нечто новое и рискуют проснуться во время своих грез. Если это когда-нибудь произойдет, будь уверена, наказание будет очень суровым.
Мое воображение? Нет, я совсем не считаю его живым. Напротив, оно недостаточно могущественно. Мои образные способности крайне бедны, им всегда нужны… расширения. Вот поэтому я здесь, с тобой. Ты снова улыбаешься, даже глумишься, как я вижу. Забавное слово, глум. Похоже на фамилию пришельца. Саймон Глум. Как тебе такое на слух?
Да, возможно, мы действительно тратим впустую слишком много времени. Но нам придется выдержать еще одну заминку, пока я роюсь в кейсе и достаю то, чего ты так страстно желала. Ты надеешься, что у меня тут припасена неплохая дурь, да? Прекрасно, у тебя будет шанс все выяснить, коли ты с таким нетерпением жаждешь стать сосудом для моих химических веществ. Нет, сиди там, где ты сейчас находишься, пожалуйста. Нет причин для того, чтобы ты увидела каждый эликсир, который у меня здесь есть. Единственная вещь, что может тебя заинтересовать, находится в прямоугольном маленьком контейнере, плотно закрытом черной крышкой… кстати, вот и он!
Да, это действительно походит на бутылку с порошком из света. Ты крайне наблюдательна. Что это? А я думал, к этому времени ты уже догадаешься. Вот, протяни руку, так ты сможешь разглядеть все получше. Небольшая кучка прямо посередине твоей потной ладони, одна понюшка, если быть точным. Правда, оно походит на измельченные бриллианты? Оно сверкает, о да. Я не виню тебя за то, что ты думаешь, будто его опасно вдыхать. Но если ты внимательно приглядишься к этой волшебной пыли, то увидишь, что с ней ничего делать не надо.
Смотри, она растворилась в тебе. Исчезла полностью, осталось лишь несколько крупинок. Но о них не беспокойся. Расслабься, жжение скоро пройдет. Нет смысла в попытках стереть наркотик с руки. Он уже в твоем организме. А волнение точно не поможет, как и угрозы. Пожалуйста, не вставай с кресла.
Чувствуешь что-нибудь? Ну, кроме того факта, что теперь ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Это лишь начало нашего ночного увеселения. Мерцающая субстанция, которую ты только что вобрала в себя, делает возможным крайне интересное взаимоотношение между нами, моя алая роза. Наркотик сделал тебя фантастически чувствительной к формирующему влиянию определенного рода энергии, энергии, что производится мной, или, скорее, посредством меня. Если говорить романтически, сейчас я грежу тебя. Иначе я не могу объяснить происходящее так, чтобы ты все поняла. Я не грежу о тебе, как в какой-нибудь песни о любви. Я грежу тебя. Твои руки и ноги не подчиняются командам мозга, потому что я грежу о ком-то, кто неподвижен, как статуя. Надеюсь, ты оценишь, насколько это необычно и замечательно.
Черт побери! Полагаю, ты сейчас пыталась крикнуть. А ты действительно в ужасе, да? Лишь ради безопасности пусть мне пригрезится кто-то, у кого нет возможности кричать. Вот, так лучше. Хотя да, ты выглядишь довольно странно. Но это только начало. Такие мелкие трюки — не более чем детская игра, и я уверен, что пока ничем тебя не поразил. Но вскоре я покажу, что действительно умею производить впечатление, как только приложу к процессу свой разум.
Кажется, я вижу что-то в твоих глазах? Да, совершенно точно. Вопрос. Прямо сейчас ты бы спросила, если бы, конечно, по-прежнему обладала средствами для общения, что же станет со старой доброй Рози? Ты должна знать, это вполне справедливо.
Прямо сейчас мы вступаем в совершенную гармонию, мои грезы и моя девочка грез. Ты вскоре станешь калейдоскопом моего воображения, созданным из плоти и крови. На поздних стадиях этой процедуры может произойти все что угодно. Твоя форма познает безграничность разнообразия, когда в дело вступят сами Великие Химики. Вскоре я вручу свой сновидческий дар потрясающему восстанию сущности, и тогда, я уверен, мы оба сильно удивимся. Это единственная вещь, что никогда не меняется.
Тем не менее у этого процесса по-прежнему есть одна проблема. Он несовершенен и уж точно негоден для продажи, как мы говорим в нашем пилюльном бизнесе. Но если бы он был идеален, разве не стал бы скучен? Я хочу сказать, что под давлением столь различных метаморфоз изначальная структура объекта каким-то образом ломается. Последствия очень простые: ты никогда не сможешь быть прежней. Мне очень жаль. Тебе придется остаться в той любопытной инкарнации, которую ты приобретешь, когда сон закончится. И она сведет с ума любого человека, который будет иметь несчастье найти тебя. Но не волнуйся, ты не проживешь долго после того, как я уйду. И к тому времени испытаешь богоподобные силы протеизма, силы, которые я даже не надеюсь познать, и неважно, сколь глубоко я этого желаю.
Поделиться книгой: