Право на «лево». Почему люди изменяют и можно ли избежать измен

В нашу цифровую эпоху возможностей для флирта бесконечное множество. Сегодня 68 процентов американцев имеют смартфон, а это означает, как выразился комик Азиз Ансари, что «вы носите в кармане круглосуточный бар для одиноких». И не только для одиноких. Свои сайты есть и у женатых – например, печально знаменитый AshleyMadison.com. Интернет – великий демократизатор. Он дает равный доступ ко всем нашим запретным желаниям.

Вам больше не нужно выходить из дома, чтобы изменять супругу. Можно крутить роман, лежа в кровати рядом с партнером. Мой пациент Иоахим обнимал своего мужа Дина, когда заметил, что тот пишет другому парню на сайте Manhunt. Однажды вечером Кит сидел на диване рядом со своей девушкой Джоди и смотрел телевизор, как вдруг заметил, что она делает знакомые смахивающие движения, держа в руках айфон. «Джоди говорит, что ей просто любопытно, это для нее как игра и она никогда не развивает отношения, – рассказывает он мне. – Но мы оба согласились удалить Tinder, когда официально стали парой!»

Интернет сделал секс «доступным, дешевым и анонимным», как заметил покойный исследователь Эл Купер. Все это применимо и к неверности. Я бы даже добавила еще одно слово: неопределенным. Когда на место поцелуев пришел обмен эротическими фотографиями; когда час в номере мотеля превратился в ночной разговор в Snapchat; когда тайный обед оказался заменен поддельным аккаунтом на Фейсбуке, как нам понять, что считать изменой? В результате количество тайных действий зашкаливает, в связи с чем нам необходимо переосмыслить свое понимание неверности в цифровую эпоху.

Кто проводит черту?

Определение измены кажется одновременно простым и сложным. Сегодня в Западном мире этика отношений больше не диктуется религиозными организациями. Определение неверности теперь дает не папа римский, а народ. Это предполагает больше свободы, а также больше неопределенности. Парам приходится устанавливать собственные границы.

Когда кто-то признается: «У меня был роман», – не возникает никаких споров о толковании. Когда вы застаете своего партнера в постели с другим или другой, находите компрометирующие письма или узнаете о многолетней параллельной жизни, все тоже довольно очевидно. Но когда один партнер решает, что поведение второго можно считать предательством, а тот отвечает: «Ты все не так понял», «Это ничего не значило» или «Это не измена», – мы оказываемся на туманной территории. Обычно границы устанавливает и описывает тот, кто чувствует себя преданным. Дает ли эта боль право определять, что есть неверность?

Очевидно, что все характеристики современной неверности подразумевают нарушение соглашения между двумя индивидами. Это уже не грех перед лицом Бога, не подрыв семейных уз, не загрязнение родословной и не рассеивание ресурсов и наследства. Сегодня в сердце предательства лежит нарушение доверия: мы ожидаем, что наш партнер будет вести себя в соответствии с нашим общим набором представлений, и сами отталкиваемся именно от этого. Предательством можно счесть не только конкретное сексуальное или эмоциональное поведение; скорее, это сам факт, что поведение нарушает договоренности пары. Звучит логично. Однако проблема в том, что большинство из нас не оговаривают эти соглашения заранее. Пожалуй, их вообще с натяжкой можно назвать «соглашениями».

Некоторые пары сразу определяют свои обязательства, но большинство предпочитают идти по пути проб и ошибок. Отношения представляют собой лоскутное одеяло негласных правил и ролей, которые мы начинаем примерять на первом свидании. Мы намечаем черновые границы, решаем, что позволено, а что нет. Где я, где ты, где мы. Можем ли мы развлекаться поодиночке или должны все делать вместе? Объединяем ли мы финансы? Ожидается ли, что мы будем посещать все семейные мероприятия?

Мы оцениваем наши дружеские связи и решаем, насколько они важны теперь, когда мы нашли друг друга. Мы сортируем бывших любовников – говорим ли мы о них? храним ли их фотографии в своих телефонах? оставляем ли в друзьях на Фейсбуке? Когда речь заходит об этих внешних приложениях, мы понимаем, сколько сходит нам с рук, посмотрев на ситуацию глазами партнера. «Ты не говорил мне, что до сих пор общаешься с той девушкой из колледжа!» – «Мы переспали уже десять раз, а ты до сих пор не удалил свой аккаунт в Hinge». – «Я понимаю, что он твой лучший друг и вы знакомы с детского сада, но неужели ему и правда нужно все о нас рассказывать?»

Так мы определяем границы и заключаем подразумеваемое соглашение. Чаще всего версии каждого из партнеров будут существенным образом различаться.

Гей-пары порой становятся исключением из правил. Они долгое время жили за пределами социальных норм и доблестно боролись за сексуальное самоопределение, а потому прекрасно понимают, какова цена сексуальных ограничений, и не стремятся загонять себя в рамки. Они гораздо чаще открыто обсуждают переход к моногамии, а не совершают его молча. Подобным образом немногие гетеросексуальные пары экспериментируют с различными формами согласованной немоногамии, где границы гораздо более проницаемы, но при этом четче определены. Это не означает, что такие пары не подвержены боли предательства, но они с гораздо большей вероятностью сходятся во мнении относительно его определения.

Однако современные любовные идеалисты считают, что откровенное обсуждение моногамии подрывает идею об исключительности, лежащую в самом сердце романтической мечты. Как только мы нашли «единственного», нам кажется, что исчезают и потребность, и желание, и стремление искать кого-либо еще. Из-за этого наши соглашения об аренде квартир гораздо более подробны, чем соглашения об отношениях. Для многих пар все сводится к простой фразе: «Поймаю – убью».

Новое определение

В моем представлении неверность включает в себя один или более из трех компонентов: секретность, сексуальная алхимия и эмоциональная вовлеченность. Прежде чем пойти дальше, хочу пояснить, что это не три жестких критерия, а треугольная призма, сквозь которую необходимо смотреть на ваш опыт и представления о жизни. Однако чтобы расширить это определение, не обязательно погружаться в моральный релятивизм. Не все измены одинаковы. В конце концов, это очень личные проблемы, которые во многом связаны с ценностями конкретных людей. Моя цель заключается в том, чтобы определить рамки, в которых вы сможете оценить свои обстоятельства и установить гораздо более глубокий контакт с близкими людьми.

Секретность – главный организующий принцип неверности. Измена всегда остается в тени основных отношений; неверный партнер всегда надеется, что его измена так и не будет разоблачена. Именно секретность усиливает эротическое влечение. «Секс и уловки – изысканный коктейль», – пишет журналистка Джулия Келлер. Нам с детства знакома радость хранить секреты. Секреты позволяют нам почувствовать себя сильнее, они делают нас менее уязвимыми и более свободными. Но во взрослой жизни это запретное удовольствие уже не встречает одобрения. «Я всегда жила по принципу «что видишь, то и получаешь», – говорит Анджела, педантичная ирландка американского происхождения, которая, работая помощником юриста, закрутила роман с клиентом и поняла, что ей нравится скрываться. – Обнаружив, что могу действовать вразрез с собственными ценностями, я немало удивилась и в то же время обрадовалась. Однажды я говорила с сестрой, которая без умолку осуждала изменников, а я лишь внутренне улыбалась своему секрету. Она ведь и не представляла, что смотрит в лицо «злодею».

Описывая эту горючую смесь вины и наслаждения, Макс признает: «В один момент я ощущал себя негодяем, а в следующий уже понимал, что касаюсь самой сути того, что отчаянно хотел почувствовать снова». Максу сорок семь, у него трое детей, один из которых с церебральным параличом, и он непреклонен в своем решении молчать: «Я никогда не скажу жене, что нашел спасение в другой женщине, но и сожалеть об этом не буду. О таком не надо говорить. Это единственный выход! Интрижка окончена, а моя тайна живет».

Один из важных атрибутов секретности – ее способность создавать иллюзию автономии и контроля. Об этом часто упоминают женщины, но также говорят и мужчины, которые чувствуют себя так или иначе лишенными власти. «Когда ты чернокожий мужчина в белом мире науки, тебе приходится играть по правилам. Таким, как я, там не разгуляться», – объясняет Тайрел. Меня не удивляет, что все его романы разворачивались там, где он сам мог устанавливать правила. «Всюду меня контролировать не получится» – именно такая мантра сопровождала все его интрижки.

Изменам сопутствует риск, опасность и непокорная энергия недозволенного. Не уверенные в следующем свидании, мы замираем в предвкушении. Запретная любовь обитает в замкнутой вселенной, отгороженной от остального мира. Романы расцветают на окраине нашей жизни, и их очарование не исчезает, пока они не выходят из тени на свет.

Однако хранить секреты тоже бывает нелегко. Обосновавшись в сердце измены, они подпитывают обман, отрицание и уловки и стимулируют разработку сложнейших стратегий жульничества. Двойная жизнь порой приводит к изоляции; с течением времени она провоцирует жгучий стыд и подпитывает ненависть к себе. Когда я спросила у Мелани, почему она решила положить конец своему шестилетнему роману, она ответила: «Ощущая вину, я все еще считала себя хорошим человеком, поступающим плохо. Но избавившись от чувства вины, я потеряла уважение к себе. Я просто плохой человек».

Для обманутого партнера раскрытие тайны может стать губительным. Многие люди, особенно в США, утверждают, что сильнее всего их ранят бесконечные обманы. Я слышу это снова и снова: «Дело не в том, что он изменил, а в том, что солгал». И все же осуждаемая на одном конце света скрытность на другом считается «осмотрительностью». Там мне рассказывают истории, в которых ложь и обман – неотъемлемые атрибуты измены. Ранит и унижает тот факт, что изменник не сумел достаточно хорошо скрыть свои похождения.

Любой разговор о неверности требует обсуждения секретов. Но также стоит задать себе вопрос: а что насчет личного пространства? Где кончается личное пространство и начинается секретность? Можно ли считать слежку адекватной предупредительной тактикой? Требует ли близость абсолютной прозрачности?

Я предпочитаю говорить о сексуальной алхимии, а не о сексе, потому что для меня определение сексуальности не ограничивается рамками представлений Билла Клинтона: оно включает в себя не только узкий репертуар половых актов, но и более широкое понимание эротического сознания, тела и энергии. Говоря о сексуальной алхимии, я хочу подчеркнуть, что измены порой включают в себя секс, а порой нет, но при этом они всегда подразумевают эротику. В представлении Марселя Пруста за любовь ответственно наше воображение, а не другой человек. Природа эротики такова, что воображаемый поцелуй может быть не менее ярким и возбуждающим, чем несколько часов настоящих занятий любовью. Тут я вспоминаю о Шармейн, невероятно улыбчивой 51-летней женщине с Ямайки, которая подолгу обедала с молодым коллегой Роем. Она настаивает, что их связь не нарушала ее брачные клятвы. «Технически у нас не было секса. Мы даже никогда не прикасались друг к другу, мы только разговаривали. Разве это можно назвать изменой?» Но мы все понимаем, что отказ бывает не менее эротичен, чем согласие. Корни желания лежат в нехватке внимания и в стремлении к близости. Когда я спрашиваю об этом, Шармейн признает: «Я в жизни не чувствовала такого возбуждения. Казалось, он ласкал меня, и пальцем не касаясь». Что это, если не сексуальная алхимия? Невинный обед действительно может быть эротичным, даже если Шармейн всего лишь, по выражению Шерил Стрэйд, «ходит на свидания всухую».

«Ничего не было!» – обычно восклицают все те, кто воспринимает секс буквально. Сильно перебрав на вечеринке по случаю дня рождения своей коллеги Эбби, Дастин принял ее приглашение остаться на ночь. Когда на следующий день парня приперла к стенке его девушка Лиа, он снова и снова повторял эту фразу. «Ладно, если хочешь знать, мы спали в одной постели. Но я не вру, ничего не было». Интересно, в какой же момент «что-то происходит»? Лиа, между тем, терзается другими вопросами. Они были голые? Он ее обнимал? Он касался кончиком носа ее щеки, пока она спала? Он возбудился? Между ними правда ничего не было?

Эти истории обращают внимание на важную вещь: суть многих измен не в сексе, а в желании – желании чувствовать себя особенным, быть в центре внимания, притягивать взгляды. Все это сопровождается эротическим томлением, благодаря которому мы чувствуем себя живыми, обновленными, полными сил. Энергия важнее самого действия, а магнетизм – полового акта.

Даже если дело доходит до секса, защита изменников остается необычайно гибкой, позволяя найти достаточное количество лазеек. Люди идут на многое, лишь бы только убрать секс из секса. Моя коллега Франческа Джентиль составила список самых хитроумных концовок предложения «Это был не секс, потому что…

…я даже не знаю, как ее зовут»;

…никто из нас не кончил»;

…я был пьян / под кайфом»;

…я не получил удовольствия»;

…я даже подробностей не помню»;

…я с этим полом обычно сексом не занимаюсь»;

…никто больше этого не видел»;

…мы даже не разделись»;

…мы даже не до конца разделись»;

…одна нога стояла на полу».

Все это – отговорки из физического мира. Киберпространство добавляет немало нюансов. Реален ли виртуальный секс? Разглядывая голую задницу на экране, вы просто погружаетесь в храм своего воображения или же ступаете на опасную территорию предательства? Для многих людей Рубикон пересекается, когда происходит взаимодействие – когда порнозвезда становится живой женщиной перед веб-камерой, а эротические послания не загружаются на анонимный аккаунт в Tumblr, а приходят на ее телефон от реального парня. Но что насчет виртуальной реальности? Считать ее реальной или воображаемой? Это важные вопросы, на которые мы как культура никак не можем дать определенных ответов. Философ Аарон Бен-Зеэв небезосновательно утверждает: «Переход от пассивной воображаемой реальности к интерактивной виртуальной реальности в киберпространстве гораздо более радикален, чем переход от фотографий к кино». Можно спорить относительно того, что именно реально и воображаемо, но отрицать алхимию эротики нельзя.

Даже если мы согласимся расширить взгляд, чтобы включить все многообразие сексуальных проявлений, мы можем все равно разойтись во мнении относительно того, что они значат и куда относятся. Все эти споры неизбежно поднимают вопрос о природе эротической свободы. Ожидаем ли мы, что эротическое сознание наших партнеров будет принадлежать только нам? Я говорю о мыслях, фантазиях, мечтах и воспоминаниях, а также о возбуждении, влечении и самоудовлетворении. Эти аспекты сексуальности могут быть личными и входить в нашу суверенную самость, то есть существовать в нашем саду сокровенных тайн. Однако ряд людей считают, что партнеры должны разделять все аспекты сексуальности друг друга. Узнав, что их партнер мастурбирует или все еще лелеет чувства к кому-то из бывших, они могут посчитать себя преданными. В этом случае любое независимое проявление сексуальности – реальное или воображаемое – становится нарушением договоренностей. Однако если посмотреть на это с другой стороны, предоставление свободы для проявления эротической индивидуальности может свидетельствовать об уважении к личному пространству партнера и его автономности, а потому служить проявлением близости. За несколько десятков лет работы с парами я заметила, что с поддержанием эротического пламени лучше всего справляются те, кто готов оставить кое-что в тайне. Даже если эти партнеры моногамны в своих действиях, они понимают, что не владеют сексуальностью друг друга. Именно неуловимость партнера заставляет их снова и снова возвращаться к нему, чтобы узнать о нем больше.

Каждой паре следует обговорить сексуальную независимость друг друга. В своих попытках защититься от интимного предательства мы требуем доступа, контроля, прозрачности. И рискуем невольно уничтожить пространство, которое поддерживает в нашем желании жизнь. А огонь без воздуха не горит.

Третий возможный компонент неверности – эмоциональная вовлеченность. Эмоции играют ту или иную роль в подавляющем большинстве измен. В глубине спектра находится любовный роман, который неизбежно сопровождается целым букетом страстных чувств. «Я думал, что познал любовь, но такого никогда в жизни не чувствовал», – слышим мы снова и снова. Люди в таком состоянии рассказывают мне о любви, запредельности, пробуждении, судьбе, божественном вмешательстве – чувстве столь чистом, что они просто не могли упустить его, ведь «отринуть эти чувства значило предать себя». Для тех, кто переживает такую беспрецедентную историю любви, термин «интрижка» неприменим, ведь он и близко не отражает эмоциональной глубины их опыта. «Называя это изменой, мы только все опошливаем, – говорит Людо. – Поскольку Мэнди сама прошла через подобное, она стала первой, кому я смог рассказать о том, как меня избивал отец. Да, у нас был секс, но сексом дело не ограничивалось».

Когда мы двигаемся дальше, возникает целый спектр контактов, которые характеризуются разной степенью эмоциональной вовлеченности. На противоположном конце этого спектра находятся мимолетные увлечения – развлекательные, анонимные, виртуальные или оплачиваемые. Во многих подобных случаях люди настаивают, что их измены не предполагали эмоциональной вовлеченности. Некоторые даже утверждают, что поэтому их нельзя считать предательством. «Я плачу девчонке, чтобы она сделала свое дело и ушла! – говорит Гай. – Проститутку вызываешь, когда не хочешь влюбиться, чтобы ничто не угрожало браку». Часто звучит фраза: «Это ничего не значило!» Но правда ли секс всегда только секс? Может, случайный перепихон и не сопровождается никакими чувствами, но все же он многое значит.

Забавно, что одни люди, как Гай, минимизируют степень эмоциональной вовлеченности, чтобы смягчить свой проступок («Это ничего не значило!»), а другие, как Шармейн, с той же самой целью подчеркивают эмоциональный характер близости («Ничего не было!»).

Немало чернил ушло на то, чтобы определить, что хуже – украденная любовь или запретный секс. Люди уязвимы в разной степени: одних не волнуют эмоциональные привязанности партнеров, пока те не распускают руки, в то время как другие не придают особого значения сексу, давая партнеру свободу играть, пока в дело не вмешиваются чувства. Они называют это «эмоциональной моногамией». Большинству из нас сложно отделить секс от чувств. Бывает, что и секса, и чувств предостаточно, а бывает, что одного гораздо больше, чем другого, но обычно и секс, и эмоции вместе играют в песочнице измен.

Что насчет эмоциональных измен?

В последние годы появилась новая категория – «эмоциональная измена». Современный лексикон неверности не обходится без этого термина. Обычно его используют, чтобы подчеркнуть, что предательство подразумевало не секс, а неподобающую эмоциональную близость, которая должна предназначаться лишь партнеру, и обедняет основные отношения.

Эту концепцию надо рассмотреть со всем вниманием. Многие «эмоциональные романы» так и пульсируют от сексуального напряжения, даже если гениталии партнеров ни разу не соприкасались. Называть их новым термином – все равно что поддерживать эротический редукционизм. Очевидно, что измены могут быть сексуальными, даже если пенис не входит в вагину, а потому в таких случаях лучше называть вещи своими именами.

Однако порой термин «эмоциональная измена» применяется к истинно платоническим отношениям, которые считаются «слишком близкими». Представления о близости тесно переплетены с нашим восприятием современных отношений. Поскольку для многих сегодня брак предполагает эмоциональную близость и полную честность, когда мы открываем свой внутренний мир кому-либо еще, это может показаться предательством. В нашей модели романтической любви мы ожидаем, что партнер будет нашим главным эмоциональным компаньоном – единственным, с кем мы делимся сокровенными мечтами, самыми сильными сожалениями и глубочайшими страхами.

Здесь мы ступаем на неизведанную территорию. Предыдущие поколения не выделяли «эмоциональные измены» в отдельную категорию, поскольку брак ранее не строился на эмоциональной исключительности. Во многих уголках мира и сегодня не знакомы с концепцией эмоциональных измен. Помогает ли она современным парам? Браки всегда становились крепче, когда партнеры могли излить душу другим или открыть несколько каналов эмоциональной близости. Связывая свою потребность в близости лишь с одним человеком, мы в итоге делаем отношения более уязвимыми.

Когда мы пытаемся определить нюансы эмоционального предательства, все очень быстро окутывается туманом. С одной стороны, сердечную привязанность часто используют для прикрытия эротических свиданий. Когда женщина жалуется, что ее партнер с головой ушел в общение с новой «подругой» – часами переписывается с ней в Snapchat и других приложениях, составляет ей подборки музыки, – я сочувствую ее досаде, но при этом подчеркиваю, что ее беспокоит не только эмоциональная составляющая их общения, но и сексуальная. С другой стороны, глубокие эмоциональные отношения с иными людьми дают законную возможность выразить чувства и удовлетворить желания, остающиеся без внимания в браке. Сеанс за сеансом я хожу по этой тонкой черте. Учитывая, какие опасности таит эта неизведанная территория, неудивительно, что многие люди цепляются за самое узкое определение неверности – запретный секс.

В связи с этим я призываю задуматься, что значит неверность для вас, а также прямо спросить своего партнера, что такое неверность в его представлении.

Другие роли, другие истории

Порой мы определяем неверность, а порой неверность определяет нас. Мы склонны думать, что роли участников треугольника измены четко распределены: там есть преданный супруг, изменник и любовник. Однако в реальности мы можем оказаться на разных позициях, и наше представление о значении происходящего будет меняться в зависимости от ситуации.

Хизер была одинока. Построив успешную карьеру в Нью-Йорке, она находилась на исходе пика фертильности и все еще надеялась найти свое счастье. Несколько лет назад она порвала со своим женихом Фредом. Она нашла в его компьютере папку, полную сообщений, адресованных проституткам. В этих сообщениях содержалось множество эксцентричных запросов и договоренностей о встречах. Хизер почувствовала себя преданной из-за сексуальных утех Фреда на стороне, но еще больше ее расстроило, что он в результате забывал о ней. Она была ревностной сторонницей моногамии, но он расходовал свой тестостерон на стороне, а дома становился флегматичным и начисто лишенным всякой страсти. Их психотерапевт сказал, что Фреду нужно вырасти – и через четыре-пять лет он станет прекрасным партнером. «Я поняла, что ожидание того не стоит, – объяснила мне Хизер. – Я задумалась, чем хочу заниматься с тридцати семи до сорока лет, и поняла, что мне уж точно не хочется воспитывать Фреда».

Прошлым летом в поезде из Бостона в Нью-Йорк она познакомилась с новым парнем, Райаном. Их взгляды пересеклись, и она поняла, что это значит. Он честно описал свою ситуацию: «Я тринадцать лет женат, у меня двое детей, и я собираюсь развестись». Райан и его жена Блэр поняли, что между ними все кончено, но решили не торопиться с разрывов. Они как раз пытались понять, когда лучше сообщить обо всем детям – во время родительского дня в летнем лагере или осенью, когда они вернутся в школу.

Интересно, что совсем недавно Хизер столкнулась с изменой партнера. Понимала ли она, что теперь сама завела роман с женатым мужчиной?

– Этого мне совсем не хотелось, – сказала она. – Но на самом деле это ведь не измена. Может, брак Райана и не был расторгнут официально, но во всем остальном ему настал конец.

– Но его жена ведь ни о чем не знает? – заметила я. – Вы же не сказали ему: иди закончи свои дела, а затем возвращайся ко мне.

– Когда же считать, что брак окончен? – тут же парировала она. – Когда вы спите в разных спальнях? Когда сообщаете новости семье и друзьям? Может, когда подаете на развод? Это такой длительный процесс, что даже не понять, какой момент выбрать.

Хизер так и светилась от счастья, и я понимала, что теперь ее представления о неверности стали более гибкими, ведь она оказалась по другую сторону баррикад.

Через несколько недель ее радость улетучилась. Она сказала, что после двух месяцев тайных встреч они с Райаном наконец провели вместе выходные и она была на седьмом небе от счастья. Однако она вернулась с небес на землю, когда через несколько дней Райан позвонил и сказал, что Блэр знает все, включая имя Хизер, потому что он забыл на тумбочке свой айпад.

Блэр тотчас забыла о решении не спешить с разводом. Она забрала детей на неделю, из-за чего Райану пришлось в одиночку объяснять ситуацию своим родителям и их друзьям. Таким образом, расцветающий роман между двумя людьми в одночасье приобрел другие масштабы. Все оказались вовлечены в ситуацию, все судьбы совершили новый поворот.

Блэр не стала разбираться, когда это случилось. Для нее ситуация «Мы отдалились друг от друга» превратилась в ситуацию «Он мне изменил». Для Райана на смену мысли «Я хочу поступить правильно и никого не задеть» пришла мысль «Как мне объяснить все это своим детям и родителям?» А Хизер стала орудием, которым был нанесен смертельный удар по этому браку. Преданная Фредом, она и не представляла, что однажды станет чьей-то любовницей. Она всегда резко осуждала измены и еще более резко осуждала любовников. Она не привыкла уводить чужих мужей. Она гордилась, что состоит в сообществе женщин, которые при необходимости прикроют друг другу спину. Теперь она оказалась в позиции тех, кого всегда осуждала. Представляя, как Блэр сообщение за сообщением читает их идиллическую переписку, она чувствовала, что кровь стынет у нее в жилах.

Я не впервые столкнулась с историей о смене ролей, в которой осуждение сменилось оправданием. Когда дело касается неверности, как и многих других аспектов жизни, люди склонны проявлять то, что социальные психологи называют эффектом исполнителя и наблюдателя. Если изменяют мне, все объясняется эгоизмом, слабостью и ненадежностью партнера. Если же изменяю я, дело в сложившейся ситуации. Думая о себе, мы заостряем внимание на смягчающих обстоятельствах; думая о других, во всем виним их самих.

Наши представления о неверности неразрывно связаны с историями, которые мы рассказываем самим себе, причем со временем они меняются. Зарождающаяся любовь жадно прислушивается к этим историям, скругляя углы и обходя препятствия. Когда Райан сказал Хизер, что больше не спит в одной постели с женой, она с легкостью представила его скорее разведенным, чем женатым, а саму себя – невинной. Попранная любовь слушает истории, ничего не прощая, и усматривает злой умысел в каждом шаге. Теперь Блэр уверилась, что Райан никогда не брал в расчет ее чувства, а возможно, и вовсе изменял ей уже очень давно.

Головокружительную любовь Хизер подрубили под корень. В какой-то момент она уже представляла, как забеременеет от Райана и вместе с его детьми отправится в гости к его родителям. Теперь же ей предстояло познакомиться с ними в унизительной роли любовницы. Для детей Райана она навсегда останется женщиной, с которой их отец изменил матери. Несмотря на искренние намерения Хизер, ее репутация оказалась подпорчена.

«Путь предстоит неблизкий, но я готова к испытаниям», – сказала она мне. И со временем ее упорство оказалось вознаграждено. Сегодня они с Райаном женаты, и она в прекрасных отношениях с его родителями и детьми. Следующим летом у них должен родиться первенец. Интересно, как она определит неверность теперь?

Глава 3

Измены уже не такие, как раньше

Любовь идеальна, а брак реален; путая реальное с идеальным, наказания не избежать.

Иоганн Вольфганг Гёте

Найдя любовную записку в кармане парадной формы своего мужа Кеннета, Мария выбросила ее и никогда об этом не упоминала. Был 1964 год. «Что мне было делать? Куда идти? Кому нужна была женщина с четырьмя детьми?» Когда она рассказала обо всем своей матери, та с ней согласилась. «У тебя маленькие дети. Брак длится долго. Не позволяй своей гордости все у тебя отнять». К тому же они пришли к выводу, что мужчины всегда так поступают.

И вот мы в 1984-м. Теперь с супружеской неверностью столкнулась уже старшая дочь Марии, Сильвия. Когда пришла выписка по кредитной карте ее мужа Кларка, она заметила, что тот несколько раз совершал покупки в цветочном магазине – вот только ей ни разу не доставляли цветов. Когда она рассказала обо всем матери, Мария посочувствовала ей, но в то же время обрадовалась, что ее дочь не обречена на ту же судьбу, которая была уготована ей: «Мужчины не меняются. У тебя нет детей, ты работаешь. Собирай вещи и уходи».

Через два года Сильвия снова влюбилась, вышла замуж, а затем – когда настало время – родила близнецов, Мишель и Зака. Доступные ей свободы – построить карьеру, решить, когда заводить детей и заводить ли их вообще, развестись без всеобщего осуждения и снова выйти замуж – были немыслимы для поколения ее матери. Они и до сих пор немыслимы для многих женщин мира. Но в большей части Западного полушария за последние полвека брак претерпел поразительные изменения. Институт брака меняется и сейчас, прямо у нас на глазах. По достижении совершеннолетия сын Сильвии, Зак, смог официально выйти замуж за своего парня. А затем тоже узнал неприятную правду о своем возлюбленном – на этот раз она проявилась в форме тайного аккаунта в приложении Grindr.

Люди часто спрашивают: почему неверности сегодня уделяется такое внимание? Почему она так ранит? Почему она стала одной из главных причин разводов? Чтобы вести содержательный разговор о неверности в современном мире, первым делом необходимо оглянуться назад и рассмотреть изменения, произошедшие в сфере любви, секса и брака за последние несколько столетий. История и культура всегда становились фоном для наших домашних драм. В частности, расцвет индивидуализма, становление культуры потребления и появление мандата на счастье трансформировали институт брака и сопутствующую ему тень измен. Теперь измены уже не такие, как раньше, потому что и браки уже не такие, как раньше.

Как все было

Тысячелетиями брак представлял собой не столько союз двух индивидов, сколько стратегическое партнерство между двумя семьями, которое обеспечивало им экономическое выживание и способствовало сплоченности общества. Это были прагматичные узы, где к детям относились без всякой сентиментальности, а мужья и жены мечтали о репродуктивной совместимости. Партнеры исполняли свои супружеские обязанности в обмен на остро необходимое чувство защищенности и сопричастности. В браке могла возникнуть любовь, но она точно не была обязательна. В любом случае она была слишком изменчивым чувством, чтобы поддерживать столь тяжелый институт. Страсть всегда пылала в человеческом сердце, но она возникала вне зависимости от брачных уз. На самом деле историк Стефани Кунц замечает, что в те времена, когда брак был преимущественно экономическим союзом, только измена порой и давала шанс на любовь. «В большинстве обществ существовала идея романтической любви, этой комбинации сексуальной страсти, влюбленности и романтизации партнера, – пишет она. – Однако очень часто все это считалось неприемлемым в браке. Поскольку он был политическим, экономическим и стратегическим союзом, многие полагали, что истинная, незапятнанная любовь может существовать только вне брака».

Обязанности в традиционном браке распределялись на основании четко устоявшихся гендерных ролей и разделения труда. Пока каждый из супругов выполнял свои обязанности, союз считался удачным. «Он усердно работает. Он не пьет. Он нас обеспечивает». – «Она хорошо готовит. Она родила много детей. Она поддерживает порядок в доме». В такой системе гендерное неравенство было закреплено законом и зашифровано в культурном генетическом коде. Выходя замуж, женщины отказывались от своих прав и собственности и фактически сами становились собственностью мужа.

Стоит подчеркнуть, что до недавнего времени супружеская верность и моногамия не имели ничего общего с любовью. Они были залогом патриархии: женщины должны были хранить верность, чтобы блюсти чистоту рода и поддерживать порядок наследования – какие из детей мои и кто получает коров (или коз, или верблюдов) после моей смерти. Беременность подтверждала материнство, но без тестов на отцовство мужчина мог всю жизнь мучиться, когда его единственный сын и наследник оказывался блондином, в то время как в его роду не было ни единого светлого волоска. Девственность невесты и моногамия жены были крайне важны для защиты его чести и родословной.

Для женщины похождения за пределами брачного ложа были крайне рискованными. Она могла забеременеть, подвергнуться публичному унижению или вовсе лишиться жизни. В то же время не стоит и говорить, что в большинстве культур мужчина обладал негласной свободой ходить на сторону, что не влекло за собой практически никаких последствий. Более того, существовал целый букет теорий о маскулинности, которые оправдывали его склонность пробовать новое. Двойные стандарты столь же стары, как и сама неверность.

«Я люблю тебя. Давай поженимся». На протяжении истории эти две фразы почти никогда не шли бок о бок. Все изменил романтизм. В конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века, когда общество менялось под воздействием промышленной революции, изменилось и представление о браке. Постепенно он превратился из экономического союза в союз двух сердец – партнеров стали выбирать свободно, не из чувства долга, а на основании любви и привязанности. Переместившись из деревень в города, люди стали более свободными, но вместе с тем и более одинокими. Западную цивилизацию стал беспардонно завоевывать индивидуализм. Выбор партнера теперь был сопряжен с романтическими стремлениями, призванными противостоять растущей изоляции современной жизни.

И все же, несмотря на эти перемены, некоторые социальные нормы оставались незыблемыми до середины двадцатого века. Брак по-прежнему считался союзом на всю жизнь; женщины экономически и юридически зависели от мужей; религия определяла мораль и диктовала правила поведения; разводы были редки и подвергались осуждению и поруганию. Кроме того, верность супругу оставалась обязательным условием брака, по крайней мере для женской части общества.

Живя в пятидесятых, Мария прекрасно понимала, что ей не из чего выбирать. Она выросла в мире, где было всего четыре типа мюсли, три телеканала и двое лично знакомых ей мужчин, годившихся в мужья. В новинку было то, что она вообще имела право голоса при выборе партнера, ведь даже сегодня более 50 процентов браков в мире заключаются по договоренности.

Хотя она любила своего мужа Кеннета, сексом они занимались в основном ради продолжения рода. «Честно говоря, родив четверых детей за шесть лет, я ужасно устала», – говорит она. Когда время от времени Мария исполняла свои супружеские обязанности, о наслаждении не шло и речи. Кеннет, которого она называет «порядочным и щедрым человеком», не знал всех тонкостей женской природы, да и не догадывался, что их вообще стоит знать. Однако ни их унылые сексуальные отношения, ни его последующие компенсирующие завоевания не считались основаниями для развода.

Хотя мужчинам поколения Кеннета негласно разрешалось смягчать свою брачную неудовлетворенность связями на стороне, женщины вроде Марии должны были искать удовлетворения в семье. Для Марии и Кеннета, а также всех их современников брак был союзом длиною в жизнь, выйти из которого было не так-то просто. Они заключали брак, чтобы быть вместе в горе и радости, пока смерть не разлучит их. К счастью для тех, кто мучился в браке, смерть в те годы наступала гораздо раньше, чем сейчас.

Один партнер зараз

Сильвия не стала ждать, пока смерть разлучит ее с мужем. Сегодня браки заканчиваются, когда умирает любовь. Выросшая в Сан-Франциско Сильвия была представительницей поколения беби-бума, и ее юность пришлась на годы, когда произошел культурный переворот, практически до неузнаваемости изменивший динамику отношений между мужчинами и женщинами. Феминизм, контрацепция и право на аборт дали женщинам возможность получить контроль над своей любовью и жизнью. В 1969 году в Калифорнии были приняты законы, позволившие оформлять развод, не доказывая проступки супруга, а затем такую практику внедрили и многие другие штаты, благодаря чему у женщин появилась возможность расторгнуть несчастливый брак. А раз теперь женщины были вправе уйти, потребовалась новая причина, чтобы они остались. В связи с этим качество браков существенно повысилось.

После развода Сильвия занялась своей карьерой, упорно продвигаясь по корпоративной лестнице в преимущественно мужском мире банков. Она встречалась с несколькими мужчинами – «скучными банкирами и делопроизводителями, такими же как первый муж», – но почувствовала себя готовой дать любви второй шанс, только когда познакомилась с Джейсоном, скрипичных дел мастером и учителем музыки.

В одной из наших бесед я спросила Сильвию, моногамна ли она. Она удивленно посмотрела на меня. «Да, конечно. Я придерживалась моногамии во всех своих отношениях и в обоих браках». Понимала ли она, какой культурный сдвиг должен был произойти, чтобы эти слова были сказаны так свободно?

Когда-то моногамия предполагала наличие одного партнера за всю жизнь. Теперь моногамия требует наличия одного партнера зараз.

Во втором браке Сильвия потребовала равноправия на кухне и в спальне. Джейсон снова и снова удивлял ее своим умением подметать пол и предугадывать ее желания. Вместо уникальных, гендерно определенных ролей их союз покоился на гибком разделении труда, самореализации, взаимном сексуальном притяжении и близости.

Сначала мы принесли любовь в брак. Затем мы принесли секс в любовь. А затем связали супружеское счастье с сексуальным удовлетворением. Секс для продолжения рода уступил место сексу для удовольствия. В то время как добрачный секс стал нормой, секс в браке тоже претерпел небольшую революцию: из супружеского долга женщины он превратился в совместный способ достижения удовольствия и единения.

Современная любовь

Сегодня мы все участвуем в великом эксперименте. Впервые в истории мы хотим секса со своими супругами не потому, что нам нужны шесть детей для работы на ферме (для чего придется завести восьмерых, потому что как минимум двое могут не выжить), и не потому, что такова наша обязанность. Нет, мы хотим секса просто потому, что мы его хотим. Наш секс основан на желании и представляет собой проявление нашей свободы выбора – и нашей истинной сущности. Сегодня мы занимаемся сексом, потому что появилось настроение, потому что нам этого захотелось – причем предпочтительно друг с другом, желательно одновременно и в идеале с десятилетиями не ослабевающей страстью.

В работе «Трансформация интимности» Энтони Гидденс объясняет, что, отделившись от функции продолжения рода, секс из биологической характеристики превратился в маркер личности. Половая социализация теперь происходит вдали от мира природы; сексуальность стала «чертой личности», которую мы снова и снова пересматриваем на протяжении жизни. Это проявление того, кто мы есть, а не только выражение того, что мы делаем. В нашем уголке земного шара секс включает в себя право на индивидуальность, личную свободу и самоактуализацию. Мы полагаем, что нам положено сексуальное наслаждение – оно стало столпом нашей новой концепции близости.

Близость, несомненно, играет важнейшую роль в современном браке. Эмоциональная близость из побочного продукта долгосрочных отношений превратилась в обязательное условие. В традиционном мире близостью назывались товарищеские чувства, которые рождались в ходе совместного преодоления жизненных неурядиц – работы в поле; воспитания детей; потерь, болезней и трудностей. Как мужчины, так и женщины искали дружбы и опоры в отношениях с представителями своего пола. Мужчины налаживали связи за работой и кружкой пива; женщины – за хлопотами по хозяйству и воспитанием детей.

Современный мир пребывает в постоянном движении, вращаясь быстрее и быстрее. Семьи часто разбрасывает по свету, братья и сестры оказываются на разных континентах, а сменить работу теперь легче, чем пересадить цветок. У нас сотни виртуальных «друзей», но нам некого попросить покормить кота в наше отсутствие. Мы гораздо свободнее своих бабушек и дедушек, но при этом и более разобщены. Мы отчаянно ищем тихую гавань, но к какому берегу нам пристать? Брачная близость стала главным противоядием против усиливающегося дробления общества.

Близость теперь теснее, чем когда-либо. Я буду говорить с тобой, любимый мой, и делиться самым ценным, хотя это уже не приданое и не плоды моего чрева, а мои надежды, стремления, страхи, мечты, чувства – иными словами, мой внутренний мир. И ты, любимый мой, будешь смотреть мне в глаза. И не будешь отвлекаться, пока я обнажаю свою душу. Мне нужно чувствовать твою поддержку и одобрение. От этого зависит моя значимость.

Одно кольцо, чтоб править всеми

Никогда прежде наши ожидания от брака не были столь огромными. Мы по-прежнему желаем всего, что дает традиционная семья – чувства защищенности, детей, благосостояния и уважения, – но при этом хотим, чтобы партнер любил нас, желал, был в нас заинтересован. Мы должны быть лучшими друзьями, задушевными собеседниками и страстными любовниками. Человеческое воображение воздвигло новый Олимп: что в долгосрочной перспективе любовь к одному партнеру может остаться безусловной, близость с ним – безграничной, а секс – невероятным. А долгосрочная перспектива становится все более и более долгой.

Малюсенькое обручальное кольцо служит символом во многом противоречивых идеалов. Мы жаждем стабильности, безопасности, предсказуемости и надежности и в то же время восхищения, тайн, приключений и риска. Мы требуем от своего избранника: дай мне комфорт, но дай и остроту. Дай спокойствие, но дай и новизну. Дай стабильность, но дай и неожиданность. Мы стремимся объединить под одной крышей желания, которые испокон веков находили разные пристанища.

Как пишет аналитик юнгианской школы Роберт Джонсон, в нашем секуляризованном обществе романтическая любовь превратилась в «единственную величайшую энергетическую систему западной психики. В нашей культуре она заменила религию в качестве арены, где мужчины и женщины ищут смысл, трансцендентность, целостность и экстаз». В поисках «родственной души» мы объединяем потребность в духовной близости и в отношениях, словно это одно и то же. Мы ищем в земной любви совершенство, которое прежде искали лишь в божественной стихии. Наделяя своего партнера божественными чертами, мы ожидаем, что он поможет нам возвыситься над мирской суетой, а потому создаем, по выражению Джонсона, «порочную кашу двух священных любовей», которая несет в себе одно разочарование.

Мы не только предъявляем бесконечные требования, но при этом хотим быть счастливыми. Прежде счастье откладывалось до загробной жизни. Мы спустили небо на землю, на расстояние вытянутой руки от всех и каждого, и теперь счастье стало не просто стремлением, но обязательным требованием. Мы ожидаем, что один человек даст нам все то, что раньше давала целая деревня, а живем вдвое дольше. Для союза двух человек это задача не из легких.

На многих свадьбах наивные мечтатели перечисляют список клятв, обещая быть друг для друга и родственными душами, и любовниками, и наставниками, и психотерапевтами. «Клянусь быть твоим главным поклонником и самым грозным противником, твоим соучастником, твоим утешением в разочаровании», – дрожащим голосом говорит жених.