Лето без милосердия

— Вы правы, мэтр, — покаянно согласился Ларк. Сказать по чести, магию он всегда, сколько себя помнил, недолюбливал, а потому обязательные занятия по теории помнил лишь постольку, поскольку они пересекались с его любимым военным делом.

Вальдих посмотрел как-то слишком уж понимающе, вздёрнул уголки губ и, поклонившись, вышел.

— Отец? — Реннар сглотнул, зачем-то оглянулся на замерших у ворот стражников и вновь повернулся к гостю. Адмирал Гронтеш приехал один, без охраны, без сопровождающих, но его появление означало одно — корабли прибыли. Пришло время отправлять шары и людей на юг.

— Рад видеть тебя, сын, — адмирал посмотрел как-то слишком уж понимающе и кивнул как будто не сыну, а своим мыслям. — Пойдём, где здесь у тебя поговорить можно?

— А… да, конечно, идём, — и правда, не обсуждать же секретные дела прямо здесь. Но молчать было невыносимо, и Реннар выбрал самый невинный из всех возможных вопросов: — Устал, голоден? Угостить тебя обедом?

— Позже.

Реннар знал эту интонацию, означавшую «помолчи немного», а иногда — «помолчи со своими глупостями». Всколыхнулась обида: сколько лет должно пройти, что он должен совершить, чтобы отец заговорил с ним на равных? Пусть сам он понимает, что может никогда не стать таким, как Огненный Гронтеш, даже не приблизиться, но и он ведь уже давно не ребёнок! «Не ребёнок, а что совершил?» — Реннар почти привычно отогнал горькую мысль и ускорил шаг. Его дом, к счастью, стоял совсем недалеко от ворот, перед мастерскими. Долго молчать не придётся.

Отец оглядел его кабинет с любопытством и, как показалось Реннару, с одобрением. Наверное, потому что небольшая, но светлая комнатка напоминала его собственный кабинет в столичном особняке — стол, жёсткое кресло, полка с книгами, защищённый чарами сейф, никакой роскоши, ничего лишнего.

— Садись, — Реннар мстительно указал на стул для посетителей. — Итак?

— Итак? — с едва заметной насмешкой переспросил отец. — Насколько я знаю, тебе должно было прийти предписание. Или королевский курьер потерялся в пути?

Жар залил лицо, Реннар достал письмо, вскрыл, объяснив запальчиво:

— Курьер приехал прямо перед тобой, я не успел прочесть.

— Так прочти.

«Господин фор Гронтеш. Я посылаю виконта ди Барри, чтобы он принял от вас дела. Он весьма хорош в обеспечении поставок, что же касается остальных аспектов работы, подскажите ему, в чем и на каких людей можно опереться. Мой внук ждёт вас и плоды ваших трудов. Ваш отец передаст на словах остальное».

Реннар поднял взгляд на отца:

— Но это же… это…

— Твоё новое назначение. Полагаю, наш король весьма обтекаем в формулировках?

Реннар протянул письмо отцу; ему казалось, что сжимавшие плотную бумагу пальцы одеревенели, сейчас он клял себя за то, что не прочёл сразу.

— О да, попади письмо не в те руки, толку от него будет мало, — адмирал ухватил весь текст одним взглядом — Реннар всегда удивлялся, как у него получается это, сам он всегда вчитывался в каждое слово, будь то хоть важный документ, хоть ерундовый романчик. Вернул: — Спрячь. Что ж, передаю на словах, как и обещал его величество. Виконта ди Барри ты вряд ли знаешь, он не из вашего круга, но поверь мне на слово, это лучший человек, которого король мог сюда найти. Вы, не в обиду будь сказано, молодые лоботрясы, а он — тот, кто вот уже двадцать лет, если не больше, обеспечивает верфи королевства всем необходимым, от древесины и пушечных ядер до овса для коней и солонины для рабочих. Можешь оставить на него дело и не сомневаться, здесь будет все самое лучшее. У тебя есть те, кто разбирается в производстве и достоин доверия?

— Конечно.

— Превосходно. Советую тебе собрать их всех, представить нового коменданта и попросить — именно попросить, сынок, — всячески ему содействовать.

— Да, понимаю, — и тут Реннар спохватился: — А где сам этот… виконт?

— Задержался в порту. Я его попросил, по старой дружбе, помочь с провиантом. Нам лучше будет в пути не останавливаться и уж точно не заходить в порты. Мы должны явиться на южное побережье внезапно, как камни с неба.

— Понимаю, — повторил Реннар. — Так, значит, мы грузимся? И я тоже отравляюсь? Смогу сам показать все Ларку? Успею повоевать?

Он так, оказывается, сжился с мыслью о том, что до конца войны останется здесь, так смирился с этой необходимостью, что теперь не мог сразу поверить в счастливое известие. Как будто в любой миг королевское предписание может раствориться в воздухе, а незнакомый ему виконт ди Барри оказаться лишь выдумкой, сном или злой шуткой.

— Повоевать успеешь, — на губах адмирала Гронтеша мелькнула и пропала понимающая улыбка. — Если я верно представляю положение дел — а я, смею думать, в этом разбираюсь, — то сейчас наших сил на юге слишком мало для решительного наступления. Принц сыграл на внезапности и выиграл, но теперь важно не упустить преимущество. Мою эскадру там ждут не меньше, чем твои летательные шары, и, поверь, врагов хватит на всех.

Казалось бы, что хорошего в известии, что Ларку не хватает сил? Но Реннара оно наполнило самым настоящим счастьем. Как же он засиделся в этой волчьей дыре! Теперь наконец появится шанс проявить себя не в скучной роли промышленника, а в настоящем деле! Он поднимется в воздух не посреди дикого леса и даже не над пустынным северным морем, а над полем боя, проверит, чего стоят все придуманные и отработанные здесь тактики и приёмы, и, может быть, именно он однажды принесёт Ларку победу.

Вслед за счастьем пришла жажда деятельности. Ларк ждёт, значит, нужно поторопиться!

— Сколько у нас времени? Пока виконт ди Барри занят твоим провиантом, можно начинать погрузку? Я ждал, у меня все готово. Шары свёрнуты, подводы — только коней впрячь. Людей, кто отправляется, сейчас же соберу.

— Собирай и командуй, мой «Отважный» готов к погрузке, — кивнул адмирал. — Потом покажешь все новому коменданту, и сразу отчалим. А я, с твоего позволения, отправлюсь обратно в порт. Раз у тебя все готово, я тоже подгоню своих.

— Да, конечно, — мыслями Реннар был уже не здесь, с отцом, и даже не с Ларком на юге, а на грузовой площадке. Хотя представлял отгрузку много раз, сейчас охватила паника: вдруг чего-то не учёл? Назначить из охраны двоих, пусть немедленно проверят дорогу к порту. Известить экипажи и тех магов, которые будут сопровождать шары. Не забыть накрыть подводы щитом на случай нападения — да, расход магии, но он должен исключить даже мизерный шанс повреждения шаров. Хорошо, что земля просохла после недавнего дождя, колеса не будут вязнуть…

Отец что-то сказал, Реннар тряхнул головой:

— Что, прости?

— Ты молодец. Есть чем гордиться, сын.

ГЛАВА 3, в которой в салонах Линда становится модным писать письма, а у торгового представителя Андара обнаруживается талант не только к торговле

— Есть чем гордиться, дорогая, — граф Винсенн ди Скавалль, посол Андара в Тириссе, признанный светский лев, почётный член общества любителей словесности, один из трёх лучших танцоров Линда, любимец дам, но, к их великому огорчению, прекрасный семьянин и верный муж, нежно поцеловал руку жены и аккуратно стёр с её мизинца чернильное пятнышко. — Я тебя обожаю. Виртуозная работа.

Кабинет ди Скавалля только что покинул маг в сером балахоне с гербом королевского дома — один из хранителей Источника, которым разрешено подзаряжать амулеты за плату в пользу Гильдии. Ничего необычного в визите не было, каждому ясно, что в доме андарского посла хватает магических вещиц. Но на самом деле…

— Что-о? Ты меня обожаешь из-за виртуозной работы? Я не ослышалась, милый? — Цинни состроила суровое лицо. — Может быть, мне стоит претендовать не на супружескую постель, а на место в твоём штате и жалованье?

— Ну что ты, дорогая, в штате мест нет, и денег на жалованье ещё одному человеку тоже, — ди Скавалль показательно вздохнул, покосившись на мешок с золотыми фрегатами посреди стола, и неторопливо перецеловал пальчики жены, от мизинца до указательного, сначала на одной руке, затем — на другой.

— Значит, будь так добр обожать меня просто так, — конечно же, долго строгий тон Цинни не выдержала — рассмеялась.

— Но, дорогая, ты ведь не станешь спорить, что твоя работа виртуозна? Особенно если вспомнить первоначальную идею — звучало, честно говоря, совершенно по-дурацки. «Письма счастья», надо же!

— Да, «письма любви» звучит куда лучше.

— Особенно для романтичных барышень и их не менее романтичных матушек и тётушек.

— Именно, дорогой мой. Именно так, но, — она потянулась к мужу, мимолётно поцеловала в уголок губ и шепнула на ухо: — Но, знаешь, их мужьям и возлюбленным тоже понравилось. Линд ещё долго будет занят любовью, а не войной.

…На самом деле достоуважаемый мэтр, предпочитавший не показывать своё лицо и не открывать имени, в доме ди Скаваллей не только подновлял щиты и заряжал защитные амулеты. Более того, основная часть его работы заключалась совсем в другом. Тонкие, почти незаметные плетения на стопки дорогой бумаги, на конверты с букетиками и сердечками. Ничего противозаконного и аморального, не приворот, не принуждение, небо упаси! Всего лишь душевная симпатия, желание встречи. А что в итоге обыкновенный писчий набор и совсем лёгкая ворожба дают несусветную прибыль… так ведь уметь нужно! Иногда — всего лишь уметь найти людей, через которых можно запустить сначала слухи, а потом — реализацию. Достоуважаемый безымянный мэтр был одним из таких людей, а лежавшее на столе золото — честной долей графини ди Скавалль. Женщинам простительны маленькие слабости, в том числе желание самой заработать на булавки.

Да, идея с «письмами любви» определённо пришлась ко времени, став самым модным развлечением сезона. Весна в Тириссе — довольно-таки мерзкое время года, даже здесь, на континентальном побережье. Дожди, туманы, слякоть, шквалы с моря, и самое страшное — скука. Светская жизнь замирает, едва теплясь по салонам, зато в спальнях и будуарах творятся самые невообразимые вещи, как будто вместе с дождями и морским ветром на Линд обрушивается концентрированный любовный эликсир. Не зря весной заключается столько помолвок и свадеб, а зимой повитухи сбиваются с ног.

Стоило немного подтолкнуть эту ставшую уже традиционной любовную горячку, придать ей немного пикантности, долю игры и азарта — и пожалуйста! Весенние дожди и туманы сменились приятной прохладой раннего лета, вошедшие в моду осенью и зимой музыкальные вечера позабыты до следующей осени, сменившись пикниками у моря и игрой в воланы, а слегка надушённые конвертики все ещё порхают из рук в руки. Цинни права, о далёкой и вроде бы никак не относящейся к Тириссе войне сейчас помнят лишь дипломаты, банкиры, купцы — те, кто непосредственно связан с военными поставками. Остальные пишут письма объектам своих мечтаний.

Те из купцов и банкиров Линда, кто был непосредственно связан с военными поставками, привыкли уже иметь дело с графом ди Скаваллем — милейшим, понимающим их трудности человеком, всегда готовым войти в положение и оказать посильную помощь. Не за просто так, разумеется, но почему бы и не отправить лишний груз на одну из указанных им верфей, благо они ближе Одарских островов и плавание куда как безопасней. Со всех сторон выгодно!

Однако под конец весны милейший граф перестал являться на деловые встречи в одиночестве. Его спутник, немолодой, сухой и жёсткий, как пересушенная вобла, представлялся господином Лодиасом Шоррентом, особо уполномоченным торговым советником андарской короны, и объяснял своё появление тем, что невместно послу и аристократу слишком уж явно иметь дела с купцами. Перезнакомив господина Шоррента с банкирами и негоциантами Линда, с постоянно бывавшими здесь капитанами и прочими полезными людьми не из высшего света, граф ди Скавалль вернулся к обычному своему времяпрепровождению, то есть к балам, поэтическим салонам и театральным представлениям. А господин Шоррент, войдя в курс дела и попривыкнув к местным традициям и обыкновениям, развернулся так, как ди Скаваллю и не снилось.

В том, что касалось торговых дел, господин Сушёная Вобла оказался самой что ни на есть акулой. Он скупал задёшево безнадёжные векселя и вместо денег брал с банкротов втрое-вчетверо услугами. Перехватывал сомнительные фрахты и без всяких сомнений отправлял груз туда, куда хотел он. Уже к началу лета поставщики пеньки, канатов и древесины готовы были на него молиться — он выжил с рынка перекупщиков и давал честную цену, правда, и товар требовал высшего качества.

Удивительно ли, что однажды тихой ночью в его контору вошёл без стука Ржавый Боше, известный в порту наёмный убийца?

Говоря откровенно, Боше предпочёл бы этой ночью заняться чем-нибудь или даже кем-нибудь другим. Связываться с аристократами — затея рискованная, а за Шоррентом, пусть сам он и безродный, стоит аж целый граф, да ещё и андарский посол, не селёдка плюнула! Но те, кому андарец перешёл дорогу, умели убеждать, и не только деньгами. Деваться Ржавому Боше было некуда, если он и дальше намеревался спокойно жить в благословенном Линде, а не ворочать веслом где-нибудь в южных морях. Только и утешало, что стряс с нанимателей несколько магических штучек, которые должны сильно облегчить дело.

Дверь отворилась беззвучно, будто и не была заперта на хитрый замок и завешана тремя слоями магической защиты. С новым амулетом Боше отлично видел в темноте и прошёл к лестнице, не задев ни вычурную кованую подставку для обуви, ни широкую напольную вазу, из которой торчали какие-тo кривые ветки — что за дурацкая мода, держать растения в прихожей! Третья снизу ступенька пронзительно скрипнула под ногой, Боше надолго замер, мысленно кляня то ли неумёху-плотника, то ли, наоборот, слишком умелого мага, ставившего защиту. Но тишину ничто больше не нарушило, и убийца, порадовавшись здоровому сну своей жертвы, двинулся дальше.

Двенадцать ступенек, короткий коридор, третья дверь слева, сначала просунуть под дверь костяную пластинку, заряженную сонными чарами, досчитать до полусотни и лишь затем входить самому. План дома ему дали все те же, чтоб их дьявол взасос поцеловал, наниматели. Ещё повторили трижды, будто Ржавый Боше — идиот и с первого раза не поймёт: «Шоррент нужен живым и способным говорить, и небо тебя упаси оставить следы или вынести из дома хоть что-то, кроме него самого, хоть ржавую пуговицу! Усыпишь, упакуешь и быстро сюда, наведённого сна надолго не хватит». Тьфу на них. Можно подумать, что Ржавый Боше — какой-нибудь вшивый домушник и будет тратить время, простукивая стены спальни и проверяя столбики кровати в поисках тайников. Ему и так неплохо платят.

Пластинка протиснулась под дверь с трудом, Боше начал отсчёт. Один, два… подумал запоздало — а если б щели вовсе не было, как тогда? Десять, одиннадцать… пятнадцать… Считал неторопливо — лучше пусть останется меньше времени, чем чары не успеют рассеяться и сморят его самого. Тишина вокруг не была идеальной: шуршали под полом и на чердаке мыши, дребезжал оконными стёклами ветер, где-то лаял пёс. Тридцать семь, тридцать восемь… От близкого порта донеслись мерные удары склянок, резкий, пронзительный звук боцманской дудки: команда поднять якорь. Какому, интересно, кретину взбрело в башку уходить в море ночью? Сорок девять… Полста. Боше надавил на ручку двери и шагнул в спальню Лодиаса Шоррента.

Доверять магическим штучкам полностью — удел идиотов, которые, как известно, долго не живут. Поэтому, чары там или не чары, сон или не сон, а Ржавый Боше держал наготове не верёвку, а старый добрый кастет — лучший способ убедить «клиента» прилечь. Хотя наниматели казались людьми надёжными, заинтересованными в получении «товара», и вряд ли всучили бы дешёвку вместо приличного, под завязку залитого магией амулета.

И все же…

— Хорошая ночь, господин Боше, — Шоррент смотрел на него в упор, а вместе с ним смотрело чёрное дуло пистолета. — Вон столик, положите на него все лишнее и присаживайтесь. Поговорим.

Боше на подгибающихся ногах шагнул вбок, к низкому столику. Вот чуял же! Всей шкурой, всем существом своим чуял, что не будет добра от этого заказа! Дьяволов сын этот Сушёная Вобла, не иначе. Ладно бы просто чары не подействовали, многие, предполагая возможность нападения, носят защитные амулеты. Но он ждал! Сидел в засаде, как паук, с пистолетом наготове!

Нет, не бывает таких совпадений. Подстава, вот что это такое. Самая что ни на есть гнилая подстава!

— Шевелитесь же! Ночь не бесконечна, а разговор предстоит долгий. Или предпочитаете быструю пулю в лоб?

Кастет глухо ударился о полированное, украшенное перламутровой инкрустацией светлое дерево. Моток тонкой верёвки лёг сверху. Абсурдный контраст, такой же абсурдный, как неожиданная смена ролей, как жертва, оказавшаяся вдруг охотником. Деловую хватку Сушёной Воблы давно оценили все заинтересованные лица, и высоко оценили, иначе не было бы здесь сейчас Ржавого Боше. Но то, что торговый представитель андарской короны мастерски управляется не только с чужими векселями, но и с пистолетом, стало неприятным открытием.

— Амулеты, — подсказал Шоррент. Боше медленно, с преувеличенной аккуратностью сложил на стол глушилку, отмычку и давным-давно разрядившийся амулет на удачу, который таскал с собой исключительно из суеверия. — Остальные амулеты, не прикидывайтесь простачком, от вас фонит, я чувствую. Нож. Удавку. Хорошо. Два шага назад, — напряжение в голосе сменилось скрытой улыбкой. Вот же дьявол! — Да, я знаю, как вы работаете и что носите с собой, господин Ржавый Боше. Я и говорю-то с вами лишь потому, что остался доволен вашей работой на меня. Что вы так смотрите? Или не знали, что умные люди предпочитают нанимать таких мастеров, как вы, через посредников? Садитесь же.

— К-куда?

— На пол, разумеется. Во-он в тот угол, — вопреки смутной надежде, Шоррент указал направление не пистолетом, тот безотрывно смотрел точно между глаз, а другой, свободной рукой. — Да, знаю, не ахти какое гостеприимство, так и гость ведь незваный.

Боше попятился до угла — оторвать взгляд от чёрного провала пистолетного дула оказалось решительно невозможным. Упёрся спиной в стену, съехал вниз. Пахло пылью и чем-то ещё, тонко-терпким, неясно-тревожным. В окно скреблась сухая ветка — почему не велит спилить, мешает же спать?! Дребезжали под порывами ветра стекла, в лицо светил ровный, неяркий свет ночного фонаря, оставляя комнату, Шоррента и пистолет в почти полной темноте.

— Руки держите на виду. Итак. Ничего не желаете рассказать до того, как я начну спрашивать?

— А зачтётся? — хрипло спросил Боше.

— Сами-то как думаете? Добровольное желание сотрудничать — оно всегда засчитывается, если, конечно, не слишком поздно наступило. Фатально поздно, если понимаете, о чем я.

Боше понимал, кто бы не понял на его месте? Закивал мелко и выложил все до последней мелочи, как перед менталистом, готовым выжечь мозги за любое умолчание. Дьявол его знает, этого Шоррента, вдруг менталист и есть. Или из тех, кто в голову тебе не лезет, а все равно чует, правду говоришь или врёшь. Собственная жизнь была Ржавому Боше дорога, желательно в комплекте со свободой и здравым рассудком.

Правда, чем больше говорил, тем ясней ощущал недовольство Шоррента и сам понимал, чем тот недоволен. Ублюдки-наниматели, даже если и действовали без посредников — в чем теперь уже Боше сомневался — ясного следа к себе все равно не оставили. Место, где обещали ждать «товар», просматривалось от и до, незаметно не подберёшься и засаду не устроишь — когда сговаривались, Боше посчитал это за добрый признак, теперь же понял, что заботились не о нем, а о собственной безопасности. Задаток и амулеты передавали — тоже ничего необычного, встреча в «Кривой акуле», как издавна принято. План дома начерчен на серой дешёвой бумаге, никаких пояснений, ни буковки для образца почерка. И у него ума не хватило заручиться хоть какими гарантиями! Обрадовался, идиота кусок, что от вполне явных угроз перешли к честной выгоде. Лиц не видел, фигур под плащами — тоже, голоса не узнает, даже рядом услышав, на руках перчатки были… редкостные, правда, перчатки. Не просто добротные, а тонкие, особой выделки, отбеленные, такие стоят дороже, чем десяток трупов неблагородного сословия. И ни пятнышка на них, ни потёртости — новёхонькие.

— Хоть что-то, — отчего-то показалось, что Шоррент скривился брезгливо. Боше сглотнул — теперь, когда он уж точно выложил все, станет ясно, как ему зачтётся откровенность. Отпустит, пристрелит? Быстрая смерть, может, и лучше суда, клейма и каторги, но жить хотелось. К тому же с каторги, случается, и сбегают.

Долго, очень долго тишину нарушали лишь ветер за окном, проклятущая ветка да дребезжащие стекла, и от этого дребезжания у Ржавого Боше ворочался холодный ком в животе и мерзко ныли зубы. Казалось, Шоррент думает вечность, не меньше. Но наконец oн всё-таки заговорил.

— Вот что, господин Боше. Полагаю, вам нерадостно будет признаваться своим нанимателям в провале. Да и кто знает, отпустят ли вас живым после такого признания. К тому же сам ваш провал… вам он не кажется странным?

«Подстава!» — вновь вспыхнула злая мысль. Очевидно, на лице отразилась, потому что Сушёная Вобла хмыкнул и соизволил объяснить:

— Нет, не подстава. Но, уж поверьте, я постарался, чтобы со стороны выглядело именно так. Для тех, кто не желал бы лишиться ваших столь ценных услуг. И как ваше предательство — для тех, кому так досадно мешает моя скромная персона. А теперь, как выражаются достоуважаемые профессора — внимание, вопрос! Как думаете, господин Боше, как воспримут те и другие ваше внезапное исчезновение?

В первый миг Боше подумал, что вот сейчас сухо щёлкнет спусковой крючок, и это будет последним, что услышит он в жизни. Но тут же понял, что при таком раскладе Шоррент обошёлся бы без долгих предисловий, и спросил почти спокойно, попытавшись даже, чтобы вопрос звучал солидно и по-деловому:

— Предлагаете исчезнуть? Куда?

— А вам не все равно? — из темноты за пистолетным дулом послышался смешок. — Главное, чтобы здесь и следа от вашей персоны не осталось. Верней, след останется, — от ещё одного смешка у Боше заныли зубы, — но вести он будет прямиком на тот свет. Наглядно и убедительно, так что не позднее завтрашнего вечера во всех портовых тавернах будут пить за упокой вашей невезучей души.

В горле вдруг адски пересохло. Попросить у Сушёной Воблы напиться? Пожалуй, не стоит. Дьяволов сын и без того уверен, что у Ржавого Боше душа сейчас где-то в пятках.

— И какая у вас замена пути на тот свет? — сухо сглотнув, поинтересовался Боше.

— Нынче утром должен уйти на юг корабль одного моего доброго приятеля. С моей запиской вас возьмут на борт. С этой же запиской можете прийти к коменданту порта назначения. Расскажете ему все, он пристроит вас к делу. Согласны?

Ради того, чтобы выйти живым из этой комнаты, Ржавый Боше согласился бы на все. Но, видно, что-то переклинило в голове, потому что он вдруг спросил:

— А ну как я возьму вашу записульку, а до корабля не дойду? Или уплыву, а там не дойду до коменданта?

Сам тут же ужаснулся: верно говорят, «язык не жернова, а мелет не хуже», но за ним-то прежде такой глупости не водилось! Что мешало согласиться и даже благодарностей отсыпать за доброту и милосердие, а уж потом, подальше от этого дьявола с его пистолетом, решать, что делать дальше? Но Шоррент лишь хмыкнул — это его хмыканье будет, наверное, сниться Боше в кошмарах! — и сказал спокойно, почти равнодушно:

— Насильственно спасать не стану, желаете голову в петлю сунуть — воля ваша. Я-то уже получил, что хотел. Хотя, не скрою, жаль будет. Мастера вроде вас просто так на дороге не валяются.

Это было понятно — куда как понятней, чем пустая благотворительность. И Боше, больше не раздумывая, чтобы снова не ляпнуть несусветной ерунды, сказал:

— Согласен.

В конце концов, не дурак же он совсем. Это сейчас хочется только одного — убраться подальше от Сушёной Воблы и его пистолета, а что делать, когда наниматели ответа спросят? Так и так придётся делать ноги, а тут, считай, все готовое — и транспорт, и прикрытие, и даже, по всему видать, работа на том конце пути. И приятное осознание того, что стараниями несостоявшейся жертвы здесь, в Линде, исчезновение Ржавого Боше не пройдёт вовсе уж незамеченным, и высокомерные ублюдки, которые отправили его убивать Шоррента, нарвутся по полной программе. Дьявольская месть. Дьявольски коварная и дьявольски красивая. И плевать, что сам Шоррент заботится лишь о том, чтобы никто в здравом уме не полез больше его убивать. Какая разница. Важно, что Ржавого Боше вполне устраивают методы, которыми господин Сушёная Вобла обеспечит свою безопасность.

Свою безопасность Лодиас Шоррент готов был обеспечивать любыми методами. И не то чтобы он так уж дорожил жизнью, целостностью шкуры и душевным равновесием. В конце концов, желай он непременно умереть в своей постели от старости, выбрал бы другую службу. Но от его безопасности зависели интересы короны, а к своим обязанностям перед короной Лодиас Шоррент подходил крайне серьёзно. Бездумный риск — удел молодых кретинов, мечтающих о громких подвигах и вечной славе, человеку из Тайной канцелярии слава лишь помешает. Тишина, тайна и эффективность — вот из чего состоит правильно сделанная работа.

Поэтому, отдавая Ржавому Боше записку для капитана Тензоне, Шоррент не слишком полагался на выбитое угрозами и шантажом согласие скрыться. Под дулом пистолета что угодно можно сказать и на что угодно согласиться. Но если, выйдя за дверь, Боше предпочтёт залечь в потайную нору где-нибудь в Линде… Нет, такое развитие событий Шоррента решительно не устраивало.

Следилку он настроил заранее в том самом углу, куда отправил ночного гостя — неприметные, слабые чары из тех, что долго липнут, зато потом и не сбросятся враз. Теперь не нужно выслеживать Боше по старинке, красться следом, прячась в тенях и не выпуская того из виду. Достаточно выйти из дому через четверть часа после него и пройтись по оставленному маячком следу.

Нервы у Ржавого Боше оказались слабоваты для убийцы. Он и не подумал нарушить вырванное угрозами обещание. Отправился прямиком в порт, там отыскал «Летучую бабочку», отдал записку капитану и безропотно засел в отведённом ему закутке в трюме, где никто не обнаружит неучтённого пассажира. Капитана Тензоне предупредил заранее ди Скавалль, так что проблем с размещением не возникло.

— Что ж, прекрасно, — хмыкнул Шоррент. — Попутного ветра, спокойного моря. Теперь разобраться с господами в дорогих перчатках.

Что это за господа, Шоррент подозревал: хотя дорогу он перешёл многим, мало кто стал бы, нанимая убийцу, запугивать того каторгой, мало кто обеспечил бы отлично сделанными и под завязку заряженными амулетами, и уж тем более почти никто не пожелал бы заполучить андарского торгового представителя живьём. Там, где вопрос лишь в конкуренции, предпочитают трупы, и куда надёжней не убийцу в дом подсылать, а подстроить «несчастный случай» в городской сутолоке. Кому нужно «поговорить» с Лодиасом Шоррентом, предварительно отбив охоту к сопротивлению? Либо тирисским «коллегам», либо одарским. А поскольку официальных препятствий деятельности Шоррента не чинили, прикормленных чиновников не трогали и даже слежку вели кое-как, одарские — вероятнее.

Тем лучше: схлёстываться с тирисской Тайной канцелярией в их же столице было бы почти самоубийственной затеей, а избавить Линд от нескольких гостей из солнечного Одара — это, можно сказать, услуга дружественному государству.

Задняя дверь «Кривой акулы» отворилась беззвучно. Время близилось к рассвету, и хозяин был уже на ногах, пусть пока сонный и всклокоченный. Горел в печи огонь, грелся чайник, скворчал на почерневшей от времени сковороде бекон.

— Доброго утречка, Арти, — то, что на обращение «господин» и прочие расшаркивания бывший пират по кличке Арти Два Ножа реагирует злобно, Шоррент выяснил в первую с ним встречу. Как и то, что воры, убийцы и прочие «деловые люди», традиционно принимающие заказы в «Кривой акуле», проходят для него по категории «береговых крыс», и он ничуть не считает зазорным обменять информацию о самых интересных «деловых встречах» на кошелёк с полновесными золотыми. Как и тo, что завтрак себе Арти всегда готовит сам, и нет лучшего времени, чтобы потолковать с ним без лишних глаз и ушей.

— Живой? — усмехнулся Арти. — Ушлый ты все же тип.

— На том стоим. — Шоррент выложил перед Арти свёрток со всем снаряжением Ржавого Боше: нож, кастет, верёвка, удавка, амулеты. — Думаю, этого хватит, чтобы одного нашего общего знакомого сочли мёртвым. Тело, в конце концов, могли бросить в море.