Помоги проекту - поделись книгой:
Путешествие царя Этума не оказало сколько-нибудь заметного влияния на дальнейшие политические события и церковные дела. Поэтому можно утверждать, что оно, в сущности, оказалось таким же безрезультатным, как и путешествие Рубрука. Если великий хан действительно дал обещания, которые ему позднее приписывались, то он, несомненно, отнесся к ним менее серьезно, чем его армянский союзник.
Союз с армянским царем, вероятно, принес монголам больше пользы, чем самому Этуму. В 1259 г. монголы предприняли поход против Сирии, в течение которого не сделали никакой попытки отнять Гроб Господень у сарацин, хотя и дошли почти до Иерусалима. Но монголам, вероятно, в этом случае было весьма полезно прикрытие армянами их тыла и военная помощь. Этой помощи они в значительной мере обязаны тем, что, помимо прочего, смогли захватить Алеппо и Дамаск.[9] А когда египетский султан, одержав победу в битве при Айн-Джалуте (3 сентября 1260 г.), отнял у монголов Сирию,[10] спасающиеся бегством монгольские военачальники нашли радушный прием в Армении у царя Этума. Еще в 1264 г. Этум принимал участие в великом монгольском курултае в Тебризе. Итак, армянский царь проявлял несомненную верность своему долгу, и это стоило ему, в конце концов, трона!
Но именно контрудар сарацин по наступающим монголам позволил мусульманским войскам в 1266 г. вторгнуться в Армению,[11] 19 мая 1268 г. они отняли у христиан даже Антиохию, которая оставалась христианской в течение 170 лет. Столица страны — Сис была сожжена, и армянское войско под командованием обоих царевичей, Феодора и Льва, потерпело полное поражение. А царь тем временем все еще добивался военной помощи от монголов. [73] Феодор пал в бою, а Лев был уведен в плен в Египет. Когда Этум наконец привел монгольские войска на помощь, было уже слишком поздно. Монголы ничего не добились и к тому же вели себя в Армении весьма развязно. Тогда Этум, находившийся в бедственном положении, попросил о помощи папу Клементия IV (1265—1268). Папа обратился к христианам с довольно сдержанным воззванием о крестовом походе в Армению, которое не нашло отклика. Поэтому, когда к 1268 г. царевич Лев был обменен на другого пленника и вернулся в Армению, Этум отрекся от престола в его пользу. Он стал монахом ордена премонстрантов[12] и умер в этом сане 12 декабря 1271 г. Итак, вассальная зависимость от монголов, в которую попал Этум, обороняясь от сарацин, не только не принесла ему никакой удачи, но и была причиной катастрофы.
Рубрук и Этум находились в Каракоруме в одном и том же году (1254). Их поездки разделял только промежуток времени, не превышавший 3 месяцев. Жаль, что оба эти христианина не прожили в Каракоруме вместе длительное время. Поскольку армянские христиане сильно нуждались тогда в помощи, это могло бы привести к установлению более дружеских отношений между армянской и католической церквами.
Написанный на армянском языке отчет о путешествии Этума был впервые переведен на современный французский язык Дюлорье.[13] Латинский его перевод был известен европейцам в течение ряда столетий.
Глава 123. Норвежское посольство в Тунисе
(1262/63 г.)
В то самое лето король Хокон послал в чужие края Лодина Леппа и Хокона Эйсиля. Они отправились к бею Туниса со многими соколами и другими вещами, которые там трудно достать. И когда они прибыли к бею, тот принял их приветливо. И они оставались там этой зимой долгое время. Об этом Стурла сочинил оду.[1]
С X по XIII в. норвежские мореплаватели нередко появлялись в Средиземном море либо в качестве воинов, викингов и основателей государств, либо в качестве купцов и паломников. Так, норвежский король Гаральд Строгий в годы своей юности, с 1031 по 1044 г. побывал почти во всех странах восточного и центрального Средиземноморья — в Европе, Азии и Африке (см. т. II, гл. 106). В 1108—1111 гг. молодой норвежский король Сигурд Юрсалафарар, «Плаватель в Иерусалим»,[5] предпринял чрезвычайно интересное плавание с флотилией из 60 кораблей. Обогнув побережья Англии, Франции, Португалии, Испании, он прошел через Гибралтарский пролив, затем мимо Балеарских островов и после многочисленных морских сражений с мусульманами прибыл в Сицилию. Здесь с 1094 г. существовало норманское [75] государство, расширившееся в тот период до побережья Сирии. Затем Сигурд посетил Иерусалим и в сопровождении короля Балдуина I (1100—1118) дошел до Иордана. Позднее норвежский король плавал на Кипр, в Грецию и Константинополь и оттуда по суше через Болгарию, Венгрию, Паннонию, Швабию, Баварию, Шлезвиг, Данию и Ютландию вернулся на родину. Находясь на Ближнем Востоке, норманские корабли принимали участие даже во взятии Сайды [Сидона], которая была захвачена Иерусалимским королевством с помощью европейских крестоносцев 4 декабря 1110 г.[6]
Следовательно, само по себе плавание норвежцев по Средиземному морю в XIII в. уже не было чем-то новым и поразительным. Но своеобразие плавания в Тунис заключается в том, что король Хокон Старый (1217—1263) еще в век крестовых походов завязал дружественные дипломатические сношения с одним из мусульманских государств. Что побудило короля к такому демаршу, не известно, и теперь это нельзя выяснить. Посольство Хокона с ценным дарами было отправлено к бею Туниса и оставалось у него всю зиму. К сожалению, описание этого, несомненно, выдающегося события дошло до нас в слишком сжатой форме. Мы узнаем о нем из биографии короля Хокона в «Саге о Хоконе», сочиненной в XIII в. исландцем Стурлой Тордарсоном. Нам очень интересно было бы узнать подробнее о причинах, побудивших направить посольство, а также о ходе далекого и необычного плавания. Но эти детали погребены во тьме веков. Мы должны довольствоваться только сообщением о самом факте.
В этой связи следует отметить, что, несмотря на сильную вражду между христианами и мусульманами, европейцы еще в XII в. торговали с Тунисом.[7] С 1223 г. в Тунисе уже имелся генуэзский
Экономическая выгода с давних пор. была тем цементом, который скреплял связи между народами. Она оказывалась сильней национальных и религиозных противоречий. Вутке утверждает, что в XIII и XIV вв. венецианские и генуэзские купцы имели конторы на северном побережье Африки — в Каире, Джербе, Тунисе, Орапе, Тлемсене.[9]
Тунис, в частности, относился к сношениям с христианами более благосклонно, чем большинство стран, находившихся тогда во власти мусульман. До нас дошло, например, документальное свидетельство о том, что венецианец Микеле Дольфин добился в Тунисе разрешения для своих соотечественников [76] «бывать вместе с их караванами повсюду, где желают наши венецианцы и в каких местностях им нравится».[10]
Христиане заключали также дружеские соглашения и с некоторыми другими мусульманскими правителями; в Африке такое соглашение было заключено, например, между Каталонией и султанатом Тлемсен.
В нем, в частности, оговаривалось, что «путешественники одной из договаривающихся стран могут передвигаться по другой стране, причем им обеспечивается личная безопасность».[11]
Глава 124. Норманны на северо-западе Гренландии
(1267 г.)
В то лето (1266 г.), когда священник Арнальд покинул Гренландию и они сели на мель в Исландии у Хитарнеса, там были найдены в море куски дерева, отесанные маленькими топориками или теслами; среди них был один, в котором торчали части зубов и костей. Летом вернулись также мужчины из Нордсетура, плававшие на север дальше тех земель, которые до этого были известны людям. Они не заметили никаких жилищ скрелингов [эскимосов] нигде, за исключением Кроксфьордархейдра… Впоследствии священники посылали корабли на север, чтобы узнать, как выглядят земли севернее самого отдаленного места, до которого доходили до того времени. И они плыли от Кроксфьордархейдра, пока земля не исчезла за горизонтом. Они встретились с южным ветром и туманом и должны были держаться вдали от берега. Но когда мгла рассеялась и снова стало ясно, они увидели многочисленные острова со всевозможными зверями, на которых можно было охотиться, — тюленями, моржами и многочисленными медведями. Они вошли далеко в морской залив [Баффинов залив], и все земли скрылись за горизонтом — и Южная земля и глетчеры; но еще южнее, насколько они могли установить, там были глетчеры. Они нашли там несколько древних жилищ эскимосов, но не могли сойти на берег из-за медведей.
Потом три дня и три ночи они плыли обратно и натолкнулись на несколько жилищ эскимосов, когда высаживались на берег на некоторых южных островах. Затем после доброго дня плавания они снова достигли Кроксфьордархейдра к празднику Святого Иакова.[1] По ночам тогда морозило, но солнце светило днем и ночью. В полдень оно стояло так высоко, что тень от борта судна, обращенного к солнцу, падала на лицо человека, лежащего в шестивесельной лодке поперек борта. В полночь солнце поднималось так высоко, как дома,[2] когда оно стоит на северо-западе. Потом они вернулись в Гардар.[3] [78]
Эрлинг Сигватсон, Бьёрн Тордиссон и Эндридий Оддисон сложили эти вышки в субботу перед Днем похода[4] и пережили ледяную бурю.[5]
Как мы уже знаем, еще плавание фризских дворян около 1040 г. (см. т. II, гл. 105) иногда рассматривалось как первая в истории полярная экспедиция. Между тем фризские дворяне, как и участники экспедиции короля Гаральда Строгого, вряд ли доходили дальше 65° с.ш. Действительно, «первая полярная экспедиция»,[6] если мы исключим совсем случайное открытие Шпицбергена (см. т. II, гл. 116), была предпринята норманнами в 1266—1267 гг. в водах Гренландии. К географическим исследованиям норманнов побуждали практические цели. Нансен объясняет это плавание тем, что викинги хотели наряду с другим выяснить, в какой мере были заселены эскимосами местности на западном побережье Гренландии, лежавшие к северу от их земель.[7]
Сообщение об этой весьма интересной экспедиции дошло до нас только в изложении исландского писателя Бьёрна Йонссона, жившего в XVII в. Но поскольку Йонссон, по его словам, заимствовал свой рассказ из потерянной для нас, к сожалению, части книги «Хауксбок», написанной в 1300 г. и считающейся весьма надежным историческим источником, то нет никаких оснований подвергать его сомнениям.
Своеобразными инициаторами этого исследовательского плавания были священники. Гардар, резиденция гренландского епископа, и был отправным пунктом плавания. Он находился на месте современного Игалико. Отсюда отважные норманны продвинулись дальше на север примерно на 13,5°. К северу от норманских поселений на юго-западном побережье Гренландии находились прежде всего так называемые Нордсетур [северные селения], которые, видимо, посещались норманнами каждое лето в промысловых целях. Их точное местоположение не установлено. Более ранние исследователи перенесли их слишком далеко на север.[8] Теперь можно считать более или менее доказанным, что самое северное летнее поселение, посещавшееся норманнами, находилось только немного выше 65° с.ш. на месте ныне покинутого поселка Атангмик в районе Готхоб-фьорда, у самой кромки материкового льда[9] (см. рис. 2). [79]
Эти новейшие сообщения совпадают с предположением датского чиновника в Гренландии д-ра Ринка, высказанным еще 70 лет назад. По сведениям Ринка, сфера деятельности гренландских поселенцев в средневековье, видимо, простиралась примерно до 65° с.ш.[10]
Самым северным пунктом, которого достигали до 1266 г., согласно первоисточнику, был Кроксфьордархейдр. Где следует его искать, не совсем ясно. Нансен отождествляет этот фьорд либо с заливом Диско, либо с Вайгатом, которые лежат под 70,5° с.ш.[11] Гельмуйден в упомянутом выше специальном исследовании высказал догадку, что Крокс-фьорд нужно искать только под 71°48'; более ранние исследователи передвигали его даже до 75°46',[12] однако доводы Нансена представляются убедительными.[13] Плавание на север, предпринятое с исследовательскими целями из пункта, находившегося в столь высоких широтах, можно с полным основанием назвать полярной экспедицией.
Как далеко к северу зашли мореплаватели, точно установить уже нельзя, несмотря на явное старание автора рассказа как можно точнее определить широту на основании астрономических наблюдений. Гельмуйден полагал, что норманны дошли, вероятно, до 74°34' с.ш.[14] Рейтер в новейшем тщательном исследовании этой проблемы с учетом астрономических данных также пришел к выводу, что самый северный пункт, достигнутый экспедицией, находился, вероятно, на побережье Гренландии под 74,5° с.ш.[15] Брун, много лет работавший над этим вопросом, тоже полагает, что экспедиция 1267 г., видимо, достигла пролива Джонс или пролива Смит.[16] Нансен считает, что за 74-й параллелью она прошла небольшое расстояние. Но и это было бы уже очень значительным достижением, ибо норманны побывали бы тогда в северных водах Баффинова залива. Нансен, заслуживающий особого доверия как высококомпетентный знаток этой проблемы, высказывает предположение, что самым северным пунктом, которого достигли норманны, очевидно, был, залив Мелвилл в Гренландии, лежащий под 74° с.ш.
В противоположность Нансену другие, более ранние исследователи предполагали, что норманны, вероятно, достигли такой высокой широты не у гренландского побережья, а на западе Баффинова залива, примерно в районе пролива Ланкастер (севернее Баффиновой Земли);[17] залив этот открыл для науки Баффин в 1616 г., но только в 1819 г. выход из него нашел Парри.[18] Это предположение [81] основывалось на том месте первоисточника, где особенно подчеркивается, будто мореплаватели ушли так далеко в море, что земля скрылась из их глаз и потом долгое время стояла туманная погода. Даже в более позднее время один известный историк судоходства в северных морях примкнул к мнению, что норманны зашли в пролив Ланкастер.[19] Фридерици выступал в защиту гипотезы о том, что в 1267 г. гренландские норманны, вероятно, попали в пролив Ланкастер или даже в пролив Джонс.[20] Однако с этой гипотезой трудно согласиться. Указание источника на то, что обратное плавание от конечного пункта в Крокс-фьорд длилось только три дня, никак не подходит к проливу Ланкастер и может относится только к точке, находящейся на побережье Гренландии, будь то залив Мелвилл или какое-нибудь другое место, лежащее несколько севернее. Это предположение можно, пожалуй, считать на сегодня доказанным. Плавание, предпринятое по инициативе священника Халдора из Гардара, вероятно, было продиктовано экономическими соображениями. Промысловые звери издавна водились на западном побережье Гренландии, приблизительно между 68 и 72° с.ш., в большем количестве, чем на юге острова, где находились норманские поселения.[21] Именно залив Диско, который, видимо, соответствует Крокс-фьорду, указанному в качестве исходного пункта плавания, всегда был богатейшим охотничьим угодьем Гренландии. Отсюда могла возникнуть мысль, нельзя ли найти еще дальше к северу такое же хорошее или даже лучшее место для охоты.
Как старательно велась разведка участниками экспедиции, по мнению автора, можно установить из сообщения о большом количестве увиденных ими тюленей, моржей и белых медведей. Поскольку всех этих ценных животных можно было значительно чаще встретить на севере Гренландии, чем на юге, в XIII в. утвердилось мнение, будто этот остров связан сушей с материком. В диалоге из «Королевского Зерцала» — книги, относящейся примерно к 1240 г., — ясно говорится, что Гренландия не может быть островом, так как водящиеся там белые медведи, песцы, полярные зайцы и другие звери могли попасть туда только с континента.[22] Так возникло представление, продержавшееся до XVII и даже до XVIII в., будто Гренландия может быть только полуостровом Евразийского континента (см. т. II, гл. 115).
Пристальное внимание было обращено мореплавателями и на наличие плавника, представлявшего большую ценность для совершенно безлесной Гренландии и встречавшегося в изобилии на ее западном побережье. Этот плавник, вынесенный большими сибирскими реками, попал в Гренландию через Ледовитый океан.[23] Даже следы обработки древесины человеком, обнаруженные [82] мореплавателями, указывают на сибирское происхождение деревьев. В этой связи хочется отметить, что большие скопления сибирского плавника в гренландских водах побудили Нансена организовать свое беспримерное по смелости плавание на «Фраме» в 1893—1896 гг. таким образом, чтобы его корабль следовал за дрейфующим лесом по Ледовитому океану через полюс.
Так как вновь открытые области изобиловали промысловым зверем, то плавание 1267 г. на крайний северо-запад Гренландии едва ли было единственным в своем роде, хотя до нас и не дошли предания о других экспедициях аналогичного характера. Однако следует учесть, что всегда только исключительные обстоятельства служили поводом для записи сообщений об удачных разведках новых районов или о плаваниях к уже знакомым охотничьим угодьям. Даже о замечательной «полярной экспедиции» 1267 г. мы так ничего и не узнали бы, если бы священник Халдор случайно не сообщил об этом в письмо своему знакомому капеллану Арнальду, ранее подвизавшемуся в Гренландии и находившемуся тогда при дворе норвежского короля Магнуса, и если бы это сообщение не сохранилось.
Следует добавить еще несколько слов об очень интересной попытке автора сообщения определить широту достигнутого на севере пункта при помощи данных о точке солнцестояния и длине тени в полдень. Такого рода астрономические наблюдения с давних пор хорошо проводились именно на Крайнем севере. Ведь знает же история исландской культуры некоего странного «Звездного Одди», жившего около 1000 г. Этот исландец был бедным простолюдином, батраком крестьянина Торда, поселившегося в пустынной северной части Исландии у Фельсмули. Одди Хельгасон ловил рыбу для Торда на острове Флатей и, находясь в полном одиночестве среди безграничного простора, использовал свой досуг для наблюдений, благодаря которым стал одним из величайших астрономов, каких знает история. Занимаясь неустанными наблюдениями за небесными явлениями и точками солнцестояния, Одди изобразил движение небесных тел в цифровых таблицах. Точностью своих расчетов он значительно превосходил всех современных ему средневековых ученых. Одди был замечательным наблюдателем и математиком, поразительные достижения которого оценены только в наши дни.[24]
Астрономические данные, приведенные Халдором, также можно расценить как проявление похвального стремления к максимальной научной точности. Однако эти данные очень примитивны и совершенно недостаточны для точного определения географической широты, на которую они указывают. Рейтер пытался расшифровать астрономические данные, сообщенные в «Хауксбоке», с учетом методов определения высоты солнца, применявшихся норманскими мореплавателями. Сделанный им чертеж (см. рис. 3) наглядно показывает применение для этой цели «зонборда», то есть особого стержня, устанавливавшегося в вертикальном положении на борту корабля. На основании своих вычислений Рейтер приходит к выводу, что мореплаватели 1267 г., видимо, прошли вдоль западного побережья Гренландии до 74,5° с.ш. Эту широту [83] мы можем теперь считать наиболее вероятной. Следовательно, отважные моряки действительно зашли даже несколько севернее залива Мелвилл, который Нансен считал конечным местом их плавания.
Заслуживает внимания и краткое упоминание о «скрелингах», жилища которых норманны нашли покинутыми.
Участки побережья, заселенные эскимосами, видимо, находились в то время еще сравнительно далеко от норманских поселений. «Королевское Зерцало», относящееся примерно к 1240 г., несмотря на содержащееся в нем мастерское описание Гренландии, еще ничего не сообщает об эскимосах.
В древних скандинавских источниках эскимосы упоминаются поразительно редко. Нансен пытается объяснить это тем, что «скрелинги» считались гномами, о которых не полагалось говорить, чтобы не навлечь на себя беду. Автор только передает эту гипотезу Нансена, не присоединяясь к ней.[25]
Все изложенные выше рассуждения должны только доказать, что экспедиция 1267 г. привела норманнов в воды северо-западной Гренландии, но им едва ли удалось зайти за 74,5° с.ш. Нельзя категорически отрицать, что другие мореплаватели, сведения о которых до нас не дошли, после 1267 г., возможно, заходили еще дальше на север и проникли даже к Баффиновой Земле. Некоторые более поздние исследования дают нам основания для такого вывода. Так, в 1875 г. Джордж Нейрс якобы обнаружил на острове Вашингтон, восточнее Земли Элсмира, под 79°31' с.ш., следы пребывания там древних норманнов.[26] Впрочем, его утверждения представляются спорными и не могут служить надежным доказательством. Однако Расмуссен, пожалуй, доказал, что, занимаясь охотничьим промыслом, гренландские норманны плавали до пролива Смит под 77° с.ш.[27] Кроме того, на побережье Америки Исаксен сделал в 1906 г. находку,[28] доказывающую, что древние норманны видели лежащий под 76° с.ш. пролив Джонс (между Девоном и островом Элсмира). На северном берегу залива Исаксен нашел устроенные человеком гнезда для гаг. Этого никогда не делали эскимосы, а только норманны, собиравшие гагачий пух — этот ценный товар. Сидящие на яйцах гаги обкладывали пухом такое гнездо для своих птенцов, если они чувствовали себя в нем удобно.
Во всяком случае, представляется несомненным, что экспедиция 1267 г. (даже если ее участники первыми проникли так далеко на север) отнюдь не была единственной в этом районе. Это предположение подтверждается еще одним очень своеобразным документальным свидетельством.[29]
В июне или июле 1824 г. проводник экспедиции датчанина Гро совершил восхождение на самое высокое ровное плато скалистого, лишенного [84] растительности острова Кингигторсуак, принадлежащего к группе так называемых Женских островов и расположенного в трех милях севернее Упернивика (в Гренландии), под весьма высокой широтой 72°55'.[30] Проводник (эскимос, по имени Пелинут) обнаружил там искусно возведенные каменные вышки, частично разрушенные, а на среднем из них — маленький камень с рунической надписью в три строки. Камень этот длиной 10
«Брюньюльфсен и Гро по другим признакам
Подлинность надписи на камне никогда не вызывала сомнений. Но против правильности ее толкования некоторые ученые возражали, например Монике, Клапрот, Брюньюльфсен. Особенно оспаривалось, что в рунах действительно указан 1135 г. Гумбольдт тоже выразил сомнение по этому поводу. Подлинный рунический камень был доставлен в свое время в Копенгагенский музей северных древностей, но здесь загадочно исчез, как это было установлено при ревизии в 1860 г. Поэтому при толковании надписи мы ограничиваемся только более старыми копиями и рисунками.
За последние десятилетия исчезнувший камень и его надпись часто привлекали внимание скандинавских ученых. Финнур Йонссон разъяснил в 1893 г., что рунические знаки на камне относятся примерно к 1300 г. и, следовательно, не могли быть высечены на нем раньше.[33] Это мнение разделял Бугге.[34] Нансен высказал предположение, что норманны Кингигторсуака, возможно, попали в беду и хотели сами поставить себе памятник.[35] Однако эта догадка кажется маловероятной, так как иначе об этом было бы что-либо сказано в надписи.
Цехлин полагал даже, что рунический камень предназначался «для заклинания от непогоды».[36] Но трудно себе представить, чтобы для такой цели брали на себя тяжелый и продолжительный труд по нанесению рунических знаков на камень. Насколько известно автору, о подобных случаях нигде не сообщалось.
Йонссон посвятил руническому камню специальное исследование.[37] После его работы не остается сомнений, что дата 1135 г. в тексте не названа и что все выводы, сделанные когда-то из факта столь раннего появления норманнов на северо-западе Гренландии, несостоятельны. По Йонссону, самый надежный вариант рун гласит:
«Erlingr Sighvatsonrok Вjarne Thordarson ok Endridi Oddsson laugardaginn fyrir gagndag hlodu varda thā ok ryndu». [86]
В новой американской работе предлагается другой вариант, идентичный по смыслу, по выраженный другими словами:
«Ellikr: Sikuätbs: son: r: ok: Baanne: Tortarson: ok: Enrithi: Osson: laukartak: in: fyrir: gakntag: lothu: vartate: okrytu…»[38]
За этим текстом следует еще шесть рунических знаков, которые не поддаются расшифровке. По Йонссону, это тайные знаки (
Как бы то ни было, теперь можно считать достоверным, что надпись относится не к 1135 г., как предполагали первые ее толкователи, а сделана на 150-200 лет позже. Ольсен особенно тщательно исследовал эту надпись и был склонен отнести ее к 1333 г.[40] Немецкий рунолог Краузе присоединился к этому толкованию и дал новый вариант чтения надписи, приведенный среди первоисточников в начале этой главы.[41] Маттиассен утверждал, что надпись относится к концу XIII в.,[42] а Холанд в связи с этим сообщил, что в одном своем еще не опубликованном исследовании он самостоятельно установил дату — 1291 г.[43] Какое предположение более правильно, автор судить не берется. Смотря по толкованию, дату можно отнести к 20 апреля 1291 г. или к 24 апреля 1333 г. Впрочем, для данного исследования несущественно, какой вариант соответствует действительности. Так или иначе, будь то в 1291 или в 1333 г., викинги уже достигли высоких северных широт.
Недалеко от Кингигторсуака находится эскимосское стойбище Инугсук, где Маттиассен обнаружил при раскопках предметы, несомненно, норманского происхождения, видимо похищенные у викингов: молоток из медного сплава, кусочки ткани, какую обычно находят в погребениях викингов, шахматную фигуру из кости и, кроме того, фигурки в одежде норманнов, вырезанные эскимосами.
Недалеко от места этой находки, у Упернивика, под 72°48' с.ш., обнаружен еще один рунический камень.[44]
Нас поражает время года, которое, согласно источникам, было выбрано для плаваний. Издавна самые северные широты обычно посещались, что вполне естественно, в середине или в конце лета. Упомянутая в отчете о плавании 1267 г. «рекордная высота», составлявшая по меньшей мере 74° с.ш., была также достигнута во второй половине июля, как это следует из первоисточника. Но трудно понять, как норманны в апреле смогли попасть в район [87] Упернивика. Разумеется, до Кингигторсуака можно было добраться не только на корабле, но и по льду. Ведь дальние путешествия по льду через замерзшие моря не редкость у эскимосов. Еще 100 лет назад жители Аляски ежегодно в конце зимы переправлялись через замерзший Берингов пролив на пушные ярмарки чукчей, устраивавшиеся на покрытой льдом реке Анюй на территории Колымы.[45] Нередко случается также, что арктические животные зимой перебираются по морю с Лабрадора в Гренландию. К тому же не исключается и возможность перехода на лыжах, как это подчеркивает Расмуссен, весьма компетентный знаток эскимосской культуры.[46]
Итак, не исключено, что гренландские норманны зимой, так же как и эскимосы, поднялись далеко на север для охоты или же летом поплыли в эти регулярно посещавшиеся «северные охотничьи места» (Нордсетур) и там зазимовали, добровольно или поневоле. Такая догадка вполне правдоподобна; ведь провел же Фрёйхен в наши дни в Северной Гренландии под 77° с.ш. не менее 20 зим.[47] Так или иначе, нельзя сомневаться в том, что руническая надпись была составлена в апреле и, следовательно, в этом месяце норманны находились в Гренландии, почти под 73° с.ш. Поскольку сейчас уже нельзя выяснить, почему был воздвигнут памятник с рунической надписью, пожалуй, следует рассмотреть вопрос, не хотели ли три участника экспедиции обозначить сооружением «каменной бабы» самый северный пункт, до которого они дошли.
Ведь такой обычай бытовал в древности, когда не раз сообщалось о различных «столбах Геракла». Он сохранился и до наших дней. Каменной вышкой отмечают первое восхождение на труднодоступные горные вершины; ею же отметил Норденшельд достижение мыса Челюскин 19 августа 1878 г., обозначив крайнюю точку маршрута. В рассматриваемом здесь случае речь может идти, конечно, только о самой северной точке, достигнутой именно этой норманской экспедицией, ибо другие норманны проникли гораздо дальше на север уже в 1267 г. Однако охотничьи угодья «Нордсетур», очевидно, весьма регулярно посещались норманнами, поэтому трудно понять, почему одна из подобных экспедиций приложила особые старания, чтобы увековечить свое достижение. Рафн дает правильное разъяснение по этому поводу; рунический камень «недвусмысленно доказывает, что древние скандинавы — гренландцы или исландцы — в те времена доходили до этих местностей, находящихся в 20 милях к северу от полуострова Свартенхук».[48] Отсюда можно сделать вывод, «что норманны нередко посещали эти северные местности».
Надпись на камне из Кингигторсуака — это «самая северная надпись в мире».[49]
Глава 125. Монахи-доминиканцы в Эфиопии
(1267 г.)
К магистру ордена, чтобы он послал братьев, дабы отторгнули они от ереси татар, эфиопов, индийцев и т.д.
Клементий, епископ, раб рабов Божьих, к возлюбленному сыну Гумберту,[1] магистру Доминиканского ордена, с приветом и апостольским благословением!
Постоянно и ревностно проповедовать среди народов божественную мудрость и обучать их добродетели — таковы наши стремление и желание, тем паче что вечная жизнь будет дарована роду человеческому, если он познает бодрствующим разумом своим Бога Отца и посланного им сына Иисуса Христа и искренним восхвалением возвестит славу Его и величие. А посему Мы считаем, что, подобно другим провозвестникам христианского учения, братья твоего ордена не только сами будут усердно молиться, но и воспылают ревностным желанием, благодаря чему их служение будет особенно плодотворным, предостеречь от падения и вернуть на стезю истины сынов, не принадлежащих к Святой Римской церкви, и принести спасение народам, не знающим нашего Спасителя, Сына прославленной Девы. Этим пастырским посланием Мы доверительно поручаем тебе отобрать из числа доверенных тебе братьев тех, коих ты, по их словам и делам, считаешь достойными и преисполненными горячим усердием к распространению Евангелия, и послать их в земли татар, эфиопов, индийцев, нубийцев, сарацин в восточных и южных краях и ко всем языческим народам и в их страны. Да принесут они благую весть о Божьей добродетели тем, кого ты считаешь подходящими для наставления на путь истины, а также и другим.
С нашего соизволения должен ты отпустить им все грехи, дабы они, полагаясь на Того, кто сказал, что Он победил мир, понесли семена за многие моря для просвещения слепой толпы и истребления ереси. Чтобы вернули они души заблудшие, наставили верующих в свете Евангелия, укрепились в делах своих и прошли избранный путь без каких-либо трудностей, надели [89] ты их полномочиями, содержащимися в пастырских посланиях для братьев твоего ордена, если они с этими целями поедут к таким варварским народам. Поскольку наш возлюбленный сын, брат Васинпаций из упомянутого ордена, уже ранее многократно посылавшийся к тем варварским народам, знает, насколько Нам известно, их обычаи, достойно оправдал надежды при общении с ними и теперь изъявляет желание вернуться к ним, чтобы с Божьей помощью распространять католическую веру, то пошли его с теми братьями, коих ты отправишь к означенным народам, если сочтешь полезным использовать его для служения вере.
Дано в Витербо 8 февраля во втором году Нашего понтификата.[2]
От наших торговых людей я узнал, что открыт путь в Эфиопию, в случае если кто-нибудь захочет идти проповедовать туда,, где проповедовал святой евангелист Матфей. Пусть же Господь не даст мне умереть, пока я не попаду туда как верный паломник! Это мое сердечное желание.[3]
…Я хотел бы сказать еще несколько слов о путешествии в Эфиопию, ибо было бы весьма уместным, чтобы брат, склонный туда пойти, сделал попытку проповедовать там Евангелие. Из местности, в которой я сейчас нахожусь, он может попасть туда без больших затрат. Насколько я наслышан, это было бы славным путешествием для распространения веры…[4]
Путь для того, кто идет из Венеции в Индию, где лежит тело Святого Фомы. От Венеции плывут 20 дней в Родос. От Родоса идут 20 дней под парусами в Рамале [Эр-Рамла], причем на третий день оставляют справа Кипр. От Рамале до Иерусалима один день пути. Если ты от Иерусалима хочешь направиться в Индию, где лежит тело Святого Фомы, то с Богом иди по этому пути. Из Иерусалима приходят за один день к городу, который называется [90] Бет-Абрахам. От этого места до Сиккеро один день, от Сиккеро до Газы один день, от Газы до Хаттина шесть дней. В эти шесть дней ты не встретишь ни одного города, а только маленькие постоялые дворы. От Хаттина в Салаю три дня пути, на котором нет ни одного постоялого двора. От Салаи в Карус — пять дней, за которые не встретишь ни одного города. От Каруса за 15 дней приходят по реке [Нил] в Риффис [Кифти]. От Риффиса в Айдаб [Айджаб] при быстрой езде через пустыню попадают через 15 дней. При этом нужно везти с собой припасы на весь путь, который проделываешь на верблюдах, ибо это песчаная пустыня. От Айдаба в Соакин [Суакин] 18 дней пути, все время по пустыне. Здесь также нужно везти с собой все припасы. От Соакина до Адама 12 дней, также через пустынную страну. От Адама до горы Марии 10 дней пути через пустыню. Знай же, что теперь ты прибыл в Эфиопию.
От горы Марии до Джангхари два дня пути. Здесь имеются постоялые дворы. Ты можешь по желанию идти пешком или ехать на лошади. От Джангхари через четыре дня ты попадаешь в Асмару. В этом городе пребывает один из царей. Из Асмары через два дня попадают в Туоайту, где живет другой царь. Из Туоайты в Дубеб два дня пути, из Дубеба в Антисимент тоже два дня, из Антисимента в Лигаксо один день, из Лигаксо в Турат один день, из Турата в Хаксус два дня пути. В этом городе коронуются все цари, покорившиеся священнику Иоанну. Говорят, что в этом городе есть также самая красивая в мире базилика. Изнутри она вся выложена и украшена отборными золотыми плитками. Из Ахаксума через 10 дней приходят в Агхуду, где властвует другой царь. Из Ангхуды за 12 дней прибываешь в Хаамеру; наконец, из Хаамеры три дня пути в Шауа [Шоа]. В этом городе живет священник Иоанн… Священник Иоанн зимой правит на своем троне в Хаамере, летом же живет и правит в Шауа. Этот государь носит имя Давид. Он властвует над 13 царями. Здесь я хочу назвать их имена и города, в которых живет каждый из них. Имена царей таковы: Хевесей, а его страна называется Хедда. Далее я буду писать имена царей с большой [буквы], а их страны — с маленькой: Хедамако, уэлика; Анубакси, доаро; Джойджа, негашим; Уэлеге, доненгир; Хентева, дамбиа; Беведин, мариа; Габруи, сераиу; Агадо, уакро; Резо, мааго; Ассаим, дамот; Беделамбиза, гейд; Сераха, айки.[5]
Хотя Эфиопия с IV в. была уже христианским государством (см. т. II, гл. 66), но бурное распространение ислама превратило ее в христианский остров среди мусульманского моря. На долгие годы фанатизм мусульман [91] отрезал эту страну от остального христианского мира. К тому же утвердившееся в Эфиопии коптское христианство значительно отклонялось от догм римско-католической церкви и считалось ересью. Поэтому в течение многих столетий не было стимула для возобновления утерянной связи и для попытки обойти мусульманский барьер. Во время крестовых походов, когда фанатическая ненависть мусульман к христианству достигла кульминационной точки, Эфиопия была почти совсем забыта.
Но рассмотренные выше события в монгольском мире и учреждение в XIII в. новых орденов доминиканцев и францисканцев, созданных для миссионерской деятельности в языческих странах,[6] привели к тому, что живее, чем когда-либо, стало желание не только направить на путь истинный самих язычников, но и по возможности побудить рассеянных среди них христиан еретиков к объединению с римской церковью.
Еще в своей булле от 7 октября 1245 г. папа Иннокентий IV (1243—1254) убедительно рекомендовал Францисканскому ордену принимать в свои ряды христиан, живших в языческих землях.[7] В позднейших буллах, посвященных миссионерской деятельности, все народы, которые предполагалось обратить в христианство, перечислялись в стереотипной последовательности. Однако отсюда нельзя сделать вывод, что ко всем этим народам действительно посылали миссионеров. Впрочем, следует полагать, что многие миссионеры все же проникали в языческие страны и действовали там, но никаких сведений об этом до нас не дошло. Можно считать доказанным, что, например, в 1260 г. в Сарае, на территории Золотой Орды, где за полтора десятилетия до этого Рубрук приобрел столь печальный опыт, уже существовала кустодия Францисканского ордена.[8]
Об одном таком миссионере — монахе-доминиканце, по имени Васинпаций, который был удачливым проповедником, мы узнаем из папской буллы ют 1267 г. Клементий IV (1265—1268), занимавший тогда папский престол, проявлял особую благосклонность к Доминиканскому ордену.[9] Он захотел, чтобы монах Васинпаций, вернувшийся из миссионерской поездки, продолжил свою деятельность в более широких масштабах, что отвечало склонности и желанию самого проповедника.[10] Вот почему Клементий направил 8 февраля 1267 г. цитировавшуюся в начале главы буллу магистру ордена Жану де Версей, призывая его послать миссионеров
Когда именно в Ватикане впервые узнали, что в мире чернокожих людей существовало христианское государство Эфиопия, теперь, пожалуй, уже не выяснишь. Судя по всему, это могло случиться не раньше XIII в.
Как показано выше (см. т. II, гл. 115), нельзя безоговорочно согласиться с предположением, что в XII в. папа состоял в переписке с негусом. С оговоркой можно считать, что приблизительно в 1230 г. известие о черных христианах-еретиках, обитавших в глубине Африки, впервые дошло до христианского населения Передней Азии и Европы. Именно в это время появились в Святой земле, в церкви на Масличной горе, черные христианские священники, возглавлявшиеся черным аббатом,[12] и принесли известие о христианском государстве Эфиопии. Это государство и позднее старалось поддерживать связи со Святой землей. В XIV в. на Голгофе в Иерусалиме долго стояла нубийская часовня.[13]
Когда с 1267 г. начались попытки с помощью монахов нищенствующих орденов развернуть миссионерскую деятельность также и в Эфиопии, то правящая группа амхаров была уже христианской. Но это не имело значения для тогдашней римской церкви, которая полагала, что миссионерская деятельность среди христиан-еретиков была столь же похвальна и необходима, как и среди язычников. Как известно, тот же папа через несколько месяцев в булле от 9 июля 1267 г. призывал к миссионерской деятельности в Константинополе, где утвердилась греческая церковь.[14]
Весьма вероятно, что в 1267 г. между папским престолом и эфиопским государством уже завязались какие-то сношения. Это подтверждается папской буллой, написанной 22 года спустя, 15 июля 1289 г., в которой папа Николай IV (1288—1292) обращается к
Доминиканский монах Иордан, или Журден, из Северака, прибывший в Индию как раз в эти десятилетия особенно энергичной миссионерской деятельности, дал в 1320 г. еще один повод возобновить попытку насаждения католицизма в Эфиопии.
Первоначально предполагалось направить Иордана в Китай. По дороге в эту страну он попал в Тебриз, а затем его корабль, застигнутый в море штормом, был вынужден зайти в Тхану у Бомбея. Здесь Иордан и остался.[16] В двух письмах, посланных этим миссионером в Европу (от 12 октября 1321 г. и от 20 января 1324 г.), он писал преимущественно о кончине четырех доминиканских монахов, принявших в Тхане мученическую смерть 1 апреля 1321 г. Но, кроме того, как следует из отрывка, приведенного в начале главы, Иордан поделился в письме и полученными им сведениями о том, как можно добраться до Эфиопии, и выразил свое «сердечное желание», чтобы его самого послали туда в качестве миссионера. Эта просьба не была удовлетворена: Иордана надолго оставили в Индии, а в 1328 г. он был рукоположен в сан епископа Колумбо.[17] Папа Иоанн XXII (1316—1334) полагал, что, находясь в этом сане, Иордан сумеет склонить индийских христиан-фомистов к союзу с римской церковью. Сам папа с этой же целью обратился к христианам-фомистам с письмом, датированным 8 апреля 1330 г. Текст этого письма приводится Райнальдом.[18] Итак, было сделано еще одно усилие обратить население Эфиопии в католическую веру.
Неоднократно утверждали, будто в 1316 г. состоялось еще одно путешествие миссионеров в Эфиопию.[19] В 1675 г. Фонтана даже называл имена доминиканцев, принявших участие в этой миссии: Грима, Аргай, Луанос, Панталеон, Сама, Алеп, Ассен, Агулоза и монахиня Име. Путешествие это якобы длилось с 1316 по 1318 г. Однако никакими документальными доказательствами это сообщение не подтверждается. Возможно, что дата указана неправильно и на самом деле речь идет о единственной серьезной попытке миссионерской деятельности в Эфиопии, относящейся к 1329 г. В этом году папа Иоанн XXII в булле от 1 октября, изданной в Авиньоне, обратился ко всем католическим приходам, рассеянным в странах «сарацин, язычников, греков, болгар, куманов, иберов, аланов, хазар, готов, сирийцев, рутенов, яковитов, нубийцев, несториан, грузин, армян, индийцев, кочевников и других неверных народов Востока и Севера», призывая их к объединению [94] всех христианских исповеданий.[20] Одновременно в Эфиопию была вторично направлена миссия доминиканцев.[21] Об их делах и судьбах известно крайне мало. Даже имена миссионеров до нас не дошли, если только не о них упомянул Фонтана. Сообщается лишь, что несколько аборигенов было склонено к обращению в католическую веру, в том числе два царевича. Одного из них звали Таклаверет Шевани, а другой принял при крещении имя Филипп.[22] Заметным успехом было основание в Донголе епархии, вверенной доминиканскому монаху Бартоломео из Тиволи, который, вероятно, принимал участие в миссионерской деятельности.[23] Об этой епархии «в царстве священника Иоанна» сообщает нам «Книга познания» («Libro del Conoscimiento»), рассказывающая о фантастическом кругосветном путешествии (см. гл. 144). Впрочем, эта епархия, видимо, никакой роли не играла и существовала только на бумаге. Кроме Бартоломео из Тиволи, который был епископом Донголы приблизительно до 1350 г., других римских епископов там не было.[24]
Как бы то ни было, но и в XIII и XIV вв. нити, протянутые из Рима в Эфиопию, оставались крайне тонкими; но именно потому, что на Африканском материке так долго существовало недоступное для внешнего влияния несомненно христианское государство, сама эта страна и ее властители давала пищу для фантастических вымыслов. Скрытая за их завесой Эфиопия казалась единственной и подлинной страной «священника Иоанна». Ведь в Азии XIII в. нигде этого легендарного государства обнаружить не удалось. Теперь всем хотелось, чтобы страна «священника Иоанна» находилась в «африканской Индии», и эта легенда, как мы еще покажем, играла решающую роль в течение XV в. во всех португальских открытиях.[25] Какими нелепыми были представления о связи между Индией и Эфиопией, показывает одно место из книги Карпини, где он говорит об индийских «черных Саррацинах, которые именуются Эфиопами».[26]
И в XV в. папа тоже не смог добиться иных связей с Эфиопией, кроме обмена дружественными посольствами (см. т. IV, гл. 169). В 1439 г. на Флорентийском соборе серьезно рассматривался вопрос об объединении католической и коптской церквей; однако эта попытка снова потерпела крах. Альтанер правильно разъяснил причины этой неудачи:
«Жители Востока не понимали значения такого объединения для религии и церкви. Опыт многовековой истории их страны мешал им признать [95] догматическую необходимость новой ориентации, тем более что это не диктовалось никакими религиозными побуждениями и должно было привести к отказу от независимости их церкви, к которой они издавна привыкли».[27]
Впрочем, нельзя не признать, что прилагавшиеся в течение целых 200 лет усилия установить связь с Эфиопией как с мнимым государством «священника Иоанна» в значительной мере объяснялись политическими соображениями. Мы еще покажем, как сильно эти политические расчеты повлияли на деятельность принца Генриха Мореплавателя. Немаловажную роль сыграли они и в засылке миссионеров в Эфиопию начиная с 1329 г. Вряд ли можно считать случайностью, что незадолго до этого, примерно в 1320 г., Марино Санудо, ревностный сторонник идеи расширения политического влияния христианских стран, горячо ратовал за теснейший союз с христианским государством Эфиопией для борьбы с исламом.[28] С 1439 г. усиленные старания папы склонить к союзу с ним христиан Эфиопии явно объяснялись надеждой на их вовлечение в борьбу против турецкой опасности.
Следует еще сказать несколько слов по поводу средневекового путеводителя по Эфиопии, отрывок из которого приведен в начале главы. Из него мы узнаем, как с течением времени все прочнее утверждалось представление о том, что истинный «священник Иоанн» будто бы находится в Эфиопии. Но в связи с этим все сильнее становилось также заблуждение, будто Эфиопия находится в Индии. Ведь «священника Иоанна» считали индийским царем. «Африканская Индия» стала под конец таким общераспространенным понятием, что путеводитель даже сферу деятельности апостола Фомы и его могилу переносит в Африку!
Глава 126. Путешествие в Китай Марко Поло
(1271—1295 гг.)
(Гл. II). В то время, когда Балдуин[1] был императором в Константинополе, то есть в 1250 г.,[2] два брата — Николай Поло, отец Марко, и Матвей Поло — находились тоже там; пришли они туда с товарами из Венеции; были они из хорошего роду, умны и сметливы. Посоветовались они между собой, да и решили итти в Великое море за наживой да за прибылью. Накупили всяких драгоценностей да поплыли из Константинополя в Солдадию [Судак].
(Гл. III). Пришли они в Солдадию и решили итти далее. И что же? Вышли из города и пустились в путь; по дороге с ними ничего не случилось; так-то они и прибыли к Барка-хану, что татарами владел и жил в Волгаре да в Сарае. С большим почетом принял Барка Николая с Матвеем; обрадовался он их приходу…
Целый год прожили братья в земле Барка-хана, и началась тут война между ним и Алау,[3] владетелем восточных татар… А по дорогам, в то время как они воевали да сражались, ходить вовсе нельзя было, всех в плен забирали. Бывало это на той стороне, откуда братья пришли, вперед же можно было итти. Стали братья совещаться: в Константинополь с товарами нам возвращаться нельзя, так пойдем вперед, по восточной дороге, оттуда можем и назад поворотить. Собрались, да и вышли из Болгара. Пошли они к городу, что был на границе земли западного царя и назывался Укака. Выйдя отсюда, переправились через реку Тигри[4] и семнадцать дней шли пустынею… [вклейка]
(Гл. IV). Перейдя через пустыню, пришли они в Бухару. Город большой, величавый. Бухарою зовется и вся страна. Царствовал там Барак. Во всей Персии Бухара самый лучший город…
И когда они там жили, пришло посольство отАлау [Хулагу], восточного царя, к Кублаю, великому царю всех татар. Подивился немало посланник, увидев Николая и Матвея; в той стране никогда не доводилось ему встречать латинян.
Поделиться книгой: