Грязная сказка

— А ты, я смотрю, упрямый, — без этих адских каблуков и в джинсах она выглядит как обычная девчонка, только волосы слишком яркие. Но ей единственной это действительно идёт.

— Ты меня избегаешь, — он засовывает руки поглубже в карманы брюк.

— Я же сказала, что не работаю с клиентами. Зачем ты постоянно меня заказываешь?

— Хочу тебя.

— Видеть? — она подходит так близко, что вот-вот упрётся подбородком в его грудь.

— Нет, просто тебя хочу.

Он не вытаскивает руки, не прикасается, не пытается её обнять. Это поединок взглядов: её насмешливого и его спокойного.

— Думаешь, договоримся? — выдыхает она ему в лицо мятным запахом жевательной резинки.

— Один же раз ты меня уже выбрала. Вдруг выберешь и второй?

— А если не выберу?

— Значит, дура.

Он достаёт из кармана ключи. Не глядя на девушку, отключает с брелка сигнализацию. И идёт к машине, из глубины переулка приветливо моргнувшей ему фарами.

— А выберу, буду дурой вдвойне! — кричит она ему в спину.

— Тебе решать! — не останавливается он.

Он не поворачивается, но сердце замирает и губы невольно растягиваются в улыбку, когда он слышит, что она за ним бежит.

— Ладно, чёрт с тобой, — она догоняет его у самой машины. — Тебя ведь Влад зовут?

— Для тебя просто «милый», — он открывает ей дверь, приглашая рукой.

— Слышь, милый, — наступает она ему на ногу. — Ты только сильно-то не зазнавайся.

«Чёрт, а больно!» — он позволяет себе сморщиться, только, когда она исчезает на сиденье, и обходит машину с тыла, слегка прихрамывая.

— Куда едем?

— К тебе, конечно. У тебя же есть кровать? — она открывает окно и выплёвывает жвачку. — Я всю ночь работала. И я смертельно хочу спать.

Он никого не приводит домой. Разве что старые школьные друзья иногда заскакивают, но и те разъехались на лето по заграницам. А он, наоборот, прилетел на каникулы из Лондона домой. И шатается совершенно без дела, просаживая деньги в барах и снимая девушек на ночь, которых таскает в окрестные гостиницы.

От скуки он и затесался в этот бордель. Но там оказалось всё так же банально, как и за бесплатно. Разве что девушки вели себя раскованней, не приходилось долго уговаривать, правдами-неправдами разводить на анал, и вообще затрачивать массу неоправданных усилий.

Но эта рыжая, с татуировкой бабочки на копчике… Что-то в ней было, что он определил для себя словом «мало». Её было мало. Тот час, на который он заказал девушку, и даже не её, пролетел так быстро, а послевкусие осталось таким ярким, что он определённо хотел ещё.

Ради этого «ещё» он сделал уже так много. Чего не делал никогда. Никогда не встречал, никогда не ждал, никогда не приводил к себе домой. Девчонки сами бегали за ним, и он выбрал самый простой способ как избавляться от их навязчивого внимания — говорил правду.

Он собирался просто затрахать эту «бабочку» до изнеможения и забыть, наконец.

Но после душа она выползла такая уставшая, что он снова сделал то, что никогда не делал — позволил ей спать в своей постели. Просто спать. И после трёх бессонных ночей караула у дверей клуба, он укрылся с ней одним одеялом и тоже уснул.

И проснулся, ощущая её тепло и покой. Долгожданный, безмятежный благодатный покой, который должен был настать только после её ухода, а он к ней даже ещё не прикоснулся.

Она спит тихо-тихо, как мышка. И пахнет его шампунем. И улыбается ему во сне, когда он целует её в плечо. Его простреливает током от лёгкого прикосновения к её коже.

Футболка задралась. Рука скользит, обрисовывая контуры её фигуры. Нежная кожа. Острый выступ бедра. Плоский живот. Гладкий лобок. Она сжимает его пальцы бёдрами. Он изнемогает от желания её любить.

— Ты куда-то торопишься? — она не открывает глаза.

— Нет, — он пытается дотянуться ниже, но она держит его так же надёжно как свой шест.

— Тогда начти не с паровоза, а с последнего вагона. И это будет незабываемое путешествие для нас двоих.

Он убирает одеяло, она снимает футболку. И он начинает с того, от чего уже не может отвести взгляд.

Грудь. Он ласкает её языком, он сжимает её руками, он хочет умереть, уткнувшись носом в эти холмы, но не раньше, чем пройдётся языком по шее и сорвёт с этих губ поцелуй.

Она всё ещё пахнет мятной жвачкой, и кончик её языка скользит по его губам, трётся о его язык, забирается внутрь. Его пальцы в её волосах. Он целует её взасос, заставляя задыхаться. Даёт возможность вдохнуть и вновь задерживает дыхание, накрывая её губы, чувствуя, как волшебно начинает кружиться голова.

Но она переворачивает его на спину и теперь это её пеший поход, оставляющий прохладный влажный след на его груди, на животе, в паху.

Он вцепляется в простыню, обожая её губы, её руки, её ритмичные движения, чувствуя, как она заглатывает его целиком, понимая, что если он её не остановит, то на этом всё бесславно и закончится.

Она останавливается сама, оставляя его друга в латексном чехольчике. Когда она только успела? Но, пока он решает эту задачку, она уже сверху. Она уже скачет, его шикарная наездница. Его Боливар выдержит и не двоих. И он очень любит эту позу, ведь у него ещё есть две свободных руки, которые не дают ей скучать.

Идеальным аллюром, переходя с шага в рысь и устремляясь в галоп, она заканчивает эту конную пробежку, и он прижимает её к себе, ещё легонько подрагивающую в его объятьях.

Закончить так быстро не входило в его планы. Он даёт ей отдохнуть, и разворачивает её спиной, подтягивая к краю кровати. И у него снова две не занятых руки, а у неё столько приятных округлостей для них.

Она стонет, она выгибается, она орёт, срывая простыни, а потом снова замирает в его руках, вся мокрая, с каплями пота стекающими по спине.

— Ты живёшь один? — она откидывает голову в изнеможении, ложась затылком на его плечо.

— Ну, соседи у меня точно есть, — играет он пальцами с её затвердевшими сосками. — И они тебя слышат.

— Пусть слышат. Я буду ещё.

Она поднимается, падает на кровать ничком, но потом переворачивается и сгибает ноги. С подножия кровати как с подножия горы, открывается великолепный вид на аккуратную пещерку, в которой всё ещё хочется спрятаться его усталому путнику, а может даже остаться жить. Навсегда.

День уже клонится к вечеру, но после двух чашек кофе она всё ещё кричит: «Хочу ещё!».

— Я могу продолжать бесконечно, но ты завтра не сможешь ходить, — он чувствует животом, что она дрожит как натянутая тетива.

— Тогда выгони меня, — глаза смеются из-под приоткрытых ресниц.

— После того, как я с таким трудом затянул тебя в свои сети? — он целует её в висок и шепчет в ухо. — Ни за что. У нас ещё вся ночь впереди.

— Ах ты, паучара! — она пытается выскользнуть из-под него, но сдаётся. — Давай начнём прямо сейчас?

— Давай! Но предлагаю поискать что-нибудь на ужин.

— Я буду слона, средней прожарки, желательно целиком.

— А мне пару бочек вина и на десерт ещё одну свеженькую подружку, а то эта что-то подустала.

— Нет, нет, я ещё жива, — она закрывает глаза, и он целует её в каждый, а потом идёт на кухню, надеясь найти в холодильнике хоть что-нибудь съестное.

Холодильник неожиданно набит едой под завязку. Матушка, уезжая на несколько дней по делам, явно позаботилась о своём студенте.

— Ого! — заглядывает Таня из-за его плеча в подсвеченное нутро гудящего агрегата. — Ты ограбил магазин?

— Это матушка. У неё культ еды и свой супермаркет.

Он выкидывает на стол упаковки с закусками, достаёт бутылку шампанского.

— Так ты богатый наследник? — помогает ему девушка накрывать на стол.

И он следит за ней исподтишка. Как она заправляет за ухо волосы, как облизывает пальцы, как трёт нос тыльной стороной ладони. И ловит себя на том, что улыбается.

— Что? — поднимает она глаза.

— Ты красивая.

— Ааа, — тянет она равнодушно. — Я знаю.

— А чем занимаешься? Учишься где-нибудь?

— Учусь. На инязе.

— Значит, летом зарабатываешь на следующий курс? — он составляет тарелки на поднос. — Пойдём.

— Да, зарабатываю. На учёбу, на еду, на жильё.

— Ты сирота что ли? — он составляет тарелки на низкий столик и опускается на ковёр.

— А ты видимо безотцовщина? — присоединяется она, вручая ему бутылку.

— Мой отец умер.

— Сочувствую. А мой француз.

— Сочувствовать?

С хлопком открывается бутылка.

— Обычно завидуют.

— Ты сказала как-то без особого восторга, — он наполняет бокал и протягивает.

— И всё же он буржуа, у нас свой замок.

— Серьёзно? — он улыбается, поднимает свой бокал. — Замок, буржуа. Мне со своей торговой сетью как-то даже неловко.

— Звучит как плохая шутка, правда? — смеётся она. Но именно потому, как она смеётся, понятно, что она не врёт.

— Мадемуазель…

— Бонье, — подсказывает она.

— Мадемуазель Бонье, позвольте поднять этот бокал за то, чтобы все ваши мечты сбылись.

— А я выпью, месье Назаров, чтобы сбывались ваши планы, а мечтали вы о несбыточном.

«А она интересная штучка, — подумал он прежде чем их бокалы встретились. — Можно ещё разок замутить».

Глава 4

Двенадцать лет назад

ТАНЯ

«Пусть у нас будет завтра!» — подумала она, прежде чем услышала мелодичный звон хрусталя.

И у них было завтра. Они встречали его там же, где вчера. В его постели, в объятиях друг друга.

Она тихонько выскользнула из-под одеяла, стараясь не разбудить парня. И собирала свои вещи, стараясь не застонать от боли. Он оказался прав — она едва переставляла ноги. Болело всё.

Уже беспощадно жарило солнце, когда она телепалась домой в стареньком трамвае. Доехать, завалится спать, а вечером опять к станку — ни о чём больше не хотелось думать.

«Как я буду сегодня работать?»

«Как я буду это замазывать? — изучала она в зеркале багровый засос на шее. — Сука! Ненавижу этих метящих территорию кобелей!»

Обидно, что она даже не заметила, когда он его поставил. Но она знала на что идёт. Он не робкий маменький сыночек, а смазливый засранец. Но всё же такой подлости от него не ожидала.

Настроение испортилось. В животе урчало от голода. Она достала из холодильника два последних яйца и потащилась на общую кухню готовить.