Помоги проекту - поделись книгой:
Уже много лет спустя выяснилось, что пушка для Смолина была украдена другая, с другого конца Кремлевской стены послушными громилами, принесена на Антроповы ямы и возвращена в Кремль, а первая так и исчезла.
В вреклонных годах умер Смолин бездетным. Пережила только черепаха. При описи имущества, которое в то время, коне но, не все в овись попало, найдено было в его спальне два ведра золотых и серебряных часов, цепочек и портсигаров. Громилы и карманники очень соболезновали:
— Сколько добра-то у нас пропало! Оно ведь все наше добро было… Ежели бы знать, что умрет Андрей Михайлович, — прямо голыми руками бери!
Десятки лет околачивался при кварталах сыщиком Смолин. Много легенд по Сухаревке ходило о нем…»
Аркадий Францевич Кошко стал достойным продолжателем традиций, заложенных Путилиным, и даже во многом превзошел своего именитого предшественника. Начав свою работу в полиции инспектором по уголовным делам в Риге, он тоже частенько переодевался бродягой и бродил по притонам, чтобы лучше понять дно общества и преступный мир. А венцом его карьеры стала служба в Москве в должности начальника сыскной полиции. Правда, этот период поначалу складывался для него совсем непросто.
Цитата из воспоминаний А. Кошко: «Помню в первый год моего пребывания в Москве, я на Рождество чуть не сошел с ума от огорчения. 27 декабря было зарегистрировано до шестидесяти крупных краж с подкопами, взломами, выплавливанием несгораемых шкафов и т. п., а о мелких кражах и говорить нечего: их оказалось в этот день более тысячи. Из этих цифр следовало, что город наводнен мазурьем, и мне надлежит вымести из него этих паразитов». Далее Аркадий Францевич подробно рассказывает, как же ему этого удалось добиться. Его главным козырем стали грандиозные облавы, в которых задействовалась более тысячи городовых и других полицейских чинов. В режиме строжайшей конспирации оцеплялись целые районы города. Кошко писал: «Когда подлежащие осмотру районы были уже окружены полицией, в назначенный час мне подавался автомобиль, и я в сопровождении трех-четырех хроникеров выезжал на место действия, а на следующее же утро в газетах появлялись подробные мелодраматичные отчеты, не лишенные жути, образности и фантазии, сообразно индивидуальным свойствам их авторов. Помнятся мне несколько таких моих выездов к Хитрову рынку, в так называемые Кулаковские дома. Эти вертепы, эти клоаки, эти очаги физической и моральной заразы, достойны описания…..Если бы произвести химический анализ воздуха этих помещений, то надо думать, что, наперекор законам природы, кислорода в нем не оказалось бы совсем. Что же представляли из себя обитатели этого логовища? Мне кажется, что суммируя героев горьковского «Дна» с героями купринской «Ямы» и возведя эту компанию в куб, можно было бы получить лишь приблизительное представление об обитателях Кулаковских ночлежных квартир».
Весьма интересным и выглядят слова А. Кошко о том, как полиция обращалась с задержанными «отбросами общества» в таких вертепах и клоаках: «Приведенные в участки поились в 6 часов утра горячим чаем, каждому выдавался фунт хлеба и кусок сахару. На следующий же день им распределялось тюремное белье, обувь и одежда, и, согретые, одетые и накормленные люди препровождались в сыскную полицию, где мы приступали к выяснению личности каждого».
Аркадий Францевич добился своего: «Предпраздничные облавы дали прекрасные результаты, и помнится мне, что на четвертый год моего пребывания в Москве была Пасха, не ознаменовавшаяся ни одной крупной кражей. Рекорд был побит, и я был доволен!..»
При Кошко, руководимая им российская сыскная полиция, стала одной из лучших в мире по организации работы и по результатам. Аркадий Францевич развивал использование сыскной полицией достижений криминалистики: дактилоскопии и метода Бертильона. При нем значительно улучшилась оперативная работа, а порой сыщики и сами успешно внедрялись в преступную среду. При московской сыскной полиции появились штатный гример и парикмахер. Улучшить работу полицейского аппарата Кошко сумел за счет создания «службы собственной безопасности». 20 «суперагентов», имена и адреса которых были известны только ему, контролировали проверяющих. Некоторые из новшеств, введенных Аркадием Францевичем, взял на вооружение Скотланд-Ярд. А подлинным триумфом Кошко стал 1913 год, когда в Швейцарии, на Международном съезде криминалистов, русская сыскная полиция была признана лучшей в мире по раскрываемости преступлений.
После Октябрьской революции Аркадий Кошко вынужден был эмигрировать. Оторванный от родины, растерявший многих близких, утративший средства, он после долгих мытарств и странствий оказался в Париже, где вел жизнь скромную и серую. Но там, в эмиграции написал книгу очерков о своей работе в полиции. Недавно она под названием «Король сыска» вышла и в России, которой он верой и правдой служил много лет.
По мемуарам А. Кошко можно составить определенное впечатление и о главном сыщике Москвы и о том, как работала дореволюционная полиция. И в них невольно бросается в глаза некое человечное, даже где-то доброе отношение Аркадия Францевича к задержанным преступникам. Причем, мягким человеком его назвать нельзя. Просто он умел быть разным. На шулера Прутянского нахально «качавшего» права, Кошко «наехал» столь резко, что тот со страху перепутал входные двери с дверцами шкафа. А доброта помогла ему успешно раскрыть кражу из Кремля:
Из святыни Руси — иконы Владимирской Божьей Матери, хранящейся в Успенском соборе злоумышленник выковырял и похитил несколько драгоценных камней, в том числе уникальный изумруд величиной со спичечную коробку. Говоря сегодняшним языком, данное преступление стояло на контроле у самого государя императора. И раскрытие его стало делом чести для начальника сыскной полиции. Задержать вора Кошко удалось, но драгоценностей при нем не обнаружили. Вместо того, чтобы немедленно начать допрос злоумышленника и вытрясти из него душу, Аркадий Францевич прежде всего позаботился о задержанном. Поскольку тот был голодным и поистрепавшимся, Кошко начал с того, что привез для него одежду своего старшего сына. Вора помыли и переодели. А потом еще и накормили, заказав еду в ближайшем ресторане. Перед таким обходительным отношением похититель не смог устоять, он добровольно выдал драгоценности, а потом на суде в своем последнем слове заявил:
— Одно могу сказать, господа правосудие, что ежели бы не господин Кошкин, то не видать бы вам бруллиантов!..
Аркадий Францевич раскрыл немало сложных и жестоких преступлений. Но, может быть, самым веселым из его дел стало такое:
В приемной, при Московской сыскной полиции, был вывешен, по моему распоряжению, плакат, в котором говорилось, что начальник сыскной полиции при принимает по делам службы от такого и до такого-то часа, а в случаях, не терпящих отлагательства, — в любой час дня и ночи.
Однажды, как-то ранней весной, я засиделся в служебном кабинете до позднего вечера, разбираясь в ряде срочных дел, как вдруг, около полуночи, слышу, подкатывается к управлению автомобиль, и вскоре дежурный чиновник докладывает:
— Господин начальник, там какая-то дама в трауре желает непременно вас видеть.
— Меня? В такую пору?
— Да, я ей предлагал в общем порядке сделать заявление, но она, указывая на плакат, говорит, что дело не терпит отлагательства, и непременно желает обратиться к вам лично.
Я с досадою пожал плечами:
— Ну, что же, зовите.
Ко мне в кабинет вошла еще не старая женщина, довольно миловидная, вся в черном, с крепом на голове и, подойдя к столу, упала в кресло. Закрыв лицо платочком, она, слова не говоря, принялась рыдать.
— Бога ради, сударыня, успокойтесь, не волнуйтесь и расскажите, в чем дело?
Барыня продолжала рыдать, и вскоре у нее началась икота, нервный смех, словом, все признаки истерики. Я поспешно предложил стакан воды и, дав время успокоиться, снова спросил:
— Скажите, что случилось?
— Ах, мое горе безгранично, я так потрясена.
— Я вас слушаю, сударыня, говорите.
— Господин начальник, у меня пропал кот Альфред!..
Я от неожиданности разинул рот, вытаращил глаза, а в душе поднялась волна негодования.
«Ах ты, дурища этакая!..» — подумал я, но не успел произнести слова, как моя странная посетительница трещала безудержно, безнадежно, не переводя дыхания
— Да, господин начальник, чудный, дивный, несравненный сибирский кот, с этакими зелеными глазищами и огромными, пушистыми усами, — и дама, вы таращив глаза и надув щеки, постаралась изобразить всю красоту пропавшего кота.
— Послушайте, сударыня, неужели вы думаете, у меня есть время заниматься подобными пустяками Сделайте ваше заявление в моей канцелярии, и меры розыску вашего животного будут приняты.
— Ах, как вы можете, господин начальник, называть постигшее меня горе пустяками!.. Хороши пустяки, когда я не ем, не сплю и лишилась покоя. да знаете ли вы, что Альфреда моего я любила больше мужа больше жизни (тут дама истерично взвизгнула), да и как можно было не обожать его? Ведь это был не только красавец, но и удивительный ум. Ах, господин начальник, до чего он был умен! Скажешь ему, бывало, Альфред, прыг мне на плечо, и он тотчас же, изогнув грациозно спину и взмахнув хвостом, делал тигровый прыжок и оказывался моментально на плече!..
— Послушайте, сударыня, — начал было я, но она перебила:
— И заботилась же я, г. начальник, о моем милом котике! Я не только внимательно следила за его желудком, но и стремилась предугадывать все его желания.
Дама опять заплакала.
— Так, может, его никто и не крал? — сказал я, сдерживая улыбку. — А он просто покинул вас и бродит сейчас где-нибудь по крышам. Не забывайте, сударыня, ведь март месяц!
Моя собеседница презрительно на меня поглядела и, пожав плечами, сухо, но с достоинством промолвила:
— Мой Альфред никогда подобной подлости не сделал бы.
Я нажал кнопку и вызвал в кабинет агента Никанорова.
При Московской сыскной полиции имелся так называемый летучий отряд из 40 примерно человек. В него входили специалисты по разным отраслям розыска. В нем имелись: лошадники, коровники, собачники и кошатники, магазинщики и театралы — названия, происходящие от сферы их деятельности. Для читателя такое подразделение покажется, быть может, и странным, жду тем оно необходимо, так как, во-первых, кражи резко отличаются друг от друга способами их выполнения, а во-вторых, места сбыта ворованного различны. Следовательно, весьма важно иметь постоянных агентов, специализирующихся каждый в своей области.
Вызванный мною Никифоров был кошатником и собачником и проявлял недюжинные способности в своем деле. Словно сама природа создала его для этого амплуа. Даже в его внешности было что-то собачье: сильно вывернутые ноги, как у таксы, манера склонять зову набок, прислушиваясь, и способность при волнении заметно шевелить ушами.
Описав приметы пропавшего кота, я приказал Никифорову, особенно на этот раз, постараться.
После долгих слез, заклинаний и мольбы дама, наконец, отпустила мою душу на покаяние, и, вернувшись домой, я, утомленный, крепко заснул.
Во сне я видел Альфреда.
На следующее утро, едва усевшись в своем кабинете, я был потревожен Никифоровым, вошедшим ко мне большим узлом в руках.
Альфред был найден!
Когда я на письменном столе развязал узел, то нем оказался действительно очаровательный сибирский кот, каковой, изогнув колесом затекшую спину, принялся разевать розовый ротик и беззвучно мяукать.
— Куда прикажете его деть? — спросил Никифоров
— Да посадите пока в свободную камеру, но не забудьте закрыть окно.
— Слушаю, г. начальник.
Я позвонил даме по телефону, прося явиться за найденным Альфредом. В трубку я услышал лишь задушевный крик.
Через четверть часа она примчалась на автомобиле и, сияющая, ворвалась ко мне в кабинет.
— О, благодарю, благодарю вас, господин начальник!.. Недаром же я обратилась именно к вам! Я знала, что нет для вас невозможного. Неужели, неужели мой Альфред найден?! — и она крепко потрясла мне руку. — Но где же он?
— Сейчас вам его принесут. Он посажен в камеру.
— О!.. В камеру!.. Господин начальник!.. — укоризненно протянула она.
— Не мог же я его хранить на сердце, сударыня?!
— Конечно, ну, а все-таки!..
Трудно описать дикую радость ее, когда появился Никифоров, любовно неся в руках Альфреда. Слез умиления, безумные поцелуи, тискание, прижимание к сердцу. Альфред тут же проявил свой недюжинный ум и явно признал хозяйку.
— Г. начальник, разрешите мне поблагодарить вашего дорогого, милого, симпатичного Никифорова?
— Пожалуйста, сударыня, я ничего не имею…
Каково было мое удивление, когда она вынула пятисотрублевую бумажку, прося передать ее Никифорову.
— Нет, нет, сударыня, такой суммы я принять не позволю: вы избалуете мне людей. да, наконец, же вы хотите, чтобы завтра же Альфред ваш опять исчез? Нет, не вводите людей в искушение.
Наконец уговорились на 100 рублях, и обрадованный Никифоров, получив столь неожиданную награду долго и упорно шевелил в этот день ушами.
В губернских и уездных городах сыскные отделения создавались позже нежели в столичных и, надо сказать, что это дело шло с изрядным скрипом. Например, одну такую историю рассказывает уральский писатель Виктор Воробьев в своей книге «Легенды свердловского сыска». Вкратце суть ее такова:
Екатеринбургский полицмейстер Ключников вышел из чинов наружной полиции и с изрядным скептицизмом относился к возможностям сыска. Он был убежден, что главная фигура в полиции — это квартальный, и всегда отстаивал свое мнение. Поэтому предложение Сушинского о создании в Екатеринбурге сыскного отделения встретил без особого энтузиазма и стал говорить варшавянину, что вряд ли приезжие сыщики сумеют проявить себя в Екатеринбурге, поскольку местный преступный мир сразу выявит чужака.
— Позвольте моим коллегам немедленно продемонстрировать свои профессиональные навыки, — предложил Сушинский.
Ключников кивнул. Варшавянин вышел и тут же вернулся в сопровождении двух молодых людей весьма представительного вида. Черноусые, с модными бакенбардами, одетые во фраки они производили впечатление завсегдатаев великосветских столичных салонов. У Ключникова даже мелькнула мысль не проверяющие ли это из столицы. Но Сушинский поспешил представить визитеров:
— Полицейские надзиратели Люблинского сыскного отделения Иван Эрет и Александр Жидков.
— Манеры поведения у вас, господа, отменные. Ни дать, ни взять — чиновники из высших государственных сфер. За полицейских надзирателей я бы вас никогда не принял, — отметил Ключников. — Но сможете ли вы сойти за своих среди простонародья?
Эрет и Жидков вышли из кабинета, а вскоре вернулись совсем в другом обличьи. Теперь их можно было принять не за чиновников, а за извозчиков, половых или даже за не совсем опустившихся бродяг.
— Я поражен! — улыбнулся Ключников, и тут же добавил: — Но буду поражен еще более, если вы поможете нам поймать банду «Пиковый валет»
Вскоре городская управа разместила временное сыскное отделение в арендованном у домовладельца Александрова помещении, так называемых «Александровских номерах», располагавшихся на берегу реки Исеть у каменного моста по Покровскому проспекту (ныне ул. Малышева, дом не сохранился). Сыщики приступили к работе с июня, но очень быстро проявили свой высокий профессионализм. Ими был раскрыт ряд весьма серьезных преступлений.
Криминогенная ситуация в Екатеринбурге была в те годы весьма непростой. По городу, наводя страх на обывателей, ползли слухи о дерзких бандах с громкими названиями. «Рыцари кинжала», «Серые волки», «Таежные братья», «Пиковые валеты». И слухи эти отнюдь не были беспочвенными. Однако при участии появившегося сыскного отделения полиции удалось взять ситуацию под контроль. По преступности был нанесен серьезный удар и развеяны многие мифы об ее силе. Так, уже через две недели, как сыщики приступили к работе, они сумели выйти на след членов банды «Пиковый валет», которыми оказались учащиеся Шадринского реального училища. Приезжая в Екатеринбург на короткое время, они совершали преступление, а потом отбывали в Шадринск. Потому и долгое время оставались неуловимы. Задержанные безусые юнцы отнюдь не напоминали тех громил, которых рисовала людская молва и воображение напуганных обывателей. А ликвидация банды «Пиковые валеты» благотворно повлияла на настроения в городе. Через некоторое время сыщикам удалось справиться и с еще одной бандой — «Рыцари кинжала», которую организовали беженцы с оккупированной территории. Их главарь, узнав, что им серьезно интересуется полиция, покончил жизнь самоубийством. Хорошая работа сыщиков заставила Ключникова пересмотреть свои взгляды на создание в Екатеринбурге постоянного сыскного отделения. Из скептика он превратился в поборника этой идеи.
25 октября 1916 года на экстренном заседании Городской Думы было обсуждено ходатайство Екатеринбургского полицмейстера Н. О. Ключникова «об оставлении навсегда в городе сыскного отделения». В своем докладе полицмейстер отметил: «Всем известно, что в Екатеринбурге кражи и другие преступления, нередко очень дерзкие, составляют очень частое явление. Борьба с преступлениями для чинов наружной полиции, преобремененных другими обязанностями, стала непосильна. Это осознало и высшее Российское правительство, сформировав в Екатеринбурге временное сыскное отделение. Несмотря на то, что последнее функционировало всего лишь около 3 месяцев, польза от его деятельности проявилась с первых же дней. За это время все большие кражи и другие важные преступления были раскрыты, много профессиональных преступников задержано и заключено в тюрьму, благодаря чему число преступлений резко сократилось».
ВЕТРЫ РЕВОЛЮЦИИ С ДОЖДЕМ ИЗ ПУЛЬ И ГРАДОМ ИЗ БОМБ
Вторая половина XIX века в России ознаменовалась брожением умов и ухудшением криминогенной ситуации, вследствие новых политических веяний. Появилось несколько организаций, члены которых, уверовав в идеи социалистической утопии, не желали удовлетворяться плавным течением либеральных реформ и стремились разом в одночасье разрешить все социальные проблемы государства. Увы, путь для этого они выбрали разрушительный. Экстремистски настроенные анархисты и народники подняли в стране волну террора. Власти попытались подавить ее путем репрессий, но это только усилило конфронтацию в обществе. Негативную роль сыграл в то время процесс над Верой Засулич. Под овацию публики она была оправдана судом присяжных после покушения на петербургского градоначальника Ф. Трепова. Революционеры решили, что народ сочувствует террору.
После выстрела Засулич по стране прокатилась волна террористических акций. Казни причастных к ним революционеров только подлили масла в огонь. Весьма показательна в этом плане настоящая охота, развязанная народовольцами на царя-освободителя Александра II. Первое известное покушение на священную особу монарха устроил член тайного общества «Организация» Каракозов 4 апреля 1866 года у ворот Летнего сада. Через год 25 мая 1867 г. его примеру последовал поляк Березовский. В Париже он подстерег следовавший через Булонский парк экипаж, в котором находились императоры России и Франции, и выстрелил по нему. Двуствольный пистолет его разорвало от слишком сильного заряда, а при этом уклонилось и направление пули. В результате была ранена лошадь шталмейстера, сопровождавшего экипаж. Потом в Александра II стрелял член организации «Земля и воля» Соловьев. 2 апреля 1879 г. во время прогулки царя на Дворцовой площади он бросился на него с револьвером. В тот раз Александр II также не пострадал, зато был ранен подоспевший полицейский.
Потом народовольцы дважды закладывали мины под железнодорожные рельсы, подкарауливая царский поезд. Один раз взрывной механизм не сработал, в другой — был пущен под откос не тот поезд. 5 февраля 1880 г. народоволец Халтурин заложил огромный заряд динамита под царскую столовую в Зимнем дворце. От взрыва погибло 8 солдат.
Положить конец кровавой войне между властью и революционерами попытался новый министр внутренних дел Михаил Лорис-Меликов. Причем, через неделю после назначения в феврале 1880 г. и на него было устроено покушение. По инициативе Лорес-Меликова было снято несколько непопулярных в народе министров, ограничена цензура и расформировано Третье отделение, которое особенно усердствовало в проведении репрессий против революционеров. Под руководством министра внутренних дел начала разрабатываться программа либеральных реформ на ближайшие годы. Однако претвориться в жизнь этим реформам было не суждено. Народовольцы не желали останавливаться и достигли таки своей цели.
1 марта 1881 г. в третьем часу пополудни Александр II возвращался во дворец. Когда он со свитой выехал на Екатерининский канал, раздался взрыв. Карету царя тряхнуло и окутало дымом. Кучер прибавил ходу, но Александр велел остановиться. Выбравшись наружу, он увидел двух окровавленных казаков и корчившегося от боли мальчика, случайно оказавшегося рядом. Поодаль стоял задержанный прохожими бомбист. Александр склонился над затихшим мальчиком, перекрестил его и пошел к отъехавшему экипажу. Вдруг — опять словно выстрел из пушки, густое облако дыма. Дым рассеялся, и те, кто остался жив, увидели около двадцати окровавленных тел, царя, прислонившегося к решетке канала, в разорванной шинели и без ног, а напротив него — в таком же состоянии его убийцу Гриневицкого. «Во дворец…..Там — умереть…..», — еле слышно сказал Александр II. Через час с небольшим он скончался в своем кабинете в Зимнем дворце.
Столь яростная охота на Александра II, получившего от народа прозвище «Освободитель», даже во времена коммунистической идеологии выглядела малопонятной. Во многих сложных ситуациях император Александр проявлял себя как мудрый и справедливый правитель. Например, в истории со студенческими волнениями.
В 1861 году был введен запрет на студенческие сходки, упразднили студенческую кассу и резко сократили число освобожденных от платы за учебу. Возмущенные «реформами» студенты вышли на улицы, где их уже поджидали наряды полиции во главе с петербургским генерал-губернатором Павлом Николаевичем Игнатьевым. Ночью были проведены аресты, а утром перед зданием Университета собралась огромная толпа, требующая освободить арестованных. Игнатьев приказал подтянуть войска, и в короткий срок ему удалось превратить Университет в арену военных действий. Последовали новые аресты, Петропавловская крепость была забита студентами, что дало кому-то повод написать на ее стенах «Санкт-Петербургский университет». Студенты стали подчиняться исключительно городской полиции, и даже стипендию им выдавала полиция. Ситуация накалялась, и Александру II пришлось прервать отдых в Крыму и вернуться в Петербург. Он вернулся и сразу же уволил генерал-губернатора и министра народного просвещения с занимаемых должностей. (
Трудно даже с высоты сегодняшних лет разобраться во всех перипетиях революционного движения и борьбы власти с ним. Цари, помещики и олигархи-фабриканты пили и гнобили народ, народ пил и покорно гнул спину на них, а вольнодумцы безжалостно проливали чужую кровь ради идеалов Свободы и Равноправия. Как всегда правда лежит где-то посередине. И, может быть, наилучшее свое отражение она нашла в устном народном творчестве, которое отнюдь не осталось в стороне от революционного брожения умов.
Вот лишь несколько его образчиков:
17 ноября 1886 года в Петербурге состоялась «добролюбовская демонстрация», посвященная двадцатипятилетию со дня его смерти. К толпе студентов, двигавшейся от Волкова кладбища в сторону Невского проспекта, подъехал полицейский генерал Грессер. Он вышел из экипажа и вступил в переговоры со студентами передних рядов. Среди них был студент-технолог в старой выцветшей фуражке, который с насмешкой слушал генерала и курил дешевую папиросу. Грессер укоризненно заметил ему:
— Вам бы, молодой человек, следовало немножко постесняться меня и не курить в моем присутствии!
Поделиться книгой: