Гвардия в огне не горит!

Как Илья увидел маленький огонёк – просто везение. По расчётам, до моста ещё минут десять хода, а он уже рядом. Это часовой чиркнул зажигалкой, прикуривая. Илья, бежавший первым, сразу в сторону с дороги шарахнулся, за ним разведчики, все дышат тяжело. В сапогах, да с полной выкладкой, да с немцем на плечах пять километров показались втрое длиннее.

– Яковлев, – прошептал Илья. – На тебе часовой. Сними и тело в воду сбрось.

– Слушаюсь.

Рядовой исчез в темноте. Пять минут, десять, потом едва слышный всплеск воды. Затем из темноты показался Яковлев:

– Мост свободен.

И снова бегом километра два. Илья на часы поглядывал. Нет, не успеть. Траншеи, может, и перейдут, но на нейтралке застрянут. Риск велик: с ними «язык», хочется задание выполнить. От бега, да ещё периодически с нагрузкой выдохлись, в правом боку покалывать начало.

– Привал десять минут, – прохрипел Илья.

Сейчас уже траншеи начнутся, надо решать, что делать. Или искать укрытие и ждать следующей ночи, или перебираться на нейтралку. Повезёт – успеют к своим. Илья обратился к Кузовлеву:

– Немца посмотри, дышит ли? А то, может, уже труп тащим?

Ефрейтор к немцу наклонился, прислушался.

– Дышит.

И похлопал немца по щекам. Офицер в себя не приходил, а пора бы очухаться. Не переборщил ли ефрейтор с ударом? Обычно били по затылку, там кость прочнее, в висок рискованно удар наносить. Илья решил удостовериться – офицера ли взяли. Пощупал погон на немце. Погон с прямыми краями, на нём две квадратные звёздочки – гауптман, по-нашему капитан. У старших офицеров погоны витые, на ощупь сразу отличить можно. Стало быть, не зря в тыл к немцам забирались, не позарились на офицера с передовой. Лишь бы живого дотащить, а уж там «выпотрошат» до дна.

Дальше уже двигались осторожно. Через траншеи пришлось бережно, на руках переносить. Потом волокли за ворот, на спине.

Метров на сто – сто пятьдесят успели по нейтралке от немецких траншей удалиться, как солнце взошло. Укрылись в глубокой воронке, можно сказать, повезло. Немец в себя пришёл, задёргался. Глаза мутные, ничего толком не понимает: где он? Кузовлев поднёс увесистый кулак к носу офицера. Понял, притих. Днём с обеих сторон стрельба поднялась: сначала редкая винтовочная, потом пулемёты подключились, затем миномёты. Головы не высунуть, огонь плотный. Однако беспокойно. С чего бы стрельба? Если немцы в атаку пойдут, разведчики и «язык» в воронке в тяжёлой ситуации окажутся. Илья осторожно голову приподнял. Огоньки выстрелов с обеих сторон, пули так и посвистывают над головой, но никто не наступает. Через четверть часа стрельба постепенно стихать стала и прекратилась. Время тянулось медленно. Вот от чего страдали, так это от жажды: воду из фляжек выпили, а на обратном пути набрать некогда было, почти всё время бежали. Губы пересохли, язык шершавый и пота нет, хотя под солнцем лежат и укрыться негде. Всё же дождались темноты, выбрались из воронки. Немец сам шёл, двое разведчиков лишь придерживали его за локти. Кузовлев сказал с сожалением:

– От своего склада шёл бы так, фриц! А то на нашем горбу ехал.

Перед нашими окопами разведчиков окликнул часовой:

– Стой! Кто идёт? Пароль?

– Разведка, свои!

– Ложись, а то стрелять буду!

Пришлось подчиниться, по уставу часовой – лицо неприкосновенное, подчиняется только начальнику караула или разводящему, в случае неподчинения вполне может стрелять. Было бы глупо получить пулю, вернувшись из рейда, да ещё в десяти метрах от своей траншеи. Часовой подал сигнал свистком наподобие милицейского. До войны такие свистки были у милиции и дворников, ими вызывали помощь, если случались преступления или беспорядки. Ждать разводящего или начкара пришлось долго, хорошо, что лето. Когда караульный начальник прибыл, крикнул:

– Кто такие, из чьего хозяйства?

Под хозяйством понимался полк или дивизия.

– Суслова, а командир роты – старший лейтенант Витковский.

– Знаю такого. Сейчас попробую телефонировать.

Илью зло взяло. Голодные, обуреваемые жаждой, выполнившие приказ взять «языка», они будут вынуждены ещё какое-то время лежать на земле. Случайная мина или пулемётная очередь – и всем стараниям кранты!

– Всем лежать, – приказал Илья.

Сам же поднялся в рост и двинулся к траншее. Часовой фигуру увидел, а стрелять не решился.

– Товарищ… разведчик, не знаю вашего звания, не положено. Вот сейчас вернётся товарищ старший сержант, тогда другое дело.

– Разведчики мои с пленным вон там лежат. А ты мне покажи, где эта крыса?

– Какая? Нет у нас крыс.

– Который разводящий.

– Известное дело – в землянке.

– А командир взвода?

– Там же.

Илья спрыгнул в траншею, зашагал к землянке, распахнул полог из брезента, что вместо двери был. Командир взвода, младший лейтенант, сидел на топчане, изрядно пьяный, с папиросой во рту, а старший сержант крутил ручку полевого телефона, дул в трубку, кричал «Алё!»

Илья подошёл к командиру взвода:

– Товарищ младший лейтенант! Группа разведки после трёхдневного рейда захватила пленного и сейчас находится на нейтральной полосе. Я командир группы, старшина Сафронов, действую по приказу командира дивизии. Вы саботируете приказ о немедленной доставке пленного в штаб, и я вынужден буду доложить по инстанции.

Илья специально нагнетал обстановку, соврал про комбрига. Взводного на передовой испугать чем-либо трудно, дальше фронта не пошлют, так он уже здесь. Угроза сообщить о саботаже подействовала. На фронте такое обвинение чревато трибуналом и суровым приговором. Младший лейтенант встал, изрядно качаясь, спросил у разводящего:

– Ты почему разведчиков не пропускаешь?

– Так вы сами велели. Сказали – телефонируй в дивизию.

– Дурак ты, Мезенцев, хоть и старший сержант. Пусти людей в траншею, оружие изъять, тогда и звони, кому хочешь.

А вот фиг вам, товарищи пехотинцы. Не вы оружие разведчикам давали, не вам изымать. Сейчас главное – безопасность. Разводящий с Ильёй вернулся к часовому. Илья крикнул:

– Это я, Сафронов! Все в траншею!

Разведчики подошли, первым спрыгнул Яковлев, Битков и Кузовлев опустили ему на руки пленного. У немца руки связаны, и прыгать с бруствера ему несподручно.

– Это… оружие оставьте, часовой приглядит.

Илья сделал вид, что не слышит, а разведчики команду чужого старшего сержанта игнорировали. Разведчики сразу к часовому обратились:

– Браток, вода есть? Пить хочется страсть как!

– Найду.

Часовой достал из ниши фляжку, протянул. Пили по очереди, по три булька, но фляга вмиг опустела. Илья повернулся к разводящему:

– Идём сообщать в дивизию.

Дозвонились с трудом, через несколько коммутаторов.

– Товарищ седьмой! Это старшина Сафронов. Группа задание выполнила, нахожусь в траншее роты…

Илья спросил разводящего:

– Кто командир?

– Брянцев.

– Товарищ седьмой, рота Брянцева. Да, понял, передаю.

Илья передал трубку полевого телефона разводящему. Командир взвода уже спал, аж храпел. Разводящий трубку взял, вытянулся по стойке «смирно».

– Слушаю, товарищ командир.

О чём говорил Витковский, Илья не слышал, разводящий то и дело повторял:

– Слушаюсь, так точно, исполним.

Уложив трубку на аппарат, разводящий сказал:

– Велено вас к штабу батальона отвести, туда машина придёт.

Всё шло по накатанному. Пока под конвоем разводящего добрались до штаба батальона, туда подкатила полуторка, из кабины выскочил Витковский, Илье руку пожал – и сразу к немцу. Фонариком посветил на погоны:

– О! Гауптман! Отлично! В кузов!

Разведчики с пленным в кузов забрались. Полчаса езды по разбитой дороге – и они на месте. Илья с пленным пошёл за Витковским, а разведгруппа во взвод, отсыпаться. Сразу были вызваны переводчик, машинистка, начался допрос. Илья вымотан был, хотелось спать и есть, но интерес был велик. Гауптман оказался начальником тыла дивизии, личные документы при нём были. А ещё и Илья кое-какие бумаги со стола схватил. Пленный знал много, на вопросы отвечал обстоятельно, пишущая машинка стучала как пулемёт. Илья через час допроса понял – жирного карася взяли. Не дослушав, спать пошёл, его присутствие было вовсе не обязательно.

Проснулся в полдень, пошёл на кухню, а навстречу Витковский:

– Ну, старшина, хорошего «языка» ты привёл! В штаб армии его утром отвезли, не исключено, в Москву отправят. Очень ценные сведения дал. Три дня отдыха группе даю, заслужили!

Авторитет старшины в роте после успешного поиска поднялся. Имей ты хоть какое звание и должность, а если на ту сторону не ходил, не рисковал своей шкурой, разведчики тебя равным не признают.

Да и какой Илье отдых, если у него должность старшины роты. То гимнастёрку взамен порванной выдай, то кирзовые сапоги, а ещё вечером наркомовские сто грамм. Водка – дело святое, доверить никому столь ценный продукт нельзя. Но пить могли только те, кто на задание не идёт. Идти выпившим – чистое самоубийство. Да и выпить при желании у разведчиков не проблема. Зачастую из поиска возвращались с трофеями. И шнапс, который не в чести был, и ром, и коньяк, а пуще всего консервы и шоколад. Для себя, как НЗ, отблагодарить кого-то. Скажем, в полевых авторемонтных мастерских кузнец ножи из рессорной стали отличные делал, ему и бутылку, и банку консервов отдать в качестве расчёта не грех. Трофеями брали всё – немецкие топографические карты, ножи, часы, компасы, бинокли, зажигалки, да много чего. Потому что у нас не хватало, а то и вовсе не было, во-вторых, качество было хорошим. В Советском Союзе до войны часы наручные или карманные с боем – редкость, велосипед – это уже состоятельный человек, а мотоцикл – предмет зависти у всего квартала. Личные автомобили только у заслуженных людей – академиков, людей труда, награждённых за свои свершения орденами, полярников. Патефон далеко не в каждой квартире был, а у немцев – в каждой второй-третьей землянке, а губная гармошка у многих солдат. Много различий. У наших бойцов – кальсоны и нательные рубахи, у немецких солдат – майка и трусы: летом сподручнее. Богаче немцы жили, даже на фронте. А зависти к ним не было, не ставили материальное во главе угла, как нынче. Наш боец оказался выносливей, тяготы службы легче переносил, а главное – моральный дух выше, потому как идея была, смысл. А у немцев приказ фюрера и желание хапнуть чужой землицы. Грабители вовсе не хотели жертвовать жизнями за территории.

Вроде единичный поиск у Ильи был, но очень удачный. Приметили его и в штабе дивизии, и в разведотделе армии, приглядываться стали. Старшин в армии полно, а ценного пленного взять – не каждому разведчику улыбается удача. Месяц после этого случая Илья в рейды или поиски не ходил – служебных обязанностей хватало. А потом снова потребность возникла. И не сам напросился, а Витковский попросил. После ужина пригласил к себе, разговоры про службу завёл. Но Витковский и так знал, видел, как служба идёт. Поэтому Илья ждал, когда командир роты к главному разговору перейдёт.

– Сафронов, что я вокруг да около кручусь? Предлагаю тебе в поиск сходить. Сам знаешь – последние выходы разведчиков неудачные были. То «языка» не возьмут, то притащат ефрейтора, который кроме командира своего взвода не знает никого. Толку от такого «языка» никакого. Нужен ценный «язык», вроде того гауптмана. Приказывать права не имею, по должности ты хозяйством роты заниматься должен и годен к нестроевой службе, о том помню. Но командованию знать надо, что немцы замышляют!

Илья его прекрасно понимал. Из офицеров в роте только Витковский и командир второго взвода Антюфеев. А группу должен возглавить опытный командир. Старшина подходил по всем статьям.

– Хорошо, товарищ старший лейтенант! Дозвольте группу самому набрать?

– Кого хочешь бери, форма и оружие – на твой выбор.

– Если хороший «язык» нужен, это в глубокий тыл идти надо, за сутки не обернёмся.

– Что ты торгуешься, как на базаре?

– Слушаюсь!

А чего группу подбирать, когда можно взять прежних? И бойцы за ним пойдут – удачлив старшина. Утром в траншею пошёл, с командиром роты поговорить о месте перехода, понаблюдать. После обеда карту изучал, с нанесёнными на ней отметками о дислокации немецких частей, полученными на допросах пленных.

Конечно, можно попробовать пройти тем же путём, что в прошлый раз. Но интуиция была против. Даже интуицией это назвать нельзя. С ним так уже было. Один раз едва на мину не наступил. Шёл-шёл, остановился и повернул в сторону и только потом увидел табличку – «мины». Господь отвёл, подсказал, не иначе. Наметил маршрут, переход через передовую значительно правее предыдущего, поскольку снова задумал выйти в глубокий тыл, к посёлку Колпны, через него сразу шесть автодорог идут. Не может быть, чтобы немцы не использовали такое преимущество, в таких селениях располагали склады. Очень удобно – привозить-увозить грузы во всех направлениях можно. А ещё госпитали, хотя из всех языков полевой хирург – самый худший «язык». Расположения частей не знает, как и планов командования.

Вечером старлей Витковский сам вывел группу в траншею, к месту перехода разведчиков на ту сторону линии фронта. Понаблюдали, где ракетчики сидят, выбрали направление между ними. Витковский по традиции пожелал ни пуха ни пера, Илья также по традиции послал его к чёрту и первым полез из траншеи на нейтралку.

Приблизительно половину полосы шли в полный рост. Даже когда взлетали осветительные ракеты, свет их сюда не долетал. Позже залегли и поползли. Командир пехотной роты ругался, что наших минных полей нет, а что перед немецкими траншеями, не знал, сапёры так далеко не забирались. Илья полз первым, руками прощупывая перед собой землю. Когда нащупывал подозрительный бугорок, брал в сторону. Была у немцев прыгающая противопехотная мина. Наступишь на неё, вышибной заряд чёрного пороха подбрасывает на метр тротил в оболочке – и взрыв. Как правило, немцы при установке ставили взрыватели на неизвлекаемость. Фактически обезвредить такую мину можно было только подрывом. Когда наши сапёры разминировали освобождённые районы, поступали просто. Раскрутив верёвку, забрасывали «кошку» – железяки из трёх-четырёх лап, тянули за верёвку. «Кошка», натыкаясь на мину, поднимала её из гнезда, следовал взрыв. Или пускали бронетехнику. Противопехотные мины рвались под гусеницами, не причиняя вреда. Противотанковые мины имели значительные заряды взрывчатого вещества – от пяти до десяти килограммов, противопехотная мина – семьдесят-сто граммов взрывчатки, опасна только для незащищённого бойца.

Перед передовой траншеей немцы набросали пустых консервных банок. Наткнёшься – забренчит, вроде сигнала. Руками убирал в сторону. Разведчики ползли друг за другом, все опасности доставались первому. Вот уже и бруствер. Замерли, прислушивались. По траншее кто-то прошёл. Илья подтянулся, заглянул в траншею. В обе стороны видно метров на семь-восемь. Траншеи всегда изгибами шли. Попади в неё мина или снаряд, осколки далеко не полетят. Для разведчиков плохо – часовой может выйти неожиданно. Это самый опасный момент перехода линии фронта.

Илья перепрыгнул и залёг, за ним по очереди остальные. Сразу отползать стали. Луна за тучами, темнота почти кромешная. Ползли быстро, мин между первой и второй линиями траншей быть не должно. Илья перед собой рукой водил, но только с целью убирать консервные банки или острые предметы вроде разбитых бутылок. Бруствер второй линии траншей. Тишина, не слышно шагов часового. Несколько минут выждали, перебрались, отползли. Потом встали, зашагали. И вдруг огонёк совсем рядом. Без команды все залегли. Илью холодный пот пробил. В нескольких шагах перед ним капонир, а в нём самоходка – артиллерийское орудие. Кто-то из экипажа открыл люк, а в кабине горел свет. Отползли в сторону, некоторое расстояние на пузе преодолели. Самоходки часто батареями стоят, и рядом могли быть другие. Впрочем, у немцев это называлось ротой, поскольку САУ относились к танкистам, а в РККА – батареей и числились за артиллерией.

Некоторое время пробирались то ползком, то в рост. Многовато немецких частей стоит – и самоходки, и артиллерия крупных калибров, и пехота. Илье как-то обидно стало за Красную армию, потому что в наших тылах ничего подобного не наблюдалось, а хотелось ощущать себя частичкой огромной и сильной державы. При всём коммунистическом воспитании наших бойцов – дескать, Гитлер силой гонит солдат в армию и на флот, так ничего подобного. Немцы в Гитлера верят, он сделал страну экономически сильной, плюнув на Версальский договор. Вот ещё вермахт захватит плодородные земли на востоке, даст каждому арийцу надел и рабов – славян, тогда всей Германии будет хорошо. А впереди новые победы над заносчивыми англичанами. Как-то так немцы размышляли. Слушал их Илья на допросах: вроде не фанатики, а в фюрера своего верили сильно. Или это характерная черта всех тираний?

Вышли на дорогу. По ночам немцы редко по ним передвигались. После многочисленных нападений партизан и окруженцев приказ по вермахту вышел – только колоннами и в сопровождении бронетехники, одиночным машинам запрещено. Единственно, на дорогах посты, на перекрёстках, мостах, дамбах. Кто знает, легко обойдёт. Плохо, что у полковой и дивизионной разведки связь с местным населением налажена скверно, могли бы информировать. За ночь километров десять-двенадцать преодолели. Учитывая потерянное на переход нейтралки время и медленное передвижение по второму эшелону, совсем неплохо. К утру обосновались между деревнями Теменское и Колпны. В предрассветных сумерках замаскировали днёвку, как могли. Группа отдыхать легла, первым дежурить и за немцами наблюдать Илья стал. Движение на дорогах началось после девяти утра. Всё же педанты немцы: завтрак, обед, ужин – по расписанию, как и смена караула, выход радиостанций в эфир. Пока ничего любопытного. Один грузовик в Колпны проехал, один «кюбельваген» выехал. Потом сделал круг на малой высоте и сел за селом «Шторьх», небольшой немецкий самолёт. Обычно он использовался для связи, вроде нашего У-2, только кабина закрытая. Самолёт заставил задуматься. Обычно авиацией забрасывались в штабы важные сообщения – о перегруппировке, подготовке к наступлению. Выходит, в Колпнах штаб находится? Сразу интерес появился: что за штаб, где расположен и как подобраться?

В полдень разбудил парней. После перекуса сухарями и салом поставил задачу – определить, где штаб и, по возможности, где проживают офицеры. Сам улёгся спать. К ночи он нужен со свежей головой, а парни уже отдохнули. Внутренние часы не подвели, проснулся, как и намечал, – в девятнадцать часов. Ещё полтора часа – и будет темнеть. Потёр ладонями лицо, сбрасывая остатки сна.

– Бойцы, давайте по очереди. Наблюдение, предположения.

Бинокль в группе был один, наблюдали через оптику по очереди, но кое-что нарыли. Штаб в красном одноэтажном здании, похоже, раньше там был сельсовет или правление колхоза. К зданию подъезжали мотоциклисты, иногда легковые машины. У входа стоял часовой и развевался флаг со свастикой. Офицеры стали разъезжаться и расходиться.

– Старшой, офицерик с портфелем в машину садится!

Битков протянул бинокль Илье. Да, от здания отъехала легковушка, но из села не выехала. За избами видно не было, где она остановилась. Пожалуй, ночью стоит аккуратно пройтись по селу. Где машина, там на постое офицер будет. А уж как взять-повязать, после продумать можно, сейчас для плана деталей нет. Как стемнело, Илья скомандовал:

– Выходим, идём задами, тихаримся.

Задами – это по огородам, заднему двору домовладений. Собак опасаться не стоит, немцы их стреляли, как только в населённый пункт входили. Подобрались к крайнему дому, перемахнули через низкий забор. Илья сам подобрался к избе. Низкая, старая, с покосившимся крыльцом, можно сказать, избушка на курьих ножках: штабной офицер в такой жить не будет. Снова через забор перелезли, уже на соседний двор. И здесь неудача. Илья прикинул: если группа в сборе будет осматривать все избы, до утра не успеют. Прошептал:

– Битков, Яковлев, ваша та сторона улицы. Мы с Кузовлевым осматриваем эту. Встретимся в конце улицы. Если увидите машину, дайте сигнал. Ну, скажем, ухните филином дважды.

– Старшой, какой филин в селе? Он в лесу живёт, – негодующе прошептал в ответ Битков.

– А ты хотел прокукарекать или соловьём залиться? Выполнять!

Тоже мне орнитологи нашлись. Через полчаса в самом деле уханье филина послышалось.

– Кузовлев, ты слышал?

– Ага, филином гукали.

– По очереди на ту сторону перебегаем. Ты первый, пошёл.

Ефрейтор осмотрелся, метнулся к избам на другой стороне улицы и пропал в темноте. Немного подождав, его путь повторил Илья. В кустах у забора его встретил Яковлев: