Помоги проекту - поделись книгой:
Интерлюдия
Поле боя близ Реджо-Эмилия, расположение франко-миланских войск, август 1493 года
Маршал Франции Луи де Ла Тремуйль мог по полному праву гордиться тем, что ему удалось сделать. Он сумел не только договориться с немалым числом вассалов Альфонсо Неаполитанского, но и при помощи доброжелателей и подкупленных неаполитанцев устроил всё так, что ненавидящие своего короля вассалы предали его в самый нужный момент. Во время сражения, когда уже расставлены все фигуры и выстраивать новую стратегию боя почти невозможно!
Казалось, действительно ничего нельзя было изменить. Посчитав, что почти полный распад центра вражеского войска как нельзя лучше подходит для атаки рыцарской конницы, для прорыва её между центром и правым флангом противника, Ла Тремуйль своим приказом двинул отборные войска вперёд. И не только свои, но и союзника. И что же случилось? Неожиданное, а от того ещё более действенное сопротивление казалось бы обречённых италийцев. Для начала атакующую конницу обстреляли артиллерийские батареи, да к тому же сделали это через головы собственных войск, вдобавок ко всему не ядрами, а чем-то совершенно иным. Проклятые Борджиа, больше некому было устроить… такое.
Затем попытка всё же прорвать строй венецианцев и этих новых тамплиеров. казалось давно сгинувших и не способных возвратиться И тут их нашли чем удивить! Сложное построение пехоты, сперва встретившее частыми, слишком частыми залпами аркебуз. Отстрелявшись же, стрелки скрывались за частоколом длинных пик, а пикинёров, в свою очередь, прикрывали щитоносцы. Казало бы обычное дело, щиты-павезы в Италии использовали часто. Но нет, это были не обычные павезы, а щиты из металла и только металла, которые разве что ядром можно пробить или из арбалета с нескольких шагов.
Атака захлебнулась. Да, отборным французским кавалеристам удалось опрокинуть венецианских наёмников, нанести им большой урон и чуть было не прорвать строй, выйти на столь желаемый простор… Только «чуть-чуть» не считается, частая стрельба из аркебуз, порой грохочущие орудия и хорошо обученная пехота противника помогли тем удержаться. Понимая, что потери могут оказаться слишком уж велики, а желаемый результат остаётся под вопросом, маршал приказал отступать.
Досада? Было такое чувство. Зато уныния и даже разочарования не присутствовало даже на горизонте. Ла Тремуйль уже сделал многое для победы, приблизился к ней почти вплотную. Оставалось лишь протянуть руку и сорвать этот спелый плод. Приложить побольше усилий и сорвать! Тяжёлая кавалерия была потрёпана и нуждалась в отдыхе? Ничего страшного, имелась кавалерия лёгкая, а также большое количество пехоты, в том числе и союзной. Стрелки, пикинёры, иные… Пусть идут вперёд чужие, а французы подопрут их сзади, чтобы не разбежались. Сами же отряды, идущие под знамёнами с французскими лилиями, вступят в бой в решающий момент.
Недовольство Лодовико Сфорца? Его удалось притушить, напомнив, что именно его, Ла Тремуйля, стратегия позволила избавиться чуть ли не от десятка тысяч неаполитанцев, часть которых была убита или пленена, перешла на их сторону либо просто разбежалась. Сам маршал видел и уж тем более его доверенные люди сообщали, что немалое число вассалов Альфонсо предпочли убраться восвояси, не желая подвергать себя риску, особенно после всего случившегося.
И вот теперь вторая стадия, которая должна окончательно показать, кто будет править Неаполем и всеми италийскими землями! Ладно, почти всеми, ведь Ла Тремкйль понимал, что скинуть Борджиа со Святого Престола не получится, да и Венеция оставалась крепким орешком, который просто так не разгрызть. Пехота уже готовилась двинуться, прикрываемая так и не прекращающимися наскоками на войска противника лёгкой конницы, но тут вдруг…
Перестроение? Похоже на то, причём в центре. Борджиа хочет усилить именно этот участок? Не лишено смысла. но почему тогда… Луи де Ла Тремуйль не верил своим глазам, глядя на происходящее пусть и вдалеке, но всё же в пределах видимости. Неаполитанцы уходили. Не бежали, а именно уходили, под знамёнами короля Альфонсо. Маршал охотно верил в то, что не отличающийся чрезмерной храбростью Альфонсо Трастамара, получив столь болезненный удар, лишившийся большей части армии, может захотеть покинуть поле битвы и вернуться в Неаполь. Надежда, она субстанция эфемерная, но всегда питающая проигравших… до того мига, когда даже самому последнему пехотинцу из особо глупых всё становится ясно.
— Почему неаполитанцам дали уйти? Это не похоже на Медичи и особенно Чезаре Борджиа, — процедил приблизившийся к Ла Тремуйлю герцог Лодовико Сфорца.
— Эта тайна может подождать. Теперь их ещё меньше и нам легче их разгромить, — отозвался маршал, всецело поглощённый наблюдением за тем, как пехота приближается, на сей раз атакуя центр и лишь частично, с целью изобразить настоящий натиск, угрожая левому флангу, флорентийцам. — Будут немалые потери от орудий и аркебуз, но потому я и не хочу атаковать правый фланг. Его будем лишь беспокоить.
— А если они нас побеспокоят?
— Лодовико, о чём вы? Арьергард готов будет прийти на помощь. Наши новые союзники из Неаполя тоже должны будут показать себя с лучшей стороны, если хотят не только сохранить свои замки и земли. но получить новые. Немногие… те, что особенно выделятся.
На самом деле Ла Тремуйль лукавил, говоря о наградах перебежчикам. Особых наградах, конечно, потому что переметнувшиеся на сторону Франции неаполитанцы как знак особой милости должны были сохранить своё, но не получить чужое. Вот золото — это представлялось возможным, хотя и в меру. Маршал поддерживал мнение своего короля, заключающееся в том, что перебежчиков не стоит слишком уж баловать.
Между тем пехота, как ей и полагалось, продвигалась вперёд. Дело ей предстояло не слишком сложное — дави да и всё. Численное превосходство должно было послужить главным преимуществом. А потери… без них не обойтись, это понимали все. К тому же обещание богатой добычи поддерживало многих в их стремлении как можно скорее опрокинуть римско-флорентийские войска.
Пушечный залп, затем ещё один. Маршал не был удивлён подобной скорострельностью расположенной в центре батареи противника — разделение орудий на две части выглядело разумным и действенным. А новые взрывающиеся ядра… Да. они изрядно пугали, потери от них были немалыми, но к этому войска были готовы.
Арбалетные болты и куда менее многочисленные пули из аркебуз тоже не могли остановить пехоту, первые ряды которой к тому же были в тяжёлой броне, пусть не позволяющей двигаться слишком быстро, но неплохо защищающей. Зато когда они прорвут вражеский строй, наступит время других, более быстрых. Да и временно отступившая кавалерия поможет — как в вырубании прорванного строя, так и в преследовании бегущих.
— Нас теперь больше, герцог, усмехнулся Ла Тремуйль. — И это ещё не задействована немалая часть перешедших на нашу сторону неаполитанцев. Но придёт и их время! Пока пусть побудут в арьергарде.
— Наёмники Борджиа в центре хорошо держатся, — пробурчал в ответ Лодовико, видя, что войска, среди которых немало и его миланцев, несут потери. — И их дьявольские пушки! Я опасаюсь, что после этого сражения от моих войск не так много останется, да и ваша, маршал, армия, сильно ослабеет. Как тогда вы хотите завоевать Неаполь для своего короля?
— Двадцать тысяч войска будут здесь через несколько дней. А Борджиа и Медичи вывели большую часть того, что им удалось собрать. Разобьём их тут, и они ничего не смогут противопоставить моему королю. А если захватим их артиллерию, то и их крепости будут полностью беззащитны. Так, шевалье?
Д’Ортес, привыкший к тому, что маршал может в самый неожиданный момент что-то спросить, отозвался почти мгновенно:
— Конечно, Ваша Светлость. Мне удалось узнать, что Чезаре Борджиа взял с собой почти всю артиллерию, в Риме и других городах остались лишь старые орудия, маломощные, они не способны причинить больших неприятностей.
— Вот видите, дорогой Лодовико, всё так и есть. А когда, после сегодняшней победы, мы поставим на колени Флоренцию и заставим Святой Престол признать претензии Его Величества на Неаполь… Неаполитанской армии больше нет, а сломить сопротивление тех немногих, которые всё же останутся верны этому Альфонсо, ненавидимому собственными вассалами, будет просто. Пусть бежит или просит короля о милости — мне всё равно.
Сфорца, выслушав Ла Тремуйля, предпочёл промолчать. Да, он верил в победу, но начинал опасаться того, что будет после. Миланский герцог не был глупцом или наивным человеком, а потому понимал, что на наиболее опасных направлениях идут сначала силой набранные савойцы, монферратцы и прочие, а затем… его миланцы. Французов же Ла Тремульй приберегает, предпочитая расплачиваться жизнями других. Разумный и верный подход, на его места Лодовико поступил бы так же. Вот только он не был на месте маршала, занимая подчинённую позицию, как бы умело это не скрывалось обеими сторонами.
Отсюда и опасность оказаться после всех сражений с заметно уменьшившейся армией. А раз так… требовалось уже сейчас призадуматься, как бы ухитриться не только победить коалицию Рима Флоренции и Неаполя — в этом сомнений не оставалось — сколько сохранить свою нынешнюю власть, не поступившись даже малой её толикой. И для этого требовалось… найти новых союзников. Тех самых, которые не будут слишком сильно превосходить его герцогство. Например, чем плоха Венеция? А может сразу Священная Римская империя? Им наверняка не понравится чрезмерное усиление Франции. О да, Мавр знал толк в том, как именно и в какой момент лучше всего предать одного союзника ради другого. Точнее сказать, исключительно ради своих собственных целей.
А в центре войска противника уже вовсю шёл бой, в котором подпираемые французами савойцы, миланцы и разная мелочь пытались взломать строй. Поддерживаемые артиллерией венецианцы, остатки неаполитанцев — из числа выбравших не бегство с презираемым королём, а продолжение настоящей битвы — и вассалы Святого Престола ещё держались, но было видно, что долго это не продлится. А резервов, чтобы помочь избиваемому центру, у Борджиа не было. Что до флорентийцев, то те попали в ловушку, посчитав, что их тоже начинают атаковать по серьёзному. Чего стоила скапливающаяся поблизости лёгкая кавалерия, одним своим присутствием мешающая Пьеро Флорентийскому перебросить часть своих сил на помощь центру.
И вот центр… не обратился в бегство, но начал отступать, тем самым давая возможность приблизиться к столь сильно мешающим пушкам этого кардинала и великого магистра возрождённых тамплиеров. Казалось ещё немного и вот…
— Прорвались! — выдохнул Ла Тремуйль, прищуриваясь, пытаясь разглядеть побольше, почётче. — Сейчас они вырубят защищающие артиллерию отряды и заставят замолчать орудия!
Ему хотелось оказаться там, близко к настоящему сражению, но он привычно сдержал себя. Это некоторые монархи могут позволить себе подобное, одним присутствием воодушевляя вассалов. Только при этом теряется управление всей битвой, а этого для себя он не мог допустить. Одно дело личная королевская доблесть и совсем другое — разум командующего армией.
— Отзовите людей! — воскликнул граф де Граммон, побелевший как мел. — Немедленно отзовите! Это не наши войска прорвали строй, им просто позволили. Коридор — вот что это такое. Центр разделился на две части, намеренно пропуская…
— Вы преувеличиваете, граф, — слегка улыбнулся Ла Тремуйль. — Конечно, они хорошо среагировали, не позволили их рассеять, разделились на две части. Но вынужденно! И сейчас, как и было задумано, в прорыв, сделанный пехотой, устремится лёгкая кавалерия. Та часть, которая не отвлекает флорентийцев сначала, а потом и они присоединятся. Но ещё до этого мы заставим замолчать так досаждающие нам орудия, их захват может быть полезным для Франции. Интересно, что же придумали оружейники Борджиа, что теперь пушки стреляют и так быстро, и через строй? И ещё взрывающиеся ядра…
Схватившийся за голову Жан де Граммон только и мог, что скорбно посмотреть сперва на шевалье д’Ортеса, затем в сторону иных значимых персон. Увы, понимание проявил разве что д’Ортес, после не столь долгого раздумья заявивший:
— Граф осторожен, но редко ошибается, если смотрит издалека, со стороны. Возможно, нам следует…
Шевалье не договорил, так как грохот вражеских орудий поневоле заставил обратить на себя внимание. Обратив же, стало ясно, что ситуация обернулась для французской армии далеко не лучшим образом.
Батареи противника. Они оказались ещё сильнее, чем о них думали. Оно и неудивительно, ведь ни граф де Граммон, ни д’Ортес, ни сам маршал де Ла Тремуйль не могли знать о том, что по половине орудий с батарей левого и правого фланга было перемещено и временно притаилось. Сейчас же эти до поры притаившиеся и даже замаскированные срубленными ветвями орудия, выждав подходящий момент, заговорили, наряду с уже известными франко-миланским частям батареями центра. Да и били они не ярдами, не бомбами и даже не картечью. В ход пошла очередная новинка — цепные ядра, как нельзя более эффективные против плотного строя пехоты.
Скреплённые цепью половинки ядра, раскручиваясь в полете и издавая жутковатые звуки, врезались в намеченные цели. прокладывая настоящие кровавые просеки, оставляя после себя смерть, ужас и истошные вопли раненых, умирающих, просто испуганных солдат. Неожиданность — она всегда сыграет свою роль. Для одних положительную, для других, увы и ах, сугубо печальную. На сей раз печалиться выпало франкам и миланцам.
— Они перебросили артиллерию, — прошипел маршал, поняв случившееся. — И когда только успели! Но отступать нельзя, это всё испортит. Подкрепите пехоту и пусть кавалерия ударит по той части «центра», которая ближе к флорентийцам. Готовьте неаполитанцев из резерва и нашу тяжёлую кавалерию, ей снова предстоит добыть славу для французской короны!
— А они…
Ла Тремуйль понял, кого имел в виду граф, но лишь вдохнул и печально произнёс:
— Они — та жертва, которую мы должны будет принести. Враг оказался не только силён и умел, но и хитёр. И поспешим, времени у нас мало.
Ещё меньше, чем казалось и маршалу, и Лодовико Сфорца и всем их советникам-приближённым. Воспользовавшись замешательством и временным смятением, правый фланг под знамёнами Борджиа и Ордена Храма двинулся вперёд, явно намереваясь ударить по французской пехоте, движущейся на помощь избиваемым трёхсторонним орудийным огнём и войсками центра, изобразившими временную слабость ради последующего ответа.
Мигель де Корелья никогда не любил рисковать, при этом часто делая именно это. По сути, вся его жизнь была рискованной игрой, в которой выходцу из Каталонии неизменно сопутствовал успех. Сперва фортуна улыбнулась ему, когда ещё мальчишкой Мигеля приставили к сыну Родриго Борджиа, уже тогда бывшего не просто кардиналом, но и вице-канцлером Святого Престола. Юному Чезаре нужен был не просто приятель и сопутствующий в забавах человек, но и тот, кто способен был защитить его от мелких неприятностей. А уж драться Мигель умелс детства!
Затем потекли годы учёбы, в который они с Чезаре действительно сдружились, а их ранее детские забавы сменились на походы по шлюхам, тратториям и иным интересным местам, которых всегда хватало что с Перудже, что в Пизе. И всё шло… обычно до одного дня, когда Чезаре резко и неожиданно переменился, словно бы за один день повзрослев до такой степени, что Мигелю долгое время было не по себе.
Потом же стало не до беспокойства по поводу такой мелочи, как изменения в характере друга. Ветер перемен подхватил Мигеля и понёс… вверх, почти на сеемую вершину. Всего чуть больше года прошло с того дня, и вот он уже не недавний студент Пизанского университета, а правая рука сына понтифика, кардинала и великого магистра Ордена Храма Чезаре Борджиа. Ему удалось очень высоко взлететь, теперь пришло время удержаться на этой высоте, при этом не уподобившись Икару, из-за неосторожности сломавшему свои крылья.
Сражение при Реджо-Эмилия, вроде бы хорошо начавшееся и чуть было не проигранное сразу, одним махом, из-за предательства вассалов Альфонсо Неаполитанского, теперь было гораздо более рискованным. Однако Чезаре сказал, что можно и нужно пусть не победить, но не проиграть, что именно от результата этой битвы будет во многом зависеть дальнейший ход войны. Мигель ему верил, потому ждал лишь указаний. И они последовали.
Опасную игру затеял Чезаре, очень опасную, на которую лично он, Мигель, не решился бы. Намеренно дать прорваться противнику в центре, заманить их под огонь сразу трёх батарей, после чего начать перемалывать силами центра и отрядов, охраняющих батареи, попавших в ловушку французов и прочих миланцев. А в это самое время правый фланг под командованием Раталли и его должен перейти в наступление.
Вроде и можно было возразить, но почему-то так никто на это и не решился. Возможно, идущие следом за младшим Борджиа привыкли уже, что его замыслы пусть иногда и кажутся странными или и вовсе безумными, но срабатывают с завидным постоянством. А раз так, то… почему бы и нет? Особенно учитывая, что затея действительно могла получиться, это признавали все, до кого довели суть в коротком, очень коротком совещании.
Строй «прорван», франко-миланская пехота рвётся в сторону орудий, даже не обратив внимания на то, что погибших при прорыве противников мало, гораздо меньше, чем это обычно бывает. И паники тоже нет, есть лишь выстраивание вместо единого построения двух, а между ними широкое, но всё же «бутылочное горлышко. То самое. которое можно и оставить, и… перекрыть, как только придёт время. А вот и залпы. Теми самыми скованными цепью ядрами, которые Чезаре показывал в действии, использовав как мишени чучела, облачённые в старую броню и в плотном строю. Тогда «потери» попавших под цепные ядра чучел были ужасающими, теперь тоже должны оказаться сопоставимыми.
Вот оно, время для начала наступления! Французский маршал, опасаясь за попавших в ловушку или же видя в этом возможность всё же обрушить центр, отдал приказ той части пехоты, которая ещё не была задействована. И кавалерия начала сосредотачиваться, явно не считая флорентийцев основной целью.
Пора. Хоть и разделённые на две терции, войска правого фланга довольно быстро двинулись вперёд, стремясь выйти на подходящую для стрельбы из аркебуз дистанцию. По кому именно? По той пехоте, что двинулась на помощь своим попавшим в ловушку собратьям. Ну а само построение терций не позволяло подобраться к ним с тыла, ведь тыла просто не существовало! Да и две терции вместо одной большой — тоже не просто так, не случайная прихоть. Одна, большая, под его, Мигеля, командованием. Задача у него простая — атаковать этих самых французских пехотинцев, а в случае, если не удастся рассеять сразу — втянуть стрелков внутрь построения и продолжать, продолжать. Как именно? Тут уже зависело от обстановки на поле боя, но Чезаре подробно разъяснил все варианты ещё до боя, а недавно лишь немного подправил обговорённое ранее. Что же до Раталли, то пока он будет ему помогать, а чуть позже… перестанет. У его терции своя, особенная роль, которую опытному кондотьеру предстоит исполнить, если не случится чего-то совсем уж неожиданного.
Мысли, до этого мига умудрявшиеся делиться между сражением и иными, более отвлеченными темами, быстро собрались воедино. Оно и понятно, ведь когда завидевшие угрозу командиры французов не только разворачивают часть пехоты, но и про кавалерию не забывают, отвлекаться может быть даже не опасно, а просто гибельно.
Разряжает аркебузы первая шеренга, отступая за спины таких же стрелков, становясь уже задней линией. Выждав вбитое в голову время, палит вторая шеренга, после третья… Непривыкшие к такому частому огню французы несут немалые потери, но продолжают наступать, понимая, что ещё немного и они дотянутся до стрелков. Корелья был вынужден отдать команду перестроиться, и вот стрелки и защищающие их шитовики и солдаты с укороченными пиками втягиваются внутрь основного отряда. Стрелки в «ядре», а вот остальные усиливают «скорлупу» терции, ощетинившейся пиками, прикрывшейся стальными щитами чуть ли не в человеческий рост. Да и аркебузиры не просто так внутри, они готовы вновь огрызнуться, как только стоящие впереди припадут на одно колено, давая стрелкам возможность бить прицельно, а не как господь рассудит.
Взломать строй и само по себе сложное занятие, если он состоит из мастеров своего дела. прошедших далеко не один бой. А уж если строй новый, незнакомый, но при всём при том эффективный — это ещё сложнее. Терция, созданная его другом, изначально приглянулась Мигелю, он сумел оценить если не все ёё возможности, то немалую часть. Сейчас же убеждался в этом воочию. Обстрелять из арбалетов, но не вплотную? Откованные из металла щиты если и не всегда могли удержать болты, то всё равно ослабляли их. А ведь скрывающиеся за щитами солдаты тоже были в неплохих доспехах. В обычном случае выпущенный не с самой дальней дистанции арбалетный болт пробил бы их, но будучи ослабленным пробитием стального щита… Потери были совсем небольшими, да и то больше ранеными.
А уж работать пиками солдаты. натасканные наиболее опытными из «псов войны», умели! Ударившая было франко-миланская пехота разбилась, словно волна о берег, после чего отхлынула обратно, обильно оставляя за собой кровь и тела. Снова бросилась и опять откатилась. Вдобавок, повинуясь команде, щитовики и пикинеры терции опустились на одно колено, давая возможность аркебузирам отстреляться. Это и стало последней каплей. Не подобравшие заветного ключа или хотя бы воровской отмычки к терции, враги отступали. Не бежали, сохраняли строй, но было ясно, что больше они не сунутся. Некоторое время точно. В отличие от кавалерии, которая уже набирала скорость, чтобы обрушиться на его, Мигеля, солдат.
Сдержать их, прикрыть терцию Раталли, которая, как только кавалерия противника увязнет, должна быстро двинуться к своей личной цели, орудиям французов. Но чтобы они смогли нормально туда добраться, следовало отвлечь немалую часть сил на себя. На себя, то есть и от центра, где часть войск Ла Тремуйля попала в западню, и от орудий, которые противник мог бы прикрыть. Опасная затея, но… Мигель уже видел её осуществимость. Оставалось лишь обойтись меньшими потерями, ведь Чезаре не зря напоминал, что сила дома Борджиа не только в славе и богатстве, но и в армии. Хорошо обученной и вооружённой, не подверженной влиянию со стороны, верной. А если хочешь не просто получить верность, но и поддерживать её, то будь любезен бережно относиться к жизням тех, кто за тобой следует.
Удар кавалерии был… почти что страшен. «Почти», но не совсем, ведь к чему более прочего уязвимы закованные в броню всадники? К тому, что способно выбить их из седла. И это не обязательно встречный удар такой же как они конницы либо град стрел, большая часть из которых пройдёт мимо или завязнет в броне, но малая всё же доберётся до уязвимой плоти.
Сейчас помогли аркебузиры, которые, ко всему прочему, били по лошадям, а не по всадникам. Выбьешь из седла собственно всадника? Так конь вполне может не нарушить строя, несясь дальше. Или остановится, вильнёт в сторону, а остальные лишь чуток изменят направление движения. Атаковали ведь не вчерашние крестьяне, а рыцари со своей свитой, обучавшиеся конному бою далеко не один год. Зато лошадь — даже дестриэ или иная выведенная для боя порода — получившая здоровый кусок свинца, если и не упадёт, но взбесится. А что упавшая и колотящая копытами, что несущаяся очертя голову от боли, лошади действительно сильно мешают слаженному удару.
Так и получилось. Аркебузирам удалось поубавить силу удара противника, облегчив задачу щитоносцам и пикинёрам. Строй прогнулся, задрожал… но выстоял. Самый страшный, то есть первый, нанесённый на скорости, удар терция выдержала. И действительно притянула к себе немалую часть сил противника. Теперь Корелье оставалось держаться, выигрывая время. Не просто держаться, а делать вид, что он всеми силами рвётся к центру франко-миланцев, что именно туда должен быть нанесён основной удар. Это и только это позволит терции Раталли выполнить свою часть плана.
Глава 2
Перелом в сражении наступает порой незаметно и далеко не тогда, когда это очевидно обеим противоборствующим сторонам. В битве при Реджо-Эмилия он наступил в тот момент, когда терция под командованием Винченцо Раталли добралась таки до французских батарей на их левом фланге.
Атака была проведена грамотно. Сначала раздёргали резервы франко-миланцев. заставив их бросить немалую часть пехоты сначала на выручку попавшим в устроенную западню, а затем на попытку парировать атаку терции Мигеля. Затем опять же на войска под командованием Мигеля Корельи Ла Тремуйль бросил успевшую чуток отдохнуть тяжелую кавалерию, присовокупив к ней и союзную. И вот тогда и только тогда была разыграна весомая козырная карта — не единственная, но очередная. Какая? Та самая атака на батареи, причём проведённая одновременно терцией Раталли и отрядом лёгкой кавалерии. Раздёргать противника, заставить его опасаться удара сразу с двух сторон… и ударить оттуда, откуда менее опасно, меньше риск попасть под залп картечи.
И это сделала конница, смяв немногочисленное охранение, захватив собственно батарею. Ну а на брошенные на выручку части арьергарда они и внимания не обратили, ими должен был заняться Раталли. Сдержать, заставить на время притормозить. На то время, которое потребуется, чтобы впрячь часть коней для перевозки главного трофея — около двух десятков орудий.
Вроде бы сражение становилось совершенно хаотичным, делилось на несколько отдельных схваток, но всё было не так просто, мне пока удавалось не терять управляющие нити.
Центр… Там воплощалась ситуация: «Не загоняйте крысу в угол, откройте для неё опасный, но всё же выход». Расстреливаемой огнём из орудий дали шанс уйти по тому же «коридору», по которому она попала в ловушку. Под обстрелом, теряя бойцов, но уйти. Ведь помощь то того… не пришла в том количестве, на которую можно было рассчитывать. А как только франко-миланские войска были вытолкнуты обратно, центр вновь стал единым, две части соединились. Потери да, были довольно большими, но у врага они оказались по любому больше.
Левый фланг. Флорентийцы неплохо отражали атаки сначала — хотя там они и были так себе, больше для отвлечения внимания — но затем, когда получили приказ активизироваться, бодренько так проявили себя. В классической манере, без каких-либо неожиданных тактических ходов, но сыграло свою роль то, что большую часть войск под знамёнами Медичи составляли собранные по всей Европе наёмники. А их воодушевить достаточно просто — предложить побольше денег, причём без толики лукавства, ну и не ставить под угрозу больших, реально больших потерь.
Здесь и сейчас эти два важных условия были выполнены. Оттого и получилось у Пьеро Медичи нужное время сдерживать противника, а потом изобразить, что и они вслед за правым флангом готовы перейти к активным действиям, готовы атаковать.
— Французские пушки уже тащат сюда, магистр, — выпалил пропылённый гонец, только-только соскочивший с лошади и подбежавший ко мне. Естественно, сопровождаемый пристальными взглядами охраны, ну так то дело житейское.
— А сами французы и миланцы… Та-ак, оттягиваются обратно, атаковать больше не хотят. Ого! И батареи со своего правого фланга начала пытаться утащить вглубь, вдобавок часть пехоты туда перебросили. Опасаются, что сейчас флорентийцы туда ударят. Правильно делают, что опасаются?
— Прикажете отослать гонца к герцогу Флорентийскому?
Асканио Росиенте был неплох как кондотьер, состоялся в качестве наставника для обучаемых и переобучаемых солдат, да и начальником охраны был компетентным. Вот только решать задачи более масштабного уровня… не его это и всё тут, совсем не его. Зато блеск глаз у Бьянки, явно поддавшейся эйфории, следовало пригасить. Ишь, воительница, так и хочется ей если и не сорваться отсюда в самую гущу сражения, то увидеть, как оно продолжится, перейдёт в ещё более горячую фазу.
— Ко всем уж тогда. Пусть флорентийцы продолжают показывать, что вот-вот начнут наступление. Гварнери оставаться на месте, укреплять оборону. Корелье — вернуться на исходную позицию, готовясь прикрывать Раталли, если на того попробуют напасть. Кавалерия пусть кружит рядом с терцией Раталли, заодно помогает прикрывать французские пушки, которые тащат сюда. к нам.
— И вы готовы отдать с таким трудом полученное преимущество?
Спросил то меня Росиенте, но отвечал я больше Бьянке, в глазах которой стояла какая-то прямо детская обида. Дескать, конфетку у ребёнка самым циничным образом отобрали, да не простую, а в яркой обёртке.
— Центр едва держится, самая боеспособная часть — венецианские наёмники — к тому же понесла значительные потери. Сочтут угрозу для себя слишком большой — начнут изображать полную усталость и провалят всё. что им поручим. Вы же не один год в кондоттах, сами наверняка так делали. Или ошибаюсь?
— Так и есть.
— Ублюдок Проди, — вспомнила Бьянка бывшего и ныне покойного кондотьера, — мог и просто так кондотту отвести. Но если опасность большая, так сделал бы любой. За золото сражаются, но не умирают. Но тогда они немного отдохнут и снова полезут на нас. Их ещё больше, чем нас.
— Зато они лишились половины артиллерии и части рыцарской конницы, — мигом парировал я, благо гонцы то уже направились по нужным адресам. — А у нас ещё хватит бомб и цепных ядер, чтобы вразумить атакующих. Да вы сами посмотрите… Не хотят наши враги биться головой о каменную стену. Ла Тремуйль умный, не будет рисковать удачным началом, он подождёт.
— Чего?
— Не чего, а кого, Асканио. Своего короля, который уже через пару-тройку дней окажется в Милане с двадцатью тысячами войска и сотней орудий в придачу.
Мои слова подтверждались. Заметив, что наши войска оттягиваются обратно, особенно терции Раталли и Корельи, французы с союзниками даже не попытались их преследовать, явно плюнув на частично потерянную артиллерию. Понимаю, их командиры уже столкнулись с незнакомым пехотным построением и оно не пришлось им по вкусу. Добавить к этому бомбы с цепными ядрами и новые возможности нашей артиллерии — в итоге получается крайне неудобный расклад, который следует ломать или собственными козырными картами или тупо численным превосходством. А учитывая, что свой главный козырь — предательство немалой части неаполитанцев — Ла Тремуйль уже выбросил на стол, то с крайне высокой вероятностью он склонится ко второму варианту. Иными словами, откатится назад и будет ждать прибытия короля с двадцатитысячной, хорошо вооружённой свитой.
Что делать нам? Примерно я уже представлял себе дальнейший расклад, но ему требовалось не то чтобы окончательно оформиться, скорее уж озвучиться в окружении основных командиров союзной армии и дождаться возможной критики. Разумной, стоит отметить, а не дурной… которую вполне мог устроить кто-то вроде покинувшего нас — и скатертью дорожка — Альфонсо, пока ещё короля Неаполя.
— Много тел…
— И много добычи, — подхватил слова Бьянки Росиенте, смотря на случившееся как кондотьер. — Что прикажете делать с добычей магистр? Её немало, отступаем не мы, а они. А ещё пленники.
— Карманы всем пленённым и мёртвым уже вывернули, это естественно. И вообще, с боя взятое — свято. Зато доспехи, оружие, немного лошадей и… пушки — это совсем другое дело.
— Это одобрят все, — кивнул Асканио. — Золото, богатое оружие и прочие ценности солдатам, а остальное идёт их сеньору.
— И дополнительная выплата за храбрость в бою. Вдобавок пленные…Тех, которые могут дать за себя выкуп, стоит опять же использовать. Но не сейчас, а чуть позже. Мало ли как обернутся дела, может придётся на кое-кого из своих обменивать.
Против подобного возражений не имелось. Я же. наряду с завязавшимся разговором. Не упускал из виду и творящееся на поле боя, которое по сути уже переставало являться таковым. Франко-миланское войско медленно пятилось, стремясь разорвать дистанцию, отойти подальше от Реджо-Эмилии. Наверняка в сторону Пармы, куда ж ещё! Там крепкие стены, там возможность. опираясь на город, дождаться прибытия второй, теперь уже более сильной части войска. Да и раненые нуждались в заботе пусть и откровенно неважных по моим понятиям, но всё-таки врачей.
Кстати о докторах! Те эскулапы, которые имелись уже при нашей армии, уже вовсю работали. Сработали чёткие и однозначные приказы, гласившие, что раненых требуется незамедлительно доставлять к врачам, но при этом не позабыв про оказание первой помощи. Какой именно? При необходимости перевязке чистыми бинтами, которые имелись чуть ли не у каждого. Именно чистыми, что гарантировал запечатанный воском верхний слой. Ну и если дела совсем плохи и у раненого действительно сильная боль, угрожающая потерей сознания — тогда опийная настойка. Хотя она же в любом случае использовалась при проведении мало-мальски серьёзной операции. Обезболивающее средство, стерильный перевязочный материал и такие же хирургические инструменты- они должны были значительно снизить постбоевые потери. Уже проверялось, просто… не столь массово как сейчас.
А вот раненым противника, которые оказались у нас в плену, предстояло подождать. Сначала свои, а потом уже чужие. И вообще, пусть спасибо скажут, что хоть с опозданием, но окажут действительно хорошую помощь, а не нечто подобное французским коновалам, умеющим только кровь пускать и конечности на живую отпиливать! Хотя и итальянские врачи до совсем недавнего времени не так далеко от них ушли. Народ массово мёр во время операции от боли, после от заражения, да ещё и от неправильных диагнозов. Мрак и ужас, по иному и сказать не получится.
Финита… Сражение окончилось, а поле боя осталось за нами, что по законам этого времени означало однозначную победу. Да и с точки зрения понесённых потерь — если выбросить за скобки перебежавших на сторону французов или просто убежавших неаполитанцев — мы тоже были в выигрыше. Относительном, конечно, учитывая тот факт, что для нашей армии и армии франко-миланской потеря сотни или тысячи солдат означали совсем разные вещи. И всё же это была победа, сомневаться не приходилось. Поэтому я, отгородившись от творящегося вокруг хотя бы тканью шатра, быстро разбитого, и писал победную реляцию, чтобы с гонцами отправить её в Рим, Родриго Борджиа. Догадываюсь, как ему сейчас… тревожно.
Станет ли лучше после прочтения? Спорный вопрос. Сражение при Реджо-Эмилии выиграно, тут даже злопыхатели возразить не смогут, но вот фокусы неаполитанцев во главе с Альфонсо напрочь разломали составленный заранее план действий. Приходилось импровизировать, используя кинувшего нас союзника как разменную монету на переговорах, которых при всём желании не избежать. Плюс срочная необходимость наводить мосты не только с Анной Бретонской, но и кое с кем другим. И всё это срочно, и всё в режиме предельной секретности. Скучать «отцу» точно не придётся, да и мне придётся вновь крутиться белкой в колесе, пытаясь объять необъятное. А куда деваться? В конце концов, впереди целая жизнь и я заранее подписался на подобные разборки со всеми, кто попробует мне её изгадить.
Не самое короткое письмецо получилось, чего уж там! Даже рук немного устала от так и не ставших мне привычными местных пишущих средства. Впрочем, пофиг. Капнув толику сургуча и запечатав послание перстнем — не кардинальским, а тем, который с гербом Борджиа — я передал его Антонио, одному из солдат, который уже не раз был задействован в доставке ценной корреспонденции.
— Лично в руки понтифика! Пять солдат вместе с тобой. И торопись.
Поклон, выхваченное из руки запечатанное послание и… Мда, действительно быстрый на подъем. Так за то и ценю, ведь каждый хорош на своём месте. что постепенно и выясняется.
— Мы победили! — радостно скалящийся Мигель, до этого момента не напоминавший о своём тут появлении, напомнил о том, что и без него было очевидно. — И теперь у нас ещё больше пушек, чем было до битвы.
Поделиться книгой: