Фламенко

Наконец я резко останавливаюсь.

— О чём ты думаешь? О чем?!

Виктор опускает глаза.

— Я же просила!!

Негодование мое так сильно, что Виктор начинает оправдываться:

— Не получается. Отвлекаюсь всё время…

— Да на что тут отвлекаться?! О танце думай!

Я топаю ногой, поворачиваюсь к нему спиной и спускаюсь со сцены. Не годится. И он тоже.

Виктор был последним вариантом. Уж как я его упрашивала, наобещала невесть что — и всё насмарку. Без толку с ним разговаривать. Не получится танец.

Я думала полночи. Представила золотой дождь и себя в нём, обрисовала компас, почувствовала интонацию и приблизительно поняла, что мне нужно. Осталось лишь изобразить это движением. И донести до партнёра.

Начала репетировать, полная решимости и веры в победу. Но споткнулась на первом же этапе.

Я так надеялась, что с Виктором можно будет добиться лучших результатов, но оказалось, вчера он выложился по максимуму. На большее не способен. А в ответ на моё упоминание о золотом дожде вытаращил глаза и промолчал.

Не проникся. Не почувствовал ни страсти, ни волшебства.

А на одной технике далеко не уедешь.

— Мария!

Оборачиваюсь. Сергей Петрович держит в руках плоскую чёрную коробочку с проводками.

— Пойдём.

Он усаживает меня на диванчик за сценой, включает магнитофон.

— Слушай.

Сначала идёт только музыка. Простая, незатейливая, на два голоса. Сергей Петрович кивает и подсоединяет к магнитофону «коробочку».

— Ритмизатор, — поясняет он.

Пожимаю плечами.

— Прикрой глаза, чтобы не отвлекаться.

Послушно закрываю. Тихий шум, шелест, низкий гул…

Неясно тренькнула струна разбившейся о фарфоровую тарелку каплей. Вторая, третья, и вот уже ливень бьет по тарелкам, и по столу. Барабанит, то затихая, то усиливаясь, не давая выбежать, схватить оставленную посуду и занести обратно в дом…

Внезапно музыка прекращается. Я открываю глаза. Ничего такого, конечно, не было. Сидела на диванчике, слушала непонятную музыку, вызывающую реальную картину, и всё. Сергей Петрович довольно улыбается:

— Еще раз?

Конечно.

«Ритмизатор» включается сразу. Слышится заунывный вой ветра, врывающегося в раскрытую форточку, стук капель по раме и стеклу, шелест мокрых листьев. Вот побежали ручейки…

Сергей Петрович выключает магнитофон.

— Что это?

— Эту штуку подарил мне мой учитель. Давным-давно. Но она не годится для пары — только для одного. Я подумал, если ты как следует настроишься сама, сможешь подстроить и партнёра. Держи картину в голове. А теперь сделай что-нибудь.

Я встаю, сгибаю ногу в колене, осторожно пристукиваю носком о пол, будто испытывая на прочность. Ещё раз, ещё и ещё. А теперь — другой ногой, так же осторожно, носком. Как-кап. Медленно поднимаю и, как бы раскрывая бутон, развожу в сторону руки. Ритм внутри меня откликается. Сначала с каким-то скрежетом, будто проворачивается колесо тяжело груженой телеги. Делаю шаг, он отзывается, всё точнее подстраивается под меня. А я — под него. Кружусь быстрее, ноги сами несут моё лёгкое и такое послушное тело. Достаточно закрыть глаза, и я вижу, как струи дождя хлещут по лужам на асфальте, выбивая воздушные пузырьки. Чтобы танцевать, надо всего лишь стать дождем, слиться с ним.

И всё же чего-то не хватает. Ах, да, партнера.

Подходит Сергей Петрович. Я останавливаюсь.

— Мария, твой «Золотой дождь» — уже не тот фламенко, который ты до сих пор танцевала в одиночку, заставляя публику млеть от восторга. Это танец для двоих. И партнёр тебе нужен не просто владеющий техникой, не просто артистичный, и так далее, а ещё и с определённым образом мыслей. Понятно?

Опять он про эти мысли. Нет, непонятно.

Вздыхаю и иду переодеваться. Надо ещё зайти сегодня к подруге. Она ведёт группу танго, работает с парами. Может, что-нибудь посоветует.

Поднимаюсь на второй этаж. С открытой площадки хорошо видно Наташиных танцоров — две пары. Один парень сидит в углу на лавочке. Наверное, его пара не пришла.

Наташа, в чёрном трико похожая на какую-то длинноногую козявку, останавливает одну пару и занимает место партнёрши, показывает резкий наклон, старательно что-то объясняя обоим. Пышнотелая длинноволосая девушка разводит мощными руками и мотает головой. И как такую кариатиду вообще взяли танцевать?

Наташа объявляет перерыв, и все разбредаются. Спускаюсь в зал.

— Муська, привет! Решила перейти на танго? — смеётся Наташа, тряся чёрными кудрями.

— Привет. Ты почти угадала. Пытаюсь танцевать с мужчиной, но не получается.

— Ты серьёзно? — тоненькие Наташины брови ползут вверх. Мы усаживаемся на скамейке.

— Серьёзно. Понимаешь…

Рассказываю ей про золотой дождь, про вчерашние пробы, про сегодняшнюю неудачу. Она то хмурится, то хихикает, то понимающе кивает.

— Значит, никто фишку не просекает? С дождём.

— Нет, — вздыхаю, искоса поглядывая в угол. Парень, сидевший а одиночестве, до сих пор прислушивался к нашему разговору.

— Кто это? — шёпотом спрашиваю я, не глядя в его сторону.

— Вовка-то? — так же шепчёт Наташа, — Новичок, второй раз приходит. Загонял вчера партнёршу так, что больше мы её не видели. Ему бы не танго танцевать, а коней на скаку…

Парень поднимается и подходит к нам. Не такой уж и парень, впрочем. Ему лет тридцать — тридцать пять. Тёмные волосы, серые глаза, в лице… как это называется… Одухотворение, вот. И спокойный, как танк. Не верю, что он замучил партнёршу.

— Здравствуйте, меня зовут Владимир. Извините, я случайно услышал ваш разговор… Дело в том, что я немножко танцую фламенко…

Наташа качает головой, переводя взгляд с него на меня.

Мы встаём в пару — попробовать. Выясняется, что у Наташи нет подходящей музыки — танго не очень-то подходит. «Ничего», — говорит мой нежданный партнёр и начинает отбивать ритм ладонями. Сразу задаёт сложный, ломаный компас. Я не успеваю удивиться, мне хочется тут же выполнить рисунок. Это для меня новое и оттого чуть захватывает дух.

Ходить по этажам всегда холодно, поэтому я взяла с собой шаль. Как она мне сейчас пригодилась! Сделаю вид, что это мантилья…

Сразу улавливаю настроение, сливаюсь с ритмом в одно. Ноги, кажется, живут самостоятельно, руки разворачивают мантилью. Я выгибаю спину и бросаюсь в водопад байле — танца. Музыка не нужна, я и так её слышу. Владимир начинает сапотеадо, устремляясь за мной. Он уже не хлопает, его руки, словно внезапно обретают упругость, ловят ветер, несут его в прозрачную бездну за мной, за мной, за мной… Во фламенко тангос.

Он — чёрная птица, а я — вихрь, кружащий лёгкую шаль. А теперь мы оба — птицы, и небо, расколотое пополам, зовёт нас к себе. Наконец, птица только я, а он — что-то стремительное, сверкающее и странное, какая-то сущность, наполненная смыслом. И я уже знаю, что это за сущность. Я чувствую её смысл и устремляюсь туда, где кантаор Золотой дождь шепчет свою странную песню…

«Люди делятся на две категории. По времени, затраченному на подбор слов для ответа.

Мало или много.

Сложно. Вежливо, чтоб не обидеть. Корректно, с учётом психологического портрета.

Коротко или длинно, ёмко или пространно — но всегда обдуманно.

Или же — просто. Без подтекста. Без оглядки на ситуацию, на личность, на последствия.

Люди делятся по количеству полутонов. Мягких и резких, сплошных и мазками. Люди — это рисунки на полотне познания. Моего познания жизни.

Люди разные энергетически. Лидеры и сочувствующие. Водопады и озёра. И есть ещё течения, турбулентные потоки. Их я боюсь больше всего.

Как отличить силу от слабости? Страх от смелости? Чуткость от равнодушия?

А я умею рисовать лица.

Наносить штрихи — черты, что каждый прячет, но они неизменно вылезают наружу.

Дай мне руки, я закружу тебя в этом ритме.

Не надо ждать, не надо притворяться.

Просто иди за мной. Вторь мне. Танцуй со мной.

Я — пульс. Я — фламенко. Я — Дождь золотой»…

Дождь увлекает меня в свой золотой танец, и мне кажется, я слышу в его шелесте все песни старой Андалусии…

Мы танцевали бы, наверное, до вечера, но внезапно я вспоминаю о времени и оглядываюсь. Владимир тоже останавливается. Вся Наташина группа, да ещё куча народа наверху на смотровой площадке взрываются аплодисментами.

Подходит Сергей Петрович — он, оказывается, тоже был здесь и видел танец.

— Да, это то, что нужно, — тихо говорит мне хореограф и протягивает руку Владимиру. — Добрый день…

Иду домой счастливая. Ветер в небе, оставшиеся листья на деревьях, мерзлая слякоть под ногами — всё поёт и вторит мне. Фламенко тангос…

Художника нет и сегодня, но теперь меня это не огорчает.

На завтра назначена репетиция, хотя, думаю, она не нужна. Танец во мне, и теперь я его не забуду.

День выступления

Просыпаюсь, будто от толчка. Сегодня!

Неделя пролетела, как один миг. Каждое утро я бежала в танцзал в предвкушении чуда. Мой танец! Лёгкий, как искристое вино, обжигающе-опасный, как низвергающаяся лава, ослепительный, как молния, нежный, как…

Как мужчина. Зачем искать более подходящее сравнение, если это так?

Сергей Петрович больше не включал ритмизатор. Мне казалось, что теперь он встроен у меня внутри. Владимир ли тому виной, или так удачно сложились обстоятельства, но фламенко неожиданно повернулся новой, не знакомой ранее стороной. Танец одиночества становится танцем-для-двоих, при этом не теряя прежнего горьковато-кофейного привкуса…

Зал полон, билеты раскупили ещё накануне. В последний раз расправляю перед зеркалом оборки нового, специально сшитого платья — чёрного с зелёным и золотым. В отличие от традиционного красно-бело-чёрного, сочетание цветов очень необычно, даже вызывающее. Но это на первый взгляд.

Цветовую гамму предложил Владимир.

— Мы не можем танцевать «Золотой дождь» в обличии огня! Зелёный — цвет весны, символ нового, возрождённого мира. Чёрный — сама земля, на которой растёт всё живое. Ну, а золотой — то, что связывает первое и второе.

Я с удивлением поняла, что соглашаюсь.

Наш выход.

Владимир выглядит спокойным, но чувствую: волнуется. Тереблю край мантильи. Сергей Петрович как всегда ровным голосом произносит последние наставления. Или просто желает удачи? Не слышу слов. Понимаю: переживает не меньше нашего. Он неизменно присутствовал на всех репетициях, подсказывал и поддерживал, замечал ошибки и находил решения.

Это и его танец. Тоже.

Занавес открывается, и нас приветствуют зрители.

Владимир слегка наклоняется ко мне и шепчет: «Не бойся»!

Мы начинаем…