Помоги проекту - поделись книгой:
— А вот не строил бы святошу, не расклеился бы от рюмки-другой.
По правде, Алеш его не слышал. Он, наконец, нащупал пульт.
— …связано с происшествием в Ворошском дельничном суде Даница, — говорила ведущая. — Так или иначе, правоохранители пока не исключают ни одной версии и отказываются озвучить основную. Сенаторы от партии «Свобода и солидарность» уже заявили о политической расправе. Генеральный прокурор взял дело под личный контроль, но исчезновение может пошатнуть и без того хрупкую коалицию в Национальном Зборе.
ТВ3 показывал знакомое приземистое здание с растущими вдоль фасада липами. Млынар на судейском круглом столе. Кадры с пресс-конференций прокурора. Белый особняк с гранитными перилами и бурой мемориальной доской.
Служба беспредела тут как тут.
— Дерьмо, — выдохнул Алеш.
— Ну, он же обещал двадцать четыре часа, — Ришо хихикнул. — Надо сказать, они исчезли… эффектно.
Камера сфокусировалась на черно-синем, с солнцем, флаге над крыльцом «эсбэ», и диктор на заднем плане продолжила:
— Между тем, хотя полиция и Служба безопасности воздерживаются от заключений, наши коллеги из «Денника» вчера присутствовали в зале суда.
Тихое шипение из телефонной трубки проливалось в ухо.
— Я буду через час, — нарушил молчание Алеш. — Напиши за меня докладную. Все, отбой!
— …почти ничего, — говорил в камеру подкачанный молодой человек в очках.
— Больше всего похоже… знаете, как силуэт после ядерного взрыва! Может, в фильмах видели. И надпись «Несправедливость», все пеплом на стене. Это то, что говорит прислуга. Мы не смогли попасть в загородный дом судьи, все оцеплено, но вот родители оправданного вчера Глинки показали нам похожую надпись.
Это произошло в коридоре с потертыми обоями. Камера в руках оператора прыгает, так что изображение дрожит на экране. Вешалка с куртками, обувь и старая дубовая дверь.
Черный наклонный силуэт, словно встающий из плинтуса призрак — не то вспышка произошла чуть в стороне, а может, Глинка был пьян и нетвердо стоял на ногах. И такая же, пеплом, надпись.
«Подлость».
Алеш почувствовал позывы к рвоте.
— Ну что, парни, у нас там один горелый, в кафе Штур. В четыре часа утра.
Вит, отдуваясь, вскарабкался к кафедре, за которой проводил утренние планерки. Пиджак, на сей раз синий, измялся еще больше обычного. Они почти не спали последнюю неделю. Да весь Даниц потерял сон, беспокойно ежился, спешил по домам с окончанием рабочего дня — но полиции досталось больше всех. Теперь они работали посменно, по двенадцать часов.
— У меня тут целая пачка всего, так что не будем тратить время. Алеш, Ришо! Кафе оцеплено, но людей не хватает, давайте в темпе. Ноги в руки и уже там! Криминалист тоже едет. Юрай, что по вчерашнему?
За спиной Вита к магнитной доске прикрепили большую таблицу: число горелых по датам, по часам суток, дельницам. Выходя, Алеш бросил на доску взгляд. Жертв как будто меньше в последние пару дней, но он не обманывался. Это потому что самые отъявленные уже превратились в следы на стене.
— …полицейских тоже редеют. Буквально вчера исчезли полковник Дружак и лейтенант Полуш, — бубнил телевизор под потолком холла. — «Проклятье Даница», как его окрестили журналисты, приобретает черты геноцида: министры, чиновники и бизнесмены пропадают десятками, по всей стране, и в других странах тоже.
— Хороший геноцид. Одобряю! — хохотнул Ришо. Напарник не ответил, и парень попробовал еще раз: — А президент все держится, курилка. Как думаешь, почему?
— Понял, куда дует ветер, — буркнул Алеш. — Небось, попросил себя связать.
— И кляп. И еще кляп!
Ришо забежал вперед и затопал вниз по лестнице.
Еще не рассвело, в сумерках тополя безмолвно шевелили голыми ветвями. Покрытый предутренним ледком асфальт стал скользким и твердым, как железо.
— Ах, черт! Ну и холодрыга…
Ришо бегом добрался до машины и тут же полез внутрь. В сущности, его обязанности в том и состояли, чтобы сидеть за рулем, а еще «подай-принеси». Предполагалось, что он учится у старшего напарника, но Алеш не помнил, чтобы парень хоть раз сделал что-то дельное.
— Шесть пятнадцать, — ворчал Ришо, пока полицейский садился в машину. — Сколько еще страдать, в такую рань? Когда это кончится?
Никогда. Но Алеш не стал этого говорить.
Нет, в самом деле! По слухам, дюжина разведок пытается отгадать, в чем дело. Да только все было ясно с самого начала: совершил грех — получи ответку. Даже тупице под силу это понять. А впрочем, может, они что и придумают. Это мелкая шпана исчезает без писка, крупная рыба очень изобретательна, если загнать ее в сети. Алеш знал это по хозяевам жизни в Данице.
Президент пока раздумывал, вводить ли комендантский час, но улицы и без того были пустынны: в кругу близких меньше вероятность стать черным пятном. За стеклом проносились мерцающие вывески, никому не нужные в обезлюдевшем холодном городе.
— Следователи? Сюда!
Патрульный вышел им навстречу, потирая озябшие руки.
— Алеш Барда, ворошское отделение. Что тут у нас?
— Да, бледзь, еще один горелый, — парень равнодушно пожал плечами. — Только у нас, бледзь, третий за ночь. Мы установили личность. Зовут Йелик Повиц.
Напарник присвистнул, и Алеш цыкнул через плечо.
— Ты что, не знаешь? Йелик Повиц, глава правления Примбанка!
Глаза у Ришо разгорелись, но следователь не разделял его энтузиазм. Еще банкиров не хватало! Его устраивало, что им двоим оставляют простых смертных, с большими шишками пусть возятся другие.
— Если это он, — от вспышек полицейской камеры Алеш поморщился. — Что-нибудь еще?
— Девушка, ждет в кафе. Она была с ним весь вечер. И когда… ну, вы поняли. Тогда тоже. Паулина Вильма, семнадцать лет, и нет, бледзь, это не сценический псевдоним. Она студентка в экономико-правовом.
— Хорошо. Подготовьте протокол, я подпишу. Идем, Ришо. Нас ждет…
— …тепло и кофе, приятель. Тепло и кофе!
Алеш частенько проезжал мимо белого, с арабесками, фасада кафе Штур — но ни разу еще не заходил внутрь. Дюжины ресторанчиков открылись и умерли с тех пор, как он ухаживал за Даной, он давно перестал их считать. А после, как жена прихватила сына и ушла… нет. Нет, он не готов. В общем, злачные места полицейский знал кое-как.
За золоченой дверью сбегала в подвал лесенка, а внизу Алеш невольно заслонил глаза. Здесь крылось все великолепие Востока — помноженное на вульгарность Даница. Изразцы, мозаика на полу, мозаика на потолке. Сотня огней дробилась в вышивке подушек.
— Доброе утро! — приветствие администраторши было таким же фальшивым, как рисунок красивых глаз. — Столик на двоих или на компанию?
Она что, рехнулась?
— Барда и Рыбар, полиция, — резко ответил он. — Где девушка?
— Сюда, пожалуйста. Идите до конца, а после налево.
Они миновали анфиладу залов с низкими столиками, когда Ришо вполголоса заговорил:
— Если это
— Например?
— Ну, например, зерно. Его вывозят подальше, держат два месяца, пока переклеят этикетки. Обратно ввозят как импортное, втрое дороже. А раз группа Прим убыточна, от государства положена дотация, другого агрохолдинга у нас нет.
Алеш помалкивал, но напарник уже понял, что завладел его вниманием.
— Все схемы обслуживает дочка Примбанка, дает кредиты. И каждый раз, как инвестиции проваливаются, Нацбанк вбухивает бабки в пострадавшие за страну институции. Сразу две схемы: Нацбанк и Министерство агропромышленности. Спешат наперегонки, как бы восполнить потери.
— Это доказано?
— Это все знают, — уклончиво ответил Ришо. — Можно подумать, суд что-то докажет! Все куплено…
— Но Повиц исчез не за это.
— Я просто хочу, чтобы ты знал.
Девушка, в коже и замше, тихо сидела в полутьме, уставившись в пространство. Они даже не сразу ее заметили. Тарелка с недоеденным кускусом еще стояла напротив — словно официанты ждали, не вернется ли высокий гость.
Напарник тут же ретировался:
— Задай жару, Алеш, а я не стану мешать, — Ришо поймал администратора и горячо зашептал: — Двойной… нет, тройной эспрессо. И сто грамм «Хеннеси».
— Паулина?..
Она была бледна — так бледна, что казалось, голубые нити вен просвечивают сквозь кожу.
— Алеш Барда, ворошское отделение полиции. Мы можем поговорить?
Девушка даже не взглянула на него. Пальцы ее на высоком стакане для коктейля побелели, она сжала посудину обеими ладонями, словно грела руки о чашку с чаем. Вот так же точно цеплялась за сумочку Ивка Михалык.
Полицейский тихонько опустился напротив — и в этот-то миг она разревелась.
— Ну тихо, тихо… Все уже кончилось. Все прошло…
Господи, какая глупость! Что кончилось, что может кончиться? Забрав у студентки стакан, Алеш ненароком задел ее руку — холодную, как лед. Полумрак всосал его мысли без остатка. Всхлипы в тишине. Они длились вечность — а он снова нес хрупкую девушку, блуждая пыльными коридорами и запинаясь о складки ковровой дорожки.
Нет, так нельзя. Плевать на правила!
Алеш не помнил, как оказался рядом, как прижал студентку к себе. Позволил ей схватиться за полы пиджака. Так и держал Паулину, холодную, дрожащую, пока слезы не иссякли.
— Я не хотела… не хотела, понимаете? Вы верите? — девушка смотрела на него, большими серыми глазами. — Я просто думала… попасть наверх, на самую верхушку. Я думала, на все согласна, это просто цена за работу… карьеру…
Она говорила все тише, а вскоре совсем умолкла. Сказанное вслух, все это звучало совсем не так, как у нее в голове.
— Ублюдок! — не удержался Алеш.
— Но Йелик не виноват! Слышите? Это я, из-за меня он умер! И это не первый раз, у меня был парень… дома… пока я не поехала учиться. Я сама…
— Как это произошло?
— Альков закрывается, — надтреснутым голосом ответила она. — Получается отдельный кабинет, как в лучших ресторанах. Мы… я ведь все понимала, чем закончится, вы верите? — она смотрела прямо на него, снизу-вверх. — Я пришла, все зная, чем все кончится.
Какой-то идиот включил освещение — видно, чтобы помочь полиции. Огни разбросали неестественные тени по ее лицу, посуде, по остывшему кускусу.
— Потом он… был нетерпелив. Да. Нетерпелив. А я… я растерялась, понимаете, я вскрикнула, и вот тогда…
Она запнулась. Глаза у Паулины стали огромными, словно с чужого лица. Проследив ее взгляд, Алеш наконец увидел горелого. «Жестокое насилие».
Да уж, нетерпелив. Только теперь, присмотревшись, полицейский заметил кровоподтек у нее на шее, ранее скрытый в тени. А она хороша — это же надо все так представить! Впрочем, бывает. Все случилось слишком быстро, должно быть, она сама не поняла, что произошло.
— Это я, я, я убила…
— Паулина, — прервал ее полицейский, пока шепот не превратился в истерику. — Даже если ты дала согласие… ему за сорок, а тебе едва семнадцать, ты несовершеннолетняя. Ты видела надпись? «Жестокое насилие».
— Вы ничего не поняли… — горько сказала девушка. Теперь она вцепилась в край стола. — Так и не поняли. Ничего.
— Тебе есть, куда идти? — сменил тему Алеш.
— Общага… Кампус на Люксембургской.
— Хорошо, Паулина. Возьми такси. И выспись. Главное — выспись! Возьми визитку: если вспомнишь подробности или потребуется помощь…
Он понял, что говорит в пустоту. Она вернулась туда — где богатый обаятельный банкир жив и пригласил ее в заведение, на которое у студентки нет денег. Боже, как мерзко!..
— В этом весь Даниц, — Ришо был тут как тут, слева и чуть позади, когда полицейский покинул альков. — Одурели уже от пролившихся на город денег. Но как ты…
— С тобой отдельный разговор. «Хеннеси»? Черт, коньяк, в семь часов, на выезде?
— Я обостряю нюх, — усмехнулся Ришо. — Всего сто грамм. Но как? Зар-раза! Прямо в кафе!
— Альковы не зря запираются.
— Ну хорошо. И что теперь?
— Не знаю. Если не заметил, мир неделю как сошел с ума, — Алеш нахмурился. Тени подслушивали их, точно третий собеседник. — Раньше мы искали, кто совершил грех, а теперь только фиксируем. Да, был такой… да, согрешил. Но наши процедуры не работают, они рассчитаны на совсем другое.
— Чему там не работать? — не понял Ришо. — Осмотреть место преступления, навестить…
Алеш грубо перебил его:
— А зачем?
Хмурясь, он вышел в первый зал, с ведущей наверх лестницей — и с удовольствием отметил, что с их появлением администратор спала с лица. Впрочем, удовольствие было мимолетным.
Поделиться книгой: