Ночь Охотника

Он заметил также задумчивую позу сестры, которую часто принимала его мать; в такой позе он никогда не видел уступавшую ей но могуществу Квентл.

– Но зачем соблазнять его? – спросила она. – В то время как на нас навалилось множество других проблем, почему именно сейчас?

«Хороший вопрос», – подумал архимаг; именно этот вопрос он довольно долго обсуждал с Минолин Фей как раз на прошлой неделе. Паучья Королева сейчас расширяла сферы своего влияния – в царстве богов, а не в мире простых смертных, – так зачем ей понадобился какой-то дроу-отступник, не имеющий никакого реального влияния, никакого значения в этом мире?

– Это вопрос к жрицам, а не к магам, – ответил он.

Квентл прищурилась; конечно, сейчас она знала о стратегических целях Ллос и понимала, почему богиня возвысила Громфа и его собратьев-магов.

– И ты говорил со жрицами… точнее, с одной, – напомнила она ему. – Насчет именно этой проблемы.

Громф выпрямился за своим письменным столом и уставился на сестру так же пристально, как она на него, словно пытаясь прочесть ее мысли.

– Моя дорогая сестра… – начал он.

– Никогда больше не обращайся ко мне так, – прервала она его ровным уверенным тоном, в котором явственно прозвучала угроза.

– Мать Квентл, – поправился он.

Подняв руки, Громф сложил их перед собой и, сжав губы, постучал по ним пальцами – его типичный жест при тревожных размышлениях. Он понимал, что перед ним существо гораздо более могущественное и проницательное, чем женщина, которую он вывел из Мензоберранзана чуть больше часа назад. Мефил Эль-Видденвельп передал Квентл множество воспоминаний Матери Ивоннель Бэнр, понимание намерений Ллос, присущее их матери, и к тому же, очевидно, немало черт личности их покойной матери. Он давно знал, что такое возможно что, возможно, ему придется увести Квентл в туннели Подземья, чтобы она получила знания от иллитида; это испытание должно было закалить ее в час, когда Госпожа Ллос нуждалась в сильных подданных. Она была Верховной Матерью Мензоберранзана, правительницей города, но на самом деле все, кто был знаком с внутренними делами Дома Бэнр, понимали, что исподволь ее действиями руководил Громф, старший в роду, самый опытный, самый мудрый из членов семьи.

Всегда существовал риск того, что встреча Квентл и Мефила изменит это положение вещей.

– Среди богов царит смятение, так сказала госпожа Минолин Фей, – промолвил он, опустив руки, но, естественно, не отводя взгляда от собеседницы. – Изменения уже начались, на различных уровнях.

– Паучью Королеву волнуют более серьезные проблемы.

– Почему ты спрашиваешь об этом меня, а не ее? Ты же Верховная Мать Мензоберранзана…

– Не трать слова на то, чтобы напомнить мне, кто я такая, и указывать, как мне действовать. Я не собираюсь беспокоить Ллос вопросами, ответы на которые могу получить от других; не собираюсь беспокоить ее прислужниц, чтобы распутать паутину… возможно, некоторые жители моего города в состоянии сделать это для меня.

– Как ты считаешь, боги не подвержены суетному и мелочному тщеславию? – прямо спросил Громф.

Улыбка Квентл поразила его. Кривая, понимающая улыбка, злобная ухмылка, которая была прекрасно знакома старшему сыну Дома Бэнр – хотя он в последний раз видел ее более ста лет назад.

– В таком случае наглый отступник по-прежнему не представляет для нас интереса, – решила Мать Квентл. – Всего лишь заноза, которую следует использовать против богини-соперницы, обратить его к тьме без всякой практической выгоды, разве что с целью причинить неудовольствие этой ведьме Миликки.

– А может быть, он снова разгневал Паучью Королеву, отсюда и вопль боли, с которого началось твое недавнее путешествие.

– В сердце и душе отступник Дзирт До’Урден снова предал Госпожу Ллос.

«Как в тот день, когда До’Урден убил тебя», – подумал Громф, но вслух ничего не сказал, хотя это не имело значения, понял он: по его ухмылке Квентл наверняка догадалась о его мыслях.

– Миликки выиграла эту незначительную битву за сердце Дзирта До’Урдена. – Произнося эти слова, Громф кивнул, отведя взгляд от лица сестры. Сейчас он смотрел в прошлое, пытаясь понять, как на подобную новость отреагировала бы их мать. Интересно, дотягивает ли Квентл до этого стандарта, подумалось ему.

– Следует ли мне отправиться и уничтожить отступника До’Урдена? – спросил архимаг.

Мать Квентл уставилась на него с недоверием, почти с жалостью, и Громф получил свой ответ. Пожиратель разума дал ей очень и очень многое! Потому что, естественно, это и был верный ответ, ответ, который дал бы и сам Громф, и Ивоннель; ответ, который нужен был Ллос от Матери Квентл, правительницы Города Пауков.

Если бы мелко мыслящая Квентл получила бы эти сведения относительно источника гнева Госпожи Ллос до встречи с иллитидом, она уже отправила бы Громфа и дюжину других убийц с заданием уничтожить жалкого еретика из Дома До’Урден. Это бесполезное предприятие ничего не дало бы, кроме нескольких мгновений мстительной радости, и вскоре радость улетучилась бы при мысли о том, что отступник теперь со своей богиней, и эта богиня – не Ллос, и что Ллос не удовлетворена… ведь богиня никогда не может удовлетвориться такой простой вещью, как смерть врага.

– Пронзить его сердце мечом легко, – заявила Мать Квентл. – Богиня желает обратить его сердце на свою сторону.

– И все же богиня не смогла забрать его сердце.

Квентл улыбнулась снова – пет, Громф понял, что больше не может думать о ней как о Квентл. Мать Квентл улыбалась, и это была ужасная, злая, восхитительная, вдохновляющая улыбка.

– То, что мы не можем забрать, мы разбиваем, – спокойно заметила Мать Квентл.

Да, размышлял Громф, он сам, добровольно, снова опустился до второстепенного статуса, и не только в официальном смысле. Все годы, что он обучал Минолин Фей, свою ученицу в искусстве интриги, свою марионетку в планах одержать верх над безмозглой сестрой и свою любовницу, наконец, – все это, скорее всего, теперь станет понятно Квентл, которая теперь мыслила подобно Ивоннель.

«Ивоннель Вечной», – вспомнил Громф прозвище, которым часто называли его могущественную мать и которое показалось такой жестокой шуткой, когда топор короля дворфов раскроил старый череп Ивоннель, покрытый увядшей плотью. Однако, в конце концов, возможно, что это было не просто прозвищем. Возможно, после работы извивавшихся щупалец Мефила «вечность» стала подходящим эпитетом.

И Громф только что наделил свою сестру этим «вечным» прозрением.

Потому что этого потребовала от него Госпожа Ллос.

Да будет так.

– Завтра состоится праздник Основания, – произнесла Мать Квентл.

Громф в первое мгновение уставился на нее, не веря своим ушам; затем он напомнил себе о том, что перед ним сидит не совсем прежняя Квентл. В мозгу его зародилось подозрение. Ведь члены Дома Бэнр всегда относились к этому празднику с неприкрытым презрением и даже цинизмом. Двадцатый день месяца чес, третьего месяца года, считался днем основания Мензоберранзана, и в этот день напряженная обстановка в городе несколько ослабевала, словно все испускали вздох облегчения. Ворота Домов охранялись не так тщательно, иногда даже отворялись, чтобы каждый мог войти; известно было, что иногда сама Ллос в виде аватара появлялась в городе, и это означало величайшую милость для всех жителей.

Для Дома Бэнр, который стоял гораздо ближе к богине и которому было что терять, если бы они открыли ворота, праздник Основания являлся в дни правления Ивоннель (годы Мечей, как их называли в Мензоберранзане) простой формальностью. О нем редко упоминали, относились к нему свысока, и члены Дома пользовались им – обычно с помощью шпионов Бреган Д’эрг – для сбора информации о слабостях и приемах обороны других благородных Домов.

– Мать Биртин Фей прислала… – Мать Квентл смолкла и издала злобный смешок, затем поправилась: – Мать Биртин пришлет нам исключительно любезное приглашение отобедать в ее достойном доме, и мы, разумеется, примем это приглашение, как это принято в день Основания.

– Мы отправимся в Нарбонделлин? – с нескрываемым сарказмом переспросил Громф, имея в виду район богатых особняков, театров и арен, где находились резиденции двух из восьми правящих Домов Мензоберранзана. Хотя Нарбонделлин и являлся довольно престижным районом в Городе Пауков, и сам Громф часто наведывался туда, до сих пор аристократы Дома Бэнр в полном составе редко покидали Ку’элларз’орл, самую роскошную часть города. Покидали только в тех случаях, когда отправлялись на войну. Традиции праздника Основания требовали, чтобы в знак единения в этот день обедали вместе Дома, не имевшие союзников. Но Дом Бэнр обычно приглашал к себе Верховную Мать Мез’Баррис и представителей Второго Дома, Баррисон Дел’Армго, или сам отправлялся к ним в гости.

– Я жду приглашения Матери Биртин, – хищно произнесла Мать Квентл, и злобная ухмылка теперь была явно адресована Громфу. После этого она поднялась и вышла, оставив старого мага в немалой тревоге.

Речь шла о Доме Фей-Бранш, Шестом Доме Мензоберранзана, к которому принадлежала и Минолин.

«Зачем Квентл – Мать Бэнр – устроила это, – размышлял Громф, – и еще, интересно, каким образом?»

Она была одной из старейших жительниц Мензоберранзана и одной из верховных матерей, дольше всех занимавших этот пост, несмотря на то, что ее Дом, Баррисон Дел’Армго, был вторым из самых младших великих Домов города: он образовался всего лишь восемьсот лет назад. Под ее руководством Дом Баррисон Дел’Армго быстро возвысился и достиг предпоследнего места в городской иерархии. Всего лишь четверть тысячелетия назад малоизвестный Дом находился на уровне сорок седьмого Дома Мензоберранзана, о нем почти никто не знал, и власти города практически не принимали его во внимание. Подъем до шестнадцатого места, однако, заинтересовал их, и когда верховные матери Правящего Совета соизволили наконец присмотреться к повадкам и потенциалу Дома Армго, стало совершенно очевидно, что Мез’Баррис недолго осталось наблюдать за Правящим Советом издалека.

Мез’Баррис нашла свою нишу. Другие Дома соревновались за благосклонность Ллос, сооружая часовни и обучая жриц, но Мать Мез’Баррис вела семью но иному пути. Дом Баррисон Дел’Армго был известен искусством своих магов, как и их главные соперники, Ксорларрины; но более того – из этого Дома происходили величайшие воины Мензоберранзана. Каждый год в ряды Мили-Магтир, военной академии дроу. вступал целый отряд будущих солдат Армго.

Тысяча солдат Баррисон Дел’Армго образовывала костяк военного гарнизона города и обеспечивала Мез’Баррис прочную власть, не подверженную капризам непостоянного божества или колдовству враждебных магов.

А теперь дела шли еще интереснее. Мать Мез’Баррис отлично знала о растущей нестабильности в единственном Доме, который отделял ее от вершины власти в Мензоберранзане – в Доме Бэнр.

– Они вышагивают с таким видом, словно весь город должен стоять и пялиться на них с благоговением, разинув рот, – сказала верховная жрица Таайруль своей матери, когда они вдвоем наблюдали за процессией Дома Бэнр с укромного балкона их обширной резиденции. Члены Дома Баррисон Дел’Армго совсем недавно переехали в Ку’элларз’орл из прежнего комплекса, расположенного в Нарбонделлине, и поэтому их жилище намного уступало в великолепии, удобстве и даже размерах огромному дому семьи Бэнр.

– Это же Бэнры, – заметил Малагдорл, старший сын и мастер оружия Баррисон Дел’Армго. – Пусть жители Мензоберранзана взирают на них с благоговейным ужасом – уже скоро мы сами будем ловить на себе эти восхищенные взгляды.

– Не говори о таких вещах открыто, дитя, ты слишком вспыльчив, упрекнула его Мез’Баррис, по в ее топе прозвучал скорее не гнев, а гордость. Она представила себе, что парад, который они наблюдали, вскоре сменится парадом воинов ее собственного Дома.

Но она не могла отрицать, что процессия Дома Бэнр представляет собой пышное, прекрасное зрелище: воины в полных боевых доспехах, богато украшенных и прекрасно подогнанных, маршировали четко, каждое движение было отработано. Сотни клинков блестели и искрились в искусно созданном магическом свете. Чары были предназначены для того, чтобы поймать блеск отполированного металла мечей, боевых топоров или острий дротиков. Магические огни пурпурного, синего, оранжевого цветов освещали командиров отрядов и их огромных подземных ящеров. Чары, порождавшие свет, казалось, исходили из магических нефритовых пауков размером с пони, копий изображений гигантских чудищ, охранявших жилища Бэнров и некоторых других Домов в квартале Ку’элларз’орл. Эти пауки сопровождали самых влиятельных членов семьи, благородных жриц. Мез’Баррис скоро заметила Мать Квентл, которая выплыла из ворот резиденции Бэнров на полупрозрачном диске с пурпурными и синими прожилками. Сразу же за нею, слева и справа, следовали ее старшая дочь и Сос’Умпту на своих дисках. Магическое алое пламя горело посреди этого треугольника, освещая силуэт Квентл сзади так, что она, казалось, сидела в ауре красного света. Цвет пламени точно соответствовал цвету ее глаз, и Мез’Баррис даже с такого расстояния могла различить эти страшные красные зрачки. На какой-то миг ей показалось, что Квентл смотрит прямо ей в глаза.

Без сомнения, маршировать Бэнры умели, и весь город буквально дрожал, когда но улицам проходила их армия. У Мез’Баррис даже дыхание перехватило, и она не сразу поняла, что эта процессия была необычной даже для праздника Основания. По крайней мере, прежде такого не случалось. Она не видела хваленых Бэнров во всей своей красе уже десятки лет, сто лет и даже больше, со времен правления…

– Ивоннель, – прошептала она, и ей стало ясно, что Мать Квентл хотела дать знак всем жителям города. Вспомнив о предстоявшем отъезде Матери Зирит и Ксорларринов, Мать Мез’Баррис решила: предостережение относится именно к ней.

Начало процессии миновало Дом Баррисон Дел’Армго, пройдя едва в пятидесяти футах под балконом, на котором собрались аристократы Армго. Малагдорл издал едва слышное рычание. Во главе колонны двигался мастер оружия Андзрел Бэнр верхом на ящере, украшенном драгоценными камнями и колокольчиками, и вид у него был гордый и величественный.

– Да уж, – заметила Мез’Баррис, угадав источник сыновней ярости; ее саму переполняло негодование. – Скажи мне еще раз, почему ты до сих пор не нашел возможности убить вот этого?

Малагдорл опустил взгляд. Яростное соперничество между мастерами оружия Первого и Второго Домов уходило корнями на несколько десятилетий в прошлое, и началось оно с легендарных сражений между Утегенталем Армго и Дантрагом Бэнром. Казалось, то же самое произойдет и с их преемниками, и Малагдорлу хотелось этой битвы сильнее всего на свете. Но Андзрел в последнее время старательно уклонялся от любых конфликтов.

И Мез’Баррис знала, почему. Она знала о Тиаго, который приобретал могущество и завоевывал себе имя, знала о старшем сыне Квентл, Аумоне, который только что завершил первый год обучения в Академии. Андзрел вел свою игру осторожно, потому что любая ошибка могла стоить ему должности мастера оружия, на которую претендовала пара энергичных выскочек.

Процессия все тянулась и тянулась. Наконец Мез’Баррис заметила Громфа, который, как это ни странно, находился почти в хвосте и восседал на призрачном скакуне, переливавшемся всеми цветами радуги и постоянно менявшем форму. Сначала казалось, будто это адский жеребец, потом – некое существо, похожее на рофа, затем появлялось нечто среднее, в следующую минуту лошадь превращалась в совершенное иное животное.

На плотно сжатых губах Мез’Баррис появилась улыбка. Громф ненавидел Квентл не меньше ее самой, она знала об этом – или ей казалось, что она знает, – и с ростом: статуса магов среди подданных Ллос он должен был в конце концов свалить соперницу Мез’Баррис.

– Они не будут обедать с Ксорларринами? – полюбопытствовала жрица Таайруль, когда стало ясно, что армия Бэнров движется мимо башни магов Третьего Дома и покидает Ку’элларз’орл. К этому моменту колонна протянулась от ворот жилища Бэнров до линии гигантских грибов, которые отделяли квартал Ку’элларз’орл от остального города.

– Это же праздник Основания, – уверенно ответил Малагдорл. – Они должны пировать в Доме, у которого нет союзников… – Но уверенность исчезла из его голоса, когда две жрицы уставились на него с явной насмешкой: неужели он еще помнит об этой глупой традиции?

– Мать Квентл, без сомнения, собирается посягнуть на чье-то положение, – сказала Мез’Баррис. – Поскольку Ксорларрины скоро покинут город, она, скорее всего, сообразила, что стала уязвима. – Она подтвердила кивком эти слова, будучи совершенно уверенной в своей правоте. Дома Ксорларрин и Бэнр, Третий и Первый, окружали Баррисон Дел’Армго, но в то время как два следующих в иерархии Дома – Фаэн Тлаббар и Миззрим – были союзниками Бэнров; эти две семьи открыто враждовали между собой. И это соперничество должно было лишь усилиться после того, как самый могущественный союзник Дома Фаэн Тлаббар, Дом Ксорларрин, покинет Мензоберранзан. Желанное третье место в иерархии Домов освободится, и кто-то из этих двоих должен будет его занять. Для Матери Квентл это была плохая новость, если учесть взаимоотношения между Домами Бэнр и Армго. Хотя Дома Фаэн Тлаббар и Миззрим представляли большую силу, чем один Дом Ксорларрин, Верховная Мать Дома Бэнр никогда не могла рассчитывать на них. В отличие от Верховной Матери Зирит К’Ксорларрин, они не станут сдерживать амбиции Дома Баррисон Дел’Армго, вместе или по отдельности.

– Отсюда и тщательно подготовленный пышный парад Бэнров, – негромко заметила Мез’Баррис и многозначительно кивнула. Дочь и мастер оружия пристально уставились на нее. – Они стараются продемонстрировать свою силу и организованность, чтобы предотвратить хаос, который наверняка скоро доберется до ворот Квентл.

При этом замечании Таайруль буквально вытаращила глаза, и даже не особенно умный Малагдорл понял намек: его мать упомянула Квентл без соответствующего титула, который всегда в знак уважения прибавляли к ее имени.

Дома Мензоберранзана объявляли друг другу войну и из-за менее серьезных оскорблений.

Процессия Дома Бэнр прошла чуть ли не по всем районам Мензоберранзана, даже поднялась на холм Брешской крепости, где располагались три академии дроу, затем вышла за Западную Стену, обогнула город и, извиваясь, вернулась в район под названием Нарбонделлин, отделенный от Ку’элларз’орла грибной рощей. Дроу смотрели на это со всех балконов, из каждого окна, и, в соответствии с мензоберранзанской традицией, половина населения дрожала от ужаса, а вторая половина кивала, одобряя Бэнров и их мощь.

Достигнув Нарбонделлина, процессия разделилась: избранные группы стражников заняли позиции снаружи открытых ворот Дома Фей-Бранш. Внутрь вошли лишь самые высокопоставленные члены семьи: две сестры и брат – Квентл, Сос’Умпту и Громф, дочь Квентл, Миринейль, мастер оружия Андзрел Бэнр и Отец Велкрист, выбранный Квентл в качестве любовника и бывший когда-то магом из Дома Ксорларрин.

Даже если бы дело происходило не во время праздника Основания, эти шестеро аристократов вошли бы в чужой Дом без страха, потому что любой дроу при их приближении почтительно склонял голову.

Мать Биртин Фей встретила их в дверях в сопровождении Минолин и Отца Калагера. Биртин, казалось, была немного удивлена небольшим числом гостей, и Громф с Квентл уловили в ее взгляде еще что-то – раздражение? – когда хозяйка взглянула им за спины и заметила армию Бэнров, расположившуюся под стенами ее жилища.

Мать Биртин не смогла скрыть тревоги, провожая гостей в обеденный зал. Здесь был накрыт пиршественный стол, у которого стояло примерно сорок стульев. Половина мест была занята аристократами Дома Фей-Бранш, остальная половина предназначалась для Бэнров. Биртин взмахнула рукой. Очевидно, это был знак покинуть зал всем, кроме самых близких родичей.

– Прошу тебя, пусть все остаются, – шепотом обратилась к ней Мать Квентл. – Можешь позвать кого тебе угодно, чтобы занять пустые стулья. – Она взглянула на Минолин: – Твоего брата нет дома? Мне было бы очень приятно снова увидеть его.

Это совершенно нехарактерное для Квентл высказывание явно поразило Минолин, и они с матерью обменялись тревожными взглядами, как будто безмолвно спрашивали друг у друга: неужели Бэнры хотят собрать их всех в этом зале для того, чтобы перебить?

– Мы представляем собой два старейших Дома в Городе Пауков, – заметила Верховная Мать Бэнр. – По-видимому, время ослабило нашу связь, но в эту новую эпоху возрождения богини мы поступим правильно, если укрепим наши связи.

На лице Биртин промелькнуло выражение изумления и надежды, но, каким бы мимолетным оно ни было, Громф, разумеется, уловил его. Все знали, что Зирит К’Ксорларрии уже отправила в Гаунтлгрим большую часть своих магов, воинов и жриц, и ходили слухи, будто на Зирит оказывали давление, чтобы она освободила место своего Дома в иерархии и свое место в Правящем Совете. Фей-Бранш был Шестым Домом Мензоберранзана, поэтому имел кое-какие притязания на возвышение; неужели Мать Квентл предлагает ей поддержку, предлагает ее Дому занять третье место?

Громф поймал пристальный взгляд Минолин Фей; он в ответ едва заметно пожал плечами, и его безразличие заставило жрицу едва слышно зарычать от гнева. Она на грани срыва, сообразил архимаг и про себя поздравил сестру – если он теперь мог думать о Матери Квентл как о своей сестре – с таким неожиданным и одновременно тщательно продуманным ходом.

Мать Биртин пригласила самых достойных членов своего Дома занять свободные места, а шестеро Бэнров расположились между хозяевами, на довольно большом расстоянии друг от друга. Андзрел и Г’елдрин Фей, старые друзья еще с академии, оба прославленные мастера оружия, уселись в дальнем конце стола вместе с другими воинами и принялись обсуждать последние новости Мили-Магтир, а Отец Велкрист и маг Дома Фей-Бранш Зекнар вели дискуссию насчет возрождения Пряжи. Однако Громф не присоединился к своим собратьям-магам. Вместо этого он держался ближе к Матери Квентл, которая, разумеется, восседала во главе стола; по правую ее руку сидела Мать Биртин, по левую – Минолин Фей.

Угощение было великолепным, музыка прекрасной, но не слишком громкой, и праздник был организован с тем вниманием к мельчайшим деталям, которого следовало ожидать от благородного Дома, во всем Мензоберранзане уступавшего по древности и верности традициям только Дому Бэнр. По обычаю, гости и хозяева не вели серьезных разговоров, лишь мимолетно упомянули с презрением Дома, члены которых не присутствовали, и обе верховные матери по очереди поощряли остальных высказывать свое мнение но поводу той или иной ситуации и перспектив ее развития. В конце концов, в Городе Пауков это был единственный день всеобщей надежды и обновления, единственный день, когда считалось, что Мензоберранзан как целое превыше раздоров составлявших его семей.

– Для меня было огромной радостью получить твое приглашение, – в какой-то момент обратилась Мать Квентл к Биртин.

Громф заметил, что Минолин напряглась, потому что приглашение, разумеется, было вытребовано весьма недвусмысленно.

– Мы – старейшины, так сказать, фундамент Мензоберранзана, столпы постоянства посреди бурного моря постоянно сменяющихся союзов и власти, переходящей из рук в руки. – Мать Бэнр коротко, почти смущенно, усмехнулась и добавила: – Хотя некоторые вещи, например вершина власти в Мензоберранзане, действительно вечны.

«Какая потрясающая демонстрация высокомерия, – подумал Громф, – назвать себя вершиной власти». Но он не был удивлен, в отличие от Биртин и Минолин, и это утверждение не захватило его врасплох, скорее заинтриговало. Если бы его сестра заявила нечто подобное еще вчера, Громф счел бы это напыщенной болтовней, но сейчас, после того как сестра узнала все то, что знала Ивоннель, он понял, что это коварный трюк.

Мать Ивоннель Вечная никогда не совершала ошибок, и поэтому Громф ожидал – к собственному изумлению – такой же мудрости и от Квентл.

– Куда исчезли доверие и дружба между Бэнрами и Домом Фей-Бранш? – спросила она с нарочито печальным вздохом.

– Без сомнения, они ослаблены смертью, – ответила Мать Биртин, и в голосе ее прозвучало едва заметное раздражение.

Громф закашлялся, чтобы скрыть смех. «„Ослаблены смертью“, – прямо в точку», – подумал старый архимаг; за последние несколько десятков лет Дом Фей-Бранш безвременно лишился многих аристократов. Биртин и ее Дом отступили в тень и заняли оборонительную позицию, подозревая, что виновным в этих безвременных смертях является Дом Бэнр, – и не без оснований.

– Да, – подыграла ей Квентл. – Слишком ослаблены.

Минолин Фей в явном волнении заерзала на своем стуле; казалось, она готова была выпалить напрашивавшийся сам собой и полностью неуместный вопрос, зачем Мать Квентл потребовала приглашения на обед.

– Мне сказали, что Мать Зирит скоро покинет город, – заметила Мать Биртин. – Интересно, что произойдет с башней Ксорларринов в квартале Ку’элларз’орл?

– Она не будет открыта для нового Третьего Дома, – ответила Мать Квентл.

– И неважно, кто займет это место? – коварно спросила Мать Биртин.

– Это будет не Фей-Бранш, если таковы твои мысли, – произнесла Мать Квентл, и теперь даже Громф не сумел скрыть своего изумления. Минолин снова пошевелилась – казалось, сейчас она наверняка ляпнет нечто неподобающее. Мать Биртин отодвинулась от Квентл, приоткрыв рот. Внезапно все сидевшие за столом смолкли, и Громф принялся вспоминать слова подходящего заклинания, которое мгновенно перенесло бы его подальше от смертоносной застольной стычки.

– Ты не настолько юна, чтобы тешить себя напрасными амбициями, Биртин, – невозмутимо продолжала Мать Квентл, обратившись к хозяйке без подобающего титула и тем самым еще усугубив ситуацию. – Ни для кого в городе не секрет, что у Фей-Бранш нет союзников, и что Верховная Мать Жиндия из фанатичного Дома Меларн твердо намерена карабкаться вверх по лестнице. Если бы ты сумела добраться до места Матери Зирит в Правящем Совете, три превосходящих вас по могуществу Дома жаждали. бы твоего падения.

– Подобные разговоры неуместны на празднике Основания, – вмешалась Минолин Фей.

– Точно так же неуместно жрице забывать свое место, – осадила ее Мать Биртин.

– Твои разговоры могут стоить обоим нашим Домам благосклонности Ллос, – обратилась Минолин к Матери Квентл.

– Дорогое мое дитя, – произнесла Мать Квентл, которая была ровесницей Минолин, и ласковый голос ее источал снисходительность, – никогда не повторяй эту ошибку: не вздумай больше разъяснять мне волю Ллос.

У дроу существовала старая поговорка насчет того, что верховные матери обладают настолько тонким слухом, что могут услышать, как волос падает на пол. В этот момент в зале воцарилась такая мертвая тишина, что Громф решил, что, пожалуй, пословица не преувеличивает.

Мать Квентл взглянула на Мать Биртин, словно приглашая ее ответить, но хозяйка дома промолчала и вернулась к еде, как и все прочие. И еще долго, очень долго никто не произносил ни слова.