Звездные дожди (Научно-фантастические рассказы)

— А как ее фамилия? — помедлив, спросил киборг.

— Фамилия? — Двинский назвал фамилию. — Зачем она вам?

Киборг не ответил. Несколько мгновений висела тишина. И внезапно оборвалась — в репродукторах замяукало и засвистело. Радиоголос Юпитера, превращенный в звук.

Но почему киборг включил приемник, не ответив на заданный вопрос?

Экспресс во что-то уперся — это пошли за борт парашюты, гася оставшуюся скорость.

Опять невесомость. Без предупреждения, без приглашения затянуть ремни. Поверхность спутника метнулась вверх, запрокинулась, перевернулась. Экспресс падал. Мелькнуло небо — пустота, заполненная черным. В отдалении возник причудливый разноцветный букет. Четыре небесных цветка, отделенные парашюты.

— Почему вы не выпускаете крылья?..

Киборг молчал. Или ответ потонул в грохоте радио.

— В чем дело? — закричал Двинский. Спутник медленно поворачивался в иллюминаторах. Снизу. Слева. Справа. Сверху. Опять снизу. Экспресс вращало.

— Что случилось?

Никакого ответа.

Что могло случиться? «К сожалению, ничего». За иллюминаторами лишь небо и скалы. Скалы все ближе, и небо все ближе. И жуткий хохот радио.

Двинский дернулся к пульту. Еще не поздно. Включить двигатель и выпустить крылья. С киборгом что-то произошло. Там разберемся.

Двигатель ожил сам. Корабль вздыбился. Двинского вырвало из кресла и швырнуло вперед.

Это уже когда-то происходило.

Он не ударился головой о пульт. Его подтормозило в воздухе. Нет, он висел неподвижно, а кто-то уводил от него пульт, медленно поворачивал вокруг него кабину и приближал к его глазам иллюминатор. И давил, давил, давил иллюминатором на лицо.

Перегрузка была оглушительной. Двинский не мог шевельнуться, но мысль работала. Были фразы, которые все объясняли: «Роботы добрые, но бесчувственные», «Я сто раз клялся, что это не повторится», «Что-то на меня находило», «Я готов был убить каждого», «Теперь я бы так не поступил», «Со мной ничего не случится», «Ее зовут Настя?», «А как ее фамилия?», «И у нее родинка на щеке? Ведь правда?»

Совпадение? Нелепое совпадение? Нет. Нет. Нет!

Налитый свинцовой тяжестью. Двинский лежал лицом на прозрачном стекле, не в силах пошевелиться. Что-то рыдало в динамиках.

Внизу скалились камни.

Версия 2

Журнал «ТМ»

1

Кто будет его компаньоном в космосе, по дороге к Европе, Двинский узнал за три дня до вылета, когда начальник сказал:

— Скучно тебе не будет. Полетишь с компьютером.

— С кем? — удивился Двинский.

— С компьютером. На Европе нужны не только специалисты. Компьютер, с которым ты полетишь, необычный. Самая последняя модель. Заодно его собираются лишний раз испытать. Да сам увидишь. — Он явно не договаривал.

Но оставшиеся три дня Двинский почти не вспоминал об этом разговоре. Он прощался с Настей. Вечером накануне вылета сказал ей:

— Теперь две недели я буду думать о тебе, и никто мне не помещает.

— Разве ты летишь один?

— Не считая компьютера.

— Бедный. Роботы добрые, но бесчувственные. Тебе будет тоскливо. Ведь правда?

— Нет, — не согласился Двинский, — со мной будешь ты.

Наутро он был на космодроме. Европа — не только часть света. Еще это спутник Юпитера: там филиал института. Рейсовый караван малой тяги ходит к Юпитеру раз в год — полгода туда, полгода обратно. В другое время пользуются экспрессами — сжатый объем, никакого комфорта и грандиозные энергетические затраты. Но ожидание дороже.

Астровокзал. Граница Земли и неба. Две группы — улетающие и провожающие. Насти не было, так договорились. Грустно, когда провожают. Еще грустнее провожать… даже если на год.

На орбите Двинского ждали. Не каждый день кто-то стартует к Юпитеру, тем более на экспрессе. Проводили в ангар. Экспресс без разгонного блока был мал, вроде бескрылого истребителя.

У открытого люка Двинский попрощался с провожатыми. В который раз выслушал последние инструкции — как вести себя при взлете и особенно при посадке. Потом поднялся по лесенке в кабину и опустился в кресло перед пультом управления.

Створки сошлись, отгородив Двинского от людей.

2

— Здравствуйте, — произнес голос. — Двинский Владимир Сергеевич, ведь правда?

Голос звучал ровно, бесцветно, как у обычного автомата. Но слова были другие. «Ведь правда?» — Настя тоже всегда так говорит. Удивительно: ты прощаешься с женщиной и приходишь к машине, и слова, сказанные машиной, те же, что произнесла женщина при прощании. Философский смысл: прощание с человеком — аналог встречи с машиной. И поэтому одинаковые слова? Чушь какая-то!

— Здравствуйте, — ответил Двинский.

— Теперь приготовьтесь, — сказал тот же голос. — Скоро старт. Вы не боитесь одиночества?

— Нет.

— Правильно. Есть вещи, которые сначала надо пережить. Но ладно. Две недели я буду для вас всем — и пилотом и собеседником. Еще буду о вас заботиться. Вместо мамы. Или девушки. У вас есть девушка, ведь правда?

— Невеста.

— Видите, Володя, я умею угадывать. Вы разрешите называть вас так? Вам тридцать, я немного старше. Но мы почти ровесники. Как вам нравится предложение?

— Нормальное предложение, — сказал Двинский. — А в каком смысле мы ровесники?

— Это долгая история, — бесцветно сказал компьютер, — но впереди у нас две недели. Вашей невесты здесь нет, и позаботиться о вас некому. Кроме меня. Поэтому застегните ремни. Мы отлетаем. Можете курить, хотя это запрещено. Мне дым не мешает. Если возникнет пожар, мы с вами его потушим.

— Не курю.

— Вот и чудесно, — произнес компьютер. — Дым мне не вреден, но он плохо пахнет. И тушить пожары мало приятного.

— Действительно, радость небольшая.

— Вы умный, Володя. Вы все понимаете. Но ладно. Вы уже пристегнулись? Прекрасно. Сейчас отлетаем.

3

Перегрузки были небольшие и не доставляли ему неудобств. В этом прелесть старта с орбиты. Перегрузки слабые, но длительные. При взлете с Земли — все наоборот.

Легкий толчок сообщил, что разгонный блок отделился и, сменив траекторию, идет на приемную базу.

— Разгонный отошел. Приготовьтесь к невесомости.

— Готов, — сказал Двинский.

— Хорошо. Вы как ее переносите?

— Неплохо.

— Славно, — сказал компьютер. — Я читал, многие боятся. Сам я этих чувств не испытываю. Кстати, как вам нравится выражение «испытатель чувств»? Тот, кто испытывает разные чувства. Точный синоним человека…

Это произошло. Из-под Двинского выдернули кресло. Он падал на пол. Но падение затянулось, и Двинский разумом осознал, что кресло на месте, он все еще к нему привязан. Ничто никуда не падало. Невесомость.

— Вероятно, это забавно, — сказал компьютер. — Я читал, что из-под тебя будто выдергивают кресло. Но это быстро кончается, если ты тренирован.

Это кончилось. В свое время Двинский тренировался достаточно. Он надавил кнопку на подлокотнике; ремни, скользнув, исчезли. Двинский придерживал кресло, чтобы оно не уплыло.

— Никакого комфорта, ведь правда? — сказал компьютер. — Обедать, к сожалению, рано. Что будете пить? Есть чай, кофе, разные соки…

— Я бы предпочел кофе, — сказал Двинский.

— Правильно. Когда я был человеком, — сказал компьютер, — я тоже предпочитал кофе.

4

Шли вторые сутки полета. Двинский, разговорившийся было с компьютером, теперь избегал бесед. Последняя фраза его обескуражила. «Когда я был человеком». Шутка конструкторов? Нет. Что-то жуткое было в словах компьютера, будто на Двинского повеяло холодом из чужого, скрытого прошлого. «Когда я был человеком»…

Вечером компьютер сказал:

— Вы зря стесняетесь. Не думайте, что меня можно обидеть. Не думайте, что я о чем-то жалею. Все считают, что я потерял. Потерял что-то большое, а приобрел немногое. Наоборот. Я почти ничего не потерял, а приобрел очень много. Мозг, очищенный от эмоций, чистое мышление без примеси унижающих человека страстей… Спрашивайте, я отвечу на ваши вопросы.

Он умолк. Двинский тоже молчал. Он уже понял, что это не шутка. Его спутник киборг — кибернетический организм, человек, сращенный с машиной. Такие уже сто лет разгуливали по страницам романов. Но что они есть в действительности. Двинский не слышал.

— Собственно, я киборг, — продолжал невидимый собеседник. — Знакомое слово?

— Да.

— Но вы не знали, что оно произносится с ударением на «и». Наверняка ударяли на «борг».

— Да, — сказал Двинский. Вот она, человеческая трагедия. Теперь ему важно одно: правильно расставить ударения.

Впрочем, зачем трагедия? Если человек на это пошел, то добровольно. Как он сам признает, его положение ему нравится.

— С Европы меня высадят на Юпитер, — продолжал невидимый собеседник. — Представляете? Разве это не чудо? Я буду работать там, где побывали только роботы. Под вечно бушующей атмосферой, на дне океана газов. Один во веки веков. Это прекрасно, ведь правда?

Двинский молчал.

— Для вас, наверное, все равно, что я, что робот, — сказал его Собеседник. — Вы в чем-то правы. Все правы. Только не думайте, что я об этом мечтал, что добровольно пошел на это. У нас впереди много времени, и вы все узнаете, если захотите слушать.

5

— Смерть — это одиночество. Вы ни разу не умирали. Никогда не ощущали, как замедляется и останавливается время. Вечность проходит в этом состоянии — больше чем за всю жизнь. Но интересно ли вам это? Или я зря стараюсь?

— Наверное, интересно, — помедлив, сказал Двинский. — Ведь этого и вправду почти никто не испытывал. Точнее, некому об этом рассказать.

Разговор происходил, естественно, в той же кабине, что накануне, там же, если забыть, что экспресс переместился на миллионы километров. Собственно, Двинский ни о чем не расспрашивал киборга. Как обычно, тот вел разговор сам.

— Это коллапс времени, — сказал киборг. — Вы со всем миром оказываетесь в разных временных рядах. В субъективном времени смерти нет, ибо по другую ее сторону нет сознания, там ничто. Мир же проскакивает мимо, для него это смерть. Реальна только чужая смерть, собственной для индивидуума не существует.

— Это удобная теория, — сказал Двинский. — Думаю, многие с нею согласятся, если вы это всем расскажете. Приятно чувствовать себя бессмертным, пусть даже в собственном времени.

— Ну, бессмертие в застывшем мире не так уж сладостно… Но бояться смерти не стоит. Вселенная останавливается в сознании умирающего точно так же, как для вселенной застывает коллапсирующая звезда. Знай я это в нужный момент, меня бы тут не было. Но я считал, что смерть возможна и для субъекта — а за нею ничто. Правда, мой выбор оказался лучше, чем я полагал. Теперь, как видите, я понял массу вещей. Вы не представляете, насколько это мощный инструмент — мой теперешний мозг. Впрочем, возможности человеческого воображения ограничены.

— А ваши? — спросил Двинский.

— Я — другое дело. Ведь я смерти не испытывал. Все было спокойнее. Несчастный случай, я без сознания. Потом прямо на столе мне предлагают выбор: или — или. Не смерть мне предлагали, конечно. Но жизнь, которая меня всегда пугала. Тогда я решил, что пусть уж лучше вообще ничего не будет, никакой оболочки. Незадолго до этого я разошелся с женой. Под ее влиянием, наверное, и родилась у меня эта мысль. Ты, говорила она, добрый, но бесчувственный. Как робот. Тебе только компьютером быть.

6

— Жизнь у нас не сложилась, — рассказывал киборг. — Мы были женаты пять лет. Я ее любил, но был слишком ревнив. Это сейчас я понимаю, что слишком. Тогда мне казалось, что это она слишком легкомысленна.

— Казалось?

— Да, — сказал киборг. — Она была очень красивая, умница… Ну, а на меня иногда находило. Дикая это штука — ревность. Внутри возникает тревога и пустота, а потом эту пустоту затопляет что-то черное, из глубины. И ты уже совсем другой человек. И ты совершаешь поступки, о которых потом жалеешь. И как жалеешь! Но сам убиваешь все… Даже себя.

— Как это? — спросил Двинский.

— Я ведь уже разошелся с нею, — ответил, помолчав, киборг. — Она уехала отдыхать. Вдруг вечером включается видеофон. Смотрю — весела, спокойна. Рассказывает, как отдыхает, на кого-то оглядывается. Кончился разговор, а я места себе не нахожу. Чем она довольна, почему весела, с кем была? Жуткие мысли роились в голове, хоть и права на них не имел. Тем достоверней они казались. Выскочил из дому, взял электрокабину, набрал код города, в котором она отдыхала. Сорвал все ограничители и ручку скорости отжал насколько возможно. За городом кабина сорвалась с полотна и врезалась в лес…

Ревность — дикая вещь, — продолжал киборг. — Теперь я многое понимаю. Если бы в моей власти было вернуть те времена, все было бы по-другому. Нельзя смотреть на женщину как на собственность. Я сто раз клялся ей, что это не повторится. И себе клялся. И все повторялось.

— Вы уверены, что действительно любили? — помолчав, спросил Двинский.

— Конечно. Уверен, и она любила. Она ведь такой же человек. Наверное, любила. До сих пор, вероятно, любит. По-своему, конечно. Она об этом почти не говорила, но есть вещи, которые ты знаешь сам. Ведь правда?

— Пожалуй, есть, — согласился Двинский.

7

Со старта прошла неделя. Заполненная разговорами с киборгом, она пролетела незаметно. Экспресс проходил пояс астероидов. Пояс традиционно считался зоной повышенной метеорной опасности. По сравнению с другими районами солнечной системы вероятность столкновения действительно повышается здесь в тысячи раз, но все равно остается ничтожной.