Помоги проекту - поделись книгой:
Летом Тося пасет гусят. Их у нее много. Процесс выпаса происходит так: Тося и ее «дед» сидят у дома, перед ними бутыль наливки. «Тю-у, тю-у, тю!» – нежно зовет Тося птенцов, колышущихся по траве огромным пушистым бело-серым облаком. Дед, огромный, татуированными руками наливает, прищурясь, очередную рюмку.
«Ой, батюшка, идем к нам угощаться!» – завидев батюшку, кричит Тося. Гусята разбегаются. «Тю-у, тю-у, тю! Батюшка, вот они вырастут – я вам гуся принесу!» И принесет.
«Баба Тося, ну что ж вы?!» – смущенно улыбается батюшка. «А что?» – недоумевает Тося. Она очень горда, она несла фонарь перед пасхальным крестным ходом. «Я ж вам сказал: нести торжественно. А вы?» Прихожане не выдерживают и хохочут. Вся деревня могла видеть, как баба Тося, наподобие хорошего бегуна-спринтера оторвавшись от процессии, бодро шлепала калошами по весенней грязи, держа за кольцо фонарь (а красивый купили, совсем сказочный, как старинный…) и весело помахивая им, как авоськой.
Закончилась служба. Баба Тося чистит подсвечник. Пальцами тушит свечи, пальцы в воске. «Тось, расскажи, как ты сына от войны вымолила!» – «Да ну вас, сто раз слышали!» – «Нет, расскажи!»
Тося вздыхает и рассказывает.
– Сына моего Серегу взяли в армию. Тогда ж молчали про Афган, ничего не говорили. То есть все знали, конечно, но вслух говорить не разрешалось. И как-то Серега смог со знакомым весть на словах передать: все, мать, меня в Афган везут, уже обучают, ну как там у них называлось-то это учение… Я – плакать. И молиться стала. Просто молюсь постоянно. Иду корову доить – молюсь, иду на работу – молюсь, все время плачу и молюсь, плачу и молюсь, не переставая, остановиться не могу ни днем, ни ночью. Господи, помоги! Пресвятая Богородица, помоги!
И вот – письмо приходит. Живой. А потом и сам вернулся. И рассказал. Прямо перед самой отправкой в Афган вдруг подъехал какой-то там начальник. Всех построили. Он назвал две фамилии, одну – моего сына, и велел им выйти из строя. Так вот, всех отправили на войну, а этих двоих назад вернули! Петька, младший сын, мне тогда говорит: мам, это ты его вымолила! Да, говорю, вот вымолила!
Баба Тося победно улыбается и возвращается к подсвечникам. «Ух ты, как закапано сегодня…»
«Рано тебе умирать»
Шел 1922 год. В Самаре свирепствовал голод. Елена Елизаровна Морозова бежала от голода в Среднюю Азию. По пути она заразилась сыпным тифом, и ее с семьей сняли с поезда в Самарканде.
В больнице она умерла. И… увидела Богородицу. Богородица сказала, что рано ей умирать, она родит еще сына. Когда Елена Елизаровна усомнилась в этом (ей было 44 года, и у нее уже были внуки), Богородица ей обетовала, что будет у нее сын – кормилец до смерти.
В тифозном бараке особо не церемонились с вещами пациентов. Все было заразным. Все сжигали. Волосы сбривали еще при жизни.
Елена Елизаровна ожила в морге. Увидела себя среди голых трупов. Выйти из морга она не смогла – дверь была заперта. Стала ждать. Услышала, что возятся с замком, спряталась за дверь. Увидев ожившую покойницу, пришедшие перепугались до полусмерти, разбежались.
Когда врачи осматривали Елену Елизаровну, признаков сыпного тифа не обнаружили. Исцелила ее Богородица.
Через год у Елены Елизаровны родился сын Владимир.
Год 1942-й. Война. Елена Елизаровна провожала на фронт сыновей. Старшего, Ивана, перед отправкой на фронт она благословила материнским благословением. Младший, Владимир, оканчивал ускоренные курсы танкистов-лейтенантов. Его благословить Елена Елизаровна не успела.
И все-таки по пути на фронт Владимиру удалось заскочить домой. Мать была рада даже несколько минут поговорить с сыном:
– Сынок, давай я тебя благословлю…
– Не надо, мама. Я комсомолец. У меня – или грудь в крестах, или голова в кустах! – Простился с матерью и уехал с эшелоном на фронт.
Прошло три месяца. Елена Елизаровна получила от Владимира письмо. В письме сын сообщал, что определился в часть, ему дали танк. Часть идет под Сталинград. Из своего офицерского жалования он триста рублей положил на аттестат матери.
Владимира Елена Елизаровна больше не увидела. Его танк вскоре был подбит в бою. Из танка его достали еще живым. Он умер в госпитале от ожогов. Старший сын Иван прошел всю войну, ни разу не был ранен.
Всю войну он налаживал понтонные переправы, как правило, впереди наступающих войск, под огнем противника. Защитило его материнское благословение. И получилось так, что младший сын, даже погибший, стал ее кормильцем. От государства пенсии Елена Елизаровна не заработала. Деньги по аттестату от погибшего сына она получала всю жизнь. После реформы 1961 года вместо трехсот рублей она стала получать 31 рубль.
Почему-то Елена Елизаровна хотела умереть в Самаре и приезжала сюда к родственникам каждую зиму. Откуда-то она взяла, что умрет именно зимой. Так и вышло. Она умерла 7 февраля 1967 года в Куйбышеве.
Я рассказал о людях, которых знаю не понаслышке. Это мои близкие родственники. Предание о чудесном воскрешении умершей переходит из поколения в поколение.
Божий суд
Мне было тогда двадцать восемь лет, жила я с двумя детьми и мужчиной, с которым состояла в гражданском (невенчанном) браке. Жили в селе, поближе к его родственникам. Ко времени, о котором пойдет рассказ, муж стал пить просто беспробудно – и день, и ночь.
Возвращаясь с работы пьяным, на глазах у детей приставлял нож к моей шее, примериваясь, как лучше резать. Дети плакали, просили не трогать маму, но муж злобно кричал им, чтобы заткнулись, иначе он действительно убьет меня. Так он издевался, пока не угомонится и не уснет. И все это повторялось каждый вечер!
Я больше не могла выносить эти издевательства, вся я высохла, выглядела хуже некуда. Соседи стали говорить, что я наркоманка, поэтому так выгляжу. А я все чаще стала думать о сарае и веревке… Поделиться с кем-то своей бедой я не могла: мне никто бы не поверил, ведь на людях муж был другим.
Знакомые женщины говорили с завистью о том, как мне повезло с мужем: какой он хороший, добрый, деликатный и обходительный… Но таким он был только на людях! Оставаясь наедине с нами, он словно бы перевоплощался в другого человека, становился безжалостным садистом.
Ни одного человека, живущего на земле, я не нашла, кто бы заступился за меня и детей. Сама же я родилась в семье алкоголиков и не знала родительской любви и заботы.
Однажды, в минуты горя, сама не знаю, Кто подтолкнул меня подойти к иконе и просить – и я просила, молилась, не зная молитв, о том, чтобы Господь разъединил нас с ненавидящим и обижающим мужем, говорила все, что было на душе…
А через несколько дней муж был особенно злобен. Взяв самодельный пистолет, он навел его на меня. Я посмотрела в его глаза и поняла, что он себя не контролирует: глаза его светились странным красным светом, как у зверя. Я заглянула в дуло – и увидела свою смерть. Просто поняла, что это все, что сейчас он меня убьет.
Страха не было, я слишком устала, для меня смерть становилась избавлением от мук. Передо мной промелькнула вся прожитая мною жизнь, словно кадры из диафильма. Кадр из жизни – и осознание того, что я в то время сделала не так. Другой кадр – и опять вижу: здесь согрешила… Я поняла, что не так жила, не к тому стремилась, не того желала. Думала только о достатке в доме, о том, как угодить детям и мужу, чтобы он не кричал. Но это не было главным в жизни!
Я увидела, как меня кладут на чашу весов, подвешенную на трех цепочках, и чаша не потянула вниз! И я поняла, что за всю свою жизнь не сделала ничего доброго. И то, что находится внутри меня, в груди, заплакало, зарыдало без слез, плакало о своей погибели. Я стала мысленно просить у Бога дать мне еще один шанс, ведь я еще могу измениться!
Тогда я увидела холеного мужчину, одетого в дорогой костюм, и поняла, что это не важно. Я увидела худого мужчину, одетого в плохонькую, поношенную одежду, и поняла, что это не важно.
Я увидела красивый стол, уставленный всякими яствами в сверкающей посуде, и поняла, что это не важно. Я увидела простой деревянный стол со стаканом воды и коркой ржаного хлеба и поняла, что это не важно.
Я увидела себя, как штопаю колготки детям и делаю это с любовью, и поняла, что важно – это, важно – любить.
Дети… – как я могла желать себе смерти, ведь без меня они никому больше не нужны, о них некому больше заботиться! А кто станет любить их и оберегать от бед? Кто утешит, ласково прижмет к себе и приголубит?.. И еще я поняла, что заботилась-то об их еде, одежде, здоровье, но совсем не заботилась о важном – об их совести.
Все это пронеслось передо мной – или во мне – в считаные секунды. Или просто время остановилось – не знаю. Только почувствовала я себя защищенной, поняла, что муж не убьет меня. Действительно, он бросил пистолет и ушел из дома. На другой день он, уходя, закричал, что не может остановиться, – и ушел. В тот день он умер.
Мне жаль, что умер человек, но человеческое умерло в нем раньше смерти. А я стала задавать себе вопрос, что есть добро, – и не смогла найти ответа. Зло я знала, добро – нет.
Теперь я знаю цену жизни – добро и любовь, чистая совесть. У меня нет больше сомнений в том, что Бог на Небесах существует, что Суд Божий неизбежен. И у меня еще есть шанс измениться.
Сейчас мне тридцать шесть лет, и я нашла ответы на многие вопросы в Библии, в Церкви. Живу, как и многие, за чертой прожиточного минимума. Только нет больше сомнений, что истинный Создатель человека – Отец Небесный – существует, что все мы живем пред очами Его, на Его ладонях держимы. И что за свои поступки всем нам придется отвечать.
«И явлю ему спасение Мое…»
Эти три случая произошли с разными людьми, которые даже не знакомы друг с другом. Но роднит их одно: помощь Божия и спасение в обстоятельствах, когда по всем земным законам выжить героям этих невыдуманных историй никак не удалось бы. А вот – живы. По горячим молитвам
Житель поселка Приютово, что в Башкирии, Евгений Павлович Косилов с женой много лет выписывает «Благовест», читают газету всей семьей. А теперь вот решил сам написать – неверующим и маловерам во вразумление – о том, как однажды Господь спас его от неминуемой гибели.
«Сейчас я на пенсии, а до этого работал шофером у нефтяников, возил на автобусах вахты в НГДУ. Однажды, зимой 1993 года, я ехал на микроавтобусе-уазике из колхоза «Новая жизнь». Ехал без пассажиров, на приличной скорости – 60 километров. Слегка задумался – и не заметил, как оказался у крутого спуска с горы. Дорога блестела, как стекло, и обочина дороги была такая же гладкая и ровная. Автобус моментально занесло вправо на обочину, к тому же ветер дул в эту же сторону. Весь мой сорокалетний опыт оказался бесполезным, попытки выровнять машину ни к чему не привели… Вот уже машина у самого края обрыва – а внизу овраг глубиной 20–25 метров.
И я взмолился:
– Господи, спаси и помилуй!
Когда я еще раз повторил эти слова, машина резко выровнялась, как будто обо что-то ударилась, хотя никакой кочки и в помине не было, и – к этому времени уже совершенно неуправляемая от гололеда на спуске – стала сама выправляться к середине проезжей части. Оставшуюся часть спуска я преодолел благополучно и последние сорок километров до поселка проехал ровнешенько, как по сухой дороге, несмотря на сильный гололед, нигде машину не занесло, уазик даже не вильнул ни разу.
Так меня спас Господь от верной гибели. Вспоминая этот случай, я всегда благодарю Господа за спасение моей жизни».
Раба Божия Галина из Новокуйбышевска рассказывала о своей знакомой, Валентине. Душа Валентины тянулась к Богу, но, оторванная от православных корней, она долго не могла обрести истинную веру, ходила на молитвенные собрания к каким-то «евангелистам». Как-то ночью она явственно услышала слова: «Позвони по телефону…» – и был назван номер.
Проснувшись, она первым делом кинулась к записной книжке, по нескольку раз перелистала все страницы, но такого номера не нашла.
Дни шли за днями, но странный сон нет-нет, да и вспомнится Валентине. Что за телефон такой?
Пошла она пасти коз. Ходит потихонечку, козочки щиплют травку, все тихо кругом.
Вдруг – как гром прозвучало слово: «Евангелие!» Валентина бросилась домой, открыла Евангелие в том месте, на которое указывали цифры «телефона» – номер главы и стих, – и прочла слова, смысл которых коротко можно передать как прямое указание: иди в дом Господень. И поняла она, что не туда ходит, не там ищет Бога. Надо молиться в Святой Православной Церкви, как молились ее предки, как Сам Христос заповедал. С великой радостью стала она ходить в православный храм, истово молилась Богу. За себя, за близких своих…
Надо сказать, Валентина телевизор смотреть не любила и потому о гибели атомной подводной лодки «Курск» узнала только дней через пять после того, как об этом сообщили во всех выпусках новостей. А ведь на этой самой лодке служил ее родной сын! Вот однажды идет она, не думая ни о чем плохом. А навстречу ей бегут внуки и кричат со слезами:
– Бабуленька, родненькая, папа жив! Не расстраивайся, наш папочка жив!
Ее как обухом ударило: а что случилось-то, из-за чего не расстраиваться? Тут-то и узнала, что подводная лодка «Курск» со всем экипажем затонула в Баренцевом море. Но за день до рокового выхода атомохода в море сына Валентины перевели на другой корабль – там заболел моряк, у которого была та же специальность, что у него. Видно, по молитвам православной мамы остался он живым…
Два года назад Машеньке, в ту пору девятилетней дочке Евгения и Лилии, предстояла операция: пупочная грыжа. Лилия очень переживала за дочурку, молилась о ней. За день до операции она пошла в церковь, чтобы заказать о ее здравии сорокоуст. Денег было ровно столько, чтобы заказать один сорокоуст, не больше, и вдруг Лилия почувствовала, что должна заказать сорок обеден за мужа. «Как это за мужа, – воспротивилась она, – у меня дочка в опасности, за нее надо заказывать!» А внутренний голос настойчиво велит назвать имя Евгения, о нем заказывать моления в церкви. Ругая саму себя: «Что я за мать, дочку оставила без молитвенной защиты Церкви!» – она все-таки заказала сорокоуст о здравии мужа.
Вечером к Евгению пришел его товарищ, работавший в Самарском управлении внутренних дел. Велел ему непременно прийти завтра, 10 февраля, в управление – в шесть часов вечера. Очень нужно по делу. Евгений обещал.
Но – вот ведь невезение! – в центре города, без особых причин возникла автомобильная пробка, и Евгений на несколько минут припозднился. Запыхавшись, вбежал в бюро пропусков, попросил скорее выписать пропуск – и тут услышал: «Всем немедленно покинуть здание!..» Недоумевая и досадуя на еще одну задержку, Евгений вышел на улицу – и увидел, как из раскрытых окон горящего здания УВД прыгают люди, увидел страшный черный дым и огонь…
Если бы не опоздание, он бы тоже погиб, как не дождавшийся его товарищ.
…А Машенька вполне нормально перенесла операцию и на следующий день уже была дома. Ей хватило маминых молитв.
Помощь свыше
Случилось это 1 мая вечером. Я вышла позвонить дочери, было еще не темно. На мне был белый пиджак, не заметить меня было трудно, если, конечно, за рулем был трезвый человек. Увидев машину из-за угла, я прошла через дорогу на площадку, думая, что машина проедет мимо. Но тут же я от удара упала, ударившись об асфальт правым боком и плечом.
Осматривая одежду дома, я поняла, что Господь хранил мою голову, так как в грязи (прошел дождичек) было все, от плеча до ступни.
Машина дала тут же задний ход и уехала. Не знаю, как я поднялась. Руки у меня были чистые, а стоявшие у подъезда трое мужчин спокойно наблюдали за всем происшедшим.
Поднявшись, я осенила крестным знамением ушибленный бок и пошла домой, как будто ничего не случилось. Потом стали проявляться последствия моего падения: локоть стал кроваво-красным, через несколько дней посинел, нога ниже колена распухла, кость болела, затем дало знать плечо и наконец сильная боль за грудиной. Все ушибленные места я осеняла крестом, прикладывала компрессы со святой водой. Боль в груди я как бы выжгла перцовым пластырем, который не снимала дня три. И, конечно, молилась, тем более что и наш папа старенький очень болел. В больнице он только намучился еще хуже, я его забрала через две недели и поехала в Иверский монастырь, чтоб заказать о нашем здравии, попросила святой воды. Увидев гробницу с мощами Александра Чагринского, не только приложилась к ней, но и слезно просила отченьку Александра о болящем родителе, чтобы рученьки его не болели так сильно, чтоб мог он спать, креститься и есть правой рукой. Потом и о себе вспомнила, приложила правую руку локтем: уж очень болезненны были косточки в суставе, не трещина ли там?
И опять просила у отченьки Александра Чагринского помощи, молитв за нас грешных. В течение лета я приезжала три раза, вставала на камни на ступеньку перед гробницей, чтобы ноги мои касались святого места, и просила угодника Божиего за нас грешных.
Все боли мои в правой стороне прошли как-то незаметно, я о них забыла. Еще до канонизации святого праведного Александра Чагринского я молилась ему как святому (фотография его иконы была в «Лампаде»).
И что он мне помог, я в этом не сомневаюсь. Папе тоже стало полегче, но он беспрестанно читал акафисты. Вместе со всеми присутствующими в монастыре 15 октября я радовалась прославлению святого праведного Александра Чагринского, и нет слов у меня таких, чтоб выразить эту радость сопричастности к чудесам, которые открывает нам Господь Бог милосердием Своим.
«Иди в церковь!»
Когда мне было двенадцать лет, врач, уже уговорив меня пойти на операцию – надо было удалить почку, – вдруг отказался. До нас дошли его слова, звучавшие как приговор: «Девочка обречена, от силы протянет полгода».
Для отца это было таким потрясением, что он, бывший матрос-балтиец, написал в Минздрав России письмо – крик о помощи. Позже я отыскала листок, исписанный его почерком, и прочла: «Господи, если Ты есть, спаси моего ребенка! Пусть я умру, но пусть она – ЖИВЕТ!» Сам он болел туберкулезом, но мы все еще не теряли надежды на его выздоровление.
Ответ из Минздрава пришел на удивление скоро. Жили мы в Кисловодске, а тут письмо из Москвы – будто на крыльях кто принес!
Мы с мамой срочно уехали в Москву, меня положили в больницу, и у мамы болезнь обнаружили – тоже надо ложиться в больницу. Дома остались чуть живой отец и братишка-первоклассник.
На переговоры с мамой пришел не папа, а сосед, и сказал: «Николай умер…» Мама улетела на похороны. Папу отпевал священник. Жизнь моего отца оборвалась в 36 лет.
Мы, конечно, с Божией помощью выкарабкались из казавшихся неодолимыми бед, но папы мне не хватает и сейчас, через столько лет. Мама в тридцать два года осталась вдовой, вырастила нас, дала нам образование. Сама трудолюбивая и честная, этому же учила и нас. Позже я ее спросила:
– Мама, как же мы выжили тогда? Богу не молились, икон не знали.
– Это вы не молились, – ответила мама, – а я вас спать уложу – и молюсь Богу, чтобы не оставил нас. Глядишь, на другой день то соседка принесет заказ – сшить ей халат, – то посылочку дед пришлет, то, откуда ни возьмись, найдется вдруг из чего суп сварить.
Мама целый год не могла работать, получала 33 рубля пенсии. Перелицовывала вещи, из старья шила нам обновки…
А папа мне не снился. Я мучилась, не в силах понять тайну смерти, пока добрый голос во мне не сказал, что он жив, только очень-очень далеко, я просто не могу его видеть. И я успокоилась. Много позже, уже в Самаре, он приснился мне, – но это был не сон. К тому времени я вышла замуж, родила троих детей, а дорогу к храму мы так и не обрели. А ведь все – и замужество, и рождение детей – было так дивно, и все – от Господа. Я это сознавала. Но не было в жизни чего-то главного – стержня, смысла, гармонии.
…Было раннее-раннее утро, воскресенье. Я вдруг проснулась с необычным ощущением: будто все во мне расплавлено, душа размягчилась, как воск, и разлилась по всему телу. И так всех жалко, все переполнено какой-то вселенской любовью, неведомым светом. Я даже заплакала… от счастья. Я опять забылась в полусне и увидела папу. Как живого, глаза строгие-строгие. Он сказал всего три слова:
– Иди в церковь!
Это было как приказ. Я вскочила, оделась, поехала в Покровский собор. Там только и опомнилась: народу много, светло и празднично, поют… Поставила свечи. Литургию отстояла как один большой и светлый миг. А проповедь священника меня просто потрясла: в ней все, до единого слова, было обо мне! Я все поняла о своей жизни за все мои сорок дремучих лет. И грехи увидела, которые раньше не считала за грехи. И себя – неблагодарную за все, что сделал и делает для меня Господь.
Я еще не знала слов молитв, а душа моя кричала о помощи, о прощении, кричала от горя и радости, – радости за это открытие. Будто двери, к которым я так долго шла вслепую, растворили. А за ними – Свет…
Через полгода мы с мужем обвенчались. И сколько же хороших, добрых христиан узнала я с тех пор! И газету «Благовест» мы ждем всей семьей, как праздника. Бабушки наши молились, да и сейчас за нас молятся. Мамочки наши молятся о нас и детях наших. Тетя была у моей мамы – Ирина Андреевна Крылова, истинно верующая, богомолка. Она за нас всегда молилась, спасая нас в безбожные годы. Помню, посылку нам прислала, а в ней – просфорки. Вот тогда я их в первый раз и увидела.
Сейчас думаю: сколько мужества в наших с виду немощных стареньких бабушках! В любую непогоду едут в церковь, с палочками, на костылях, – все равно идут, службу стараются отстоять. Россия – страна намоленная. Для нас Православие – это и вера, и хлеб, и воздух. Все, чем жив человек.
Я привела в храм своих учениц, взрослых девушек. Три из них подходят ко мне со свечками и тихонько так спрашивают:
– Мы свечи хотим поставить, но мы пока не крещеные. Можно?
Говорю им:
Поделиться книгой: