Вильям Джемс, изучавший "Религиозный опыт" с изумительным усердием, но, по его собственному признанию, без малейшего личного расположения ("Мой темперамент, - пишет он, – исключает для меня возможность всякого мистического опыта, и я могу говорить о нем лишь с чужих слов" - стр. 324 французского перевода), имеет тенденцию приписывать мистицизму Запада характер "спорадического исключения", противопоставляя его "методически-культивируемому мистицизму" Востока (стр. 338-339) г вследствие этого он считает первый из них чуждым повседневной жизни большинства мужчин и женщин нашего Запада. В действительности Джемс, как большинство протестантов, плохо знает методически, каждый день проявляющийся мистицизм западных католиков. Единение с Богом, которого индусы ищут посредством иог, является естественным состоянием у истинного христианина, сознающего сущность своей веры. Может быть, она. даже еще более врождена и самопроизвольна, ибо, согласно христианской вере, "центр души" есть Бог, ибо сын Божий есть самая мысль христианина, в достаточно лишь вознести эту мысль к Богу в молитве, чтобы "прилепиться" к Христу и войти в общение с Богом.
По моему мнению, разница здесь скорее в том, что Бог играет в западном мистицизме роль более активную, чем в Индии, где человеческая душа одна должна совершать усилие. "Милостию всеобщей и обычной", мистический путь, как говорит Бремон, открыт для всех; и главной задачей христианского мистика на протяжении веков было – сделать доступным для всех состояние единения с Богом.
Если рассматривать его с этой точки зрения, наш французский XVII век был удивительно демократичным. (Отсылаю читателя к "Метафизике Святых" А. Бремона и в особенности к двум его интересным характеристикам – францисканского "панмистика" Поля де Ланьи и "Виноградаря из Монморанси" Жана Омона, галльский здравый смысл которого негодовал против тех, кто говорил, что мистицизм – "не для всех"… Кому же в нем отказал Господь, кроме разве лентяев, которым лень нагнуться, чтобы напиться?.. Великий Салезианец, Жан Пьер Камю, совершая некий фокус, обращает мощный мистический напиток Дионисия Ареопагита в безопасное столовое вино, по правде сказать, немного разбавленное, ad vutm всех добрых людей.) Эта демократизация мистицизма – поразительный факт в наш классический век. Уже не в первый раз можно наблюдать, что великие преобразования души человечества начинаются всегда из глубин. Религия и метафизика опережают литературную и политическую мысль на целый век или даже на несколько веков. Но последняя, имея понятия об этих глубинах, полагает, что впервые изобрела или открыла то, что уже давно начертано в глубинах духа.}
1. Карма-иога
Из четырех Евангелий Вивекананды – его четырех иог - ни одно не звучит столь сильно и столь взволнованно, как Евангелие Труда: Карма-иога.
Я даю из него несколько выдержек, связывая их с приведенными выше мрачными словами о слепом Колесе Вселенной, которое нас уносит и давит.
"…Машина мира - страшный механизм; стоит нам всунуть туда руку, как она нас сейчас же захватывает, и мы погибаем. Мы все в плену у этой могучей и сложной машины вселенной. Есть только два способа спастись от нее. Первый - это отрешиться от всякой мысли о машине, предоставить ей итти своим ходом и держаться в стороне… Это легко сказать, но почти невозможно сделать. Я не знаю и одного человека из двадцати миллионов, который был бы способен на это… Вполне очевидно, что если бы мы отрешились от нашей привязанности к этой маленькой вселенной чувствами или разумом, мы тотчас же стали бы свободны. Как только мы оказываемся по ту сторону ограничений Закона, по ту сторону Причинности, цепи рабства спадают. Но кто может достигнуть этого полного отречения? Сколь немногие.
"Есть второй выход, не отрицательный, а положительный… Он состоит в том, чтобы погрузиться в мир и открыть в нем тайну труда. Не стремиться уйти от колес машины, а оставаться в ней и учиться управлять ими, учиться труду. Это путь Карма-иоги; он исходит изнутри и ведет наружу…
"Все создания в этом мире Должны трудиться… Поток устремляется к подножию горы, он низвергается в расщелину, образует там водоворот и после борьбы выходит оттуда свободной рекою, идущей своим путем, не зная преград. Каждая человеческая жизнь подобна такому потоку. Она входит в водоворот, она вовлечена в этот мир Пространства, Времени и Причин, она вращается один миг в вихре, крича: "Мой отец! Мой брат! Мое имя! Моя слава!..", и, наконец, выходит и вновь обретает свою свободу. Такова вся вселенная. Сознаем мы это или нет, но мы все трудимся, чтобы выйти из водоворота. И весь опыт человека направлен к тому, чтобы сделать его способным на это…
"Вся вселенная трудится. Ради чего? Ради свободы. От атома до сложнейшего из существ,- все работают ради одной и той же цели: ради свободы тела, ради свободы духа. Все сущее стремился к освобождению от рабства. Солнце, луна, земля, планеты, - все бежит. Силы природы устремляются от центра или к центру… Карма-иога открывает нам смысл, тайну, метод труда, его организующую мощь. Труд неизбежен, но мы должны трудиться ради высшей цели..."
Какова же эта высшая цель? Есть ли это долг моральный или социальный? Или это страсть к труду, сжигающая ненасытного Фауста, который, с потухшими глазами, у края могилы, все еще хочет двигать и переиначивать по-своему (хотя бы для общего блага) вселенную? {И он сам, Фауст, прибегает в эти последние секунды жизни к вечно преследуемому призраку – Свободе…
" – Лишь тот заслужил свободу, кто умеет ежедневно ее завоевывать…"}
Нет, Вивекананда ответил бы ему почти словами Мефистофеля, который смотрит, как падает Фауст:
"Он упорствует в своем пристрастии к изменчивым формам. Последняя минута, жалкая, пустая, – несчастный хочет ее удержать!.. {Перечитывая эту сцену Гете, мы невольно поражаемся, находя в ней мысль и выражения, столь близкие к индусской Майе.
Мефистофель (смотря на труп Фауста):
"- Отошел! Глупое слово!.. Это то же самое, как если бы оно никогда не существовало; а между тем оно движется и суетится, словно оно существовало… Что до меня, я предпочел бы на его месте вечное небытие".}
"Карма-иога гласит: Трудитесь непрерывно, но откажитесь от всякой привязанности к труду. Пусть дух ваш остается свободным… {Такова же классическая доктрина Гиты: "Невежды, - говорит Кришна Арджуне, – действуют из привязанности к действию; пусть действует и мудрый, но вне всякой привязанности и лишь для блага мира… Относя всякое действие ко мне, сосредоточив ум на себе самом, свободный от надежд и корыстных целей, сражайся, не волнуясь сомнениями!.." (французский перевод Э. Сенара).
Ср. христианскую мистику: "Действуя… не для какой-либо выгоды или временной пользы, ни для ада, ни для рая, ни для Милости, ни ради того, чтобы возлюбил тебя бог… но в чистоте и простоте, ради славы божией" (Conduite d'oraison Клавдия Сегено, 1634 г.).
Но, идя еще дальше, Вивекананда подчеркивает, что это отречение не должно быть обусловлено верой в какого-либо бога. Вера лишь облегчает его. Но в первую очередь он призывает тех, "кто не верит ни в бога ни в какую-либо помощь извне. Они предоставлены своим собственным силам: они могут пользоваться лишь своей собственной волей, силами своего духа, способностью различать; они говорят: я не должен иметь привязанности".} Не протягивайте к нему этих щупальцев эгоизма: Я… Мой..."
Свободным – даже от веры, даже от долга!.. И как раз для этого последнего идола, мелкого и ничтожного, мелкобуржуазного Долга, Вивекананда приберег самую гордую иронию:
"Карма-иога учит нас, что обычное представление о долге стоит на втором плане. Конечно, все мы обязаны исполнять наш долг. {Вивекананда посвящает целую главу определению истинного долге Но ort отказывается придать ему объективную реальность: "Долг определяется не тем, что сделано… Долг существует, но как нечто субъективное. Всякое действие, помогающее нам вознестись к богу, есть добро, всякое действие, заставляющее нас падать, - зло…
"Существует, однако, одна формула идеи, долга, одна-единственная, которая принята во всем мире, людьми всех времен, всех верований, всех стран. Она выражена в санскритском изречении: "Не делай зла ни одному существу". Не делать никому зла – добродетель; делать кому-нибудь вред – грешно" (Карма-иога, гл. IV).} Но понимаемое в обычном смысле чувство долга очень часто является причиной несчастья. Долг становится болезнью... Это бич человеческой жизни… Посмотрите на этих несчастных рабов Долга! Долг не оставляет им времени Даже чтобы молиться, даже чтобы совершать омовения… Долг всегда тяготеет над ними… Они уходят работать. Долг тяготеет над ними. Они возвращаются домой и думают об обязанностях, ожидающих завтра. Долг тяготеет над ними. Жизнь раба, который под Конец падает на улице и умирает в упряжке, как лошадь! Долг, как его обычно понимают... Нет! Единственный истинный Долг - не быть привязанными и трудиться, как подобает свободным существам. Принесем наш труд богу! Все наши обязанности - от него. Благословенны мы, кого послали в этот мир! Мы должны исполнить срок служения. Совершим ли мы его хорошо или дурно, кому это ведомо? Если мы исполним его хорошо, мы не получим его плодов. {"Мы имеем право на труд, но не на плоды его" - говорит Гита.} Если мы исполним его дурно, мы тем более не будем иметь заботы о нем. Будьте умиротворены! Будьте свободны! И трудитесь!..
"Достигнуть подобной свободы, конечно, очень трудно… Куда легче считать Долгом рабство, болезненную привязанность к плоти! Люди идут в мир, чтобы бороться ради денег или ради честолюбия. Спросите их, зачем они это делают, - они скажут: "Это долг!.." Свою нелепую жадность к золоту и к наживе они пытаются прикрыть цветами… Когда какая-нибудь привязанность оказывается установленной (например, брак), мы называем ее Долгом. На самом деле - это хроническая болезнь. Но мы называем ее болезнью, лишь когда она бывает острой; когда она хроническая, мы именуем ее естеством и даем ей название Долга!.. Мы трубим в трубы, мы сыплем дождем цветы, мы произносим в его честь священные изречения; а дальше - весь мир ведет борьбу, и люди усердно обманывают друг друга из любви к этому Долгу… Для более низменной породы людей, неспособных иметь другой идеал, Долг оказывается в известной мере полезным; но те, кто стремится к Карма-иоге, должны выбросить это представление о Долге за борт. Для вас и для меня нет Долга. Давайте миру без сожаления, щедро, все, что вы должны ему дать, но не во имя Долга! Не помышляйте об этом! Не будьте принуждены! Чего ради вам быть принужденными? Все, что вы делаете по принуждению, служит лишь к тому, чтобы строить привязанность. Чего ради вам иметь Долг? Предоставьте все Богу. {"…Лишь тот способен созерцать божественный свет, кто не раб чего бы то ни было, хотя бы даже своих добродетелей" (Рюисбрук, De omnatu spirilualium nuptiarum).
"Всякий человек, придающий значение каким-либо заслугам, добродетели или мудрости, кроме смирения, - глупец" (Рюисбрук, De praecipua quibusdam virtulibus).} В этой исполинской печи, где пламя долга сжигает весь мир, пейте чашу нектара и будьте счастливы! Мы просто вершим Его волю, и нам нечего думать о наградах или о возмездии… {"Люди, не стремящиеся ни к чему - ни к почестям, ни к принесению пользы, ни к внутренней жертве, ни к святости, ни к награде, ни к царству небесному, но отказавшиеся от всего этого и от всего того, что им принадлежит, - в таких людях прославляется Бог" (Мейстер Экхарт).} Если вы желаете награды, вы должны получить и наказание. Единственный способ избежать наказания - это отказаться от награды. Единственный способ избежать несчастья - это отказаться от представления о счастьи, ибо они связаны одно с другим. Единственный способ уйти по ту сторону смерти - это отказаться от любви к жизни. Жизнь и смерть - две стороны одного и того же явления. Представление о счастьи без несчастья, о жизни без смерти годится для школьников. Но мыслитель понимает, что одно без другого - логически невозможно, и отрекается от того и другого…" {Карма-иога, гл. VII.}
Мы видим, к каким крайностям доступного человеку отрешения ведет такое опьянение безграничной Свободой.
Понятно, что такой идеал не только недостижим для обычного человека, но, будучи неправильно истолкован, может привести к забвению интересов ближнего, как и своих собственных, и к прекращению всякой социальной деятельности. Если смерть теряет свое жало, теряет его и жизнь; какой тогда останется стимул в учении о Служении, столь существенном для теорий, для личности Вивекананды?
Важно, однако, всегда иметь в виду, к кому обращена каждая из речей, каждое из писаний Вивекананды. Так как его религия по своей сущности – религия практическая и осуществляющая, так как она постоянно имеет в виду действие, – словесное изложение ее меняется соответственно аудитории, на которую Вивекананда стремится подействовать. Столь обширную и сложную мысль нельзя охватить всю целиком. Вот Визекананда обращается к американцам. Не приходится беспокоиться о том, что они будут грешить избытком самозабвения и забвения действия: и Свами подчеркивает противоположные крайности заокеанских добродетелей.
Когда он говорит со своими индусами, он, наоборот, первый нападает на бесчеловечные крайности, к которым может привести чрезмерное отрешение от мира. Когда, после его возвращения из Америки в 1897 году, один старый бенгальский профессор, ученик Рамакришны, заметил ему:
"Все, что вы говорите о милосердии, о служении, о добре! которое нужно делать миру, – все это, в конце концов, область Майи. Разве Веданта не учит нас, что наша цель – порывать все цепи? Зачем же создавать себе новые?" Вивекананда ответил сарказмом:
"Не относится ли в таком случае к области Майи также идея освобождения (Мукти)? Не учит ли нас Веданта, что Атман всегда свободен? Для чего же тогда стремиться к освобождению?"
А оставшись наедине со своими учениками, он с горечью заметил, что такое представление о Веданте причинило стране неисчислимый вред. {Подобных эпизодов было множество. Так, например, Вивекананда горячо спорил с одним ханжой, который не желал занимать свои мысля страшным голодом, охватившим центральную Индию (девятьсот тысяч умерших): по его мнению, это касается Кармы жертв и ему нечего в это вмешиваться. Вивекананда рычал от негодования. Кровь бросилась ему в лицо, глаза метали молнии. Он громогласно обличал жестокосердие фарисея. И, обращаясь к ученикам, он сказал: "Вот, вот как наша страна пришла ж гибели! Как низко пало учение Кармы! Неужели же это люди – те, у кого нет жалости к людям?" – Все его тело сотрясалось от возмущения и отвращения.
Вспомним также знаменательную сцену, рассказанную во втором томе нашего труда, когда Вивекананда высокомерно нападает на своих братьев монахов, топчет ногами их заботы о личном спасении, приносит в жертву даже авторитет Рамакришны, на который они ссылаются, чтоб напомнить им, что нет религии, нет закона выше, чем повеление: "Служите людям!"}
Он слишком хорошо знает, что нет такой формы самоотречения, в которой не сумел бы угнездиться эгоизм; особенно отвратительная маскировка – лицемерное искание "освобождения" для себя одного, не для всех. Он неустанно будет повторять своим санниясинам, что они дали два обета, и что если первый из них: "осознать истину", то второй гласит: "помогать миру". Его собственная миссия и миссия его соратников – извлечь великие поучения Веданты из себялюбивого убежища некоторых избранных, распространить их среди людей всех классов и приспособить их к их возможностям. {Познание Адваиты было слишком долго скрыто в лесах и пещерах. Мне было дано извлечь его из затворничества и внести его в среду семейной и общественной жизни… Мы заставим зазвучать у всех очагов, на всех рынках, на высотах холмов и на равнинах барабан Адваиты".} Даже в самые последние дни, когда тело его пожирает болезнь, а душа уже более чем на три четверти отрешилась от всех человеческих дел и приобрела право на это отрешение, завершив свой подвиг, отдав ему всю жизнь, – в час, когда на какие-то обыденные вопросы он отвечает, что "его дух уже не может вернуться к ним, ибо уже Слишком далеко продвинулся на пути смерти",- он делает еще одно – единственное исключение – для своего "труда", для своего дела. {В воскресенье перед своей кончиной он сказал; "Вы знаете, что этот труд - мое слабое место. Когда я думаю, что он может быть прерван, это меня потрясает".}
Всякая эпоха жизни человечества имеет свою задачу, ей предназначенную. Наша задача состоит – должна состоять – в том, чтоб поднимать массы, постыдно предаваемые, эксплоатируемые, унижаемые теми, кто должен был бы стать их вождями, их опорой. Даже герой и святой, дошедший до порога высшего освобождения, должен вернуться вспять, чтоб помочь братьям, которые лежат или влачатся по земле. Величайшим из людей будет тот, кто откажется от осуществления своей личной Карма-иоги, чтоб помочь другим осуществить свою. {"Помогать людям стоять без чьей-либо помощи и выполнять самим свою Карма-иогу" (Вивеканада своим монахам, 1897 г.).}
Поэтому не приходится бояться, что учитель Карма-иоги когда-либо принесет свое стадо в жертву своему собственному идеалу, может быть и высокому, но недостижимому для большинства людей, ибо он выше их природы. Ни одно религиозное учение не проявляет столько сочувствия к духовным запросам каждого человека – и ничтожного и знатного. Во всякой нетерпимости, во всяком фанатизме оно видит начало рабства и смерть духа. {"Нужно прежде всего знать, как трудиться без привязанности, и тогда не станешь фанатиком… Если бы в мире не было фанатизма, его прогресс был бы гораздо значительнее… Фанатизм создает отставание… Только когда вы избавитесь от него, вы будете хорошо работать… Вы слышите, как фанатик заявляет вам: "Я ненавижу не грешника, я ненавижу грех…" Да?.. Так вот я готов пойти на край света, чтобы увидеть лицо человека, который действительно может отличить грех от грешника…" (Карма-иога, гл. V).} Единственная линия поведения, необходимая для достижения свободы, состоит в том, чтобы каждый познал свой идеал и старался его осуществить; или, если он неспособен постичь его сам, дело учителя – ему помочь, никогда не подменяя его собою. Всюду и везде вечно повторяемый принцип истинной Карма-иоги состоит в том, чтобы "трудиться свободным, трудиться в свободе, трудиться как господин, а не как раб". {"Сущность обучения – в том, что человек должен трудиться как господин, а не как раб. Трудитесь в свободе! Когда мы трудимся, как рабы, для дел здешнего мира, – это не настоящий труд. Эгоистический труд – рабов… Работайте без привязи!" (Карма-иога, гл. III).} Вот почему нет речи о том, чтобы трудиться по слову учителя. Слово учителя может быть действительно лишь тогда, когда учитель забывает о себе в том, кем он руководит, сливается с его природой, помогает ему распознать ее и осуществить свой собственный закон, идя своими путями.
Таков долг, который начертал себе мудрый организатор действия человечества – Вивекананда. Он охватывает и возглавляет всю иерархию Карма-иог, как обширные леса, где возвышаются ступенями различные формы и степени труда, объединенные в общем великом деле.
Однако эти слова: "леса", "степени", "ступени" – отнюдь несодержат в себе представления о более высоком или низком положении различных категорий работников. Это – суетные предрассудки, которые высокий аристократ отвергает. Он не устанавливает различий Между работниками, а различает лишь порученные им задания. {"Важно иметь в виду, что существуют градации Карма-иог. Долг, налагаемый одним строем жизни при одной совокупности обстоятельств, не является и не может являться обязательным при другом строе… Каждый человек должен знать свой собственный идеал и стремиться осуществлять его; это более верный путь прогресса, чем заимствовать идеалы других, которые никогда нельзя будет осуществить" (Карма-иога, гл. III).} Самые благородные и блестящие по-внешности задания нет оснований считать истинно великими. Если уже искать в суждении, произносимом о них Вивеканандой, некоторый оттенок пристрастия, то оно будет в пользу самых: скромных, самых простых:
"Чтобы судить о характере человека, не берите его большие дела. Всякий глупей, может стать героем в тот или иной момент. Но наблюдайте за человеком при выполнении им самых обычных действий. Они-то и укажут его истинный характер. Великие обстоятельства возвышают даже самого низкого. Но истинно-великий человек велик и в самой обыденной жизни". {Карма-иога, гл. I.}
Поэтому, если говорить о разделении между работниками, нас не должно удивлять, что Вивекананда ставит на первое место не знаменитых деятелей, не тех, кто увенчан ореолом славы и поклонения, – нет, даже не Христа, Будду и им подобных. На первом месте – неведомые, безмолвные, "неизвестные солдаты".
Эта страница полна величия. Те, кто прочтут ее, ее незабудут:
"…Величайшие люди прошли незамеченными. Будда, Христос, которых знают, - это герои второго порядка в сравнении с теми, более великими, о которых мир не знает ничего. Сотни таких неведомых героев жили в каждой стране; они работают в молчании, в молчании живут и в молчании умирают. С течением времени их мысли находят свое выражение в учениях Будды или Христа; они-то, эти последние, делаются нам известны. Наиболее возвышенные среди людей не гоняются за славой. Они предоставляют свои идеи миру; они ничего не хотят Для себя; они не основывают ни школ ни систем, которые носили бы их имя. Это было бы противно их природе. Они - чистые Саттвикасы, которые никогда не делают шума, но растворяются в любви… {Вивекананда прибавляет здесь пример, взятый из личных воспоминании:
"Я видел одного из этих иогинов, который живет в Индии в пещере. Он в столь полной мере утратил сознание своей личности, что, можно сказать, человек в нем исчез, оставив лишь сознание божественного..."
Речь идет о Павхари Баба из Газипура, который произвел на неге сильнейшее впечатление в начале его странствий по Индии, в 1889-1890 годах, и под влиянием которого он чуть не отказался от миссии, начертанной ему Рамакришной (см. предыдущий том). Павхари Баба учил, что всякий труд, в том смысле, как его понимают, есть порабощение; он был убежден, что один дух, без участия тела, может оказывать помощь людям.} Гаутама Будда сказал, что он был двадцать пятым Буддой. Двадцать четыре его предшественника остались неизвестными истории, хотя двадцать пятому, которого мы знаем, пришлось строить на заложенных ими основаниях. Наиболее возвышенные среди людей проходят молча. Ибо они знают истинную силу мысли. Они знают, что, если даже они войдут в пещеру, закроют за собой вход и продумают пять истинных мыслей, эти пять мыслей будут жить в вечности. И, Действительно, эти мысли проникнут через горы, перелетят через океаны, облетят весь мир. Они войдут вглубь сердец и умов, они породят мужчин и женщин, которые дадут им практическое осуществление в делах человеческой жизни… Будды и Христы пойдут из места в место, проповедуя эти истины… Но Саттвикасы слишком близки к Богу, чтобы действовать и сражаться, чтобы проповедывать или, как говорят на земле, делать добро человечеству..." {Карма-иога, гл. VII.}
И Вивекананда отнюдь не отводит себе места среди этих первых. Он относит себя ко второму или даже третьему ряду: считает своей задачей труд, независимый от каких-либо корыстных побуждений. {"Лучше всех работает тот. кто работает без всякого побуждения, ни ради денег, ни ради честолюбия, ни ради чего-либо вообще… И, когда человек сможет выполнить это, он станет Буддой. От него будет исходить мощь труда, которая преобразит мир. Такой человек представляет собою высший идеал Карма-иоги" (Карма-иога, заключение гл. VIII).} Саттвикасы уже вышли из рамок Карма-иоги; они уже на другом берегу. Вивекананда же остается на нашем.
Его идеал активного всемогущества, излучаемого, хотя бы издали, мистической мыслью, не удивит, конечно, религиозную душу Запада; его знали все наши великие созерцатели.
И наша современная светская мысль в ее наиболее возвышенных формах также может узнать себя в нем: ибо чем же иным; является, в демократическом облике, та дань почитания, которую" воздают от всего сердца лучшие из нас миллионам безмолвных, чья скромная жизнь, полная труда и размышления, служит вместилищем героизма и гения народов? {Индусский гений тоже смутно чувствует это родство, но объясняет его учением о перевоплощениях, о долгих трудах, накопляемых в течение ряда жизней: "Люди с сильной волей всегда были великими работниками, трудившимися целые века". Будды и Христы возможны лишь "благодаря накоплению силы, создавшейся трудом многих веков" (Карма-иога).
Сколь фантастической ни казалась бы человеку Запада эта теория; перевоплощений, она устанавливает самую тесную кровную связь между людьми всех времен и, таким образом, оказывается родственной нашею современной вере во всеобщее братство.}
Автор этих строк, могущий, за отсутствием иной заслуги, сослаться на свой беспрерывный труд в течение шестидесяти лет жизни, является живым созданием этих поколений молчаливых тружеников, которыми он рожден и голосом которых он является. Во все время своей деятельности, когда он прислушивался к самому себе, силясь уловить свой внутренний голос, он слышал голос всех этих безыменных, шумящий, как море, которое питает тучи и реки, – безмолвной массы, невыраженная мысль которой является сущностью моих идей и повелевает моей волей. Как только замрет внешний шум, я слышу в ночи биение ее пульса.
2. Бхакти-иога
Второй путь, ведущий к Истине – к Свободе – это путь сердца: Бхакти-иога. Я уже слышу, как наши интеллектуалисты кричат на давно знакомый лай: "Истина дается только разумом; сердце приносит и может приносить одно лишь порабощение и заблуждение". Но я попрошу их остаться на их собственном: пути, куда я сейчас к ним вернусь: это единственный путь, который им подобает, и они очень хорошо делают, что его держатся; но напрасно утверждают они, что все умы столь ограничены. Они не видят не только разнообразия человеческого духа, но и того, что истина, по существу, всегда живет. Они правы, когда указывают на опасности порабощения и ошибок, которыми грозит путь сердца; но они напрасно думают, что этих опасностей нет на их пути интеллектуального познания. Для великого "Различителя" (Viveka) на всех путях дух лишь по ряду ступеней частичных заблуждений и частичных истин, сбрасывая с себя одну за другой одежды рабства, восходит к полному и чистому свету Свободы и Истины, который Ведантисты называют Сат-Чит-Ананда (абсолютное Существование, Сознание, Блаженство): его царство охватывает две различные области – сердца и разума.
Но пусть западные интеллектуалисты успокоятся: никто не остерегается ловушек на дороге сердца более, чем Вивекананда, ибо он их лучше всех знает. Хотя по пути Бхакти-иоги, под различными названиями, проходили стопы наших великих западных паломников, мистиков и по их следам тысячи смиренных верующих, – дух порядка и господства, завещанный античным Римом нашим церквям, как и нашим Государствам, сумел твердо удержать эти крестовые походы Любви на прямой дороге, не допуская опасных вылазок за ее пределы. Именно это, скажем мимоходом, объясняет заблуждение графа Кейзерлинга в его кажущемся правдоподобным суждении о Бхакти Европы и Азии, которые он сравнивает. {Путевой дневник философа, французский перевод, т. I, стр. 266 и след.} Непостоянный, блестящий талант "Путешественника-философа", недостаток мягкости, обесценивающий то, что ему угодно назвать "устаревшими женственными идеалами", {Ibid., стр. 194-195.} потому что он их лишен от природы, – заставляют его преувеличивать сердечную скудость того Запада, совершеннейшим представителем которого он себя считает и называет. {"…И сегодня еще остаются справедливыми слова Рабиндраната Тагора: "Из всех людей Запада, которых я знаю, Кейзерлинг - наиболее западный", снисходительно цитируемые самим Кейзерлингом в предисловии к французскому изданию его Путешествия (т. I, стр. XIV). Прибавим, что, распространив на весь Запад свой собственный темперамент, он объявляет то, чего ему недостает, добродетелью, даже "миссией" Запада (Ibid., стр. 195 и след.).} В действительности он лишь весьма поверхностно знаком с католической Бхакти Европы. Если он, невидимому, вспоминает великих дикарей фламандского и немецкого мистицизма XIV века, неистовых Мейстера Экхарта и Рюисбрука, то имеет ли он представление о сокровищах тонкости, нежной мягкости, религиоэной взволнованности Франции и латинских стран? Обвинять западную мистику в "бедности", в "мелочности", в недостатке оттенков и утонченности {"Что бы ни говорили, сердце у жителя Запада развито лишь весьма слабо. Исповедуя полторы тысячи лет религию любви, мы воображаем, что движимы любовью. Но это совсем не так… Какое убогое впечатление производит Фома Кемпийский рядом с Рамакришной! Как бедна внешняя европейская "Бхакти" рядом с "Бхакти" хотя бы, например, персидских мистиков! Западные чувства сильнее, чем чувства восточные, в том смысле, что содержат больше кинетической энергии; но они гораздо менее богаты, менее диференцированы..." (Ibid., французский перевод, стр. 266-267 и след.).} – это значит и не подозревать о той степени совершенства, которой достигла во Франции XVII века целая плеяда религиозных учителей;, в анализе самых тайных движений души они стоят наравне с мастерами-психологами нашего классического века, даже нашего современного романа, а подчас и превосходят их. {Ср. в прекрасной "Литературной истории религиозного чувства во Франции от конца религиозных войн до наших дней" Анри Бремона (8 томов, появившихся в 1928 г.) книги, посвященные "Мистическому Нашествию" и "Мистическому Завоеванию".}
Что же касается до пылкости веры в любовь, то я далек от того, чтобы считать, будто у глубоко верующего европейца она ниже по качеству, чем у глубоко верующего уроженца Азии. Исключительный интерес последнего к "Постижению" отнюдь яе кажется мне наиболее чистым признаком религиозной души. Навряд ли Индия могла когда-либо придумать знаменитое Noli me tangere!.. Чтобы верить, ей нужно видеть, осязать, вкушать. И если бы она не. имела хотя бы надежды когда-либо достигнуть этого в земной жизни, она оказалась бы недалеко от сомнения. Сам Вивекананда сказал об этом слова, откровенные до грубости, могущие привести в отчаяние. {"Только человек, который действительно почувствовал Бога, религиозен. Мы все - безбожники, сознаемся в этом! Простое интеллектуальное утверждение не делает нас религиозными… Всякое познание должно покоиться на восприятии известных фактов… Религия - вопрос факта..." (Джнана-иога: "Осознание"),} Это алкание бога – мощная сила; но возвышенное и благородное целомудрие любви, присущее нашему святому, заставило его сказать при виде чуда, от которого он отвратил взор:
"Оставь мне сладость верить, не увидев!"
Мы любим оказывать кредит своим идеалам и не требуем от них платы вперед. Я знаю многих благороднейших людей, которые любят все отдавать заведомо безнадежно, без всякого желания получить обратно. {Одна из самых трогательных черт нашей западной мистики – это великая мудрая жалость, с которой она непрестанно работала над тем, чтобы заставить религиозные души понять, принять и даже полюбить отсутствие бога – "сухость" сердца. Она многократно описывала это; особенно известны знаменитые страницы св. Иоанна де ла Круа в Темной Ночи и Франциска Сальского в его IX книге "Трактата о любви к богу (О Чистоте Безразличия)". Не знаешь, чему больше удивляться – остроте ли анализа, или нежному братскому пониманию, которое склоняется над страданиями покинутой любящей души, заставляя ее (как в прекрасной сказке о глухом музыканте, который играет на лютне ради удовольствия своего принца и продолжает играть и тогда, когда принц, чтоб его испытать, покидает комнату) находить радость в своем горе и приносить богу даже свое одиночество "сак свидетельство самой большой любви:
"…Когда, о Господи, я вижу твой ласковый лик, свидетельствующий о том, что ты благосклонно принимаешь гимн моей любви, о, как это утешает меня!.. Но, когда ты отвращаешь от меня свой взор и я не вижу более ласкового участия, которое ты принимаешь в моей песне, истинный Боже, - в каком глубоком горе моя душа! Но она все же не перестанет любить тебя… и петь непрестанно гимн своего преклонения - не для радости, которую она в этом испытывает, ибо радости уже нет; но она поет из чистой любви к твоему велению" (Франциск Сальский).
Мы, однако, увидим в дальнейшем, что и в Индии есть любящие Бога; которые отдают ему все, ничего не ожидая, ибо они "перешли черту вознаграждений и ограничений". Сердце человеческое всюду одинаково.}
Но мы не устанавливаем никаких градаций. Любить можно многими способами. Когда каждый дает все, что он имеет, не важно, если он дает иное, чем его сосед. Они оба равны.
Однако мы должны признать, что, поскольку наши западные Церкви сохраняют над мистикой суровый контроль, ее эмоциональное выражение оказывается менее свободным и, главное, менее явным, чем в Индии, где она течет как полноводная река. Великий Индус с той же ясностью сознания, какая была у Вивекананды, ответственный духовник своего народа, хорошо знал, что вызвать у него подобные движения сердца нетрудно, – скорее нужно заботиться о том, чтобы их сдержать. Они весьма легко могли выродиться в болезненную сентиментальность. Я уже указывал, что Вивекананда неоднократно реагировал на это предрасположение с большой резкостью. Вспомним беседу с монахами, где он бичует их "сентиментальную глупость" и восстает против Бхакти, вынужденный признать минутой позже, что он сам является ее добычей. Именно потому он все время вооружен против нее; он всегда на страже, чтоб защищать свое духовное стадо против злоупотреблений сердца. И его долг как вождя на пути Бхакти-иоги состоит прежде всего в тем, чтобы освещать все извилины дороги и ловушки, расставляемые чувством.
Религия любви {Religion of Love - это общее заглавие ряда лекций, прочитанных в Англии и в Соединенных штатах. Вивекананда собрал в них в наиболее универсальной форме все, что он говорил о Бхакти-иога (брошюра в 124 страницы, Udboodhar Office, Калькутта, 1922).} охватывает громадную территорию. Полное ее исследование составило бы своего рода Путеводитель в Иерусалим. Это путь души через различные "этапы" любви в Высшей Любви. Долгий и опасный путь. Очень немногие приходят к цели.
"…Внутренняя сила толкает нас вперед, к любви. Мы не внаем, где искать предмет ее; но каждая новая любовь толкает нас дальше вперед, на поиски. Каждым раз мы обнаруживаем свое заблуждение, мы схватываем какой-то предмет; он ускользает у нас между пальцами, мы схватываем другой, и так все дальше и дальше, пока нас не озарит свет: мы приходим к Богу, единственной совершенной и прочной любви. Все остальное - только этапы… Но путь этот долог…"
Большая часть ищущих отстает в дороге. И, обращаясь к своим индусам. Вивекананда говорит им (пусть сделают из этого выводы себе на пользу гуманисты и христиане Запада!):
"…Тысячи людей делают эту религию любви своим ремеслом. Все говорят о ней, но мало кто ее достигает. За целый век отдельные единицы возвышаются до этой любви к Богу, и ими освящается целая страна. Так, когда восходит солнце, растворяются все тени..."
"Но, - спешит он прибавить, – вы должны сначала пройти через эту маленькую любовь".
Не пропускайте отдельных этапов! Главное, будьте искренни! Не воображайте в суетной гордости, смешанной с лицемерием, что вы любите Бога, когда вы привязаны к миру. И, с другой стороны (это еще более необходимо), не презирайте честных путников, которым трудно итти вперед. Ваш первый долг – понимать и любить тех, кто думает не так, как вы.
"Мы не только не скажем другим, что они неправы, как это делают фанатики, но мы скажем им, что они правы, если они идут своим собственным путем, тем личным методом, к которому каждый из нас приспособлен по природе… {Это то, что Индус называет иштам каждого.} Не следует вам бороться с теми, кто не чувствует так же, как вы… Есть миллионы лучей, сходящихся в одном фокусе, в солнце. Как бы Далеко они ни отстояли друг от друга, они все встретятся в центре… Каждому нужно лишь стремиться все выше, к центру…"
"Всюду, где есть любовь, присутствует Господь. Он - в поцелуе любящего и возлюбленной, матери и сына, в даре другу от друга, в жертве человека человечеству" (Джнана-иога, "Идеал вселенской религии").
"Идеал - в том, чтоб видеть Бога во всех вещах. Но, если вы не можете видеть его таким образом, созерцайте его в одной какой-либо вещи, той, которую вы предпочитаете, а затем - в другой. Так вы будете подвигаться вперед маленькими шагами. Душа имеет перед собою бесконечную жизнь. Не спешите, и вы достигнете цели" ("Бог во всех вещах").
Поэтому Вивекашмда резко восстает против всякого догматического воспитания. Никто не защищал с большей энергией свободу ребенка. Пусть его душа, как и члены, будут свободны от всяких пеленок! Душить ум ребенка – величайшее из преступлений, а мы его совершаем ежедневно.
"…Учить другого нельзя. Каждый должен учить себя сам. Можно лишь помогать другому… Только я сам могу учить себя в религии. По какому праву мой отец и учитель может набивать мне голову всякого рода нелепостями? Вы говорите, что они хороши? Может быть. Но кто сказал вам, что это – мой путь? Подумайте об ужасном зле, которое творится в мире благодаря ложным приемам обучения, которые убивают душу миллионов детей! Сколько чудесных семян, из которых вышли бы изумительнее духовные истины, загублено этим ужасным понятием "семейной религии", "национальной религии", "социальной религии". Подумайте о массе суеверий, которыми набиты теперь наши головы в связи с "религией нашей страны".. Какая гора предрассудков и вреда…"
Значит, остается только сложить руки? Но почему же тогда Вивехананда с такой горячностью отдается делу воспитания? К чему же сводится роль воспитателя?- к роли освободителя. Он разрешает каждому итти своими собственными способами по тому пути, который ему свойственен, внушая ему мудрое почтение к путям его ближнего.
"Существует так много идеалов! Я не, имею права намечать для вас, предписывать вам тот или иной из них. Мой долг - представить перед вами все эти идеалы и помочь вам разобраться, какой из них для вас предпочтительнее по вашему складу и больше всего вам подходит. Если тот или иной идеал сделан по вашей мерке, берите его, храните его и упорствуйте, добиваясь его! В этом - ваш иштам".
Вот почему Визекаюшда является противником всякой религии, которая считается "установленной" (он называет ее конгрегационной), – всякой религии! Церкви.
"Церкви могут сколько угодно проповедывать, если желают, все свои теории, учения, философии. Это не важно! Но когда дело идет об истинной религии, о "высшей религии", о религии в действии, которая есть молитва, "поклонение", настоящее соприкосновение Души с Богом, церковь теряет свои права. Это касается только Души и Бога. Истинный труд религии касается одного меня. У меня есть мой собственный идеал, я должен блюсти его в тайне и в святости. Иисус сказал: "Когда ты молишься, войди и закрой двери за собою и молись отцу твоему, который в тебе"… "Глубокая религия" не может быть сделана общественной… Я не могу по желанию приготовить свои религиозные чувства в пять минут. Такое притворство - худший вид кощунства; это - насмешка над религией!.. Как только могут люди терпеть эту религиозную дрессировку, похожую на муштру солдат в казарме. - Ружья на плечо!.. На одно колено!.. Раскройте книгу! - Все точно расписано. Две минуты чувства, Две минуты рассудка, две минуты молитвы, - все установлено заранее… Это отвратительно. Эти парады изгнали религию, и, если их будут продолжать еще несколько веков, религия перестанет существовать..."
Религия есть – единственно – внутренняя жизнь.
Но внутренняя жизнь – это лес, населенный самыми различными животными: как сделать выбор между этими царями джунглей?..
"В нас есть инстинкт, общий нам и животным. Существует верховный руководитель, которого мы называем разумом и который, господствуя над. фактами, делает обобщения в соответствии с ними. Существует и откровение, которое, минуя этап рассуждения, познает вещи как бы вспышками. По какому признаку мы отличим его от инстинкта? Это - опасный вопрос. Первый встречный негодяй скажет вам: "Я получил откровение. Где мой пьедестал? Скорее сооружайте мне пьедестал, собирайтесь вокруг него и поклоняйтесь мне!.." Каким способом различить откровение и обман?"
Пусть западный читатель обратит внимание на ответ! Он сходен с ответом, который мог бы дать рационалист Запада:
"Первое условие - чтобы вдохновение не противоречило разуму. Так же как старик не есть противоположность ребенку, но являет собой завершение его развития, так и то, что мы называем откровением, есть завершение разума. Путь интуиции проходит через разум. Если откровение противоречит разуму, выкиньте его за борт!"
Второе условие не менее осторожно и не менее здраво:
"Во-вторых, это откровение Должно иметь целью благо каждого и всех, а не личную славу или выгоду. Его благодеяния должны всегда носить общий характер, и бескорыстие получившего откровение должно быть абсолютным".
Только испытав его по этим двум признакам, вы сможете его принять. Но "помните хорошо, что в действительности в этом мире нет ни одной души из миллиона, которая получила бы откровение!.. В настоящее время мы только играем с религией".
Трудно было бы упрекнуть Вивекананду в том, что он слишком легко открывает двери доверчивости. Он знает доверчивость своего народа и знает, как ею злоупотребляли. Он знает также, что сентиментальное благочестие слишком часто – только маска слабости характера. А по отношению к ней он безжалостен.
"Если вы ищете Бога Любви, не забывайте никогда, что он - высшая сила. Нет более возвышенного могущества, чем могущество чистоты… Такая любовь к Богу недостижима для слабых. Так не будьте же слабы ни телом ни Духом; Будьте сильны!" {Вспомните, какой "героический" характер придают божественной любви великие христианские мистики: "Борьба" у Рюисбрука, где дух и Бог охватывают друг друга в диком, кровавом объятии (De ornatu spiritualium nuptiarum, II, 56, 57),- душа irascibilis Мейстера Экхарта, которая силой схватывает (ergriffen) Бога.
Из трех величайших сил души для Экхарта первой является познание (Erkentniss); второй – irascibilis – мощное стремление вверх (Die Aufstehende Kraft); третьей – воля (der Wille). Одним из символов этой мистической встречи с Богом служит борьба Иакова с ангелом (см. прекрасное истолкование ее у французского доминиканца XVII века Шардона, стр. 75-77 I тома Метафизики Святых Бремона).
Даже кроткий Франциск Сальский заставляет нас вспоминать белый султан своего короля Генриха IV, развевающийся в бою, когда говорит:
"Любовь - знамя армии добродетелей, они все должны строиться под этим знаменем" (Трактат о Любви к Богу).
Никакой изнеженности. Мужественная душа бросается в бой и стремится навстречу ранам.}
Сила, мужественный разум, постоянная забота об общем благе и полное бескорыстие – вот условия для достижения цели. Есть и еще одно: желание ее достигнуть. Ибо большинство людей, считающих себя религиозными, в глубине души равнодушно к этому; они слишком ленивы, трусливы и неискренни; им удобнее оставаться на пути и не вглядываться слишком близко в то, что ждет их в конце. Вот почему они прозябают в податливой сфере формального благочестия. "Церкви и храмы, книги и обряды… Этот Kindergarten (детский сад) религии полезен для первых шагов духовного детства; но нужно пойти дальше, если искренно хочешь достигнуть истины".
И нельзя сказать, что это прозябание является здоровой предосторожностью и что те, кто не идет вперед, рисковали бы, выйдя из своего охраняющего "сада", потерять свою веру, потерять своего бога! На самом деле им нечего терять, ибо благочестие их ложное: и настоящие неверующие лучше их, настоящие неверующие ближе к Богу. Послушайте, как воздает должное великому атеизму один из величайших верующих:
"…Громадное большинство людей (он говорит о благочестивых) на самом деле атеисты. Я радуюсь, что в наше время на Западе родился новый класс атеистов: материалисты. Это - искренние атеисты. {Более недавно современному материализму отдал дань уважения великий индусский мистик Ауробиндо Гоз. В статьях в журнале Arya (No 2, 15 сентября 1914) о Божественной Жизни и о Синтезе иог он говорит, что видит в современном материализме, как научном, так и экономическом, необходимый этап в работе Природы, на пользу прогресса человеческого ума и общества:
"Все тенденции современного духа можно представить как широкую и сознательную попытку Природы придать действенность разлитым всюду возможностям интеллектуального развития, делая общим достоянием благоприятные условия умственной жизни, создаваемые нашей цивилизацией. В этом усилии европейский материализм находит свое законное место, ибо он подготовляет физическое существо человека и его жизненную энергию, которые должны служить необходимой базой для полного проявления присущих ему способностей высшего разума".
И, перечисляя достигнутые успехи: распространение просвещения, подъем отсталых народностей, возвышение низших классов, умножение механических орудий, экономящих человеческий труд, завоевания науки, экономическую и социальную эволюцию, он добавляет:
"Если можно не соглашаться с применяемыми методами, то все же конечной целью является здоровье социального тела и индивидуальных тел, удовлетворение законных потребностей материально настроенного ума, удобства, досуг, известное равенство условий, позволяющее каждому человеку развивать во всей полноте все свои жизненные способности, эстетические, эмоциональные, интеллектуальные. Забота об экономических, материальных благах господствует над всеми другими; но за этим бодрствует и действует стремление более высокое и более целостное".
В другом месте он признает "значительную пользу, получаемую духом от прохождения им периода рационалистического материализма. Нужно было принудить разум к строгой дисциплине, которая защитила бы его от иррациональных мечтаний прошлого и подготовила бы путь к новому прогрессу. Для все возвышающегося знания необходимой основой является интеллект, чистый, ясный, дисциплинированный. Чтобы исправить свои заблуждения, этому знанию полезно иногда вернуться к ограничениям воспринимаемого чувствами факта. Сверхчувственное может быть охвачено во всей полноте лишь тогда, когда мы станем твердой ногой на почву чувственных вещей". "Земля – его точка опоры" – говорят Упанишады об Атмане, проявляющемся во вселенной. Вот факт, подтвержденный опытом: чем больше мы расширяем и укрепляем науку о материи, тем больше расширяются основы науки о духе, даже самой высокой - Брахмавидья (познание Брахмы)".
Здесь рационалистический материализм Европы принимается и применяется мыслью Индии как ступень, помогающая подняться до полного познания и овладения Атманом.} Они стоят гораздо выше религиозных атеистов, которые неискренни, которые говорят о религии, которые сражаются из-за религии и которые, все время говоря о ней, никогда ее не желают, не стараются ни осуществить ее ни понять. Христос сказал: "Просите, и дано будет вам! Ищите, и обрящете! Стучите, и откроют вам!.." Это абсолютная истина. Но кто желает Бога?.. Мы желаем всего, только не Бога..."
Ханжи Запада и Востока могут принять к сведению это суровое поучение. Бесстрашный изобличитель религиозной нечестивости раскрывает их перед ними самими, этих замаскированных атеистов.
"…Все говорят: Любите Бога!.. Люди не знают, что значит любовь… Где любовь? Там, где нет ни сделки, ни страха, ни какой-либо корысти, где есть только любовь ради любви". {В другом месте, в заметках для бесед с учениками (т. VI Полного собрания сочинений, стр. 55 и след.), Вивекананда перечисляет пять этапов на пути к божественной Любви:
1. Человек боится и нуждается в помощи.
2. Он видит в Боге – отца.
