Магия безумия

– Ну-у… – Таэлор хихикнула.

Я услышала, как на заднем фоне ржут ее подружки. Видимо, она включила громкую связь.

– Папа хочет назвать его «Страна Чудес».

Снова послышалось хихиканье.

– Я подумала, что тебе понравится. Ты ведь так гордишься своим прапрапракроликом.

Почему-то это показалось очень обидным.

Наверное, я слишком долго молчала, потому что Таэлор перестала хихикать.

– Но знаешь, – презрительно выговорила она, – мне кажется, это название слишком избито. Лучше назвать его «Подземелье». По сути, почти то же самое, но пооригинальней. Что скажешь, Алисса?

Я вспоминаю этот редкий проблеск сожаления в голосе Таэлор теперь, когда качусь по середине рампы, под яркой неоновой вывеской, свисающей с потолка. Приятно знать, что у Таэлор есть какие-то человеческие качества. Из динамиков звучит рок. Я съезжаю по более низкой части рампы, в то время как мимо, на неоновом фоне, проносятся темные силуэты.

Балансируя одной ногой на скейте, другой я пытаюсь плавно провести по доске. При первой попытке сделать трюк, который назвается «олли», две недели назад, я отбила копчик и теперь смертельно боюсь, хотя что-то в глубине души не позволяет мне сдаться.

Я знаю: нельзя оставлять попытки, иначе у меня никогда недостанет смелости выучить какие-нибудь настоящие трюки; но на самом деле моя решимость уходит корнями гораздо глубже. В ней есть что-то подсознательное – тайный трепет, который путает мысли и сотрясает нервы до тех пор, пока я не пойму, что страха больше нет. Иногда мне кажется, что в собственном сознании я не одна, что там кто-то обитает, и этот кто-то подзуживает меня раздвинуть рамки.

Почувствовав прилив адреналина, я бросаюсь вперед. Мне становится интересно, как далеко я улетела, и я открываю глаза. Полпрыжка позади, и цементный пол быстро приближается. Я холодею от страха, теряю голову, передняя нога соскальзывает, и я с шумом плюхаюсь наземь.

Первыми с цементом соприкасаются левая рука и нога. Боль простреливает кости, от удара перехватывает дыхание. Проехав немного по инерции, я останавливаюсь на дне рампы. Доска следует за мной, как послушный зверек, и тоже останавливается, ткнув меня в ребра.

Жадно хватая воздух, я переворачиваюсь на спину. Болью пылает каждый нерв в колене и лодыжке. Наколенник оторвался, и в черных лосинах, которые я надеваю под фиолетовые велосипедные шорты, зияет дыра. На зеленой неоновой поверхности, которая косо уходит вверх, я вижу темное пятно. Кровь…

Я подтягиваю разбитое колено к груди и резко вдыхаю. Через несколько секунд после моей жесткой посадки слышится свисток; трое сотрудников скейтпарка катят ко мне сквозь толпу притормозивших скейтеров. На них шахтерские каски с фонариками на лбу, но они больше похожи на спасателей. Их всегда можно легко найти, и они владеют основами первой помощи.

В своих ярких желтых жилетах они создают отчетливо видимый барьер, чтобы другие скейтеры на нас не налетели, пока меня перевязывают и стирают дезинфицирующим средством мою кровь с бетона.

Ко мне подкатывает четвертый сотрудник, в форме менеджера. Разумеется, им должен оказаться именно Джебедия Холт.

– Я могла бы догадаться, – сердито буркаю я.

– Шутишь? Никто не мог предвидеть, что ты грохнешься.

Его низкий голос звучит успокаивающе. Он опускается на колени рядом со мной.

– А еще я рад, что ты снова со мной разговариваешь.

На нем шорты с карманами, под жилетом – темная футболка. Синеватый свет ультрафиолетовых ламп скользит по коже, оттеняя загорелые руки.

Я тяну застежку шлема под подбородком. Шахтерский фонарик Джеба освещает меня, как прожектор.

– Помоги снять, – прошу я.

Он наклоняется ближе, чтобы расслышать мой голос сквозь рев музыки из динамиков. Запах одеколона – смесь шоколада и лаванды – в сочетании с по́том превращается в знакомый аромат, притягательный, как сахарная вата для ребенка.

Джеб запускает пальцы мне под подбородок и расстегивает пряжку.

Помогая снять шлем, он касается большим пальцем моего уха. Щекотно. Свет фонаря ослепляет меня. Я вижу лишь темную щетину на подбородке Джеба, ровные белые зубы (за исключением левого резца, который слегка заходит на соседний зуб) и маленький железный шип под нижней губой.

Таэлор вынесла Джебу мозг из-за этого пирсинга, но тот отказался его снять (поэтому он особенно мне нравится). Таэлор встречается с Джебом всего пару месяцев. Она не имеет никакого права диктовать ему, что делать.

Мозолистая ладонь Джеба подхватывает меня под локоть.

– Можешь встать?

– Могу, конечно, – огрызаюсь я.

Я вовсе не хочу быть грубой, просто не люблю привлекать к себе внимание. Но стоит перенести вес на ногу, как лодыжку пронзает острая боль, и я сгибаюсь пополам. Один из сотрудников помогает мне устоять. Джеб садится и снимает ролики. Прежде чем я успеваю понять, в чем дело, он поднимает меня и выносит из рампы.

– Джеб, я хочу сама.

Я обхватываю его руками за шею, чтобы не упасть, и буквально кожей чувствую, как ухмыляются другие скейтеры, когда мы проходим мимо, пусть даже в темноте их не видно. Они никогда не забудут, что меня вынесли из скейтпарка на руках, как суперзвезду.

Джеб чуть усиливает хватку; трудно не заметить, как близко мы друг к другу – мои руки обвивают шею Джеба, его грудь касается моих ребер, его бицепсы – моих лопаток и коленей…

Я перестаю сопротивляться, когда он ступает с цемента на деревянный пол.

Сначала мне кажется, что мы направляемся к кафе, но Джеб минует галерею с игровыми автоматами и поворачивает направо, к выходу, следуя за полукружием света, который отбрасывает фонарик на шлеме. Наконец он боком толкает дверь. Я моргаю, пытаясь привыкнуть к яркому свету. Порывы теплого ветра треплют мои волосы. Джеб осторожно ставит меня на нагретый солнцем бетон, садится рядом, снимает шлем и встряхивает волосами. Он несколько недель не стригся, и они отросли так, что касаются плеч. Густая челка черной занавеской опускается до самого носа. Джеб развязывает красно-синюю бандану, которая затянута на бедре, и набрасывает ее на голову, чтобы волосы не лезли в глаза.

Темно-зеленые глаза изучают повязку на моем колене, сквозь которую проступает кровь.

– Я же говорил тебе купить новую защиту. Наколенник уже давным-давно надо было поменять.

Ну вот. Джеб разговаривает со мной, как этакий старший брат, хотя он старше всего на два с половиной года и на один класс.

– Ты снова говорил с моим папой, да?

На его лице, когда он начинает возиться со своими наколенниками, появляется натянутое выражение. Я следую примеру Джеба и снимаю оставшийся наколенник.

– Вообще-то, – говорю я и мысленно ругаю себя за то, что не удержалась и нарушила молчание, – вообще-то спасибо вам с папой за то, что вы в принципе позволяете мне приходить сюда. Ведь тут так темно, и с маленькой беззащитной мной может случиться что-нибудь страшное.

У Джеба подергивается мускул на челюсти – явный знак, что я попала по больному месту.

– Твой папа тут ни при чем. Ну, не считая того, что он держит магазин спорттоваров, а значит, тебе вдвойне стыдно забивать на снаряжение. Скейтборд – опасная штука.

– Да-да, типа, Лондон тоже.

Я смотрю на сверкающие под солнцем машины на парковке и разглаживаю рисунок на футболке – кровоточащее сердце, обвитое колючей проволокой. Это почти рентгеновский снимок моей грудной клетки.

– Круто, – говорит Джеб, отбросив наколенники в сторону. – Значит, ты продолжаешь злиться.

– А я должна перестать?! Вместо того чтобы поддержать меня, ты встал на сторону папы! И теперь я не смогу поехать, пока не закончу школу. В самом деле, и почему это я злюсь?

Я щиплю собственные перчатки, чтобы подавить гнев, от которого буквально горит во рту.

– По крайней мере, оставшись дома, ты закончишь школу.

Джеб принимается снимать налокотники и с треском отдирает липучку, подчеркивая свои слова.

– Я бы и там закончила.

Он фыркает.

Нам не стоило об этом говорить. Обида еще слишком свежа. Я так радовалась программе иностранного обмена, которая позволяет старшеклассникам провести последний учебный год в Лондоне, одновременно зарабатывая баллы для поступления в один из лучших художественных университетов.

В тот самый, куда собирается Джеб.

Поскольку он уже получил стипендию и собирается летом переехать в Лондон, две недели назад папа пригласил его на ужин, чтобы поговорить об этой самой программе. Я подумала: вот здорово, ведь если Джеб будет на моей стороне, можно считать, что билет на самолет у меня практически в кармане. Однако они с отцом сообща решили, что мне еще рано ехать в Лондон. Они, блин, решили.

Папа беспокоится, потому что Элисон питает отвращение к Лондону – там слишком многое связано с семейной историей Лидделлов. Он думает, если я поеду, это может спровоцировать рецидив. Элисон и без того истыкана иголками, как нарик.

По крайней мере, папина логика ясна. Но я до сих пор не понимаю, почему Джеб-то против. Впрочем, какая уже теперь разница? Последняя возможность записаться была в прошлую пятницу, и сейчас ничего не изменишь.

– Предатель, – ворчу я.

Он слегка наклоняет голову, заставляя меня взглянуть на него.

– Я хочу как лучше. Тебе еще рано уезжать так далеко от отца… там нет никого, кто бы мог за тобой присматривать.

– А ты?

– Но не каждую же минуту. У меня будет безумный график.

– А мне и не нужно, чтобы кто-то был рядом каждую минуту. Я не ребенок.

– Я не говорю, что ты ребенок. Но ты не всегда действуешь разумно. Вот, например. – Он подцепляет и с щелчком отпускает мои порванные лосины.

Я чувствую радостное волнение – и хмурюсь, убеждая себя, что мне просто щекотно.

– Значит, я не имею права на ошибку?

– Не на ту ошибку, которая может тебе навредить.

Я качаю головой.

– Как будто мне не вредно торчать здесь. В школе, которую я терпеть не могу, с одноклассниками, которые считают, что шутки про кроличий хвост, который я якобы прячу, – это очень смешно. Большое тебе спасибо, Джеб.

Он вздыхает и выпрямляется.

– Ну конечно. Я во всем виноват. Видимо, и в том, что ты сегодня чуть не пропахала носом цемент.

Нотка обиды в его голосе задевает какую-то струнку в моей душе.

– Ну, немножко ты все-таки виноват, – говорю я уже мягче, сознательно стараясь ослабить напряжение. – Я бы давно освоила «олли», если бы ты не бросил вести занятия.

У Джеба вздрагивает губа.

– А что, новый тренер, Хитч… он тебя не устраивает?

Я толкаю его в бок, давая волю долго сдерживаемой досаде.

– Нет, не устраивает.

Джеб делает вид, что морщится от боли.

– Уж он бы не отказался… что-нибудь устроить. Но я сказал ему, что набью…

– А ты-то здесь при чем?

Хитчу девятнадцать, и он – общая палочка-выручалочка по части поддельных удостоверений. Тюрьма по нему плачет. Нет, я не собираюсь с ним связываться, но это, в конце концов, мое дело.

Джеб искоса смотрит на меня. По-моему, назревает поучительный разговор о том, что пикаперы – зло.

Я сбиваю ногтем с ноги кузнечика, чтобы его шепот не добавлял неловкости. Ее и без того хватает.

К счастью, за спиной у нас распахивается дверь. Джеб отодвигается, чтобы пропустить выходящих девушек. Нас окутывает облачко парфюма, когда они проходят мимо и машут Джебу. Он кивает в ответ. Мы смотрим, как они садятся в машину и выезжают с парковки.

– Кстати, – говорит Джеб, – сегодня пятница. Ты не собираешься к маме?

Я охотно меняю тему.

– Папа будет ждать меня в клинике. А потом я поеду в магазин: я обещала Джен подменить ее на последние два часа.

Посмотрев на свои разорванные лосины, я перевожу взгляд на небо – такое же ярко-синее, как глаза Элисон.

– Надеюсь, я успею заскочить домой перед работой и переодеться.

Джеб встает.

– Сейчас предупрежу, что я ушел, – говорит он. – Заодно заберу твой скейт и рюкзак, а потом подброшу тебя до клиники.

Меньше всего я в этом нуждаюсь.

Ни Джеб, ни его сестра Дженара никогда не видели Элисон – только ее фотографии. Они даже не знают правду про мои шрамы. И про то, почему я ношу перчатки. Все знакомые думают, что в детстве я попала с мамой в аварию и что разбитое ветровое стекло изрезало мне руки, а у Элисон пострадал мозг. Папа не любит лгать, но правда выглядит так странно, что он позволяет приукрашивать картинку.

– А твой мотоцикл?

Я хватаюсь за соломинку, заметив, что нигде на стоянке не видно винтажной «Хонды СТ70».

– Сегодня обещали дождь, так что Джен меня подвезла, – отвечает Джеб. – Твой папа потом может отвезти тебя на работу, а я отгоню домой твою машину. Как ты помнишь, мне по пути.

Семья Джеба занимает вторую половину нашего двухквартирного дома. Однажды летним утром, вскоре после того как они въехали, мы с папой пошли с ними знакомиться. В итоге мы с Джебом и Дженарой крепко подружились еще до начала учебного года – так крепко, что в первый же день в школе Джеб избил одного парня, который назвал меня любовницей Шляпника.

Джеб надевает темные очки и сдвигает узел банданы на затылок. Солнце освещает глянцевитые круглые шрамы, сплошь покрывающие его предплечья.