— Значит, вы его все-таки продали, — заключил министр.
— Нет, — мягко поправил его полковник Мартен. — Не продали, а отдали. Во имя высших государственных интересов. На благо Франции, которой все мы служим.
Когда Доман и бродяга добрались до моста через Сену, под которым обычно ночевали парижские клошары, с ними уже произошла разительная перемена. Надев новый костюм Жосслена, бродяга полностью преобразился. Но и сам Жосслен тоже выглядел весьма экстравагантно в широкополой шляпе неопределенного цвета и широченном, заплатанном, видавшем виды плаще.
Повеселевший клошар широким жестом представил Домана своим приятелям:
— Я хочу познакомить вас с моим другом. У него есть для вас одно выгодное дельце.
Клошары недоверчиво осмотрели Домана, пытаясь понять, какую выгоду может посулить им человек, столь бедно одетый.
Жосслен ослепительно улыбнулся им из-под полей шляпы, свисавших почти до самого его носа.
— Ну что? Прогуляемся, ребятки? — дружелюбно предложил он. — А по дороге я объясню, что вам это даст.
Спустя четверть часа Доман в сопровождении шумной разношерстной компании шел вдоль набережной Сены, чуть серебрившейся в мареве теплой весенней ночи, к своему дому, в котором он не был целых два года.
Министр безопасности Шарль Сен-Ламбер подошел к окну. Париж спал. Только не знающие покоя Елисейские Поля горели вдали тысячами разноцветных огней.
— Мне все-таки хотелось бы понять, зачем он послал эту телеграмму?
— Зачем? — переспросил Валеруа и усмехнулся. — Посмотрите на нас, господин министр.
Он выразительно обвел взглядом бледные лица коллег, с уже проступившими под глазами тенями.
— Эта наша первая бессонная ночь, но, я уверен, отнюдь не последняя.
— А что вы собираетесь предпринять? — спросил министр, обращаясь к полковнику Мартену.
— Все, что необходимо для его ареста, — угрюмо ответил Мартен.
— Ареста?! — Старик во френче цвета хаки, сидящий в инвалидной коляске в углу комнаты, неожиданно расхохотался.
Министр удивленно и озадаченно оглянулся на его смех.
— Это один из опытнейших специалистов, инструктор Пикар, господин министр, — поспешил представить старика полковник Мартен. — Непосредственно он и занимался подготовкой Домана к командировке на Мадагаскар.
— Да, да, — заинтересовался министр, — и что же вы, месье Пикар, скажете о своем подопечном?
— Доман — это человек, который знает все, — горделиво заявил Пикар. — Он знает, как поступать в любой ситуации. Это мой любимый ученик, мое лучшее воспоминание о работе инструктора. Если бы у меня был сын, — голос Пикара стал почти нежным, — я бы хотел, чтобы он походил на Домана.
— Все это очень трогательно, — нетерпеливо прервал его министр, — но что вы все-таки собираетесь делать? Если Доман решился на убийство малагасийского президента, то где он сейчас? Как его найти? Его, видимо, нелегко будет арестовать.
— Да, его местонахождение неизвестно, — задумчиво произнес Мартен, — но ему придется входить в какие-то контакты и тогда, возможно…
— Ни в коем случае! — возмущенно возразил Пикар. — Я учил его не входить в контакты. Он обучен тактике работы на «выжженной территории».
— Что это значит? — недоуменно спросил министр.
— Это значит, — с видом знатока объяснил старый инструктор, — что человек, которого я воспитал, всегда первым идет в атаку. Он не бежит от встреч, но упреждает своих противников. Жосс Доман будет вас преследовать. Он один справится со всеми вами. Он способен довести противника до сумасшествия. Это профессионал экстра-класса, а ничто не приносит профессионалу большего удовольствия, чем сознание его собственного профессионализма, чем сознание прекрасно выполненной работы. Я совершенно уверен, что Доман исполнит задуманное, и это будет просто шедевр. Он, несомненно, «заключит контракт».
Глава 3
СТАРЫЙ БУДИЛЬНИК
Становилось прохладно, с набережной Сены тянуло сыростью. Уже далеко перевалило за полночь. Инспектору Оксильеру Фаржу из бригады противодействия и двум агентам — Доминику Виктора и Андре Рагуле, уже несколько часов торчавшим у дома Жосслена Домана, ожидание вскоре стало казаться бессмысленным, а борьба со сном — все более трудной.
— Доман не придет, — проворчал Фарж, плотнее заматывая шарф и мечтая о теплой ванне. — Он же не сумасшедший, чтобы сюда являться.
— Ты так думаешь? — заметил Рагуле. — Все-таки он два года не видел свою жену.
— Ну и что? — продолжал упорствовать Фарж. — Он же понимает, что в первую очередь увидит не ее, а нас. Хотя каких только глупостей не делаем мы, мужчины, из-за женщин!
— Говорят, что ты, Оксильер, большой специалист по части баб. Может, поделишься опытом, расскажешь что-нибудь интересное? Смотришь, и дежурство быстрее закончится.
— Что же вам рассказать? — спросил Фарж, явно польщенный предложением Рагуле.
— Да вот я слышал какую-то историю о шампанском, — подсказал тот и заговорщицки подмигнул Виктору.
Фарж на минуту задумался, улыбаясь приятным воспоминаниям, и начал свой рассказ со ссылки на документ. Привычка эта осталась у него со времен учебы на юридическом факультете, как и любовь ко всему английскому.
— Исторические хроники свидетельствуют, что после первой брачной ночи молодой принц Артур, брат Генриха VIII, высунув голову из-за полога своей кровати, заметил своим спальникам: «Честное слово, джентльмены, любовь — иссушающее дело!» Поясню к чему я клоню. Я впервые попробовал шампанское в постели, когда еще был студентом. В ту пору у меня был замечательный договор со студенткой-художницей, которая позволяла мне жить в ее студии в обмен на мои услуги в качестве модели, а также любовника. Я мог не беспокоиться о квартирной плате, и мне удавалось растянуть свои весьма скромные средства на довольно продолжительный срок.
Моя Жюли была на год старше меня, и в свои двадцать два года выглядела уже сформировавшейся чувственной женщиной. Именно она взялась сделать из меня сексуального мужчину. Мне приятно думать, что я оказался неплохим учеником.
Жюли была весьма привлекательна и общительна, а потому имела много друзей и знакомых. Три пары танцоров из дансинга «Фоли-Бержер» жили в одном с нами доме. Это было высокое старое здание на Монмартре. Поскольку студия занимала весьма просторное помещение, обитатели дома и те, кто жили по соседству, чаще всего избирали именно ее местом для вечерних сборищ. Среди них были артисты, художники со своими моделями, студенты университета. Они приносили с собой хлеб, сосиски и вино и часами толковали про самые разные проблемы, споря до хрипоты.
Из окна студии можно было выбраться на плоскую крышу, где мы с Жюли и танцоры из «Фоли-Бержер» загорали голыми на матрацах, которые мы туда притащили. Если было настроение, то мы занимались любовью. Как правило, одна пара начинала, а вслед за нею принимались за это приятное занятие и другие. Бывало, три-четыре пары занимались бок о бок любовью на матрацах, сдвинутых в одну громадную постель.
Рагуле иронично усмехнулся и толкнул локтем Виктора, вот, мол, заливает.
— Напрасно ты улыбаешься, Андре, — заметил на это Фарж. — Самое замечательное было в том, что всем нам это представлялось совершенно правильным. Мы не находили в нашем поведении ничего зазорного: я никогда не слышал непристойных комментариев, зато смеха и веселья было предостаточно. Иногда я, правда, подумывал, что, немножко схожу с ума, но теперь все это кажется мне совершенно естественным. Просто мы откликались на зов любви и на потребности наших молодых инстинктов.
В первую же нашу ночь Жюли, чувствуя мой зверский сексуальный аппетит, скрытый во мне до поры, захватила меня, словно тайфун. Это было такое фантастическое ощущение, что я и сейчас могу вспомнить ту ночь в мельчайших подробностях…
Фарж на минуту умолк, а затем растерянно спросил:
— Так о чем это я?..
— Ты собирался рассказать о шампанском, — с готовностью подсказал Виктор.
— Ах да! Так вот, среди наших друзей был один парень по имени Эдуард Прюнье хороший художник и к тому же сын очень крупного промышленника. Он никогда не трепался об отцовском богатстве, но все мы знали, что для него не было проблемы купить лишний тюбик золотистой охры или жженой умбры.
Когда Эдуарду исполнился двадцать один год, он спросил Жюли, нельзя ли устроить небольшую вечеринку у нее в студии для парижских друзей, которые не смогли побывать на официальном празднике, устроенном его родителями.
На следующий день Эдуард принес коробки с морскими деликатесами всех видов, а также приволок в наши и без того захламленные апартаменты три ящика «Вдовы Клико». По указанию Жюли я вскрыл ящики, и мы уложили бутылки в коробки со льдом. При этом Жюли тайком спрятала в шкафу нашей кухни пару бутылок, заговорщицки шепнув: «Наши чаевые!»
Это была роскошная, сумасшедшая, необычная вечеринка. Стояла знойная августовская ночь. Через два часа ни на одном из нас не осталось ничего из одежды. Еще до полуночи на крыше и в студии разыгралась настоящая сцена любовной оргии. Молодые люди, которых влекло друг к другу, дали выход своей сексуальной энергии и удовлетворяли свои нужды.
«Это шампанское во всем виновато!» — сказала Жюли, когда я позже спросил, как это получилось. Я еще не привык к шампанскому и не знал, что этот холодный как лед, напиток, гораздо более вкусный, чем обычное вино, обладает таким возбуждающим эффектом.
Но двумя днями позже мне преподали новый урок.
У нас с Жюли была привычка заниматься любовью в полдень, потому что друзья наши расходились только на рассвете и мы поздно ложились спать.
Утром мне не нужно было идти в Сорбонну, и я позировал Жюли. Картина шла хорошо, мы были в отличном настроении и, в полдень, проглотив бутерброды, завалились в кровать.
Было очень тепло, и накрапывал дождь, а поэтому мы не могли выбраться на крышу. Мы открыли окна, однако воздух в студии оставался спертым. К концу первого акта мы были не только пресыщенными, но и очень вялыми. Через несколько минут после того, как мы успокоились, Жюли притащила одну из двух украденных бутылок «Вдовы Клико», которую она заблаговременно поставила под струю холодной воды на кухне, ничего мне не сказав.
С первого же глотка я почувствовал, что начинаю оживать, а после второго стал осознавать, что мой член выпрямляется и пошевеливается, готовясь к будущему действию. Я был просто потрясен. Протянув руку, я требовательно притянул к себе Жюли. К моему удивлению, тело ее уже налилось и чуть увлажнилось. Она улыбнулась той особой, ободряющей улыбкой, которая всегда возвращала меня к жизни. Затем она окунула пальцы в стакан с шампанским и окропила мой член холодным напитком. Он тут же отреагировал с благодарностью и стал весь внимание. Через несколько минут мы вновь занимались любовью.
Бутылки шампанского хватает на восемь бокалов — по четыре на каждого. К тому времени, как бутылка была пуста, мы кончили по пять раз, и при этом великолепно!
— Да ты, Оксильер, оказывается сексуальный гигант! — иронически присвистнул Рагуле.
— Я не преувеличиваю, поверьте! — настаивал Фарж и продолжал: — Теперь, когда я время от времени выбираюсь на ответственное любовное свидание, я беру шампанское в постель и предпочитаю пить его там, а не за обеденным столом. Я никогда не упускаю возможности повторить свой первый опыт и уверен — вовсе не для того, чтобы оживить прошлое.
Поверьте, в шампанском содержится нечто возбуждающее. Я не знаю, что именно, и не стремлюсь узнать, потому что не вижу смысла делать какое-то открытие — главное, что это срабатывает безошибочно. Шампанское всегда благотворно действовало на всех моих партнерш. Я выяснил, что полбутылки на двоих обеспечивает пару желанных оргазмов. Небольшая цена!
— А я-то всегда считал шампанское просто мочегонным средством! — вздохнул Рагуле.
— Ах, Андре, вечно ты все опошлишь! Тебе бы не в секретной службе работать, а в казарме оттачивать свой юмор на новобранцах.
— Ну, ладно, ладно, — примирительно заметил Виктор. — Мы на дежурстве, и о шампанском можем только мечтать. Зато кофе у нас есть. Сейчас достану термос…
За квартал до своего дома Доман сделал клошарам знак остановиться. Улица спала, тускло светили фонари, но Жосслен сразу заметил профессиональным взглядом три темных затылка в машине напротив парадного входа. Черного хода в доме не было, видимо, поэтому Мартен решил ограничиться одной группой агентов. В темном доме ярко светились окна его квартиры. Жени была одна: шторы в гостиной оказались подняты.
— А теперь — бегите за мной! — негромко скомандовал Доман клошарам.
Фарж и его напарники как раз собрались снова попить кофе, чтобы ненароком не уснуть, как вдруг услышали гулкий топот бегущих ног. Потом послышалась какая-то непонятная возня и из-за угла соседнего дома на пустынную улицу вывалила целая компания подвыпивших бродяг. Между ними, видимо, произошла размолвка, потому что все они внезапно набросились на высокого смешного оборванца в нелепом широченном плаще и низко надвинутой мятой шляпе.
— А-а-а! — завопил он, неуклюже отбиваясь от собутыльников. — Спасите! Полиция, полиция, на помощь!
Он заметил людей в машине, рванулся из цепких рук своих рассвирепевших приятелей и быстро перебежал улицу.
— Полиция, спасите! Меня убивают! — пьяный бродяга заглядывал в окна машины и лихорадочно дергал дверцы.
— Какое дурачье! Отгони их от машины, Рагуле, — приказал Фарж.
Рагуле вылез из машины и начал расталкивать наступавших клошаров.
— Идите отсюда, проваливайте, что вы к нему привязались?!
В это время оборванец, улучив момент, юркнул в открытую дверцу машины и вцепился в сиденье мертвой хваткой.
— Спасите меня, это ужасные люди, вы их не знаете, они хотят меня убить… — бормотал он.
— Это еще что такое! — заорал потерявший терпение Фарж. — Выкиньте его немедленно, а то он загадит нам всю машину. Он него же несет какой-то тухлятиной!
Но клошар отчаянно сопротивлялся, упираясь ногами и руками. Внезапно в машине раздался оглушительный трезвон — из кармана бродяги выпал огромный будильник и от удара о пол разразился заливистой трелью, способной свалить живого и поднять мертвого.
— Это что еще такое? Будильник? — окончательно рассвирепел Фарж. — Суньте ему в морду этот будильник! Убирайся отсюда, негодяй!
Наконец, они выпихнули клошара из машины, дав ему хорошего пинка под зад, да так, что бродяга кубарем пролетел метра три. Но, видимо, решив, что он получил все же меньше того, что причиталось ему от подвыпивших приятелей, бродяга не расстроился, а напротив, с улыбкой уселся на тротуаре поудобнее и фальшиво запел:
Рагуле нашарил под сиденьем будильник и швырнул в безголосого бродягу. Будильник со звоном покатился по мостовой и ударился о край тротуара.
— Что вы, господа! — возмущенно закричал бродяга. — Как так можно? Вы же разобьете часы. Это очень ценный будильник. Старинный… Еще моя бабушка, упокой, Господи, ее душу…
Бродяга поднял будильник. Пошатываясь и бормоча что-то нечленораздельное себе под нос, он побрел по противоположной стороне улицы.
— Пожалуй, надо еще выпить кофе, а то мы через пару часов заснем, — сказал Рагуле.
Фарж потянулся за термосом и пакетом с бутербродами. Бродяга тем временем дошел до старого вяза, росшего у дома Жосслена Домана, и быстро скользнул в тень его широкого ствола. Затем он осторожно обернулся — в машине было тихо. Инспектор Фарж и двое агентов потягивали черный кофе, и в свежем ночном воздухе далеко разносился, дразня обоняние, ни с чем не сравнимый аромат.
Скрываясь в тени дерева, Доман по-кошачьи мягко и неслышно проскользнул в парадное, тихо затворив за собою дверь.
Уже близилось утро, небо на востоке начало светлеть, а заседание в отделе службы безопасности все еще продолжалось. После вдохновенной речи инструктора Пикара настроение присутствующих явно испортилось. Министр это почувствовал.
— Вы напрасно впадаете в отчаяние, господа, — сказал он. — Конечно, судя по всему, Жосслен Доман — опытный профессионал, но надо учитывать и то, что он провел два года в африканской тюрьме. Кроме того, вы упомянули, что в Антананариву его подвергали обработке, вводя специальную сыворотку. Это усталый человек, его здоровье наверняка подорвано…
— Усталый?! — от возмущения инструктор Пикар даже привстал в инвалидном кресле. — Мой ученик не может устать! — выкрикнул он. — Режим, разработанный мною, сделал из него настоящего бойца. Он не политик, не болтун, он — человек действия. Это лев!..
Но полковнику Мартену уже изрядно надоели восторженные излияния старика в адрес Домана.
— Все, хватит! Мы все поняли, Пикар, — сказал он, берясь за ручки инвалидного кресла.
— Как это «хватит»? Я еще не закончил, — протестовал Пикар, но Мартен решительно вывез его за дверь.
— Итак, — сказал министр, на которого речи старого инструктора явно произвели сильное впечатление, — этот Пикар прекрасно охарактеризовал нам своего ученика. Меня только одолевает сомнение: не из тех ли Доман ребят, что свихнулись от чрезмерного усердия, превратно поняв служебный долг? Вы не слышали историю о морском пехотинце, который вдруг решил применить свою военную специальность на «гражданке»? Я имею в виду Чарльза Уайтмена, двадцатипятилетнего студента архитектурного университета города Остин в штате Техас. Неужели не слышали? Дело было громкое.
Сотрудники африканского сектора пожали плечами.
— До того, как войти в дружную семью студентов, этот голубоглазый — как, кстати, и наш неуловимый Доман — блондин служил, как я уже сказал, в морской пехоте США и был отличным снайпером. Я знаю все подробности, потому что проходил в то время стажировку в Штатах, — пояснил министр Сен-Ламбер. — Так вот, однажды он вспомнил о своих боевых навыках, пропадающих без толку. Что ж, решил он, тряхнем стариной. Тем же вечером Уайтмен закончил приготовления — уложил в дорожный мешок винтовки, пистолеты, нож — и сел за пишущую машинку. Этот всегда веселый и уравновешенный юноша написал, что мир не стоит того, чтобы в нем жить, что он ненавидит отца — преуспевающего бизнесмена, разведенного с его матерью, но очень любит свою жену, а потому намерен убить ее.
Он сел в машину, заехал за женой на работу и, привезя домой, аккуратно убил ножом. Тело Уайтмен положил на кровать, накрыл простыней и поехал к матери. Ее он убил выстрелом из пистолета.
Вернувшись домой в три часа ночи, Уайтмен ненадолго прилег. Рано утром он взял напрокат в одном магазине маленькую багажную тележку, а немного погодя купил в кредит двенадцатизарядную винтовку. Потом он положил свои покупки и мешок с оружием в машину и поехал в университет.
Когда он вкатил тележку с мешком в холл университета, дежурный не обратил на него внимания, приняв за рабочего-ремонтника с инструментом, потому что предусмотрительный Уайтмен оделся соответствующим образом.