Сказки диспетчерских смен (СИ)

— Ты имей в виду, — сказала кондуктор, — за окнами — не погода, за окнами — настрой твоей души. Оттого, кто-то окунается в разноцветье на осенних ярмарках, где ручьи золотой пшеницы сливаются в неспешные потоки, текущие к мельничным жерновам. А кто-то в чертогах ледяной королевы поднимает в честь хозяйки бокал тёмного хрусталя с коктейлем из стужи и вьюг. Или в звёздном шлейфе Млечного Пути вдруг видится опахало галактик с мириадами крошечных солнц. Пожалуй, ты нам подходишь.

— Что? — не поняла Света. — Куда я подхожу?

— Нам, — сказала кондуктор. — Диспетчерской Осени.

Она внимательно смотрела на Свету.

— Э… — Света не знала, что сказать. — Только осени?

— Только осени. Ты же к нам села. А вполне могла попасть в кабинку колеса обозрения Диспетчерской Летнего Разноцветья.

— Это как? — удивилась Света. — Я в трамвай садилась, какое же это колесо, да ещё обозрения? Как можно перепутать?

Женщина вздохнула. Терпеливо. И внятно сказала Свете, тщательно выговаривая слова:

— Всё это — настрой души. И если настроение озорное, проказливое, трамвай осени вполне может смениться плавными оборотами колеса, выносящими на обозрение летнее разноцветье. Или весёлые кораблики-льдинки помчатся наперегонки в капельном перезвоне, и в дробящихся этих брызгах весны вдруг проглянут замёрзшие картины теплеющего солнца.

— Или чарующий морозный звон застывшего под снегом соснового бора, — не удержалась Света.

— Я и говорю — наш человек, — кивнула кондуктор. — Очень многие, кстати, рвутся в Диспетчерскую Зимних Вьюг.

— А к вам меньше?

— Нет, конечно. Это я так…

— А почему вы говорите — Диспетчерские? Значит, есть ещё и Управление? Ну, общее?

— Ещё чего не хватало! — оскорбилась кондуктор. — Нет никакого управления, нечего нами управлять! Да и как вообще можно управлять душой или её порывом?

— Говорят — можно, — сказала Света из чистого упрямства. — А как вообще такое возможно? Сказка какая-то!

— А ты и вправду хочешь знать?

Света подумала.

— Н…нет, — сказала она неуверенно. — Не очень.

— Вот и ладушки.

Женщина встала, прошла к своему сиденью и открыла двери.

В салон вошла пара немолодых уже мужчин и встала на задней площадке.

— Проходите-проходите, — поторопила их кондуктор, проведя чекопечатающей машинкой у каждого над запястьем и выдав билет, — выход в переднюю дверь.

Трамвай дёрнулся, трогаясь и быстро набирая ход.

Ночная тишь за окном рядом со Светой вдруг сменилась отвесным горным склоном с ржавыми обрывками сухой травы. Сильный ветер снаружи подхватывал их, разлохмачивал и швырял высоко в распростёртую ширь к проступавшим, как в панорамной картине, чётко очерченным снежным пикам. Казалось, вагон мчится по гребню невидимой колоссальной волны, взметнувшейся в небо от подножья горного кряжа.

У Светы перехватило дух от восторга. Почудилось или нет: рядом промелькнули кабинки, как на колесе обозрения, в которых сидели смеющиеся люди. Но тут они снова въехали в сумеречную голубизну покрытого снегом озябшего озера и неторопливо двинулись по скованной морозом ледяной глади, дробя колёсам в искристые брызги звенящий лёд.

Те летели снизу вверх и, смешиваясь кристаллическими полотнищами, разворачивались взметнувшимися крыльями звёздной ночи с узором из вспыхивающих галактик.

— Как, по-твоему, — кондуктор, оказывается, вернулась и стояла рядом со Светой, — где им выходить?

— Откуда я знаю? — удивилась Света, невольно переводя взгляд на мужчин. Те устроились на переднем сиденье и зачарованно пялились в окно. У Светы возникло ощущение, что им и хочется сойти и, как говорится — «колется». — Хотя… — Она посмотрела наружу. — Может быть, здесь.

Стылость замерзшего озера сменилась зарождающимся тёплым утром небольшой улочки с островерхими двух- и трехэтажными домами, чьи первые этажи занимали кафе и магазинчики за широкими витринами. Кое-где из брандспойтов мыли серо-бежевую тротуарную плитку, но перед большей частью уже стояли легкие пластиковые столики и стулья, готовясь принять первых посетителей.

Света прислушалась к себе: что-то — убеждённость, знание, накатившее вдруг настроение — заставило сказать с полной уверенностью:

— Да. Здесь.

— А спрашивала, почему нам подходишь.

Кондуктор протянула Свете свой аппарат, не снимая, впрочем, его с кисти.

— Открывай двери. — Она ткнула пальцем в небольшую круглую кнопку сбоку.

Света послушно нажала.

Вагон остановился, открылись двери. Пассажиры вышли, кивками поблагодарив Свету и кондуктора.

— Понимаешь, — сказала женщина, когда колеса трамвая вновь застучали на стыках рельс, — некоторые не могут решиться, где им сойти. Или когда. Им и хочется сойти и боязно упустить то, что лежит за очередным поворотом. И наша, как раньше говорили, задача, помочь им в выборе. А это непросто. Да, непросто. Многие, собственно, большинство, не бывали практически нигде, кроме двух-трёх, в лучшем случае пяти-шести мест в целом мире. Я не имею в виду родные для каждого края, я как раз про дальние страны. И у каждого места своя прелесть для разного времени. А человеку хочется и всего и сразу. И в небо тянет, и посидеть хочется с любимой женщиной в обнимку у речного плёса. И нужно не обидеть человека, не погасить его душевный настрой, иначе — зачем он нужен, наш трамвай осени.

Ну, ничего себе! Свете стало боязно от такой ответственности. Она хотела вежливо отказаться, но спросила вместо этого:

— А как к вам устраиваться? И работать? И…

Кондуктор взмахнула рукой, обрывая словесный поток.

— Устраиваться никуда не надо: мы тебя видели, и я уже сказала — ты нам подходишь. Работаем мы не целый день и не только здесь. Я, например, воспитатель в детском садике. А кондуктором по настроению. Как и ты будешь.

— Это я понимаю, — сказала Света, хотя ничего не поняла. — А как с моей работой быть, ну, той, обычной, дизайнера, она мне нравится. И…

— Да никак. Работай, как работала. А у нас ты по настрою души, в любое время: минута там, эпоха здесь. Помнишь, с чего началось?

— Помню, — неуверенно пробормотала Света.

Женщина засмеялась.

— Ничего, обвыкнешься, примешь как должное. Все привыкают.

Света хотела ещё о многом спросить, но тут по старинке наружу открылась занавешенная изнутри тёмной шторкой дверца кабины вагоновожатой и наружу высунулась миловидное женское лицо под фирменной фуражкой. Фуражка была великовата и чуть съехала набок, придавая девушке залихватский вид.

— Здравствуйте, Света, — сказала она.

— Здравствуйте, — кивнула Света в ответ. — А откуда вы знаете, как меня зовут?

— Тоже мне — тайна, — фыркнула девушка. — Скажи, например, как меня зовут?

— Откуда я зна… Виктория?

— Вика. Предпочитаю. Вот видишь. Лучше скажи, что с твоим парнем делать. — Вика пальцами побарабанила по стеклу дверей.

— Каким ещё парнем? — Света посмотрела в окно. — Ой, Женька! Но он не мой парень! Просто старый друг.

— Это хорошо. — Вика хищно прищурилась, и Свете вдруг стало как-то беспокойно за этого холостяка. — Так, что — берём?

— Берём, — сказала кондуктор, тётя Настя, как видела теперь Света, и повернула ручку открывания дверей.

Внутрь ввалился Женя, пошатнулся, и чуть было не приложился носом о ступеньку.

— Дубль два, — прокомментировала тётя Настя, подхватывая парня за воротник куртки и многозначительно глядя на Свету. — Не твой, говоришь? А падаете в трамвай одинаково.

Вагон снова тронулся.

— Ёлки-моталки, совсем не подумала, — сказала вдруг тётя Настя, — давайте-ка высаживайтесь, молодые люди. А то парень твой сейчас объяснений потребует, а нам ещё несколько рейсов делать.

— Что за?.. — сердито начал Женя, выпрямившись.

— Скоро увидимся, — сказала тётя Настя Свете, не обращая на него внимания. — Держи, — она протянула ей свою машинку, — выбирай остановку.

Света приняла довольно увесистый аппарат, провела над Жениным запястьем и оторвала билет. Потом посмотрела наружу. Там клонился к закату жаркий день ранней осени над тихой речкой.

— У тебя плавки есть? — спросила она, выталкивая ошарашенного Женю наружу.

Тот промычал что-то неразборчивое.

«Ёлки-палки! — вспомнила Света. — У меня-то купальника точно нет! А, ладно, что-нибудь придумаем».

Троллейбус дежурных вьюг

Света с Викой шли и жаловались друг дружке.

На тётю Настю.

Старшая выгнала их из вагона до первого рейса, заменив другой бригадой и отправив в комнату отдыха при диспетчерской. Сама куда-то пропала, сказав, что ненадолго.

— Только переоденешься, — ворчала Света, — настроишься — и на тебе! Облом!

— Вот-вот, — вторила ей Вика, прыгая через рельсы, в несколько рядов тянущиеся по широкой площади у трёхэтажного длинного здания-ангара, — а я сегодня хотела по замёрзшему Байкалу прокатиться. Знаешь, как красиво? Лёд прозрачный-прозрачный…

— Знаю, — сказала Света. — И ветер, и холодина несусветная.

— Ну и что? А многим — нравится. И вообще, хоть зиму почувствовать, а то одно название, что зима. Ни снега, ни мороза.

— Это у нас, — Света вслед за Викой перебралась через рельсы и подошла к аккуратной кирпичной пристройке — помещению диспетчерской — рядом с закрытыми сейчас огромными железными воротами в ангар, одними из четырёх, — в Оймяконе, говорят, и снега хватает и морозов.

— На Диксоне тоже, — Вика хмыкнула. — У нас-то ещё ладно, а вот в Диспетчерской Зимних Вьюг, девчонки рассказывают, все на ушах стоят.

Она открыла большую стеклянную дверь и пропустила вперёд Свету.

Девушки устроились на жестковатых сиденьях у окна во всю стену. Света сняла фуражку и аккуратно пристроила на коленях. Вика свою просто сдвинула на затылок.

— Ну и где она? — спросила чисто риторически, имея в виду тётю Настю. — Так вот наступят на горло песне и исчезают.

Света хихикнула.

— Песнь вагоновожатой. Горная трель соловья, удушенная суровыми руками детсадовской воспитательницы. То есть, каблуками.

— Ладно-ладно, — посулила Вика, — попробуй хоть раз ещё запеть — звонками зазвеняю…зазвоняю…зазвоню, в общем!

— Злая ты, — укорила Света. — Не успели на горло песне наступить, сразу других зазваниваешь…

— И ничего не злая. Не то, что некоторые: увидят красивую картинку и сразу напевать начинают…

— Можно подумать, тебе кто-то не даёт! — возмутилась Света.

— А у меня так хорошо не получается.

— Так давай вместе. — Вика замялась, но Света настаивала: — Давай-давай, звоночек ты наш трамвайный. Я начинаю:

Вечерний звон, вечерний звон…

— Может, лучше «Хлопай ресницами и взлетай»? — предложила Вика неуверенно, но послушно выдала: — Бом-бом!

— Как много дум наводит он…

— Бом. Бом.

— Какие у меня сотрудницы. И думают, и помногу! — Тётя Настя стояла в раздвижных дверях, ведущих из комнаты отдыха в диспетчерскую. — И поют, к тому же. Впору хор организовывать.

— Угу, — откликнулась Вика. — ТТХ такой. Трамвайно-троллейбусный хор, — добавила в ответ на недоумённый взгляд Света. Как запоём — вся контактная сеть на дыбы встанет.

— Я так понимаю, ты уже знаешь, — сказала ей тётя Настя.

— Да нет, слышала краем уха.

Света непонимающе переводила взгляд с одной на другую.

— Вы о чём? — не выдержала она в конце концов.

Тётя Настя прошла в комнату и присела на кожаный диван, утонув сразу чуть не по пояс в мягкости сиденья.

— Мы вчера посидели, поразмыслили, — сказала она устало. — У нас просто катастрофическая нехватка вагонов. Люди годами не могут сесть в трамвай осени. А это совсем не хорошо.

— А разве нельзя их…э-э…собрать или построить? — Света растерянно подумала, что ни разу не задалась вопросом, откуда берутся эти трамваи. Они казались ей само собой разумеющимися.