Помоги проекту - поделись книгой:
— Не знаю, удастся ли вам, — ответил ему один из врачей. — Сомневаюсь, что старик согласится расстаться с сыном.
— Согласится, согласится. Я нарисую перед ним образ сказочной карьеры, ожидающей его сына. Впрочем, он, кажется, найденыш и кузнечный подмастерье из него не ахти какой. Он скорее похож на мечтателя, видящего сны наяву, а его медиумные способности только мешают старику в работе. Я все объясню кузнецу. Увидите, что он согласится на мои условия.
Доктор Бендзинский не ошибся. Шимон внимательно выслушал доводы доктора, в задумчивости несколько раз погладил бороду и ответил:
— Должно быть это так и есть, доктор, если вы так говорите. И мне иногда как будто что-то шептало на ухо, что мой парнишка замешан в этих бесовских делишках, но я отгонял такие мысли как плохие и грешные. Но теперь я смотрю на это дело другими глазами. Черт его знает, откуда он родом. Может, под вашим присмотром, доктор, вырастет из него что-нибудь полезное для этого мира. А здесь, в моей кузне, он будет мне только мешать и позор приносить. Кстати сказать, не удалось бы вам это так просто, если бы жива была еще моя жена, упокой, Господь, ее душу. У женщины, известное дело, сердце всегда нежнее, и не пустила бы она его из дому. Но она уже два года как в могиле, поэтому препятствовать нам не будет. Что ж, я согласен! Пусть едет с вами в Варшаву, на ваш хлеб.
И он ударил ладонью в протянутую к нему ладонь Бендзинского.
Следующим утром Янек Гневош навсегда расстался с кузнецким домом. А в книге его предназначений перевернулась еще одна страница…
Тайна заброшенной усадьбы
Доктор Бендзинский несомненно принадлежал к числу наиболее выдающихся психиатров столицы. Поклонник великого Охоровича[3], студент парижской психиатрической школы и многолетний ассистент одного из директоров больницы Сальпетриер[4], он являл собой тип настоящего ученого. Одаренный способностью холоднокровного и всестороннего анализа, уникальным образом связанной с врожденной интуицией, он стал создателем оригинальной теории, тесно связывающей психиатрию с метапсихикой. После долгих и кропотливых исследований ему удалось найти точку соприкосновения этих двух областей и доказать, что очень часто симптомы душевных болезней и метапсихические феномены связаны друг с другом, как два ручья, вытекающие из одного источника.
Этим же направлением занималась и клиника нервных болезней, которую он основал на Жолибоже. В этой образцовой клинике, наряду с пациентами в буквальном значении этого слова, находились также люди, обладающие анормальными психическими способностями — предсказатели, медиумы, телепаты и вообще так называемые экстрасенсы, — люди исключительно редкие, привлечение которых к проводимым здесь экспериментам стоило иногда огромных денег.
Обнаружение Янека Гневоша Бендзинский считал событием исключительной важности. Медиума, обладающего такой необыкновенной телекинетической силой, он еще не встречал ни разу. Замеченный в кузнице феномен действия на расстоянии, виновником которого он теперь без всякого сомнения считал молодого Гневоша, позволял ожидать много интересных событий в будущем. Бендзинский был уверен, что под его умелым руководством Янек, соответствующим образом натренированный и обученный, превзойдет всех известных ранее европейских медиумов и станет гордостью польского метапсихизма.
Подход, который он намеревался применить к своему воспитаннику, в значительной степени отличался от используемых им ранее. Главный принцип заключался в том, чтобы, по мере возможностей, удерживать Янека на том уровне интеллектуального развития, которым он обладал в настоящее время. Это нужно было для того, чтобы не выпускать его из первоначальной стадии, предоставляя природе возможность самопроизвольно изменять его психику. С этой целью Бендзинский, по крайней мере в данный момент, изолировал его от влияния других людей, ограничив все контакты до минимума путем безоговорочного отделения юноши от остального мира. По этой же причине он не заботился об умственном развитии Янека и не посылал его в школу. Пока он должен был довольствоваться элементарными знаниями, такими как чтение, правописание и четыре арифметические действия, которым он был обучен еще в деревне. В течение нескольких лет Гневош развивался в уединении, словно дикая яблоня в огромном пустынном парке. Остающийся наедине со своими мечтами и сновидениями, он дозревал в тишине одиноких дней, как полное укрытых соков растение, ожидающее своего часа.
В во время первых месяцев его пребывания на Жолибоже явления телекинеза повторились в его присутствии еще несколько раз, хотя и не так интенсивно, как в кузнице. Со временем они повторялись все реже. Зато стали все сильнее раскрываться его идеопластические способности. Проведенные несколько раз директором клиники, при участии выдающихся психиатров и ученых, медиумические сеансы принесли необыкновенные результаты. Бендзинский, воодушевленный успехом, повторил эксперименты и наконец назначил один день в недели, когда должны были происходить постоянные сеансы с участием Янека. Когда к участию в сеансах стали допускать профанов, молодой Гневош стал самой популярной фигурой в Варшаве. Его фотографии старались раздобыть редакции известнейших журналов. Повсеместно его называли Янеком с Жолибожа.
Уже после третьего сеанса, когда юноша, усыпленный Бендзинским, погрузился в глубокий транс, медиумические симптомы быстро прошли через начальную стадию световых феноменов и левитации и начали проявлять отчетливую формообразующую тенденцию. Сперва из подмышек и из лобковой области стали появляться только отдельные обрывки и вуали эктоплазмы. Но уже во время шестого сеанса флюидный выпот приобрел ярко выраженную форму человеческих рук, ног и частей лица, а затем выкристаллизовался в виде законченной человеческой фигуры.
Достигнув такого высокого уровня по шкале медиумических возможностей, Янек уже не опускался ниже. Наоборот — его идеопластические способности углублялись и совершенствовались при каждом новом эксперименте. В конце концов он был в состоянии вызывать одновременно несколько фантомов.
Для Бендзинского памятно было мгновение, когда из флюидной мглы появился первый силуэт — фигура мужчины среднего роста с жестоким выражением лица. Призрак, наклонившись вперед, следил широко раскрытыми глазами за чем-то, что лежало прямо перед ним на земле.
Фантом, вызванный однажды из небытия, постоянно появлялся при каждом сеансе, как будто был главным героем какого-то события, история которого терялась во мраке потустороннего мира. Со временем к нему присоединились другие призраки — две очень красивые и поразительно похожие друг на друга женщины, по-видимому, сестры. Женщины враждебно смотрели друг на друга. Лицо одной из них, блондинки, которая была моложе, всякий раз, когда ее глаза встречались с глазами второй — брюнетки, искажалось гримасой ненависти.
Мужчина словно бы их не замечал. Он остекленевшим от ужаса взглядом всматривался во что-то, что лежало перед ним — у самых его ног…
Появившись однажды из бесформенного хаоса, трагическая троица упрямо возвращалась на поверхность мира феноменов, превратившись в лейтмотив всех экспериментов. Их настойчивость привлекла внимание доктора. Он видел в ней подсказку, которой следовало воспользоваться. Тут доктор Бендзинский снова оказался на перепутье своих теорий, где дорожные указатели обозначали два противоположных направления. Или все это было продуктом подсознательной деятельности самого медиума, или же на его фантазию влияли личности из потустороннего мира. Доктор должен был выбрать одну из двух гипотез — либо принять анимистическую интерпретацию, которая ограничивалась бы личностью самого медиума, либо, склонившись к спиритической теории, допустить возможность интервенции потусторонних сил. Таким образом, он нуждался в объяснениях и дополнительных подсказках. По его инициативе, на одном из майских сеансов, члены исследовательской комиссии задали призракам ряд вопросов, целью которых было выяснение их желаний и стремлений. Ответ был получен в виде так называемого непосредственного послания. На сланцевой табличке, положенной в ящик письменного стола, по окончании сеанса было обнаружено следующее написанное мелом сообщение:
«На 50º северной широты и на 40º восточной долготы».
Подсказка была очевидной. Бендзинский не преминул ею воспользоваться.
В середине июня, в обществе Янека и одного своего друга из числа врачей, он выехал из Варшавы в указанном на табличке направлении. Последней в тех краях местностью, до которой доходила еще железнодорожная линия, были Венгары — затерянный в чистом поле полустанок. Выйдя из поезда, трое путешественников оказались в незавидном положении. Как сообщил «начальник станции» — обычный будочник — ближайшая деревня, где можно нанять телегу, находится в более чем двух милях отсюда. Не оставалась ничего другого, как пойти туда пешком. К счастью, день был солнечный и теплый, а размытые весенними дождями дороги высохли уже в достаточной мере.
Через четыре часа они остановились в Малых Пецках, — тихой, затерявшейся среди лесов и оврагов деревеньке. Здесь они переночевали, а наутро, на рассвете, наняв телегу приступили, наконец, к поискам. Доктор Бендзинский, вооружившись картой местности, компасом, секстантом и другими навигационными приборами, словно капитан корабля, сидя на козлах рядом с извозчиком, руководил походом. Управлявший конями крестьянин был слегка удивлен этой поездкой наугад, — такой она ему казалось, — этим блужданием во все стороны, но, послушный чудачествам городских господ, поворачивал лошадок то направо, то налево, заезжал в леса, брал с разгону бездорожья, прорывался силой через кустарник, поворачивал, разворачивался, объезжал вокруг… И наконец, выбравшись под вечер из какого-то густого, как волчья шерсть, бора, уставился выцветшими глазами в пустое пространство, тянувшееся теперь перед телегой до самого горизонта, и неожиданно перекрестился.
— Господи Иисусе, — сказал он, указывая кнутом на какую-то далекую, темную точку на горизонте. — Так ведь мы, милостивые господа, где-то подле Баньковой Воли.
— Знаете это место? — спросил Бендзинский.
— А как же, знаю. Пропащая это Воля. Я туда с вами не поеду.
— Это почему же?
— Там что-то уже не первый год «цепляет».
Бендзинский довольно улыбнулся.
— У меня такое впечатление, — объяснил он своему коллеге-врачу, — что мы наконец нашли то, что искали. Приборы подтверждают идентичность места. Через полчаса будем у цели.
— Я туда не поеду, — возразил крестьянин.
— Не будьте ребенком, пан Матеуш! Подвезите нас на километр от того места и подождите.
Но пан Матеуш заупрямился и в трех километрах от цели остановил телегу окончательно. После долгих переговоров порешили на том, что господа дальше пойдут пешком одни, переночуют в Баньковой Воле, если им так хочется, а он, Матеуш, приедет за ними следующим утром и заберет назад в том месте, в котором они теперь слезли с телеги. Хочешь не хочешь отправились они пешком к маячащей вдали усадьбе, в то время как извозчик, хлестнув коней, помчался на ночлег к ближайшему хутору, находящемуся в добрых трех милях от этого места.
Около семи часов вечера «экспедиция» вошла внутрь странного дома. В одной из комнат по правую руку они нашли остатки сухих веток и разожгли ими печь, потому что ночь обещала быть необыкновенно холодной. После ужина Янек Гневош, который, перешагнув через порог дома, вел себя на удивление беспокойно, самопроизвольно погрузился в глубокий транс. Бендзинский и Пшислуцкий уложили его на ветоши под одной из стен и в нервном возбуждении ждали дальнейшего развития событий.
И события стали развиваться быстро и драматично. Из тела спящего юноши начала испаряться густая молочно-белая субстанция, из которой через несколько минут выделились два отчетливых человеческих контура. Их можно было легко узнать. Это была фигура мрачного мужчины, так упорно возвращавшегося во время варшавских сеансов, и фантом одной из его подруг — одной из сестер, — той младшей, светловолосой.
Они пожирали друг друга глазами, в которых разгоралось вожделение. Комната наполнилась душной, тяжелой атмосферой страсти. Женщина обнажила одну грудь, сочную, как спелая груша, и поманила его к себе. Он прижался к ней губами и, обняв за талию, начал срывать с нее платье. Тогда дверь, ведущая из сеней, открылась и вошел призрак черноволосой. Прыжком пантеры она подскочила к ним и нанесла противнице удар кулаком настолько сильный, что та свалилась у стены. Мужчина хотел прийти ей на помощь, но черная встала на его пути, испепеляя взглядом. Немая борьба длилась мгновение. Победила женщина. Чувствуя свою вину, он опустил глаза, не выдержав огненного взгляда той, кому изменил…
Постепенно силуэты трагической троицы расплылись, перемешались и, собравшись в один клубок, вернулись в тело спящего.
— Кажется, мы стали свидетелями супружеской измены, — слазал Бендзинский.
— Которая, возможно, произошла в этом доме много столетий назад, — добавил Пшислуцкий.
— Вполне возможно. Но, по-моему, призраки не сказали нам еще своего последнего слова. Слышишь?
Из груди Янека вырвался протяжный стон.
— Началась новая материализация. Опять появляется эктоплазма.
Юноша под стеной исчез в мглистой пелене. Через несколько минут сформировалась фигура светловолосой с младенцем на руках. Молодая мать, заглядевшись в личико ребенка, давала ему грудь. Рядом с ней появился призрак шурина-любовника. Их глаза встретились, засветились как горячие угли и тут же нежно посмотрели на ребенка — их ребенка. Но на склонившиеся над плодом любовного греха головы этих двоих опускался откуда-то сверху убийственный взгляд той — жены…
И картина снова переменилась. В пустой комнате у окна колыбель, а в ней — ребенок, шевелящий ножками. На дворе жаркий, солнечный день. Легкий ветерок прокрался внутрь, через открытое окно, и играет светлыми кудряшками на голове ребенка. В тишине летнего полудня слышно, как быстро работает лопата. Кто-то копает глубокую яму под самым окном. Вдруг в оконной раме появляется пара женских рук и над подоконником хищно тянется к колыбели — ищет ребенка. Нашла, схватила и унесла с собой, на ту сторону окна. Тихий писк птенца, которого душат, короткий звук упавшего в яму маленького тела и снова поспешная, безостановочная работа лопаты. Все кончено…
Исчез призрак пустой колыбели, затих жуткий звук лопаты и из вуали флюидной магмы вышли Светлая и Черная. Лица искривлены ненавистью, головы двух Горгон с извивающимися, как змеи, волосами, в руках — ножи. Черная, несколько раз раненная, нетвердо стоит на ногах… Нож выпадает из ее разжатых пальцев. Светлая пользуется ситуацией. Хватает ее одной рукой за волосы, накручивает их себе на руку, а второй рукой вонзает сестре нож по самую рукоятку в сердце. Отомстила за кровь ребенка…
Все помутнело, рассыпалось на клочки, лоскутки, нити. И снова одна пустая, отяжелевшая от эха преступлений комната…
Повторный стон спящего предвещает эпилог. Полосы эктоплазмы раздвинулись, словно театральный занавес, показывая внутреннюю часть сарая. На его середине, с потолочной балки, тянущейся вдоль помещения, свисает законченная петлей веревка. Висит метрах в двух от глинобитного пола. Какое-то время она раскачивается под порывами ветра. Потом вытягивается и напрягается под тяжестью, как струна. Повисло на ней тело Светловолосой…
Посреди комнаты стоит он — муж, любовник и отец. Стоит и смотрит на труп у своих ног — на греховные, чудесные, посиневшие губы и две светлые, как созревшая пшеница, женские косы. Таким был конец их любви…
Наклоняется и топором отрывает доски от пола. Под полом — яма, темная, как могила. Сталкивает в нее тело на вечный покой. А потом с топором на плече выходит из проклятого дома и идет в мир…
Комнату заволокли лохмотья тумана, заклубилось от вихрей плазмы. Таинственная субстанция, повинуясь воле спящего, медленно и послушно вернулась в тело и укрылась, как змея, в родных недрах. Гневош вздохнул и проснулся.
Доктор Бендзинский не сразу вернулся в Варшаву. На следующий день после удивительной ночи, оставив на месте своих товарищей, он велел Матеушу, чтобы тот отвез его на железнодорожную станцию в Венгарах. Там он купил билет до Борховиц и после двух часов езды оказался в бедном, богом забытом городке, расположенном более чем в десяти милях от Баньковой Воли. Здесь уже через несколько минут ему удалось нанять некоего Збыхоня, поденщика, который за умеренную плату согласился поехать с ним в указанном направлении и выполнить на месте назначенную работу. Конечно Бендзинский не посвятил его в подробности предстоящего дела, поскольку не хотел напугать. К счастью, в Борховицах никто не знал о Баньковой Воле. Плохая слава об усадьбе еще туда не добралась. До нее оттуда было слишком далеко.
Договорившись со Збыхонем, Бендзинский обратился к местным властям и коротко изложил им цель своей поездки. Его выслушали с недоверием и плохо скрываемой иронией. Но, поскольку он был врачом из Варшавы, да к тому же директором известной больницы, городской голова воздержался от комментариев и по просьбе доктора отдал в его распоряжение, в качестве официального свидетеля, комиссара местной полиции.
Бендзинский незамедлительно вернулся с двумя новыми спутниками в Баньковую Волю. Там все оставалось по-старому. Ночь после его отъезда прошла спокойно, а Пшислуцкий и Гневош выглядели здоровыми и хорошо отдохнувшими.
Комиссар Маловейский скептически улыбался и потихоньку подсмеивался над всем мероприятием.
— Сейчас посмотрим, — ответил ему спокойно Бендзинский.
После полудня он велел Збыхоню копать под окном комнаты, находящейся с правой стороны. После нескольких ударов заступом поденщик наткнулся на останки истлевших уже и рассыпающихся в прах костей. Он старательно их собрал и положил в ящик, заранее приготовленный доктором.
— Должно быть трупик ребенка, — сказал он, глядя на кучку ломких, пожелтевших косточек. — Тонкие и хрупкие, как у птенца.
Маловейский перестал улыбаться и, нахмурив брови, принялся составлять протокол осмотра на месте.
Они прошли внутрь комнаты.
— Оторвите-ка доски на полу! — велел Бендзинский. — Здесь, в самом центре.
Заскрипели ржавые гвозди половиц, посыпалась труха, и внизу, под толстым слоем пыли, забелели два человеческих скелета.
— Женщины, — констатировал Пшислуцкий, показывая на широкие, характерные тазовые кости. — Все проверено во всех деталях.
Комиссар закончил составление протокола и предложил его подписать присутствующим. Збыхонь вместо фамилии нарисовал крестик.
Два дня спустя состоялись похороны. Останки младенца похоронили на кладбище в Пшилящке, ближайшей от усадьбы деревне, а рядом, за кладбищенской оградой, — мать и тетку. Над могилами местный настоятель прочитал молитвы за умерших и окропил землю святой водой. Кроме того, по просьбе местных крестьян, священник три дня подряд служил погребальную мессу в память о недавно похороненных женщинах и ребенке, а также о мужчине, чьи останки не удалось найти.
Так, спустя годы, а, может, столетия, сбылось их единственное желание. Эти трое нашли вечный покой в освященной земле, а душа преступника вспоминалась в молитвах. После этого злые чары в Баньковой Воле утратили свою силу и перестали наводить ужас в заброшенном доме.
Со временем в пустынных околицах снова поселились люди. Были построены дома, вспаханы земли, зацвели сады, а на месте бывшей усадьбы, на развилине дорог, появилась скромная, придорожная часовенка…
Перед самым отъездом из Баньковой Воли Янек Гневош нашел в углу комнаты кружевной платок с инициалами «W. O.» Он долго и задумчиво смотрел на этот маленький, пыльный кусочек батиста и вдруг, в приступе странного волнения, прижал его к губам. Потом он спрятал его как реликвию в нагрудный карман.
Кристина
Посещение Баньковой Воли оказалось поворотным пунктом в развитии медиумизма у Гневоша. После возвращения в Варшаву призраки троих людей, связанных трагический тайной, перестали появляться, и это могло служить доказательством того, что миссия Янека по отношению к ним закончена. Зато у него развилась другая категория симптомов. Их происхождение было неясно. Они казались плодом фантазии спящего, капризными проявлениями первичного, предоставленного самому себе воображения. Их отличительной особенностью была колоритность — какие-то бородатые гномы, уродливые домовые, фауны, козлообразные существа, кикиморы, стржиги с ехидными улыбками на щекастых физиономиях. Персонажи этого «братства диковинного священнодействия», как их называл Бендзинский, выступали как в одиночку, так и в самых разнообразных сочетаниях и группах. Когда медиум был к этому предрасположен, возникали настоящие хороводы призраков, которые в такт неслышной музыки пускались в пляс. Иногда они играли друг с другом в «прятки». Гномы и русалки, хохоча, словно лесные дивы, прятались по углам кабинета, залезали за шторы, игриво выглядывали из-за занавесок и драпировки или дразнили друг друга, перебирая пальцами по носам, как по клавишам кларнета.
Бендзинский видел в этом всего лишь проекцию роящихся в голове Янека фантазий, в которых звучали отголоски услышанных им в детстве народных преданий и сказок. Пшислуцкий, постоянный участник этих сеансов, был несколько иного мнения. Он считал, что причину появления призраков следует искать в мире природных стихий, а значит в чем-то более реальном, чем капризная игра воображения.
Во всяком случае, Гневош несомненно входил в новую, чрезвычайно интересную фазу телепластии.
Насыщенность и обилие выходящей из его организма эктоплазмы было так велико, что это позволяло Бендзинскому подробно изучить ее химический состав. Субстанция, напоминающая студень, имела цвет светло-серой слизи, которая под микроскопом выглядела как соединение элементов, входящих в состав человеческого тела, но находящихся в коллоидальном состоянии. Телепластия, следовательно, состояла из двух этапов: первым из них был процесс «растворения», разложения и «осветления» физического тела медиума, вторым — процесс повторного соединения и консолидации, но в иной форме. Гневош был своего рода скульптором, но материалом, из которого он создавал свои творения, была не глина, а его собственное, загадочным образом преобразованное тело. Такова была точка зрения Бендзинского.
Пшислуцкий же считал так называемую телеплазму, исходящую из организма Янека, субстанцией
Нужно было еще определить, какую роль в процессе возникновения призраков играет сам медиум. И в этом отношении гипотезы обоих врачей тоже отличались. Бендзинский считал все эффектом подсознательной работы медиума, плодом его воображения. Пшислуцкий допускал возможность вмешательства и взаимодействия бестелесных, потусторонних личностей и даже влияние так называемых «элементов», то есть злых духов. Друг Бендзинского пошел еще дальше, видя в некоторых явлениях присутствие так называемых личинок-однодневок — легких, эфемерных существ, блуждающих по миру обрывков человеческих мыслей и страстей, вибраций астральных тел, которые временно сгустились в объекты благодаря телеплазме медиума.
В любом случае перед обоими врачами стояла загадка. Во время сеансов с Янеком Гневошом перед ними на несколько часов раздвигались таинственные занавеси и открывались далекие, хотя и туманные перспективы. В полном изумлении они становились свидетелями парадоксального девственного размножения. Какого-то небывалого партеногенеза человеческих или животных форм — иногда гермафродитных. Рождения пульсирующих кровью организмов, чья короткая жизнь не была эффектом соединения двух эфемерных существ противоположного пола. Именно эта независимость от сексуального акта и половой принадлежности, эта самодостаточность медиума приводила к новым, интересным гипотезам.
Ибо характерной чертой медиумизма является как раз то, что самостоятельно порождать формы может как мужчина, так и женщина, что акт медиумического сотворения происходит без телесного соития. Не менее характерным является тот наблюдаемый неоднократно факт, что особые свойства медиумов ослабляются после половых отношений. Особенно часто после вступления в брак свой медиумизм полностью теряют женщины. Природа, кажется, действует весьма экономично. Она не допускает рассеивания своей творческой энергии в двух направлениях одновременно. За удовольствие от соединения с противоположным полом приходится расплачиваться утратой медиумических способностей.
Поэтому Бендзинский окружил особой заботой сексуальную жизнь своего воспитанника и следил за тем, чтобы преждевременное ее пробуждение не повредило развитию медиумных свойств. С этой целью он удалял на его пути все, что могло бы стимулировать половое влечение. Отсюда и атмосфера, какой он окружил Гневоша, отличалась почти монастырским аскетизмом и тишиной — вегетарианская пища, твердая постель, строгая и педантическая гигиена тела, частые холодные ванны, спартанский образ жизни.
В таких условиях Янек счастливо пересек Рубикон полового созревания и тихий, холодный, бесстрастный достиг двадцати четырех лет. Но тут его организм напомнил о своих правах. Его либидо, которое всяческими способами пробовали подавлять и обманывать, однажды взбунтовалось.
Той, которая непосредственно привела к этому, была дочь больничного садовника — шестнадцатилетняя, лишенная женского обаяния дурнушка по имени Рузя. Первый раз Гневош обратил на нее внимание во время одной из своих одиноких прогулок по больничному саду. Наклонившись над клумбой, она полола сорняки. Когда он проходил мимо нее, она, — неизвестно: случайно или нарочно, — отступила на дорожку и ударила его бедром. В результате этого столкновения она потеряла равновесие и машинально ухватилась за его ногу выше колена.
— О, Боже! — воскликнула она, выпрямившись, отдернув руку и краснея. — Я чуть не опрокинула вас на газон.
Тогда Гневош заметил, что у девушки красивая, выпуклая грудь и широкие бедра.
— Ничего страшного.
И поддавшись непреодолимому желанию, он стал водить ладонью по ее груди. Она стояла дрожащая, раскрасневшаяся и, опустив глаза, повиновалась ласке. Внезапно, словно испуганная лань, она бросилась бежать в сторону отцовского дома.
С тех пор они встречались в парке ежедневно, и однажды вечером, в поросшей сиренью и жасмином уединенной аллее, на травянистом ложе, она отдалась ему с бурной страстью молодой и здоровой особи. Он был первым и взял ее девицей.
На следующий день состоялся показ в присутствии широкого круга участников и все вышло плохо. Кроме незначительных световых феноменов, Гневош не сумел вызвать никаких существенных явлений. Бендзинский был в подавленном настроении. Неужели медиумизм исчерпал себя?
Вечером того же дня произошел неприятный случай. Дочь садовника сломала ногу, да так неудачно, что девушку пришлось немедленно отвезти в больницу. На следующий день, сразу же после того, как ногу сложили, Рузю навестил Янек Гневош. Рузя, тронутая до слез, благодарила за память, и прижимала к груди апельсины, которые он ее принес. Застал их за этим садовник. Он строго посмотрел на дочь, испытующе — на воспитанника своего работодателя и молча ушел. После возвращения из больницы у Гневоша впервые состоялась серьезная стычка с его опекуном. Бендзинский категорически запретил ему посещать Рузю.
Когда через шесть недель после этого девушка встала с постели, отец увез ее из Варшавы куда-то в отдаленную провинцию и слух о не пропал. Таков был эпилог первой любви Янека Гневоша. От нее у него остались приступы меланхолии, смешанные с чувством внутреннего раскрепощения. Это первое сближение с женщиной положительно сказалось на развитии его личности. Оно зарядило его энергией и духовно пробудило. Только теперь он в полной мере почувствовал себя человеком. Дремлющий в нем инстинкт заявил о себе и стал требовать удовлетворения своих потребностей. Еще раз подтвердилось огромное значение половой жизни для развития души, дала о себе знать важная стимулирующая роль, которую играет секс в человеческой истории.
Гневош стал усиленно учиться. Серьезные пробелы, которые он заметил в своем прежнем образовании, казались ему постыдными. Он должен был наверстать упущенное. Он старался усиленно работать над собой, взахлеб читал книги, днями и ночами корпел над сложными математическими задачами. Именно эта область знаний сильнее всего его привлекала. Легкость, с какой он усваивал новые знания, была невероятна, поразительна. Казалось, что он не учился, а вспоминал вещи уже известные ему ранее. В течение года он догнал и даже опередил ровесников, которые все предыдущие годы занимались по нормальной программе.
Теперь уже Бендзинский не создавал ему в этом отношении никаких препятствий. Он даже облегчал ему задачу, выписывая необходимые работы и предоставляя доступ к библиотекам. Он надеялся, что таким образом хотя бы на какое-то время ему удастся отвлечь внимание Гневоша от женщин. То, что раньше он хотел достигнуть при помощи изоляции, теперь он собирался добиться посредством интенсивной работы. Холодная и бесстрастная атмосфера знаний и науки должна была стать защитной оболочкой, ограждающей молодого человека от прелестей женского тела.
Одновременно с интенсивным темпом духовной жизни шло физическое развитие. Гневош самозабвенно посвящал себя спорту и вскоре продемонстрировал рекордные способности в этом направлении. Он превратился в первоклассного пловца, по-мастерски стрелял и отлично освоил тонкости бокса. В возрасте двадцати шести лет он представлял собой образец прекрасно развитого с психофизической точки зрения молодого человека. Красивый, гибкий, ловкий, с гордым лицом патриция, он обращал на себя внимание женщин, и можно было услышать немало тихих вздохов, когда он, спокойный и задумчивый, проходил мимо.
В то время Бендзинский был им доволен. Медиумизм, временно ослабленный любовным эпизодом, восстановил былую силу, и Янек снова удивлял необычайным богатством и пластикой выходящих из него фантомов. Слава о нем проникла даже за границу, и все чаще Бендзинского навещали ученые-медиумисты различных национальностей, чтобы лично познакомиться с его необычным воспитанником. В конце концов доктор решил отправиться с ним в продолжительное турне по Европе.
Но, прежде чем он смог реализовать этот план, в эмоциональной жизни Гневоша произошло новое важное происшествие, которое в значительной мере способствовало его дальнейшему раскрепощению и стало причиной бунта против роли, навязанной ему опекуном.
К числу ревностных участников домашних сеансов у доктора Бендзинского принадлежала, наряду с иными, пани Кристина Шлёнская, вдова инженера, очаровательная и соблазнительная, несмотря на свои сорок два года, женщина. Она относилась к редкому в наше время типу женщин с характером. После трагической смерти мужа, имевшей место более двадцати лет назад, она не вступила в повторный брак, хотя среди ее воздыхателей было несколько таких, что ей позавидовали бы многие девицы. Любовь к незабываемому Владеку не угасла за годы вдовьего одиночества, не была запятнана в так называемый опасный период и в момент знакомства с Гневошом переживала время красивой, хотя и грустной осени. Элегантная, погруженная в себя, в скромном черном платье, шла пани Кристина по жизни, заглядевшись в мираж минувшего счастья.
И к участию в сеансах склонило ее не простое любопытство или жажда сенсаций, а надежда, — неотчетливая, в которой она сама себе боялась признаться, — что ей удастся увидеть призрак своего любимого.
Узнав об исключительном успехе экспериментов Бендзинского и слыша заверения знакомых и родственников, которые видели тени своих дорогих усопших, она приняла решение о своем первом шаге на этом пути. С тех пор она была постоянным гостем Бендзинского и в течение трех лет не пропустила ни одного сеанса.
Но Гневошу тем не менее ни разу не удалось исполнить ее горячего желания. Ни разу среди толпы призраков не показалась тень покойного инженера Шлёнского. Неудача не остановила пани Кристину — «сопротивление того света» лишь усилило ее стремление преодолеть неумолимый барьер и ворваться в сферы потустороннего мира.
Какие чувства она тогда испытывала к Гневошу?
Скорее всего, она сама не до конца отдавала себе в этом отчет. Казалось, что она выходила за линию обыкновенной симпатии к медиуму, который должен был осуществить ее мечту. Она окружала его заботливой доброжелательностью с нотками порой эмоциональными, скорее материнскими. Из-за разницы в их возрасте это было проявлением естественным, не вызывающим подозрений.
Поделиться книгой: