Терраформируя Терру

Удар выбросил в стратосферу огромное облако раскаленного добела пара и обломков. Над Азией уже лежала ночь. Мы ушли далеко на север, но и там видели облако, уже оседавшее и расползавшееся, но все еще светившееся изнутри красным.

Когда мы зашли на новый виток, облака уже покрыли всю Землю. Сначала они были ржаво-коричневыми, но, по мере того как оседала пыль, цвет бледнел. В верхних слоях конденсировались облака, и вся планета стала белой и яркой, как Венера. Это было красиво. Красиво и страшно, — повторил он упавшим голосом.

— Все? — шепнула Дайна, утирая слезы. — Все погибли?

— Кроме нас. — Пластиковая голова очень медленно кивнула. — Здесь, на станции, роботы принимали последние радиосигналы. Удар дал выброс радиоактивности, прервавший сообщение на тысячи миль. Вместе с ударной волной по Земле распространялось молчание.

Несколько пилотов находившихся в воздухе самолетов пытались докладывать о том, что видели, но думаю, не осталось никого, кто мог бы их услышать. Теле- и радиостанции исчезали из эфира, но несколько смельчаков продолжали передачи до конца. Лайнер в Индийском океане успел позвать на помощь. Мы приняли видеопередачу репортера, снимавшего падение Тадж-Махала в лунном свете.

Один американский астроном угадал, что происходит. Мы поймали речь представителя Белого дома, выступившего с опровержением. Передача прервалась на середине. Наблюдая с высоты, мы видели гигантскую волну, накатывавшую с Атлантического океана. Последнюю весточку мы получили из Белых Песков. Пьяный радист пожелал нам счастливого Рождества.

— Вы добрались сюда! — Пепе весело ухмылялся. — А что случилось с мистером Дефалько?

— Робот для него здесь есть, — вставила Таня. — И я видела замороженные клетки в хранилище.

— Трагедия. — Лицо моего робота-отца не передавало выражения, но голос звучал мрачно. — Кэл попал с нами на Луну, но погиб, не успев запрограммировать компьютер на обучение его клонов. Он был настоящим героем. Удар был настолько катастрофическим, что наша миссия стала казаться невыполнимой, однако он не сдался.

Он старался занять нас делом, чтобы некогда было переживать. Мы разгружали челнок, переносили в криоустановку семя, эмбрионы и замороженные живые клетки. Надо было приспособиться к лунной гравитации, а значит, по многу часов потеть в центрифуге, чтобы мышцы не размякли. Надо было очистить гидропонные сады и снова привести их в действие. Кэл, еще надеявшийся, что кто-то или что-то могло уцелеть, проводил ночи здесь, у телескопов. Земля была тогда огромной белой жемчужиной, сверкавшей отраженным светом и рябой от вулканических выбросов. Мы не могли видеть поверхности.

На второй год он решил вернуться…

— Туда? — опешил Пепе. — Он сошел с ума?

— Это самое мы ему и говорили. Мы не видели признаков жизни — мы вообще ничего не видели сквозь сияющие облака, — но ему все казалось, что несколько уцелевших еще держатся. Если там кто-то оставался, он хотел им помочь.

Мы спустились втроем: Пепе на управлении, Кэл с поисковой аппаратурой и я с видеокамерой. Мы летели низко, но видели только смерть. Удар выжег города, леса и прерии. Полярные шапки растаяли. Низменности залило водой, береговые линии изменились. Мы увидели Землю такой, какой ее теперь видите вы: черной и голой, изливающей в океан красную грязь. Нигде ни проблеска зелени.

В надежде, что жизнь сохранилась в океане, Кэл приказал Пепе посадить нас на берегу нового моря, уходившего в глубину Амазонской низменности. Я вдохнул немного воздуха, когда мы открывали люк. Он вонял горящей серой, и все мы закашлялись. Тем не менее Кэл твердо решил взять образцы Земли и воды для микроскопических исследований.

Оборудования у нас не было, и он устроил для себя импровизированный скафандр: пластиковый мешок на голове и кислородный баллон с трубкой во рту. Мы наблюдали с борта. Унылое зрелище. Рваный конус черной лавы поднимался к северу от нас. Солнца не было. На западе вспыхивали зарницы грозовой тучи.

У Кэла было радио. Он добрел до воды, нагнулся, чтобы собрать несколько камней в ведро для образцов. «Никакой зелени, — слышал я. — Ни малейшего движения. — Он оглянулся на курящийся вулкан за спиной, оглядел кровавое море. — Нигде ничего».

Пепе умолял его возвращаться, но он пробормотал что-то неразборчивое и перебрался через поток застывшей лавы к грязному ручью. Присел на берегу и наскреб что-то в ведро. Мы видели, как его скрючил приступ кашля, однако он выпрямился и медленно побрел по воде к берегу, к розовой пене прибоя.

Пепе снова позвал его. Он махнул бутылью для образцов: «Наша главная надежда. — Хриплый голос звучал как карканье, но я разобрал несколько слов. — Если в море осталась жизнь… я надеюсь…»

Надеюсь… Подавившись последним словом, он попытался вдохнуть и не смог. Он выронил рацию и ведро, сделал к нам несколько шагов и упал. Баллон с кислородом уплыл от него. Мы видели, как он потянулся за ним, но следующая волна отбросила баллон еще дальше.

— Вы оставили его там? — вскрикнула Дайна. — Оставили умирать?

— Мы оставили его мертвым. Пепе хотел помочь, но он был слишком далеко. Остался без кислорода, и воздух убил его.

— Воздух?

— Плохой воздух. — Мой робот-отец почти по-человечески беспомощно пожал плечами. — В том глотке, который я сделал, в смеси вулканических газов был цианид.

— Цианид? — нахмурился Пепе. — Откуда?

— Из кометного хвоста астероида.

— Ядовитый воздух. — Арне побледнел. — И вы хотите, чтобы мы туда вернулись?

— Чтобы помочь природе его очистить. — Его линзы обвели всех пятерых. — Если там не осталось зеленых растений, чтобы восстановить кислород, вы их посадите. Кэл погиб, не закончив работы. Ее заканчивать вам.

3

Миссия досталась нам, нам одним. Мы умерли и оставили роботов спать, пока на Земле проходил ледниковый период. Родовая лаборатория снова выносила нас, и нас вновь воспитывали наши умершие родители.

Мой робот-отец всегда был со мной. Он учил меня читать первые слова, обучал естественным наукам и геометрии, следил за временем, пока я выматывался на каторге центрифуги.

— Держи себя в форме, — повторял он мне. — Меня хватит навечно, но ты всего лишь человек.

Он заставлял меня работать до седьмого пота.

— В тебе гены твоего клона-отца, — напоминал он. — Тебе никогда им не стать, но я прошу тебя обещать, что ты никогда не откажешься от нашей благородной миссии.

Я обещал, прижав руку к сердцу.

Робот-отец Пепе учил его таблице умножения и ракетной технике, а еще боксу. Бокс должен был выработать у него быстроту ума и реакции.

— Тебе все это понадобится на Земле, — говорил он.

Пепе нравились соревнования. Он вечно старался втянуть в тренировки меня и Арне. Меня он колотил вволю. Здоровяк Арне мог отшвырнуть его на другой конец центрифуги, но он всегда возвращался за добавкой.

Робот-мать Тани учила ее нянчить кукол размером с живого младенца, учила и биологии, и генетике, необходимым для терраформирования Земли. В родовой лаборатории Таня научилась клонировать и препарировать лягушек, но препарировать кошек отказывалась наотрез.

Робот-отец Арне помогал ему, когда тот учился ходить, и преподавал геологию терраформирования. Первым его экспериментальным проектом стала колония клонированных муравьев в стеклянном террариуме.

— Мы не можем существовать одни, — говорил ему клон-отец. — Мы развивались как часть биосферы. В криоустановке хранятся семена, споры, клетки и эмбрионы, которые помогут вам ее возродить.

В детской и на игровой площадке, потом в классах и в спортзале мы научились любить роботов. Они тоже любили нас, насколько роботы на это способны. Они были бессмертными. Иногда я им завидовал.

Я горевал о родителях и об их Земле, погибшей сотни тысяч, если не миллион лет назад — роботы не знали точно. Компьютер разбудил их, когда Земля вновь прогрелась настолько, что на ней стала возможна жизнь.

Мы видели их только на голограммах, слышали их голоса из голографических баков. Когда мой голографический отец исполнял роль учителя, он выглядел высоким худым человеком в темном костюме, с тонкими черными усиками. Когда он считал, сколько раз я отжался в центрифуге, то казался моложе, безусым, в красном спортивном костюме. В спокойные минуты, рассказывая о своей жене и доме, он бывал в бордовом халате. Читая лекцию из бака, он иногда помахивал незажженной трубкой.

Он хотел, чтобы я знал историю искусства.

— Я писал книги и статьи о проекте до столкновения, — сказал он. — Тебе придется продолжать историю. Она понадобится тем, кто придет за нами.

Робот-мать Тани ничем не отличалась от других роботов, кроме золотой пластинки на плоской груди, зато ее голографическая мать была высокой, красивой и совсем не плоскогрудой. У нее были яркие серо-зеленые глаза и густые черные волосы, падавшие, когда она их распускала, до пояса.

В классном баке, обучая нас биологии, она представала в белой лабораторной куртке. В спортзале, на занятиях танцами, являлась в красивом черном платье. В бассейне на нижнем уровне — в красном купальнике, и в нем же я видел ее во сне. Настоящего пианино у нас не было, но она иногда играла на рояле в баке и пела песни, записанные по памяти, о жизни и любви на Земле.

Таня выросла такой же высокой, как она, с такими же яркими зеленоватыми глазами и шелковистыми черными волосами. Она любила петь те же песни тем же звучным голосом. Мы все ее любили — все, кроме Дайны, которой, казалось, было все равно, любит ли ее кто-нибудь.

Голографическая мать Дайны, доктор Дайна Лазард, была меньше Таниной, с грудью плоской, как серая именная пластинка на ее роботе. У нее были волосы красного золота, наверно, красивые, если бы она отпустила их подлиннее, но она стриглась коротко и обычно скрывала их под черным колпачком. Она научила Дайну французскому и русскому, истории литературы и искусства, и почти все, что мы, остальные, знали о старой Земле, мы узнали от нее.

— Знание. Искусство. Культура. — Ее обычный голос был сухим и невыразительным, но начинал звенеть, когда она заговаривала об этих сокровищах и о том, как пугает ее мысль, что они утрачены навсегда. — Нет ничего важнее этого!

На ее занятиях мы надевали видеорадиошлемы, которые позволяли устраивать экскурсии по прежнему миру. Мы на виртуальном самолете пролетали над белыми вершинами Гималаев, ныряли в реку, прорезавшую Большой каньон, пересекали ледяную пустыню Антарктики до самого полюса. Мы видели пирамиды и Акрополь и более поздние небоскребы. Она водила нас по Эрмитажу, Лувру и Прадо. Она хотела, чтобы мы полюбили их и всю пропавшую Землю.

Дайна любила. Когда она доросла до копии своей матери, она так же коротко подстригла волосы, прикрывала их таким же черным колпачком и носила такие же темные платья. Если ей кто-то и нравился, то разве что Арне.

Его клон-отец, доктор Линдер, был мускулистым великаном, который преподаванием атлетики оплачивал свой путь к степеням в физике и геологии. Такой же толковый и сильный, Арне целыми днями бегал на тренажере в центрифуге. Он учился всему, чему могли научить наши родители, и в ВР-шлеме совершал с Дайной экскурсии по погибшему миру, а потом играл с ней в шахматы. Может быть, они занимались любовью — не знаю.

У нас не было детей. Как бы ни хотелось нам их иметь, в планы Дефалько они не входили. Родовая лаборатория, как объяснила мать Тани, предназначалась только для клонов. Роботы, когда требовалось, давали нам контрацептивы.

Тане они требовались часто. Она, наш биолог, разбиралась в сексе и наслаждалась им. Как и Пепе. Они еще подростками всегда держались вместе и не скрывали своих чувств. Впрочем, Таня бывала щедра и ко мне.

Однажды, танцуя с ней в спортзале, я, оглушенный ее запахом, голосом, ее легким телом в моих объятиях, прошептал ей признание. Под обжигающим взглядом Пепе она вывела меня из зала и отвела наверх, в купол.

Было новоземелие, огненно-красный серп Земли рассекал черную беззвучную ночь, окрашивая лунную поверхность в мертвенный розоватый цвет. В полутемном куполе Таня обнажила свои прелести и раздела меня, дрожавшего от волнения и восторга.

В слабой гравитации Луны нам не нужна была постель. Таня смеялась над моей неопытностью и учила меня. При всем ее опыте урок был для нее таким же наслаждением. Мы пробыли там долго, танцы уже кончились, и, только когда проснулись роботы, мы вернулись вниз. С прощальным поцелуем, которого я никогда не забуду, она шепнула, что, получившись, я мог бы превзойти Пепе. Увы, больше такое не повторялось.

Должно быть, она нашла, чем утешить Пепе, потому что он не затаил на меня обиды. По правде сказать, после того случая он стал дружелюбнее прежнего — может быть, потому, что мы разделяли одну любовь. Он хуже ладил с Арне, который без конца играл в шахматы с Дайной и странствовал по старой Земле в ВР-шлеме, изучая планы восстановления планеты, составленные Дефалько. Он хотел быть нашим лидером. Лидером, конечно, должен был стать клон Дефалько, но робот с этим именем на белой пластинке безжизненно стоял в углу склада под слоем тысячелетней серой лунной пыли.

В тот год, когда нам исполнилось по двадцать пять, ро-бородители собрали нас в спортзале. Наши голографические родители уже ждали нас в одном большом баке, в самых официальных костюмах и с самым серьезным видом.

— Вам пора лететь на Землю, — за всех начал мой отец. — Ваше обучение закончено. Удаленные сенсоры показывают, что ледниковый период оканчивается. Роботы заправили двухместный лунный скакун и загрузили его семенами. Двое из вас могут лететь, как только будут готовы.

— Я готов, — взглянув на Таню, подал голос Пепе. — Сегодня, если можно.

— Ты будешь пилотом. — Мой отец улыбнулся и повернулся к Арне. — Линдер, ты изучал терраформирование. Ты займешься распределением семян.

Арне, вспыхнув, замотал головой.

4

Арне мотал головой, хмуро глядя на наших родителей в баке. Дайна шагнула к нему и обняла.

— К черту Дефалько. — Он упрямо выпятил губу. — К черту его безумный план! Обстоятельства изменились. Никто и вообразить не мог, каким огромным будет астероид. Он стерилизовал планету, разломал кору. Да, восстановление происходит, полярные шапки отступают, но сохраняется опасная сейсмическая активность. Я считаю, надо выждать еще одно поколение.

— Арне! — с болью и укором выкрикнула Таня. — Альбедо[1] показывает, что она достаточно прогрелась. Уже готова нас принять.

— Если верить альбедо.

Наши голографические родители застыли в баке, устремив взгляды на Арне, словно главный компьютер не был запрограммирован на подобный мятеж, зато Таня скорчила ему рожу.

— Кроликошка! — пронзительно выкрикнула она, вспомнив детскую дразнилку. — Притворяешься героем, а на самом деле всегда был зайцем. Трус!

— Прошу тебя, Тэмми, — тронул ее за руку Пепе. — Мы все уже взрослые. — Он очень трезво обратился к Арне: — И не смеем забывать, зачем собрал нас здесь доктор Дефалько.

— Дефалько мертв.

— Со временем мы все умрем. И снова умрем, — пожал плечами Пепе. — Нас это не должно волновать. Нас можно заменить.

— Слава доктору Дефалько! — Арне горячился, но к Тане обернулся с наигранным спокойствием и покачал головой: — Ты называешь меня трусом. А я просто осторожен. Я знаю геологию и теорию терраформирования. Я провел тысячи часов, наблюдая Землю с помощью телескопов, спектроскопов и радаров, изучая океаны, речные бассейны и низменности.

И нигде не нашел условий, пригодных для жизни. Моря все еще загрязнены тяжелыми металлами астероида, а реки смывают с материков все новые смертельные яды. Атмосфера непригодна для дыхания. Кислорода практически нет. Содержание углекислого газа смертельно. Сернистый газ от непрекращающихся извержений. Климат повсюду слишком суров, чтобы там могла укорениться жизнь. Даже если вопреки всем доводам решиться на безумную попытку, давайте выждем хотя бы десять-двадцать лет.

— Чего ждать? — отрезала Таня. — Если для очистки планеты не хватило ледникового периода, какого чуда ты дождешься за десять — двадцать лет?

— Мы могли бы собирать данные, — негромко и рассудительно возразил Арне. — Могли бы перестроить план так, чтобы он соответствовал Земле, какой она должна стать через двадцать или двадцать тысяч лет. Можем подготовиться, если уж в конце концов нам придется взяться за дело.

— Мы уже готовились, — Пепе дождался кивка Тани. — И учились. Готовыми больше, чем сейчас, мы никогда не будем. Отправляемся, я говорю. Сейчас.

— Без меня. — Арне прижал к себе Дайну, и она улыбнулась ему в лицо. — Без нас.

— Нам будет тебя не хватать. — Пепе пожал плечами и повернулся ко мне: — А ты как, Данк?

Я сглотнул и набрал в грудь воздуха, чтобы сказать: «С вами», но Таня уже схватила его за руку:

— Я биолог. Я знаю, что надо делать. И нашла кислородные маски на складе. Ты только спусти меня вниз, и я сумею посеять семена.

Они улетели вдвоем. Пепе пилотировал скакун, а Таня передавала по радио сообщения обо всем, что они видели с низкой орбиты. Она описала съежившиеся ледяные шапки, высокий уровень моря, изменившуюся береговую линию, из-за которой трудно было узнать знакомые континенты.

— Нам нужна почва, в которой могли бы прорасти семена, — сказала она. — С высоты трудно определить, есть ли она вообще. Правда, эрозия идет, но дожди смывают почти все осадки в море, потому что нет корней, которые бы ее удерживали.

Дайна спросила, сохранилось ли что-то от человеческой цивилизации.

— От цивилизации? — ехидно передразнила Таня. — Ледник и время стерли с лица Земли великие пирамиды. И великие плотины. И Великую Китайскую стену. Все, что можно было бы разглядеть сверху.

— Неудивительно, — буркнул Арне. — Удар переделал Землю, только не для нас.

— Наше дело, — прозвучал голос Пепе, — снова приспособить ее для себя.

— Новехонький мир, — сарказм пропал из голоса Тани, — только и ждет искорки жизни.

Арне задавал в микрофон технические вопросы о показаниях спектрометра, анализировавшего отраженное от поверхности солнечное излучение, о полярных льдах, о воздушных и океанических течениях. Эти данные, сказал он, мы должны оставить следующим поколениям.

— Мы здесь, чтобы посеять новую жизнь. — В голосе Тяни послышалось раздражение. — И мы слишком низко над экватором, чтобы различать узор течений. Поверхность почти вся скрыта густыми облаками. Для выбора посадочной площадки понадобится радар.

Арне так и не сказал, что пожалел о решении остаться, но задавал столько вопросов, что я решил: он чувствует себя виноватым.

Спустившись в верхние слои атмосферы, они засеяли планету бомбами жизни, термостойкими цилиндрами с семенными гранулами. Над Восточной Африкой между облаками открылось узкое море на месте большого разлома, который стал глубже и шире. Таня решила приземлиться там.

— Самое подходящее место, какое мы видели. Вода на вид голубая, может, и пресная, без особых загрязнений. Кроме того, в этих местах возникли первые представители гомо сапиенс. Символическое место для второго творения, хоть Пепе и говорит, что я сумасшедшая.

Он говорит, что мы уже сделали свое дело. Разбросали семена над всеми материками и выкинули бомбы с водорослями над океанами. Он говорит, природа доделает остальное, но я биолог. Я хочу взять образцы почвы, воды и воздуха для следующих поколений.

Здесь нужен был бы Арне. — Она говорила серьезно, без тени сарказма. — Он лучший терраформист, чем мы. Он упускает самый волнующий момент в своей жизни. — Она вся бурлила восторгом. — Мы чувствуем себя богами. Нисходим в мертвый мир с огнем жизни. Пепе говорит, нам надо возвращаться на Луну, пока еще можно, но я не… я не могу… отказаться от посадки!

Они начали спуск на другой стороне Земли и оказались вне зоны связи. Целый час я грыз ногти от волнения.